Содержание:
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 46
Сибирь во многом определяет тематику произведений Вячеслава Тычинина. Место действия его романа "Год жизни" - один из сибирских золотых приисков, время действия - первые после военные годы. Роман свидетельствует о чуткости писателя к явлениям реальной действительности, о его гражданском темпераменте,о хорошем знании производственных и бытовых условий, характерных для наших золотодобывающих приисков.
В. Тычинин тонко чувствует народную речь. Это придает языку его романа ясность, выразительность, живость.
Художник Давид Шимилис
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
НА НОВОМ МЕСТЕ
1
Старый ворон, умудренный долгой жизнью, сидел на заснеженной ветке высокой лиственницы и неотрывно следил за двумя черными фигурками. Два человека медленно пересекали огромную поляну. Невысокое октябрьское солнце косо освещало сугробы. От них тянулись длинные синеватые тени. К ночи мороз забирал круче.
Убедившись, что поживы не будет, иссиня-черная птица грустно каркнула и, тяжело взмахнув крыльями, полетела, низко стелясь над землей. С потревоженной ветки посыпались мелкие снежинки и долго опускались вниз, крутясь и поблескивая в вечерних лучах солнца.
Рослый лыжник, шедший впереди, с размаху вогнал палки в снег и остановился. Его черная борода и усы обледенели. Маленькие глаза совсем спрятались под заиндевевшими бровями. Второй лыжник, легко скользя по проложенному следу, догнал старика, круто свернул и стал рядом с ним.
- Скидайте лыжи, Алексей Степаныч,- сказал старик,- довольно ноги потрудились, теперь маленько на курьерском прокатимся.
Алексей Шатров ничего не понял, но послушно снял лыжи, вещевой мешок и со вздохом облегчения присел на корточки. Утомленные долгой ходьбой, ныли ноги. Сильно зудела шея, до красноты натертая грубой фуфайкой.
Старик связал вместе обе пары лыж, закрепил на них вещевые мешки и, проваливаясь по колено в рыхлом снегу, пошел вперед. Следя за ним, Алексей заметил, что впереди поляна словно бы растворялась в воздухе. Где-то очень далеко темнела редкая тайга, но спуска к ней не было.
Пройдя еще несколько шагов, старик остановился, разжал руки, и лыжи исчезли. Шатров недоумевающе вытянул шею:
- Никита Савельич, что за фокусы вы показываете?
- А вот идите сюда и увидите. Только осторожно!
Алексей подошел и невольно отшатнулся: у самых его
ног равнина обрывалась. Вниз уходил обледенелый, страшной крутизны, почти отвесный склон. Глубоко внизу чернели деревца, похожие с этой высоты на игрушечных солдатиков, одетых в плащ-палатки.
- Заворачивайтесь покрепче в полушубок, садитесь и - вниз! - наставительно сказал Никита Савельевич.- Только не вздумайте за что-нибудь хвататься или, скажем, ногами тормозить. Пойдете кувырком - сразу дух вон; один мешок с костями останется. А так - разлюбезное дело: все места скорые, мягкие и бесплатные. Ну, поехали!
Никита Савельевич плотно запахнул полушубок и смело шагнул к ледяному желобу. Взвихрилось облачко снега,и старик исчез.
Несколько секунд темное пятнышко далеко внизу оставалось неподвижным. Но вот оно зашевелилось. Крошечный человечек стоял на ногах и призывно махал руками.
Надо было решаться. Преодолев минутную слабость, Шатров сел на край желоба и легонько оттолкнулся. В уши рванулся разбойный дикий посвист. Рот залепило вязким воздухом. Сердце остановилось. Мимо ломано неслись белые, бурые полосы. И прежде чем Шатров успел опомниться, он с маху въехал в сугроб, перекатился на бок и замер. Потом с трудом сел, выплюнул снег. "Ну и ну! Жив?" Сам себе ответил: "Жив". Ощупал ноги и вслух добавил:
- И цел, кажется.
Задрал голову к небу, глянул на высоченный обрыв. "Почище слалома!"
Никита Савельевич уже затягивал ремни лыж. Через несколько минут оба лыжника ходко шли дальше.
- Можно и другой тропой на наш прииск правиться,- рассказывал старик,- в обход, по речке Кедровке. Там, как лед окрепнет, машины пойдут. Но туда шибко далеко. А тут прямиком за милую душу. Только штанам убыток.
- А много еще до прииска осталось? - поинтересовался Шатров. Он уже прихрамывал - валенок натер ногу. Мороз выбелил широкие прямые брови, почти сросшиеся на переносице, разрумянил лицо Алексея.
- Самую малость. Таким ходом часу не будет. В ясный-то день прииск с обрыва - как на ладошке. Ну, только не зря говорится: близко видно, а ногам обидно. Смотреть - вот он, перед глазами, а пока доберешься - пот таки прошибет.
До прииска добрались уже в темноте. Небо очистилось. Высыпали крупные звезды. Толстенький серп месяца повис над тайгой, осветил голубоватым сиянием сугробы. На снегу резко проступили глубокие зверушечьи следы. Видно, ночами звери подходили к самому жилью.
- Вот и дотопали,- сказал, останавливаясь, старик. Он налег грудью на палки, заправил под шапку слипшиеся волосы. От дыхания лыжников в морозном воздухе появлялись и сейчас же исчезали легкие облачка пара.- Это, что на бугре направо, длинное здание- контора прииска. Там у нас все начальство сидит. А мне - прямо... А то, может, вместе пойдем, Алексей Степанович? Побалуемся чайком с дороги, моя старуха ушицы сварит. И заночуете в тепле, а утречком - в контору. Складнее будет. Где сейчас, ночью, определяться на квартиру? Пошли, право слово, пошли!
На мгновение Шатров заколебался. Потом вздохнул:
- Нет, Никита Савельич, не могу. Спасибо большое, но порядок прежде всего. Явлюсь к начальнику прииска, получу назначение, тогда можно и об отдыхе подумать.
- Это тоже правильно. Ну-к что ж, тогда до свиданьица. Еще не раз встретимся.
Сняв лыжи, Шатров устало поднялся на бугор, стараясь не наступать на растертую пятку. Хотелось есть, согреться в тепле, а главное - дать отдых натруженным ногам.
Окна конторы прииска ярко светились, но в коридоре, куда вошел Шатров, стояла тьма. Он пошарил по стенам, нащупал ручку какой-то двери и нажал на нее. В большой комнате, заставленной столами, сидело много служащих. Все головы повернулись к двери.
- Я извиняюсь... Скажите, где найти начальника прииска?
Из-за стола, над которым висела самая большая лампа, поднялся человек с залысинами, щеточкой седеющих усов. Приветливая улыбка обнажила мелкие желтые зубы, раздвинула морщины вокруг рта.
- Пойдемте, я вас провожу. Лыжи и рюкзак можно оставить тут, в уголке. Вы, видно, к нам на работу?
2
Игнат Петрович Крутов, начальник прииска "Крайний", был сильно раздражен. Глубоко засунув руки в карманы, он шагал по кабинету, натыкаясь на стулья. Длинные полы желтого кожаного пальто, подбитого мехом, разлетались на поворотах. По стенам тревожно метались тени. В углу, на краешке стула, приютился начальник первого участка Мефодий Лукьянович Лаврухин, низкорослый, с заметным брюшком. На его лице безраздельно владычествовал нос. Казалось, все лицо устремилось вслед за носом -- толстым, мясистым, с горбинкой посредине. Фигура Лаврухина явственно изображала собою полное непротивление судьбе-злодейке. Только воспаленные выпученные глаза опасливо следили за всеми движениями Крутова.
- Опять завалил план, шляпа! - гремел начальник прииска.- До каких пор нянчиться с тобой? Это же курам на смех такое руководство! Тепляк не построил, лотошников распустил, экскаватор простаивает!
- Виноват, Игнат Петрович,- покаянно отозвался Лаврухин.
- Виноватых бьют! И я тебе, Мефодий, всыплю по первое число. Довольно! Вправлю мозги. Не сегодня
завтра пришлют из округа инженера. Сдашь ему участок, а сам пойдешь на восьмую шахту.
- Как же так, Игнат Петрович,- взмолился Лаврухин,- за что? Тепляк завтра начнем строить, экскаватор перегоним на ключ Желанный, лотошников приструню. Наверстаю план...
- "Наверстаю"! - передразнил Крутов. Он остановился посреди комнаты, ростом под потолок, плечистый, сердито глядя на загнанного в угол Лаврухина.- Который раз ты языком треплешься, а дело - ни ну ни тпру! Давно надо было тебя взашей...
Стук в дверь прервал гневную тираду Крутова.
- Мы не помешаем, Игнат Петрович?
В дверь просунулись щетинистые усы.
- Кого там черт... А, это ты, Леонид Фомич! Заходи. Да ты не один? Кто это с тобой?
Алексей вышел вперед, сощурился от яркого света пятисотваттной лампы.
- Горный инженер Шатров. Прибыл из округа в ваше распоряжение на должность начальника участка. Вот пакет.
Алексей рванул зацепившийся за подкладку кармана пакет, подал его начальнику прииска, отступил на шаг, соединив каблуки.
- Легок на помине. Я только что о тебе говорил.
Пока Крутов с треском разрывал пакет и пробегал
глазами бумаги, Шатров успел осмотреть весь кабинет. В глубине его, за однотумбовым столом, покрытым черным дерматином, стояло кресло кустарной работы. В углу приютилась этажерка, заваленная пыльными книгами. Трехтомник Сталина, инструкции по горным работам, геологический атлас. Десяток стульев, продавленный диван, обитый пестрым барраканом, и железная печка довершали непритязательную обстановку кабинета.
- Как добрался? - спросил Крутов, опускаясь в кресло.- Машины ведь еще не ходят: лед ненадежен.
- Меня ваш экскаваторщик надоумил. Он в округе на совещании был.
- Черепахин?
- Да. Никита Савельич. А то б я еще неделю прождал, не меньше. До Глухариной заимки по тракту нас попутная машина довезла, а оттуда - на лыжах. В два перехода дошли. Один раз у костра переночевали.
- Значит, ты ходок не из последних. По лыжной тропе от Глухариной мы полтораста километров считаем, не меньше. Да и Никита такой старик, что иного молодого на лыжах загонит. За ним тянуться не просто. Молодец, молодец. На фронте, наверное, был?
- На Первом Белорусском.
- Чувствуется военная косточка. А мне вот не довелось, брат. Кем служил?
- Артиллеристом.
- Награды имеешь?
- Орден Ленина.
- Толково! За что?
- За форсирование Вислы. Удержали плацдарм.
- Откуда родом?
- Из Минусинска.
- Ага, наш брат, сибиряк. Женат, ребята есть?
- Жена в округе осталась, приедет, как дорога установится. Детей нет.
- Это хорошо, а то у нас с жильем туго.
Шатрова начинал коробить разговор. Ему не нравилось присутствие еще двух незнакомых людей, бесцеремонный тон начальника прииска. Кроме того, Алексей чувствовал себя стесненно: Крутов сидел, а он стоял перед ним по стойке "смирно". Вдобавок ко всему Шатрова разморило в тепле и теперь неудержимо тянуло ко сну.
- Устал с дороги? - заметил наконец Крутов.- Ничего, солдат, сейчас я тебя отпущу. А завтра с утра начнешь принимать участок у этого болтуна.
Лаврухин совсем съежился в своем углу.
Человек со щетинистыми усами, который привел Шатрова в кабинет Крутова и до сих пор молчал, откашлялся в кулак.
- Простите, товарищ Шатров, у меня к вам один вопрос. Вы партийный?
Алексей не успел ответить.
- Да,- вмешался начальник прииска,- забыл тебя познакомить: это наш начальник планового отдела, он же секретарь парторганизации,- Норкин. Все под ним ходим. Так, Леонид Фомич?
Секретарь принужденно улыбнулся.
- Я кандидат в члены партии,-сказал Шатров.
- Открепительный талон, конечно, с собой? А партвзносы за сентябрь уплачены? - спросил Норкин.
- Нет еще. В дороге долго пробыл.
- Значит, придется с вас за два месяца взыскать. Что же, завтра заходите, оформлю ваше прибытие, поставлю на учет.
- Выходит, познакомились,- заключил Крутов.- Теперь, Шатров, иди отдыхай, а утром к тебе зайдет начальник механического парка Арсланидзе. Он будет участвовать в сдаче-приемке участка как представитель прииска. Что неясно будет, заходи прямо ко мне, помогу. Я человек простой: хорошо сделал - похвалю, нет - отругаю.
Шатров встал, замялся.
- Я еще с расположением прииска незнаком, товарищ Крутов. Куда мне идти ночевать? Здесь есть какой-нибудь дом приезжих?
Начальник прииска раскатисто рассмеялся:
- Верно. Черт, позабыл. Сейчас я черкну записку к коменданту, он тебя на ночь устроит. А насчет квартиры завтра сообразим. Дома приезжих у нас и в помине нет. Тут много-много, если за год человек пяток из округа побывает. Начальство к нам не любит заглядывать: далеко.
3
Коменданта в его каморке в конце коридора не оказалось. Пришлось послать на поиски рассыльного. Алексей зашел в плановый отдел, потом выбрался на воздух, чтоб стряхнуть дремоту, и остановился, очарованный.
В темно-синем небе ослепительным холодным светом разгорелись звезды. Они казались дырочками в темном шатре, покрывающем землю. Отовсюду с пологих сопок спускалась тайга, молчаливая, таинственная. Высоко над головой, около луны, уснуло круглое облачко.
Шатров нашел созвездие Большой Медведицы, привычно отсчитал от края ее ковшика пять равных отрезков и увидел Полярную звезду. Повернувшись к ней лицом, Алексей сориентировался по давней фронтовой привычке, определил, куда идут извивы Кедровки.
Прибежал запыхавшийся комендант. В низеньком бревенчатом домике он растопил железную печку, принес большую охапку дров и, пожелав спокойной ночи, ушел. Алексей остался один. Но, как это часто бывает, теперь, когда он добрался наконец до постели, сон отлетел. Погасив свет, слушая, как гудит в трубе пламя, наблюдая за крохотными раскаленными угольками, которые выскакивали из поддувала на пол, Шатров лежал в постели, жевал окаменевшую колбасу и вспоминал события последних дней.
Вспомнилось, как он подпрыгивал на бочках с бензином в кузове попутного грузовика, по дороге к Глухариной заимке. Жгучий ветер забирался под полушубок, в рукава, пронизывал даже кожаную меховую шапку, сжимая обручем голову. В ватных брюках, словно голые, коченели колени.
Около часа Алексей все же вытерпел, ерзая на нестерпимо холодной железной бочке. Потом отчаялся. Проехали едва сорок километров. Оставалось вшестеро больше.
Услышав барабанный стук по крыше кабины, шофер остановил машину. Шатров долго пытался разлепить смерзшиеся губы, объяснить, что больше вынести не в силах. В глазах застыли слезы. Но объяснять ничего не пришлось. Махнув рукой на все правила, шофер без спроса посадил Алексея в кабину четвертым.
- Мысленное ли дело ехать в мороз наверху без тулупа! Так и загнуться недолго.
Шатров сел на колени Черепахину. Рядом бочком втиснулась какая-то деваха в телогрейке. Зажатый в углу, шофер с трудом ворочал рулем, переключал рычаг скоростей под ногами пассажиров.
В кабине инженер оттаял. Не хотелось вылезать снова на мороз. Но от Глухариной заимки пришлось идти с Черепахиным на лыжах. Старик шел легко, свободным размашистым шагом, сильно отталкиваясь палками, молча, без передышек. Только в полдень, когда Алексей готов был повалиться в изнеможении на снег, Никита Савельич скомандовал привал.
Вечером лыжники остановились в защищенном от ветра распадке, густо заросшем молодыми лиственнич-ками. Шатров подивился тому, как ловко старик нарубил веток, устроил из них постель, разжег костер. Путники натаяли снегу, вскипятили чай. Кажется, никогда еще Шатров не пил такого вкусного, пахнущего снегом и дымком чан.
Потом Шатрову вспомнился просторный, светлый кабинет начальника горного округа. Разумовский подвел
Алексея к стене, отдернул штору. Открылась огромная, от пола до потолка, географическая карта района деятельности треста "Севзолото".
- Вот нащ поселок Атарен- центр Восточного горного округа. Как видите, он на правом берегу реки Северной. Километров на пятьсот вниз по реке идет тракт. Прокладываем его дальше. В будущем, сорок восьмом году дотянем до самого устья. Но вам надо проехать по тракту только триста километров до Глухариной заимки. Вот она - при впадении слева Кедровки. Отсюда постоянной автодороги на запад, к прииску "Крайний", нет. Сообщение с ним летом - катерами, вверх по Кедровке, зимой - по автозимнику, по льду. В обоих случаях от заимки еще километров двести. Итого от Атарена - пятьсот. Добавьте к этому, что весной и осенью связь с прииском прерывается, пока Кедровка не очистится ото льда или, наоборот, замерзнет. По болотам не пройдешь. Тогда остается только радио...
Неожиданно в воображении Алексея возникла Зоя, такая, какую он оставил в гостинице Атарена: тоненькая, гибкая. Узкие темные брови и зачерненные ресницы делали глаза неестественно большими, нарисованными. Положив руки на плечи мужа, Зоя напутствовала его:
- Как только доберешься, Алеша, сразу же проси себе семейную квартиру. Не соглашайся на холостяцкую. Я приеду, когда на "Крайний" пойдут машины. Береги себя, не отморозь ноги.
- Ты тоже себя береги, не форси в туфлях. Ходи в валенках. Тут не Кавказ.
- Очень нужно! Что я, старуха? Еще не хватало - срамиться в валенках!
- Здоровье дороже красоты.
- Да? А я и не знала... С каких это пор ты стал так заботиться о моем здоровье? Скажи лучше - капроновых чулок жалко. Ты вообще, я вижу, рад бы меня в стеганку да подшитые валенки наряжать. Дешевле.
- Что ты говоришь, Зоя? Опомнись! Когда я для тебя жалел что-нибудь?
Вспомнив об этой необъяснимой вспышке жены, Алексей поморщился. Все-таки не надо было раздражать Зою, да еще перед самым отъездом. Что стоило уступить? Подумать только, из-за этих проклятых валенок она даже не попрощалась с ним толком. Правда, ничего обидного он жене не говорил, но все же можно было погасить вспышку в самом начале. Мужчина должен иметь больше выдержки, чем женщина.
Алексей вздохнул, закинул руки за голову, уставился на потолок, где дрожали слабые отсветы огня, пылавшего в печке. Звучно треснуло бревно в стене. Мороз отступил. Только в дальнем углу комнаты внизу все еще белел иней.
В самом деле, почему Зоя стала вспыхивать из-за каждого пустяка, придираться к его словам? Откуда это? Ребенок - вот что ей, обоим им нужно! Но что поделаешь - Зоя и слышать о нем не хочет. "Пеленки, соски, корыто..." А как хорошо было б иметь парнишку; на худой конец пусть даже девчонку. Материнство сразу наполнило бы глубоким смыслом всю жизнь Зои. И все пошло бы опять как в первый год их совместной жизни. Как тогда было чудесно! Удивительно, сколько счастья может дать женщина, жена, милая подруга.