- Да. - Крюгель из стола достал спички. Застегнул мундир, приготовился слушать: наверняка Грефе явился к нему, чтобы излить душу.
- Спасибо, Крюгель, - грустно вздохнул шеф-инженер. - Ты честный человек. Я имею в виду эту твою неуклюжую попытку выгородить меня. Это было наивно, но все-таки… Среди этих скотов так трудно встретить порядочного человека!.. Спасибо!
Доктор наконец раскурил свою сигару и почти скрылся в клубах синего ароматного, дыма.
- Найдется что-нибудь выпить?
- К сожалению, нет. Как-то не держу, - ответил Крюгель, только теперь замечая, что ракетчик уже под основательным газом. Очевидно, хлопнул с досады штоф спирта - его тут предостаточно.
Грефе заметил на столе зеленый томик солдатского католического молитвенника "Духовная броня", положил на него пухлую ладонь, притянул к себе, кисло усмехнулся:
- Душу ремонтируешь, оберст?..
- Да нет, - сказал Крюгель. - Это случайно. Подарил, как ни странно, штурмбанфюрер Ларенц.
Действительно, молитвенник принес ему Ларенц в знак благодарности, как бы ответный подарок за неаполитанскую миниатюру, которую штурмбанфюрер увидел и выпросил у Крюгеля на прошлой неделе.
- О, потрясающе! - Грефе изумленно вытаращил глаза. - Неужели этот плотоядный хамелеон из числа верующих? Никак не ожидал… Берегись, Крюгель, его внимание дорого обходится, Он тебя сожрет.
- Я не съедобный, - усмехнулся оберст.
- Да, я это знаю! - хитро подмигнул инженер. - Откровенно говоря, мне импонирует твоя внутренняя цельность, ты знаешь, чего хочешь. А твое внешнее безразличие - маска для дураков, и я это тоже понимаю и тоже одобряю. Ты человек-пружина, ты распрямляешься редко, но метко, А вот я не такой: уж слишком часто я распрямляюсь и все по пустякам.
Грефе полистал молитвенник, ткнул толстый палец в страницу:
- Вот это обо мне написано: "Кого бог любит, того он наказывает". Понял, оберст? Впрочем, я вижу, ни черта ты не понял… Так я объясню: они приезжали сюда за тем, чтобы наказать именно меня. Специально прилетали, а эти внезапные испытания "Рейнботе" были чистой инспирацией. Да-да! Меня; старого осла, не проведешь. Теперь они будут убирать меня с должности…
- Убирать вас? Что за вздор!
- Ты очень наивен, мой дорогой Крюгель! Неужели ты не понимаешь, что вокруг "вундерваффе" идет тайная смертельная борьба. Схватка титанов. С одной стороны, вы - вермахт, с другой - эти черные молодчики во главе со своим эсэсовским кардиналом. Не делай испуганные глаза, оберст, я знаю, что говорю.
- Но это же чепуха! Какая разница, в чьих руках окажется "вундерваффе"? В любом случае оно обрушится на головы врагов рейха. Не так ли?
- Так, да не так! "Вундерваффе" - это сила, А сила - эквивалент власти. Надеюсь, тебе не нужно разъяснять эту прописную истину? Дошло до тебя наконец?
- Странно… Но вы-то при чем тут?
- Вот именно. Я тут ни при чем. Я никакой не оппозиционер. В конце концов, мне плевать, кому служить, хоть самому дьяволу! Для меня важно довести свое дело до конца, дать жизнь моему детищу. Я человек науки, и только. Человек дела.
- Я не совсем понимаю вас…
- Чего тут не понять? - закипятился, запыхтел Грефе, - Я конструктор и создатель ракет. Для меня существуют только ракеты, ракеты, ракеты! Ну и еще, если хотите, космос и полеты к дальним планетам.
- Однако, герр Грефе, сейчас ведь идет война, кровопролитная война, - резонно возразил Крюгель. - И не где-нибудь на дальней планете, а буквально у нас под боком. Вы слушали вчерашнюю сводку Дитмара? Развернулись ожесточенные бои уже за Тарнополь, а это, между прочим, всего в трехстах километрах отсюда. Кстати, это нормальная дальность полета для ваших Фау-2.
- Ты уже и это подсчитал? Проницательный малый! - ехидно ухмыльнулся Грефе. Отшвырнув молитвенник, произнес равнодушно: - Меня это ничуть не волнует. Ничуть! И вообще, если уж быть до конца откровенным, меня даже не интересует всерьез, куда полетят созданные мной ракеты: на англичан или на восток, на головы русских. Плевать я хотел на эту войну и на все, что с ней связано. Повторяю еще раз: я человек дела! Сугубо технический специалист, А техника, как любит говорить мой друг барон Вернер фон Браун, - это прикладной ум, а не прикладная мораль.
Крюгель обеспокоенно поднялся, прошел к буфету и выпил минеральной воды. На минуту задумался. Откровения толстяка Грефе ему не просто не нравились, но вызывали острое чувство протеста. А может быть, разглагольствования шеф-инженера всего лишь наигранный максимализм?
Однако спор с ним, хотя бы и по отвлеченной проблеме, никак не входил в планы Крюгеля. Он вернулся к столу, внутренне сдерживая себя, полистал солдатский молитвенник.
- А как вы смотрите, герр Грефе, вот на это? Тут написано: "Когда человек заботится о деле больше, чем о душе, - погибает то и другое". К вам это не относится?
- Ерунда! - отмахнулся ракетчик. - Примитивная притча. Я считаю, что лично моя душа - в моем деле. Я их не разделяю. Это монолит. И вообще, рассуждения о так называемом парении души есть досужие бредни клерикалов и всяких прочих неврастеников-филантропов. В этом смысле я стопроцентный ариец.
- Похвально, хотя и грубовато! - усмехнулся Крюгель. Он с любопытством разглядывал шеф-инженера и думал о том, что, пожалуй, крепко ошибался в нем до сегодняшнего дня, принимая его за безобидного работягу-фанатика, слегка пришибленного в темечко своей непомерной ученостью. У него, у Фрица Грефе, оказывается, тоже есть своя личина, а Крюгель наивно принимал эту личину за подлинность. Именно наивно…
Интересно знать, зачем доктор пришел к нему? Не за тем же, чтобы исповедаться, излить обиду, - с этим мог явиться тот старый Грефе, шутливый добродушный толстяк в ореоле желтых колечек вокруг лысины. Новый Грефе, только что открытый Крюгелем, несомненно, имел более вескую причину для визита.
Крюгель взглянул на часы, недвусмысленно намекая: не пора ли приступить к главному? Шеф-инженер понял, обеспокоенно завозился на стуле:
- У меня есть просьба, мой дорогой Крюгель… Я обращаюсь с ней потому, что безгранично доверяю тебе. Разумеется, это должно быть только между нами, только конфиденциально… Вот посмотри. - Грефе положил на стол клочок бумаги, который неизвестно откуда и как появился вдруг у него между пальцами. ("А ведь он прирожденный манипулятор!" - удивился Крюгель.) - Здесь записаны телефоны моего друга фон Брауна… Да-да, того самого генерального конструктора, отца "вундерваффе"! Дело в том, что… Одним словом, обещай мне немедленно позвонить фон Брауну сразу же после… После моего ареста. Ну в случае, если такое вдруг произойдет.
- Вы сгущаете краски, доктор! Такого человека, как вы, ценит сам фюрер. Он не допустит!
- Фюрер, мой дорогой Крюгель, очень далеко. А штурмбанфюрер Ларенц близко. И если я говорю об этом, стало быть, имею основания. Кстати, взгляни в окно: вон он, Ларенц, идет со своими ландскнехтами. Бьюсь об заклад, они направляются именно сюда!
Шеф-инженер оказался прав. Пять минут спустя в дверь постучали: это был стук Ларенца - он стучал костлявым набалдашником щегольского стека.
- Херайн!
В комнате Ларенц, правда, появился один. Чопорно поздоровался, однако без нацистского приветствия. Четко прошагал к столу:
- Прошу извинить, господа, долг обязывает. Только что получено радиосообщение из Берлина: по приказу рейхсфюрера Гиммлера арестован за саботаж доктор Вернер фон Браун, а также его помощники инженеры Клаус Ридель и Гельмут Греттруп. Они в гестапо.
Шеф-инженер охнул, у него испуганно отвалилась челюсть. Попытался что-то сказать, однако штурмбанфюрер тут же резко повернулся к нему:
- Айн момент, герр Грефе! В соответствии с приказом рейхсфюрера вы тоже арестованы. Прошу сдать оружие!
Ларенц ловко защелкнул наручники на пухлых запястьях доктора. Подтолкнул его к двери, к порогу, где уже маячили два плечистых эсэсовца. Затем штурмбанфюрер обратился к удрученному Крюгелю, приветливо улыбнувшись при этом:
- Поздравляю вас, герр оберст! Приказом свыше вы, как дипломированный военный инженер, с этой минуты назначаетесь временным техническим руководителем полигона. Позвольте пожелать вам успеха на высоком посту! Хайль фюрер!
…К счастью, Ганс Крюгель пробыл на этом "высоком посту" очень мало: ровно три часа двадцать минут, Затем пришел приказ Гитлера: "Ракетчиков освободить, арест считать недоразумением". Затея рейхсфюрера СС провалилась.
ЛИЧНОЕ И СТРОГО СЕКРЕТНОЕ ПОСЛАНИЕ ОТ г-на ЧЕРЧИЛЛЯ МАРШАЛУ СТАЛИНУ
1. Имеются достоверные сведения о том, что в течение значительного времени немцы проводили испытания летающих ракет с экспериментальной станции в Дебице в Польше. Согласно нашей информации этот снаряд имеет заряд взрывчатого вещества весом около двенадцати тысяч фунтов, и действенность наших контрмер в значительной степени зависит от того, как много мы сможем узнать об этом оружии, прежде чем оно будет пущено в действие против нас. Дебице лежит на пути Ваших победоносно наступающих войск, и вполне возможно, что Вы овладеете этим пунктом в ближайшие несколько недель.
2. Хотя немцы почти наверняка разрушат или вывезут столько оборудования, находящегося в Дебице, сколько смогут, вероятно, можно будет получить много информации, когда этот район будет находиться в руках русских. В частности, мы надеемся узнать, как запускается ракета, потому что это позволит нам установить пункты запуска ракет.
3. Поэтому я был бы благодарен, Маршал Сталин, если бы Вы смогли дать надлежащие указания о сохранении той аппаратуры и устройств в Дебице, которые Ваши войска смогут захватить после овладения этим районом, и если бы затем Вы предоставили нам возможность для изучения этой экспериментальной станции нашими специалистами.
13 июля 1944 года.
СЕКРЕТНО И ЛИЧНО ОТ ПРЕМЬЕРА И. В. СТАЛИНА ПРЕМЬЕР-МИНИСТРУ г-ну У. ЧЕРЧИЛЛЮ <…>
3. Мы хотели бы выполнить Вашу просьбу, изложенную в послании от 13 июля, относительно экспериментальной станции в Дебице, если эта станция попадет в наши руки. Просьба уточнить, о каком именно Дебице идет речь, так как в Польше, говорят, есть несколько пунктов под этим названием.
<…>
15 июля 1944 года.
ЛИЧНОЕ И СТРОЮ СЕКРЕТНОЕ ПОСЛАНИЕ г-на ЧЕРЧИЛЛЯ МАРШАЛУ СТАЛИНУ
1. К Вашей телеграмме от 15 июля относительно экспериментальной станции в Дебице. Ниже приводятся официальные британские сведения о месторасположении указанной станции.
2. Район, который нас интересует и где производятся эксперименты с запуском больших ракет, находится северо-восточнее Дебице, или Дебица, которая расположена на железнодорожной магистрали между Краковом и Львовом, 50°05′ северной широты, 21°25′ восточной долготы. Площадь района испытаний равна приблизительно десяти милям на три с половиной мили…
<…>
19 июля 1944 года.
6
Командир разведроты старший лейтенант Полторанин неожиданно получил вызов в штаб армии, Вызов как вызов, - чего на фронте не бывает! - однако удивляла присказка: "Собирайся основательно, поедешь на новую должность". Начальник разведки полковник Беломесяц по телефону ничего больше объяснять не стал: явиться во столько-то ноль-ноль, и будь здоров - положил трубку.
Явился. Но тут в штабарме его еще больше запутали: оказывается, теперь с предписанием на руках предстояло ехать в самые верха, в разведуправление фронта, в какой-то "городок Н.", название которого даже не разрешалось произносить вслух (хотя оно напоминало Полторанину что-то давнее…).
Все бы ничего, однако полковник Беломесяц в личной беседе недвусмысленно намекнул, что вызов и командировка Полторанина связаны с его неудачным разведрейсом в тыл немцев - в августе прошлого года под Харьковом, когда он попал в лапы гестаповской фельдкомендатуры. Поэтому, сказал полковник, ему надо немножко заняться воспоминаниями, припомнить важные детали, людей, с которыми довелось встретиться у немцев, ну, и, разумеется, общие впечатления. Время у Полторанина в дороге будет, вот и пусть займется "воспоминаниями на досуге".
Кому это все понадобилось, зачем?
А может быть, под благовидным предлогом его вызывают в отдел "Смерш" для перепроверки? Тогда дело предстоит не из приятных: у него ведь "свидетелями" были одни немцы-эсэсовцы, да и тех, как помнится, бог на тот свет прибрал. Правда, пожалуй, не всех… Не отсюда ли потянется ниточка? Впрочем, к чему раньше времени голову ломать? Поживем - увидим.
Самое удивительное: его же перебрасывают на другой фронт! Беломесяц так и сказал: на 1-й Украинский. Вот тебе шанежки-ватрушки, лично перебрасывают, как какую-нибудь важную персону.
Добирался Полторанин на попутных, что называется, на перекладных. Сначала пристроился в кузов "студебеккера" к артиллеристам, перегонявшим тупорылые, в чехлах, гаубицы куда-то на север по рокадной дороге, потом пересел в один из попутных санитарных фургонов - в кабину к шоферу, а уже после обеда прыгнул в порожний "зис", ехавший в колонне.
Про совет полковника насчет "детальных воспоминаний" начисто забыл - не до них было! Полторанин впервые за всю войну вдруг увидел муравьино-суетную, бурлящую, как варево в котле, безалаберную жизнь фронтового тыла. Все гудело, урчало, очумело неслось куда-то в тучах тяжелой черноземной пыли - стучали бортами вдрызг заезженные газики-полуторки, перли напролом встречные танки и самоходки, с кошачьим фырканьем проносились юркие приплюснутые "виллисы", грохотали гусеницами работяги-тракторы с дальнобойными пушками на прицепе, матерились ездовые на бричках-двуколках, скалили зубы чумазые встречные шоферы… Столпотворение, сущий содом!
И уж кого стоило пожалеть в этой клубящейся свистопляске, так это девушек-регулировщиц. Стоят, бедолаги, крутят своими флажками, хлопают мохнатыми от пыли ресницами, и еще улыбаются. А на спинах черные мокрые полосы - до одури жарит солнце.
Все-таки воспоминаниями Полторанину заняться пришлось, только совсем другими. У въезда в пункт назначения - ют самый "городок Н." - его высадили из кузова. Дежурный по КПП потребовал "очистить от посторонних транспорт арттехснабжения". Старший лейтенант спрыгнул на землю, огляделся и вдруг тихо охнул, почувствовал ватную слабость в ногах… Он узнал этот деревянный мост с покосившимися перилами, и этот речной откос, и старый дуб с дуплом, корявыми ломаными сучьями. Он был здесь ровно три года назад - в июне сорок первого…
Вот сюда он, сержант Полторанин, вывел из леса свое отделение - уцелевших после боя пять человек. А оттуда, из города, через мост выскочил мотоцикл с коляской, развернулся лихо и стал там, правее дуба, на берегу. Вышедший навстречу капитан НКВД (у него на рукаве был желтый щит с мечом) загородил им дорогу, потребовал документы. Полторанин успел заметить странное в двух красноармейцах, приехавших с капитаном: тот, что сидел сзади и спрыгнул, брякнув трофейным автоматом, как-то очень уж небрежно и широко расставил, раскорячил ноги. А второй, стриженый, без пилотки, лежал в коляске, почему-то связанный и почему-то с побитым лицом (может быть, дезертир?).
Вот он-то, в то время когда капитан проверял документы, вдруг рванулся, вывалился из коляски, истошно закричал: "Братцы! Это немцы, диверсанты!" - и тут же дернулся под автоматной очередью своего конвоира.
Он тогда спас их, всех шестерых. Они зарыли его здесь, под этим дубом… Кто он был, стриженый новобранец, как его звали? Документов при нем никаких не обнаружили…
Полторанин подошел к дубу, снял фуражку, поискал могильный холмик - нет, не осталось следов. Даже бугорка.
Молодцеватый сержант из наряда КПП приблизился, вежливо поднял руку к виску:
- Что-нибудь потеряли, товарищ старший лейтенант?
- Многое мы потеряли… - вздохнул Полторанин. - Ну теперь, слава богу, вернулись. Парня мы тут схоронили в сорок первом… Понимаешь, браток?
Сержант молча кивнул, сдернул с головы пилотку.
А город Полторанин не узнавал, может быть, потому, что в свое время ничего тут как следует не запомнил (торопились они - с юга пылила большая немецкая автоколонна). Единственное, что сейчас узнал, - поднимающуюся от моста по склону дорогу, по которой они потом вели плененных "красноармейца" и "капитана", который оказался увертливым, ловким, пытался демонстрировать свои диверсантские приемы. Однако они игнорировали эти приемы и вложили ему чисто по-русски, от души, - он едва переставлял ноги.
Через гарнизонную комендатуру старший лейтенант Полторанин отыскал в/ч, указанную в командировочном предписании. Она располагалась неподалеку, на соседней улице, в уютном двухэтажном домике - коттедже, полускрытом яблоневым садом. Правда, попал он туда не сразу, а предварительно поплутал, пока наконец не отыскал калитку в переулке. Потом еще с полчаса посидел на скамейке у крыльца, перекурил: дежурный офицер выяснял, к кому, собственно, он прибыл.
Оказалось, к Ноль четвертому. А это не в самом доме, объяснил дежурный, а во флигеле, в дальнем углу сада.
Здесь было прохладно, в темном коридоре пахло дачной сыростью и гулял сквознячок через распахнутые окна и двери. Несло крепчайшей махрой, прямо шибало в нос. Полторанин заглянул в комнату - у стола, уткнувшись в бумаги, пожилой щуплый майор чадил козьей ножкой, синие пласты дыма тянулись в окно. "Неплохо устроился дядя, с вентиляцией", - одобрительно подумал Полторанин.
- Прибыл в ваше распоряжение!
Майор повернул голову и посмотрел осуждающе, как глядит учитель на опоздавшего ученика:
- Прибыл - это хорошо. А кто прибыл - неизвестно.
- Командир разведроты старший лейтенант Полторанин!
- А зачем прибыл?
- Для прохождения дальнейшей службы.
Майор сунул козью ножку в обрезанную снарядную гильзу, тщательно загасил ее и покачал головой:
- Ай-ай… Ас-разведчик, снайпер и следопыт, лихой командир, а докладывать по уставу не умеешь. Нехорошо, Полторанин…
- Извините, товарищ майор! Да как-то так с дороги… Растерялся малость.
- Ну это ты не заливай. Растерялся… - буркнул майор, разглядывая Полторанина из-под насупленных густых бровей. - Вот когда-то в Черемше ты небось не терялся. И на казенных лошадях ночные скачки устраивал, и без спросу на тракторе катался. Я ведь знаю.
- Откуда?.. - опешил Полторанин, удивленно, даже испуганно присматриваясь к тщедушному майору: что это за штучки, за приемчики - ворошить личную жизнь чуть ли не с пеленок? - Откуда вам известно?
- А вот из твоего личного дела. - Майор хлопнул по коричневой папке на столе, хитро ухмыльнулся: - Тут про все твои художества написано.
- Нет там этого! - насупился разведчик. - И нечего меня на пушку брать!