То и дело оступаясь в снег, по тропинке гуськом шли комсомольцы. Луна еще не взошла, и в неверном свете звезд узкая тропинка сливалась с сугробами. Мороз иголочками колол уши, нос, студил щеки. Где-то далеко, на сопке Лысой, шел трактор. Стеклянно-чистый выхлоп мотора временами так усиливался, что казалось, вот сейчас трактор вынырнет из сугробов.
Впереди шел секретарь комсомольской организации прииска бульдозерист Иннокентий Смоленский. Одна мысль занимала его - как получше провести ночной рейд, начатый комсомольцами по просьбе Шатрова. Раньше, при Лаврухине, никто не обращался с такой просьбой к комсомольцам, и поэтому особенно хотелось, чтобы этот первый рейд прошел удачно. "Для начала посмотрим, как с подвозкой воды экскаваторам. Потом на шахтах копнем",- деловито размышлял Смоленский.
Перед тем как отправиться в рейд, Смоленский забежал к Лисичке посоветоваться. В каморке, отгороженной в общем бараке широкими тесинами, было темно. Смоленский нащупал спинку кровати.
- Дядя Максим, вы не спите?
- Никак Кеша? - обрадованно откликнулся старик.- Погоди, я сейчас. Егор ушел, так я один сумерничаю.
Кровать заскрипела. Вспыхнула голая лампочка на шнуре, засиженном мухами. Суетливо подтягивая полосатые кальсоны, Лисичка ослепленно моргал, не попадая босыми ногами в валенки.
- Я сейчас... Чаю хочешь? Заварка свежая, духовитая.
- В другой раз, дядя Максим. Я только на минутку, спросить вас...
- Всегда норовишь на минутку. Совсем отбился. Нет уж, без чаю я тебя не выпущу. Садись! - ворчливо-ласково приказал Лисичка.
Смоленский сбросил полушубок. Глядя, как топчется старик в тесной каморке, всовывая короткие полешки в квадратный зев печурки, старательно вытирая полотенцем эмалированные кружки, Кеша почувствовал легкое раскаяние. Редко он навещает старика! А ведь когда-то дядя Максим отца ему заменил...
Лисичка поучал:
- В каждую дыру не суйтесь. Хозяйство большое, всего вам не углядеть. Много-много, если на первый раз с экскаваторами разберетесь. Стоят они ночами, прах их возьми, больше, чем работают. А одними нашими лотками золото на плане не намоешь.
- Мы еще в шахты хотели спуститься.
- Навряд ли успеете. А надо бы. Разговор есть - пустой породы много на-гора гонят. Геологи, маркшейдеры наши ушами хлопают. Но это особь статья.
- Все-таки постараемся успеть.
- Постарайтесь,-согласился Лисичка.- Вы народ молодой, проворный. А теперь скажи - как мать? Пишет чего ай нет?
- Нет, не пишет,- помрачнел Смоленский,-Я уж два раза писал- ни ответа, ни привета. Забыла она меня. С год уж писем нет.
- А ты в третий раз напиши,- сердито сказал Лисичка.- Чай, помоложе, должен уважить матери. Больно вы легко от Матерей отступаетесь. Эх, Кешка, Кешка! Хоть ты и комсомольский секретарь, а ума-то у тебя не густо. Давай кружку, еще налью.
В отличие от комсорга, бурильщика Тараса Неделю беспокоили не рейд и связанные с ним заботы, а совсем иное. Мерно ступая след в след за Смоленским, Неделя с горечью вспоминал последний субботний вечер в клубе. Клава Черепахина не захотела сесть рядом и смотрела кинокомедию "Волга-Волга" вместе с подружками. Весь зал грохотал при появлении на экране Бывалова, и звонче всех хохотала Клава. Один Тарас сидел насупленный, скомкав в потном кулаке два билета, с таким трудом добытых па лучший, десятый ряд.
После кино начались танцы. Неделя не умел танцевать и, мучаясь, беспомощно смотрел, как бесцеремонно кружит в вальсе его подружку Витька Сиротка, шофер приискового гаража. Девушка раскраснелась, запыхалась. Раза два она даже споткнулась, и ревнивый взгляд Недели отметил, как крепко и смело подхватил Клаву шофер.
Белая косынка девушки касалась на поворотах Витькиного лица. Клава смеялась, что-то быстро-быстро говорила партнеру. А Тарас с мрачным наслаждением растравлял свою душевную рану: "Смеется... Конечно, ей веселее с Витькой! Ловкач, не мне чета - и сплясать, и па гитаре брякнуть, и языком потрепаться. Ишь как ухватил Клаву! Так бы и сунул в морду! Не лезь, не отбивай девушку! Тебе с ней так, хахоньки, а у меня..."
Чтобы не видеть свою любовь в объятиях Сиротки, Тарас опускал глаза на свои могучие руки, непроизвольно сжимавшиеся в кулаки. Не было на прииске человека, которого Неделя не мог бы завязать узлом этими руками. Но даже они оказывались бессильными сейчас, когда так хотелось удержать возле себя своенравную девушку.
Только в самом конце вечера, далеко за полночь, когда Тарас решился наконец уйти, чтоб не казниться, и уже поднялся с места, Клава вдруг, словно кто ее толкнул, выскочила из круга танцующих, легко перебежала фойе, дробно постукивая каблучками. Любовно, чуть насмешливо девушка перехватила снизу тоскливо потупленный взор Недели, на мгновение прижалась к нему высокой грудью. "Сядь, не дури! На номерок, возьмешь мое пальто".
И сразу пропала решимость парня. Куда девались его обида, злость. Не в силах отвести глаз от милого веснушчатого лица с коротким вздернутым носиком, смеющимся маленьким ртом, тонко очерченным подбородком, Тарас стоял большим ребенком.
По дороге домой, придерживаясь за руку дружка, не поспевая за его саженным шагом, Клава выговаривала Тарасу:
- И чего ты злишься? Нужен мне Витька, как же! Но не могу я весь вечер как привязанная вертеться вокруг тебя, людям на смех! Вот поженимся, тогда...
- Да когда ж мы поженимся? - задыхаясь, шептал Неделя.
Впереди и позади шли горняки, расходившиеся из клуба. Обгоняя Тараса и Клаву, с визгом бежали девушки. Никак не удавалось остановиться, выяснить самое главное, от чего сердце исходило щемящей, но сладкой тревогой. Кончилось, как и всегда: Клава взбежала на крыльцо своего дома, забарабанила в дверь. "Спокойной ночи, Тарас. До завтра". А назавтра Неделя угодил в комсомольскую рейдовую бригаду вместе с Виктором Сироткой, тем самым, что так нахально кружился с Клавой в клубе. Тарасу был неприятен даже скрип снега под валенками шофера, шагавшего сейчас позади, но что поделаешь!
А Сиротка и не подозревал о сложных переживаниях Недели. Весь еще под обаянием только что прочитанной повести Диковского "Патриоты", впечатлительный шофер представлял себя отважным пограничником Коржом. Он зорко оглядывался по сторонам, рисуя в своем воображении захватывающие картины. Одетые в белые маскировочные халаты, со всех сторон на него ползли по снегу диверсанты. Под рукой дыбом вставала шерсть верной овчарки, готовой к прыжку, только ожидавшей команды "фас!". Щеку холодил не ветер, а приклад автомата. Впереди чернело не скромное здание приисковой пекарни, а тайное убежище контрабандистов.
Очарование разрушили два длинных свистка экскаватора.
- Слышите? - обернулся Смоленский.- Экскаватор воду просит!
- А вон у пекарни автоцистерна стоит,- сурово отозвался Неделя.- Нехай мне очи заплюют, если она не воду сливает. Пошли туда, проверим.
Около машины никого не оказалось. По толстому подрагивающему брезентовому шлангу, вставленному в окошечко пекарни, журчала вода. Смоленский толкнул тугую дверь пекарни. Она не поддалась. Тогда Тарас ударил кулаком и дверь распахнулась. Они вошли. Сиротка, проваливаясь по колено в снег, обошел машину, хотя в этом не было никакой нужды, и вскочил на подножку. "Смелый пограничник одним прыжком взлетел на огромный валун, за которым залег свирепый диверсант",- с удовольствием подумал о себе Виктор.
В пекарне оказалось так светло, что Смоленский и Неделя на минуту зажмурились. Шофер автоцистерны, .кудрявый как барашек, беззаботно болтал ногами, сидя на лавке и уплетая румяную булку. Два пекаря в белых колпаках возились у печи, вытаскивая формы. Вкусно пахло свежим хлебом. Все трое удивленно воззрились на вошедших.
Смоленский хотел начать разговор издалека, чтоб дипломатично выведать у шофера: давно ли его машина стоит тут, почему он сливает воду пекарне, вместо того чтобы ехать к экскаваторам. Но хитроумный план был сразу же нарушен прямолинейным натиском Недели.
- Булочки, гад, лопаешь? Греешься? - с ненавистью сказал Тарас. Не имея возможности сорвать зло на Сиротке, он вымещал свой гнев на этом подвернувшемся под руку представителе шоферского племени.- А того не чуешь, что экскаватор воду просит?
- А позвольте узнать, какое ваше телячье дело до автотранспорта? - хладнокровно осведомился барашек.- Или вы, извиняюсь, уже не бурильщик, а начальник автоинспекции?
Неделя широко повел плечами, как будто ему вдруг стало тесно. Смоленский крепко схватил Тараса за руки:
- Только без этого! Не горячись, Тарас. А ты, друг, отвечай толком. Мы проводим ночной рейд по участку. Почему сливаешь воду пекарне? Сюда лошадьми возят, в бочках.
- Послали, вот и сливаю,- невозмутимо сказал барашек, но булочку есть перестал и невольно привстал со скамьи.
- Покажи путевку! - потребовал Смоленский.
Шофер нарочито медленно полез в шапку, долго копался там в подкладке.
- Нету, выронил где-то...
- Кеша, ну что ты его слухаешь? Брешет он все, наглядно брешет! - волновался Тарас.
- И машина у меня неисправна,- подумав, сообщил шофер, оставляя без внимания новый выпад Недели.- Мотор глохнет. Не знаю, как до гаража дотяну. Спасибо, пекаря разрешили воду слить.
Один из пекарей прыснул. Другой, скрывая улыбку, отер рукавом потное лицо, зачерпнул ковшиком воды и начал жадно пить, роняя на пол крупные капли. В ковшике нежно зазвенели льдинки.
- А ну, пойдем к машине! - властно сказал Смоленский.
Шофер нехотя повиновался.
- Виктор, заведи мотор,- приоткрыв дверцу кабины, сказал Смоленский,- а то нам тут с Неделей хотят очки втереть: путевки нет, мотор глохнет...
Увидев Сиротку, кудрявый шофер сразу скис. Зато Виктор шумно обрадовался:
- Привет, Юра! Моторчик сдох? Ай-я-яй, какая жалость! То-то я смотрю, ты до экскаваторов не дотянул. Ид-ка ручку, крутни разок, авось все же заведется... Ах, не надо, стартер берет? Чудненько,- ласково тараторил Сиротка.- Я и то думаю: не может быть, чтоб у такого выдающегося водителя стартер не работал... Ага, толково завелась, с полоборота! На малых чистенько работает, ничего не скажешь. А как обороты принимает? Ого, как зверь! Колечки недавно сменил? Вот и я чувствую. И резина у тебя новехонькая, протектор на шинах цел. Нет, знаешь, Юра, на таком инструменте поработать можно. Газануть еще? Не надо? Ну, как хочешь, дело хозяйское. И давно тебя к пекарне прикрепили? - сочувственно осведомился Сиротка.
- Пошел к черту, Витька! - не выдержал посрамленный шофер.-Ты еще тут будешь насмешки надо мной строить! Вылезай из кабины, поеду к водокачке.
- Погоди, друг,- вмешался Смоленский, кладя руку на штурвал.- Запомни, что я тебе скажу. Адрес пекарни забудь, не отсиживайся в тепле. Работай честно. О сегодняшнем случае мы начальнику участка доложим, иначе нельзя, но попросим его Арсланидзе пока ничего не говорить. Будешь впредь обеспечивать экскаваторы водой - порядок. Так этот случай и умрет. Но если еще раз у пекарни поймаем - пощады не жди. Понял?
- Понял! - буркнул шофер.
- Кеша, разреши, я ему прическу поправлю,-умоляюще сказал Неделя.- Называется комсомолец. Темнота несознательная.
Шофер испуганно прыгнул в кабину.
Сиротка беззвучно трясся от смеха.
- Нельзя, Тарас. Что завтра Шатров скажет? Вместо комсомольского рейда побоище устроили. Езжай! - повелительно закончил Смоленский, захлопывая дверцу кабины.
Шофер не заставил себя просить. Машина грузно покатилась. Свет фар запрыгал по сугробам.
- А теперь, ребята, куда? На шахту? - спросил комсорг.- Двинулись.
4
- Ну, давай, давай выкладывай, какие у тебя там дела,- небрежно сказал Крутов. Он сидел в массивном кресле. Широкий письменный стол отделял начальника прииска от Шатрова. На столе лежала сводка о работе
прииска за вчерашний день. Игнат Петрович просматривал ее, делая пометки красным карандашом.- Ты не .гляди, что я сводку листаю, я все слышу,-добавил Крутов, не поднимая головы.
Шатров промолчал. Он пришел в кабинет начальника прииска, чтобы поговорить о своих затруднениях, рассказать о памятной беседе с горняками в общежитии, их требованиях, и в ожидании, пока Крутов освободится, разглядывал его толстые волосатые пальцы, перебиравшие листки сводки. Ноготь на большом пальце правой руки Крутова был изуродован и покрыт желтым налетом никотина. Почему-то этот ноготь всецело овладел вниманием Алексея. "Где он повредил его?" Синие вены вздулись под сухой кожей больших рук. В кабинете сильно пахло застоявшимся табачным дымом и сыростью, несмотря на жарко топившуюся железную печку.
Накануне Шатров разговаривал с начальником хозяйственной части прииска Галганом. Высокий, на голову выше инженера, Галган сверху смотрел на него, как показалось Шатрову, насмешливо, но говорил очень вежливо, почти сочувственно:
- Вы совершенно правы. Но это от нас не зависит. Свои фонды мы выбираем полностью, иногда даже с излишком, и все же не удовлетворяем потребности прииска. Ничего не поделаешь - временные трудности роста. Опять-таки транспорт: даль страшная, а машин раз - два и обчелся. Учтите и то, что я работаю как-никак под руководством Игната Петровича, а он требует каждое бревно, доску, килограмм бензина использовать для производства. Общественный сектор! Частные интересы должны быть на втором плане, позади государственных.
- Неудачное сравнение,- нахмурился Шатров.- Советские рабочие - не частный сектор, а хозяева страны. О диктатуре слыхали?
- Ну, в политике я не силен,- со смешком сказал Галган,- спорить с вами не берусь. Но факт остается фактом.
С парторгом разговор вышел еще короче. Норкин несколько раз снял и снова надел очки в явном замешательстве.
- Партийная организация не может подменять хозяйственников,- отводя глаза в сторону, сказал Норкин.- А в порядке контроля администрации мы уже слу-
шали доклад Игната Петровича о жилищном строительстве и снабжении. Неполадки есть, но не зависящие от руководства.
...Закончив наконец чтение сводки, Крутов откинулся в кресле, так, что затрещала спинка, щелкнул замочком золотого портсигара с монограммой и пододвинул его к Алексею:
- Кури!
Шатров глубоко затянулся, вкусно пыхнул колечком синеватого душистого дыма. Крутов плотно обнял папиросу толстыми губами, остро, с прищуром взглянул на инженера мутноватыми голубыми глазами.
- Ознакомился с участком? Почему вчера не выполнил суточное задание по вскрыше торфов?
- Вот я насчет этого как раз и пришел, Игнат Петрович.- Шатров немного помолчал, собираясь с мыслями.- Экскаваторы еще кой-как тянут, а вот бульдозеры все время ломаются.
- Причина?
- Грунт тяжелый, каменистый. Валуны, местами вечная мерзлота. Экскаваторам, хоть с горем пополам, грунт готовим: шурфуем, взрываем, а бульдозеры - те целину скребут. Вот у них и летят штанги, отвалы, звенья гусениц.
- Знаю. У всех так, не у тебя одного. Арсланидзе мне каждый день в жилетку плачется, да я слезам не верю. План - закон. Кровь из носу - а план давай.
Голубые глаза Крутова отвердели. Резче обозначились морщины на обветренном, загорелом лице.
- Так. Но у меня мысль есть, как можно и полигоны к промывке подготовить, и бульдозеры сберечь. Они ведь нам весной как воздух нужны будут.
- Хм! Интересно. И овцы целы, и волки сыты,-недоверчиво сказал Крутов.- Это каким же манером?
- Я уже с Арсланидзе говорил. Он одобряет. Советовался с машинистами. Теперь за вами дело - нужно от вас разрешение.
- Какое? - насторожился Крутов.
- Прекратить вскрышу бульдозерами, поставить их на ремонт. Вести вскрышу одними экскаваторами. Объем перевалки торфов не уменьшится,- торопился досказать свою мысль Шатров, видя, как хмурится Крутов.- Я уже прикинул - в управление округа будут идти прежние цифры: мы ведь сможем все силы бросить на рыхление торфов экскаваторам, обеспечим их сполна взорванным грунтом. Бурильный станок у меня завтра выходит из ремонта. Три шурфовочных бригады сколочены. Будем шурфовать днем н ночью. А бульдозеры сохраним, приведем в порядок и, чуть только с весны земля оттает, двинем их на зачистку полигонов. Голову даю на отрез - в три дня бульдозеры зачистят полигоны, и начнем промывку пес" ков. Нам ведь что главное - лишь бы экскаваторы за зиму убрали с полигонов основную массу торфов, верно?
Крутов долго молчал, барабаня пальцами по столу. Предложение Шатрова казалось очень заманчивым. Слов нет, оно сулило большой выигрыш. Но поставить на прикол мощную технику, выделенную прииску, отойти от узаконенных канонов горняцкого дела...
- С Арсланидзе говорил, с машинистами, а ко мне в последнюю очередь пришел? - ревниво сказал Крутов.
- Как же я могу прийти к руководителю прииска, не обсудив свое предложение на участке? - резонно возразил Шатров.
- Арсланидзе что... Тому хоть всю технику останови, еще и лучше: хлопот меньше,- вслух подумал начальник прииска.- А кто будет план выполнять?
- Нет, Игнат Петрович,-вступился за начальника парка Шатров,- Арсланидзе тоже беспокоится за судьбу плана.
Крутов встал, подошел к окну, дохнул на затянутое морозной пленкой стекло. В голубое высокое небо врезались вершины лиственниц, спускавшихся с сопки Ягодной. Дальше складками медвежьей шубы уходили в туманную дымку покрытые тайгой распадки и увалы. Под окнами здания конторы - извивы Кедровки,'на восемь месяцев закованной в алмазную броню. И всюду снег: на прошлогодних отвалах промытой гальки, на свежих конусах шахтных песков, на крышах разбросанных по склону бревенчатых, потемневших от времени и непогоды приисковых домиков. Сибирская зима... С детства знакомый вид.
- Так как, Игнат Петрович? - настойчиво допытывался Шатров.
- Попробовать интересно,- неопределенно сказал Крутов, отошел от окна, потер щеки.- Но если завалишь вскрышу торфов...- начальник прииска сжал кулак, выразительно поднял его над головой,- места живого на тебе не оставлю!
- Согласен! - повеселел Шатров.- Я своим машинистам верю, не подведут участок.
- Так. Еще что у тебя ко мне?
Шатров рассказал о комсомольском рейде.
- Много безобразий ребята обнаружили. Есть просто анекдоты. Во второй шахте лента транспортера оборвалась. Ее бы сшить, если гнилая - заменить, а они на тачки перешли. Третий день вручную пески катают.
- К чему ты все это расписываешь? - холодно спросил Крутов.- Хочешь доказать, что Лаврухин развалил участок? Так это я и без тебя знаю. За то и выгнал его. А теперь ты за все в ответе.
- Я и не думаю за чужую спину прятаться,- оскорбленно ответил Шатров. Широкие брови сдвинулись. На лбу обозначилась тугая вертикальная морщинка.- Сам могу за все ответить. А о неполадках на участке считаю себя обязанным доложить начальнику прииска. Так меня в армии учили.
- Здесь не армия,- отмахнулся Крутов.- Еще какие дела есть?
- Есть. Побывал я в одном горняцком общежитии...
По мере того как Шатров рассказывал, лицо Крутова
все больше темнело.
- Нет элементарной заботы о людях,-убежденно закончил Шатров.- Разве можно в таких условиях жить рабочим: в холоде, грязи, бескультурье! А Галган и Норкин смирились с безобразиями.