- Та-ак...- медленно протянул Крутов. Его полное, гладко выбритое лицо задрожало.- Значит, ты уже в плакальщики записался? Быстро! Прямо не командир участка, а сердобольная бабка. Ходишь и слезы в сумочку собираешь, ахаешь вместе с лодырями: ах, дрова, ах, посуда, журналы... А ты знаешь, как раньше горняки жили?- взорвался неожиданно Крутов, отбрасывая как перышко тяжелое кресло.- Нет? Так и не берись судить о том, в чем не смыслишь. Я сам горняк. Не княжеский сын, не дворянский кровосос. Отец - старатель, мать - стряпуха. И самому довелось до революции вкалывать, не дай бог никому, вот этими самыми руками.- Крутов потряс перед лицом Шатрова волосатыми руками.
- Так что же вы сравниваете, Игнат Петрович,- защищался Шатров,- старое время с нашим! Тридцать с лишком лет советской власти, Великая Отечественная война... Да за эти годы все изменилось!
- Знаю. Ты меня политграмоте не учи, молод еще. Я к чему старое время помянул? Пойди по нашим общежитиям: у каждого своя кровать, на худой конец топчан, подушка, одеяло, простыня... А раньше? Не хочешь - трехэтажные нары во весь барак, впокат триста мужиков и баб тут же с ребятишками на голых досках. Под головой телогрейка или ватные штаны. Вонь - нутро выворачивает. Ветер во все щели. Ты спишь, а тебя сверху - толк в морду грязной портянкой: "Вставай, мужик, на работу!" Таракан в хлебе попался! А на нас они дождем с потолка сыпались вперемешку с клопами да вшами. Газетки по общежитиям не разносят, звук плохой! Да разве мы смели раньше мечтать о таком клубе, как у нас на "Крайнем"? Кино в два аппарата, читальня, фойе для танцев...
- А дрова, посуда? - не сдавался Шатров.
- Бывают перебои, не без того.' Так надо же понимать наше положение. Полтысячи километров от Атарена, от базовых складов! Бездорожье. Что раньше везти - буровую сталь или кастрюли? Взрывчатку или чайные сервизы? Не разорваться же автотранспорту! А дров не столько по общежитиям расходится, сколько на пожоги сами растаскивают.
- Выходит, план важнее людей? - повысил голос Шатров. Его лицо пламенело гневным румянцем, под левым глазом неудержимо дергался живчик. Алексей стоял, нервно теребя в руках ушанку.- Правду говорили рабочие: для производства - всё, для них - ничего.
- Хватит! - топнул ногой Крутов.- Будет возможность- сделаем, без твоей подсказки. У нас каждый сознательный горняк понимает, что производство прежде всего, выше всего! Мы коммунизм строим! Не дадим золото государству - гнать нас всех отсюда поганой метлой.
- А для кого коммунизм строится? Не для людей?
- Тебя послушать, начальнику прииска надо не о шахтах, не о вскрыше торфов думать, а чтоб у каждого лотошника пуховая постель была да сдобные булки с изюмом. Товарищ Сталин учит нас преодолевать трудности роста, не бояться, железной рукой ломать их, а ты тянешь к обывательской перине, размагничиваешь людей, сплетни собираешь, как худая баба. Обыватель ты, Шатров, вот кто!
- Н-ну, зна-а-аете, если я об-быватель, тогда мне с в-вами...
Губы Алексея мелко дрожали. В минуты крайнего возбуждения он начинал заикаться. Давала себя знать фронтовая контузия. Шатрову хотелось сказать многое: что он не заслужил позорной клички обывателя, ничего не просит для себя лично, что он говорит о нуждах горняков участка, тех самых людей, что дают государству золото, что их интересы - это интересы и государства, что при настоящем желании и заботе о людях можно сделать немало даже при отдаленности "Крайнего"... Очень многое хотел сказать Алексей, но, не в силах выговорить ни слова, ничего не различая перед собой, он выбежал из кабинета, так хлопнув дверью, что около косяка отвалился кусок штукатурки. Прогремел и стих в коридоре топот ног бегушего человека.
Крутов был тоже сильно возбужден. Хлопая себя по карманам, он долго искал спички, хотя коробка лежала на столе рядом с портсигаром. Нащупав что-то твердое во внутреннем кармане, Крутов вытащил из него партийный билет в красной обложке с тиснением золотом "ВКП(б)" и сразу успокоился. Слова Шатрова о жалобах горняков на бытовые неурядицы показались ничтожными. Крутов даже пожал плечами. Что он так распалился? На мальчишку, пустобреха... Разве Шатров знает условия Севера? Что он понимает в задачах, которые партия поставила перед руководителем прииска?
Машинально перелистывая партийный билет, Крутов заметил, что взносы за прошлый месяц еще не уплачены. Игнат Петрович нажал кнопку звонка.
- Вот тебе, Анна Ниловна, мой партбилет и деньги,- сказал Крутов вошедшей секретарше,- зайди к Норкину, пусть примет партвзносы.
Через десять минут секретарша вернулась. Вместе с ней пришел Норкин.
- У меня к вам просьба, Игнат Петрович,- несмело сказал Норкин, зябко потирая красные ладони.
- Какая? - отрывисто спросил Крутов.
- Если вы ничего не имеете против, я поставлю свой стол у вас в кабинете. Конечно, временно, пока морозы жмут. В моей комнате чернила застывают, холод адский. Зайдет коммунист поговорить, а я целый день в отделе спасаюсь. Там все-таки теплее, народу полно.
Крутов в раздумье почесал ногтем мизинца бровь.
- А как в смысле партийной демократии? Не будет нарушения? Все-таки ты - партийный руководитель, а я хозяйственник, администратор. Не будет меня народ стесняться?
- Какое же стеснение, Игнат Петрович, помилуйте! Вы член партийного бюро, по положению должны быть в курсе. Даже удобнее: пришел человек с просьбой, я сразу на месте согласую все с вами и дам ответ без волокиты.
- Ну, гляди, дело твое. Перетаскивайся... Да, как там Шатров? Встал на учет? Впрягается в партработу?
- Я с ним не беседовал еще,- сконфузился Норкин,-и политучебой не охватил. Он-то говорит, Ленина читает. Ну это еще проверить надо. На учет поставил, взносы получил, а побеседовать не пришлось. Работы выше головы.
- Что так?
- Как же, Игнат Петрович, посудите сами. О планировании уже не говорю. По партийной линии зарез. Голова кругом идет,- тонкие губы Норкина недовольно покривились под щеточкой седеющих усов. Секретарь провел рукой ио горлу.- Одних директив из райкома... И всё срочно. А взносы, а семинары пропагандистов, агитаторов, наглядная агитация... А! - безнадежно махнул рукой Норкин.-Умереть некогда. И все один. Людей нет. Не на кого опереться. Члены партбюро вечно отговариваются...
- Это ты и в мой огород? - свел брови Крутов.
- Что вы! - испуганно спохватился Норкин. За стеклами стареньких очков широко раскрылись круглые по-воробьиному глаза.- Я о других членах партбюро. Вы-то помогаете. Да у вас и своих дел полно.
- А то давай меняться, товарищ парторг,- иронически сказал Крутов, перекатывая папиросу в угол рта.- Уж больно у тебя работа тяжелая, как я погляжу.
- Вам все шутки, Игнат Петрович,- сказал Нор-кип. С ожесточением дернул узкий серый галстук; но рассердиться не осмелился, поправился:-Конечно, у вас и сила другая, и характер твердый.
5
Зимой на Севере смеркается рано. К половине восьмого, когда Шатров закончил обход шахт и полигонов своего участка, густая тьма давно уже окутала прииск. Стащив меховую рукавицу, Алексей пригляделся к циферблату часов. Натертые фосфором стрелки отчетливо виднелись в темноте. Пора идти к Черепахину на встречу.
Накануне старый экскаваторщик изловил начальника участка в забое.
- Покалякать бы мне с вами требуется, Алексей Степаныч. Только не тут, на морозе. Уважьте старика, зайдите завтра вечерком. Как раз суббота - под выходной, посидим, старуха нас чайком напоит, а я вам все свои дела выложу. Как?
- Завтра? Что ж, пожалуй, можно. Планерки не будет, собраний тоже. Вечер свободен. Давайте так и условимся-в восемь я к вам приду прямо из конторы участка, не заходя домой. Хорошо?
- Куда лучше. Не задержитесь на участке?
- Нет. Я опаздывать не люблю. Буду в восемь ноль-ноль. В армии приучили к точности.
Пока Шатров шел по гребню высокого отвала, насыпанного в прошлые годы экскаваторами, тропинку освещали редкие звезды, мерцавшие в просветах между тучами, затянувшими небо. Внизу, у берега Кедровки, стало совсем темно. Алексей подвигался вперед медленно, осторожно ставя ноги. Он знал - в этом месте нависал обрыв с вдавленными в него, словно изюм в тесто, большими валунами. Северо-восточный ветер посвистывал наверху, сея мелкую снежную пыль. То ли от этого унылого свиста, то ли от неизбежных хозяйственных тревог истекшего дня, постоянных дум о задержавшейся в Атарене Зое Шатрова потянуло к свету, теплу, людям. Алексей ускорил шаг.
Возле дома Черепахина он приостановился, перевел дыхание. Из одного окна сквозь щели в ставне скупо сочился свет. Прочная ограда из горбыля, присыпанная снегом длинная поленница мелко колотых дровишек (березняк- самая жаркая порода!), чисто разметенный двор - все обличало домовитость и хозяйственность экскаваторщика.
Шатров поднялся на крыльцо, постучал.
-. Проходите, Алексей Степаныч, проходите! Да не обметайте валенки, ковров нет, не натопчете,- приветливо сказал Черепахин, пропуская гостя вперед в узких сенях.
- Нельзя, Никита Савельич, надо уважать труд хозяек.
- Слышишь, мать? О тебе забота.
- Слышу. Такие слова каждой женщине по сердцу. Сразу видно - Алексей Степаныч ценит жену, жалеет.
В комнате, щурясь от света, чувствуя, как у него горят с мороза щеки, Шатров поздоровался с Черепахиным.
- Моя хозяйка! - представил жену Никита Савельевич.
- Евдокия Ильинична,- протянула теплую руку полная женщина со следами угасающей красоты.
Особенно хороши были у нее пушистые дугообразные брови и яркие черные глаза. Они освещали все лицо, скрадывали морщины. Даже седые пряди, пробившиеся в волосах, свернутых тугим жгутом, из-за этих молодых блестящих глаз не старили лицо.
Необычно молодо выглядел сегодня и Черепахин в черном костюме тонкого сукна, застегнутый на все пуговицы, с расчесанной бородой. Алексей почувствовал себя неловко. На нем был рабочий костюм, порядком поношенный, потертый на сгибах.
- Тащи, мать, самовар, готовь закуску, погреем гостя с мороза,- распорядился Никита Савельевич.
- Не учи, старый, давно все готово,- отозвалась Евдокия Ильинична.
За чаем Алексей осмотрелся. Сквозь стекла буфета белеют стопки тарелок. Ножная швейная машина покрыта вышитой салфеткой. Ни пылинки на желтой полированной крышке радиолы. Простенькие, но все-таки тюлевые шторы на окнах. Добела выскобленный пол устлан пестрыми дорожками. На высокой кровати гора подушек мал мала меньше. На самом верху совсем крохотная "думочка".
- Кладите варенья, Алексей Степаныч,- сказала Евдокия Ильинична,- вот это хорошее, голубичное. Сами голубику собирали.
- Спасибо. Не откажусь. Это вся ваша семья, Евдокия Ильинична, ребят нет? Или выросли да разъехались?
- Как не быть. Дочка Клава в клубе, на вечере-те. Поварихой в столовой работает. Старший сын Анатолий женился, увез свою учителку на Кубань. Механиком там в МТС работает. Летом у них уже и сынок нашелся - Валерик. Карточку прислали. Такой славный парнишка-та. Поедем со стариком в отпуск, поглядим внучонка. Были еще две дочки, старше Клавы, да господь их прибрал к себе.
После чая, не дожидаясь, пока жена уберет посуду, Никита Савельевич широким жестом нетерпеливо сдвинул чашки на край стола, положил перед собой лист чистой бумаги и заговорил о главном.
- Практика у меня есть, не буду прибедняться,- с затаенной ноткой гордости сказал экскаваторщик,- на каких только марках не работал! А вот с грамотешкой плохо. Есть одна мысль, и вроде подходящая, а точно обмозговать не могу. Поговорил с Арсланидзе. Георгий Асланович в момент подсчитал мне вес ковша с нагрузкой, все усилия, размер барабана, но этого мало. Тут нужно слово горняка.
Черепахин остановился. Шатров с интересом ждал продолжения.
- Думаю я заменить свой ковш, поставить другой, побольше. Есть такой ковш, и всего на сотню килограммов потяжельше моего, около механической мастерской ржавеет. А грунта он возьмет на четверть куба больше. Представляете?
- Представляю.
- Дальше. От машины можно взять еще больше. Как? Я придумал - обшить барабан деревянными планками. Тогда поперечник его увеличится, ковш пойдет быстрей. Это мне Георгий Асланович прикинул. Он же говорит, что запас прочности у "Воткинца" есть, бояться, мол, нечего.
- Хорошо. Но зачем тогда я нужен? - с удивлением спросил Шатров.- У вас все ясно, продумано, подсчитано вместе с инженером.
Черепахин укоризненно посмотрел на Шатрова, пропустил сквозь пальцы мягкую бороду.
- Не в одном ковше загвоздка. Праздник близко, Алексей Степаныч. Хочется его по-доброму встретить, от души отметить. Вы ведь знаете -наша бригада на рекорд стала. Вот. Значит, нажимать надо по силе возможности. Многое ковш новый даст, а еще я хочу иначе грунт брать. Как мы сейчас берем? Скребем по всей площади. Так? Так. А что, ежели выбрать сначала траншею...- Черепахин провел по бумаге две параллельные линии, пририсовал сбоку квадратик - экскаватор, приделал к нему шею- стрелу,- а потом брать грунт с одной стороны траншеи, вроде бы на расширение. Сопротивление-то меньше, ковш одной стороной гребет! А грунт будет сам обрушиваться. Верно? Но тут загадка - под каким углом ставить экскаватор? Ежели под тридцать градусов...
Теперь и Шатров склонился над бумагой. Выхватывая друг у друга карандаш, они набрасывали штрихи, тут же стирали их резинкой и наносили снова.
Через час эскиз был готов. Расположение экскаватора в забое, система шурфовки и взрывания, место для отвала, угол поворота стрелы - все было обсуждено и выяснено.
Евдокия Ильинична поставила на стол ужин, а в центре- граненый графинчик. Алексей не любил водку. Ему нравились только виноградные вина. Но отказываться от рюмки водки он не стал, чтоб не заставлять себя упрашивать. Хозяйка только пригубила.
Когда Алексей и Никита Савельевич выпили по второй и начали закусывать грибами, тоже приготовленными Евдокией Ильиничной, хлопнула входная дверь. В комнату влетела девушка.
- Мама, ты знаешь...
Увидев чужого, девушка запнулась, чинно поздоровалась с Алексеем, потом о чем-то зашепталась с матерью, лукаво косясь на гостя. У Клавы были такие же черные глаза, как у Евдокии Ильиничны, только еще горячее и больше. Тонкие знатоки женской красоты нашли бы ее, пожалуй, дурнушкой, но Алексей оценил круглые линии маленького подбородка, белизну кожи, словно точеные уши, а главное - чудесную свежесть молодости, той молодости, утрату которой не могут возместить никакие ухищрения косметики.
"Скорей бы приезжала Зоя",- с уже привычной грустью подумал Алексей. Вид Клавы напомнил ему о жене.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
ЗОЯ
1
Лес начинался у самого берега Кедровки. Одни лиственницы только накренились над обрывом, другие уже испуганно хватали обнаженными корнями воздух,- вешние воды подмыли отвесные берега. Там и сям валялись вывороченные с корнем деревья, полузасыпанные снегом. Березки жались подальше табунками под защитой рослых тополей.
Временами еле заметная рубчатая автомобильная колея приближалась к берегу, и тогда среди сугробов проступали черные пятна земли. Только здесь, в обрывах, и можно было увидеть ее. На тысячи верст вокруг до весны прочно лег снег.
Даже солнце, видимо, отчаялось разбудить этот суровый край и в сердцах задернуло небо пологом, таким же толстым и белым, как тот, что лежал на земле. Иногда внезапно начинал сеяться мелкий снежок, но скоро переставал, и опять открывалась однообразная картина замерзшей реки, извивавшейся среди сопок.
Сиротка шестнадцать часов не вылезал из-за руля, да и накануне спал вполглаза, то и дело выходя во двор к машине. Теперь шофер начал дремать на ходу. Его голова все чаще и чаще кивала в такт покачиваниям грузовика. На ухабах, когда автомобиль сильно встряхивало, Сиротка приходил в себя, таращил глаза, плотнее сжимал баранку и выпрямлялся, но ненадолго. Сон мягкой лапой снова проводил по лицу и опять смыкал глаза. Голова бессильно свешивалась на грудь, а нога инстинктивно уменьшала нажим на педаль газа, и автомобиль замедлял свой бег.
Если бы Сиротка ехал один, он, может быть, и сумел бы побороть свой сон. Но рядом, положив голову ему на
плечо, безмятежно спала Зоя Шатрова. Она добиралась к мужу из Атарена. А известно, как заразительно действует на шофера вид спящего пассажира.
Отыскивая в Атарене попутный грузовик на прииск "Крайний", Зоя наткнулась на Сиротку в то время, как он безуспешно пытался завести мотор своего автомобиля. Шоферы, в волчьих дохах до пят, зубоскалили, посмеиваясь над Сироткой, который усердно крутил ручку.
- Не шепчет?
- Не горюй, браток, на днях заведется.
- Или позже. Ай, машина, за сутки с глаз скрывается!
Шоферы давно стояли со своими машинами в ожидании погрузки, порядком иззябли, исчерпали все темы для разговоров и теперь радовались случаю почесать языки.
- Ты - головой об радиатор. Что крепче? А нет, по фарам ее, шельму, заводной ручкой!
- Я лучше тебя ручкой тресну по башке так, чтоб волосы задребезжали! - огрызнулся выведенный из терпения Сиротка.
Шоферы загоготали, придвинулись ближе.
- Отозвалась, чума холерская!
- Сколько тебя в земле сидит? Сверху-то немного видно.
- Породил вас, дураков, господь, да и сам небось заплакал! - окончательно озлился Сиротка.
Но где ему было одному отбиться от горластых шоферов, не лазивших в карман за словом! На Сиротку посыпался новый град насмешек. В это-то время и подошла Зоя.
- Товарищи, кто-нибудь из вас едет на прииск "Крайний"? - спросила она, с недоумением оглядывая возбужденные лица.
Появление молодой женщины произвело большое впечатление. Зою обступили со всех сторон. Шоферы бесцеремонно разглядывали ее румяное кареглазое лицо, обрамленное меховой шапочкой.
- Вы, случаем, не обознались адресом, гражданочка? Вам не на "Медвежий"? - сладким голосом спросил один шофер.
- Поди ты к божьей маме! Такая симпатичная девушка поедет к вам, медвежатникам? У вас и клуба-то настоящего нет. Стоит изба небом крыта, на углу дыра прибита... Вот у нас, на "Южном", это да! Дворец культуры- мечта, сказка! А веселье, а молодежь! Лучший в округе прииск, слово даю,- вмешался другой шофер.
- Скажи: лучший в Сибири воздух, бесплатный вид на тайгу, снег и центральную баню... Пенек! Хватает совести сватать человека на пустырь! Какое может быть сравнение со "Щедрым"? Прииск-гигант. Поедемте к нам, а? - льстиво заглянул Зое в глаза толстенький шофер в необъятных валенках.
- Какие вы все смешные! - расхохоталась Зоя.- Зачем мне ваши прииски? Что я там буду делать?
В это время капризный мотор грузовика Сиротки наконец завелся. Шофер швырнул заводную ручку в кабину, сел за руль.
- Я еду на "Крайний". Вам туда передать что или сами едете?
- Сама еду к мужу. Вы меня захватите? Вот спасибо! Только сначала придется в гостиницу заехать, за вещами. Ничего?
- Садитесь.
Сиротка галантно распахнул дверцу кабины, насмешливо высунул язык расступившимся шоферам и дал газ.
В пути Зоя болтала без умолку. Через час Сиротка уже знал, как весело она жила дома, в Майкопе: ездила летом с подружками в горы, в Гузерипльский заповедник, купалась в быстрой и холодной Белой; как вышла замуж за Шатрова, когда он студентом приехал в Майкоп на практику. Узнал шофер и о том, что муж Зои зачитывается книгами, очень любит ее.