Командир Чалый приподнялся с земли, скрипнув кожаными ремнями, перепоясавшими крест-накрест богатырскую грудь, окинул взглядом степь и сказал с улыбкой:
- Весна… Хороша наша степь шахтерская, а приходится уходить. Только Иван остается… Ничего, нехай знает белая кость: все равно не царствовать ей над рабочим людом! Погиб отец - сын встанет на его место, упадет сын - мать возьмет винтовку. Никому не победить революционного народа.
Командир был человеком сурового нрава, говорить не умел и не любил, да, видно, запала и ему в сердце эта песня.
Сашко пружинисто вскочил, отряхнул щегольские, обшитые кожей галифе и сказал:
- Хватит! Мертвым слава, а живым думать за жизнь. Правильно я мыслю, товарищ командир?
- Правильно! Обойди посты.
Не успел Сашко подняться на вершину кургана, как навстречу ему из-за кустов вышли двое: часовой вел какого-то паренька, обутого в тяжелые, большие сапоги. На стриженой голове пленного неуклюже торчала серая солдатская папаха явно белогвардейского происхождения: даже след от кокарды был заметен. Передавая лазутчика Сашко Сулиму, часовой объяснил:
- С "Марии" пришел. В эскадрон просится. Видать, белые подослали.
Сулиму с первого взгляда не понравилось нежное, с тонкими стрелками бровей лицо задержанного. "Контра", - решил он про себя и представил, как сейчас командир будет допрашивать этого гимназистика или кадета. Сашко сам немало отправил таких к господу богу на жительство. Стоит только поприжать, и сразу заклацает зубами от страха.
Сашко вынул клинок, блеснувший на солнце.
- Если шпион, я с тобой лично разговаривать буду.
- А если не шпион? - спросил пленный и усмехнулся. Такого нахальства Сашко не ожидал.
- Руки выше, гад! Иди не разговаривай! Секану шашкой, и понесешь свою голову под мышкой, как астраханский арбуз.
- Не кричи, не испугаешь, - огрызнулся тот и, не оборачиваясь, зашагал с горы.
Сашко держал наперевес обнаженный клинок.
Бойцы эскадрона всполошились. Семен Чалый, закуривая, внимательно глядел из-под густых бровей на странно одетого паренька.
- Веселей шагай! - покрикивал Сашко, задетый вызывающим спокойствием пленного, и, чтобы рассмешить бойцов, слегка кольнул пленного клинком в причинное место.
Когда лазутчика подвели, командир спросил:
- Ты кто такой?
- Человек.
- Гм… а я думаю, что за телка ведут… Ну, рассказывай, если ты человек, кто такой, откуда?
- Прими в эскадрон. Я с шахты "Мария", у меня батька с матерью шкуровцы зарубали.
Бойцы, столпившиеся вокруг, молча слушали. Не так легко провести их или разжалобить. Слишком суровое время настало, чтобы верить на слово.
- Опусти руки, - разрешил Чалый. - Говори толком: кто ты?
- Шахтер.
За спиной командира послышался смех. Черные глаза пленника вспыхнули точно угли:
- Чего зубы скалите? Говорю - шахтер!
На этот раз все бойцы рассмеялись.
- Обыщите его, - подсказал Сашко. Задержанный оттолкнул бойца.
- Отойди, сам обыщусь.
- Как же ты через фронт прошел, да еще днем? - спросил Чалый.
- Я где хочешь пройду, - самоуверенно проговорил паренек и вытащил из-под ситцевой рубахи длинный черкесский кинжал.
- На! - сказал он, отдавая бойцу оружие.
- А что у тебя еще есть? - спросил Чалый.
- Кое-что найдется, - отозвался тот, доставая из кармана гранату, за ней другую. Все это он положил на траву к ногам Чалого, прибавил обойму винтовочных патронов и недоеденный сухарь.
Командиру явно нравился этот ершистый подросток.
- Все?
- Все.
- Где оружие взял?
- У белых. Когда они спать легли, я хату поджег.
- Чью хату?
- Свою. Вместе со шкуровцами…
Сашко, с недоверием следивший за рассказом, сердито стукнул ножнами шашки по земле.
- Брешет, гад.
- Сейчас узнаем, - сказал командир и, присаживаясь на корточки, стал разбирать и разглядывать оружие паренька.
- Нехай руки покажет, если шахтер, - предложил Сашко.
- На, смотри, - с неожиданной злостью проговорил пленный и поднес грязные ладони к лицу разведчика.
- Отойди! Что ты мне в морду лапы суешь, а то я… - И Сашко в свою очередь поднес к лицу пленника давно не мытый, пропахший ружейным маслом тяжелый кулак.
- Стойте, хлопцы! Я зараз узнаю, шахтер он или нет, - сказал Вихров, боец в кубанке с красным верхом. - Скажи-ка нам, что в шахте лимонаткой называется?
- Знаю, - проговорил парень, - искал лимонатку…
- Ну и как, нашел?
Тот лишь усмехнулся в ответ, потом сказал:
- Пойди сам поищи, да не забудь прихватить два ведра вентиляции.
Бойцы, среди которых большинство были шахтеры, рассмеялись, одобряя меткий ответ паренька.
- Значит, шахтер, - сказал Вихров, точно обрадовался этому.
- Сколько же тебе лет? - спросил Чалый.
Пленный замялся.
- Ну?
- Двадцать пять, двадцать шестой пошел… - скороговоркой выпалил подросток, блеснув настороженными черными глазами.
- Если двадцать пять, усы должны быть, - не то в шутку, не то всерьез сказал Вихров.
- Побрился человек, - ехидно заметил Сашко Сулим, - вам бы только зубы скалить. Ну, чего смеетесь?
Парень побледнел, шагнул навстречу командиру:
- Записываете или нет? Мне ждать некогда.
Чалый даже отступил на шаг.
- Ого, на командира орет. Видали такого храбреца?
- Мне все равно - командир ты или нет, а смеяться над собой не позволю!
У паренька от гнева даже покраснела его тонкая, почти детская шея. Бойцам уже было ясно, что никакой он не лазутчик и записать паренька в эскадрон следует, но все уже так развеселились, что не могли остановиться и продолжали шутить. Сашко Сулим показал пареньку шашку и спросил:
- А что за штуковина, можешь сказать?
Тот обиженно отвернулся, но Сашко не отставал:
- Скажи, для чего она?
- Суп из котла черпать.
Сашко даже растерялся, не зная, смеется над ним паренек или говорит всерьез.
- Нет, ты скажи, а не увиливай.
- Шабля это, вот что, - серьезно ответил парень.
От дружного хохота бойцов даже кони вскинули головы.
- Как ты сказал? Повтори.
- Записать его поваром, - смеясь, проговорил Чалый.
- Правильно! - поддержал командира Сашко.
- Я поваром не умею. Разведчиком буду.
- Погоди. Сперва увидим, как ты умеешь суп варить. Разведчик все должен уметь делать.
Чалый тихонько что-то сказал Сашко Сулиму, и хотя тот все еще был зол и полон недоверия к задержанному, подошел к нему и сильно хлопнул по плечу, стараясь хоть этим отплатить за обиду.
- Идем, Шабля!
- Куда?
- Не бойся… На довольствие зачислю.
Паренек потер ушибленное плечо:
- А ты чего дерешься, дурень!
Сашко для потехи галантно поклонился и, взявшись кончиками пальцев за галифе, сделал реверанс:
- Извините, пардон мерси.
- И правда дурень, - впервые улыбнувшись, сказал паренек и пошел, куда указывал Сашко.
А тот шел следом и ворчал про себя:
- Разведчики, черта вам лысого. Не успеет цыплячья душа из яйца вылупиться, а сразу бери ее в разведчики. Нет, ты сперва покажи силу духа, в бою себя покажи…
У тачанки, на которой стоял пулемет "максим", Сашко достал из-под сиденья затрепанную тетрадку, долго рылся в широченных карманах, ища в махорке огрызок карандаша, потом спросил:
- Как звать?
- Федор.
- Ты что, из деревни? - вспылил Сашко. - Хведор… Фамилию говорить надо.
Паренек почему-то запнулся, но, справившись с собой, назвал фамилию. Сашко не расслышал. К тому же в этот момент задрались два жеребца и ему пришлось разнимать их.
- Стоять, холера вас забери!
Вернувшись, Сашко переспросил сердито:
- Ты будешь говорить фамилию?
- Я сказал.
- А, черт! Не видел, что ли, я занят был… - Сашко не договорил и записал в тетрадку: "Шабля, боец с "Марии"". Так будет лучше - пускай смеются бойцы над этим хлюпиком, пускай навсегда останется Шаблей.
Отложив тетрадку, Сашко сказал:
- Все. Точка. На довольствие ты записан, а оружие проси у командира. Я бы тебе поганой винтовки не дал…
К огорчению Сашко, командир распорядился выдать новичку винтовку, да еще какую! Почище той, что болталась за спиной у Сашко.
"Подлиза!" - заключил Сулим и решил на всякий случай следить за Шаблей, вдруг на самом деле шпион.
Подозрения Сашко, кажется, оправдывались. Уже перед вечером Сашко заметил, как Шабля шмыгнул с винтовкой в кусты и долго пропадал там. На другой день, на рассвете, повторилось то же самое. "Что он там делает?" - думал Сашко и решил застать новичка врасплох - подкрался к зарослям шипшины и осторожно развел колючие ветки.
Шабля сидел на траве и дергал затвор, не зная, как его открыть. Винтовку он держал точно полено: взялся за штык и тянул к себе. "Вот так вояка", - растерянно подумал Сашко, но вместо того, чтобы поднять Шаблю на смех перед бойцами, почувствовал к парню жалость. Шпион не был бы таким беспомощным, значит, Шабля свой.
Сашко вышел на поляну и, расставив ноги, с презрением смотрел на Шаблю.
- Нюня! - с наигранной строгостью сказал он. - Положь винтовку и мотай на кухню. Тебе только картошку чистить… разведчик… А ну, вставай!
Шабля виновато и просяще взглянул на Сашко:
- Научи, а? Ей-богу, я умею на конях ездить, а из винтовки не стрелял. Научи, чтобы командир не видал.
- Научи, - ворчал Сашко, опускаясь на траву, - тебя только научи, а ты… - Сашко промолчал, не зная, что еще сказать.
- У нас вся семья партизаны, - горячо говорил Шабля. - Теперь я один остался, хочу отплатить белым. Ты никому не рассказывай, что не умею винтовку держать, ладно? - по-детски доверчиво попросил Шабля.
- Не рассказывай, - ворчал Сашко, - сидел бы возле мамки и держался за юбку… - Сказав это, Сашко смутился, вспомнив, что белые зарубили мать Шабли.
Молча Сашко разобрал винтовку и принялся объяснять новичку премудрости ее устройства. Шабля оказался смышленым и скоро сам собрал и разобрал затвор. Удивленный столь редкой сообразительностью, Сашко выражал свое чувство крепкими словечками.
- Голова, - одобрял он, - нравишься мне. Только не задавайся. У нас все бойцы простые, душевные. А командир - что отёц родной. Ты еще комиссара Бережного не видал, сейчас он в штаб уехал. Оба они у нас - герои!..
Сашко вдруг умолк. И лицо его стало печальным. Он даже винтовку отложил и вздохнул.
- Был у нас еще один, лучший мой дружок, Ваней ого звали. Белые вчера убили… Пойдет, бывало, в разведку, переоденется ихним солдатом и ходит по руднику, обедает с беляками, выведает, что надо, и уйдет. Да не просто уйдет, а повынимает затворы из винтовок, пулемет испортит, а еще любил записки оставлять: "Был здесь красный разведчик, у которого шашка по вас соскучилась". Веселый был и еще какой-то грустный, будто чувствовал гибель или еще почему. Бывало, лежим с ним под одной шинелью, и он мне рассказывает про свою жизнь, про отца-учителя, про сестренку Галю… Один раз мы с ним снялись на карточку в Токмаке на базаре. Послал он фоту домой и сказал: "Нехай сестричка с матерью поглядят, порадуются".
Сашко волновался от горьких воспоминаний и не замечал, с каким вниманием слушает его новичок. Черные глаза паренька то загорались восхищением, в них то вспыхивал испуг, то глубокая печаль. Он старался не глядеть на Сашко, точно боялся выдать себя этим.
- Ладно. Мертвым - слава, а живым - думать за жизнь, - повторил Сашко свою любимую поговорку и поднялся. - Идем до ставка, я тебя стрелять научу.
Они выбрались из кустарника обсыпанные розовыми лепестками цветущей шипшины. Сашко нес в левой руке винтовку, а правой обнимал Шаблю за шею. Бойцы эскадрона удивились столь неожиданной перемене в поведении Сашко. Впрочем, кто из них не знал, какая добрая и мягкая душа у разведчика Сулима.
- Я из тебя человека сделаю, - говорил между тем Сашко, шагая по склону балки. - Разведка - тонкое дело. Армия без нее - что человек без глаз. Плохого разведчика убить - раз плюнуть. Но если глаза у него зорко смотрят и смекалка есть, такой разведчик - гроза для врагов.
Они шли по степи все дальше. Наконец показался берег степного ставка, обсаженного вербами. Сашко поднял валявшуюся железку, приставил ее к замшелому камню и, отойдя шагов на сто, залег с винтовкой. Он велел и Шабле лечь рядом и стал учить его меткой стрельбе. Шабля и здесь показал способности: с пятой пули он попадал в жестянку. Сашко то и дело бегал, чтобы снова поставить сбитую мишень.
С увеличенного расстояния Шабля тоже попадал в цель. Сулим от восторга одобрительно хлопал Шаблю по спине, и тот, обрадованный успехами, терпел, ежась под ударами Сашко.
- Молодец, Шабля, настоящий ты шахтер. Ну хватит, давай скупаемся.
От ставка веяло прохладой. Сашко снял кубанку, хлопнул ею о землю и стал раздеваться.
- Эх, водичка, степная криничка! Сто лет не мылся. Сымай, Шабля, свои шмутки, давай поплаваем.
- Не буду я, - глухо отозвался тот.
- Почему?
- Простудился вчера. Кашляю.
- Плюй на все. Разведчик должен быть закаленным. - Сашко сдернул через голову пропотевшую гимнастерку, бросил на землю.
- Раздевайся, чудак, в наступление пойдем, некогда будет и морду сполоснуть.
- Боюсь, плавать не умею, - сказал Шабля.
- Ну, как хочешь. А я скупаюсь.
На груди у Сашко - татуировка: пятиконечная звезда, а на левой руке - девичья головка и сердце, пронзенное стрелой. Сашко, перехватив смущенный взгляд Шабли, ткнул пальцем в женскую головку на руке и похвалился:
- Копия. Хороша?
Шабля не ответил. Сашко засмеялся и потащил товарища за ногу к воде. Тот стал отбиваться, и Сашко бросил его. Скрестив руки на груди, Сулим пошел к воде, осторожно ступая по комьям засохшей земли. У берега он поплескался, взвизгивая, и вдруг ринулся в глубину, вынырнул, отфыркиваясь и горланя от удовольствия, поплыл саженками на середину ставка.
Шабля взял винтовку и пошел к зарослям шипшины.
- Эй, ты куда? - крикнул Сашко, барахтаясь в воде. Шабля не оглянулся.
Выкупавшись, Сашко вылез на берег, потанцевал на правой ноге, выливая из уха воду, и стал одеваться.
Солнце отражалось в воде огромным малиновым диском, и все вокруг окрасилось в малиновый цвет. Тишина царила на берегу, лишь квакали в камышах лягушки да тьохкал, пробуя голос, первый соловей.
Сашко одевался не спеша, постирал портянки, расстелил их на траве и задумался. Вдруг он услышал вдали песню. Что-то до боли знакомое снова отозвалось в душе от этой тихой песни:
Но не тем холодным сном могилы…
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб дыша вздымалась тихо грудь…
Да, это была та самая песня, которую знал Ваня Радченко. Но кто пел ее за грядой холмистого берега?
Замерев, Сашко слушал:
Чтоб всю ночь, весь день, мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел…
Торопясь, Сашко намотал кое-как портянку, напялил один сапог, а другой так и не налез. Припадая на правую ногу, Сашко заспешил туда, откуда доносилась песня.
На полянке между кустами шипшины лежал на траве Шабля. Задумчиво глядя в высокое, тускнеющее под вечерними лучами небо, он тихонько пел:
…Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.
- Шабля!
Тот резко приподнялся, напуганный внезапным появлением товарища.
- Откуда ты знаешь эту песню?
- Знаю…
Сашко не мог выговорить слова, какая-то сила теснила ему грудь.
- Эта песня для меня дороже всех на свете. Ваня Радченко вот здесь, перед смертью, пел ее…
- Чего же ты хочешь, Сашко? - с грустью спросил Шабля.
- Научи меня петь. Хоть и буржуйская эта песня, я знаю, хлопцы говорили. Но она память о друге…
- Мне не до песен, Сашко, - серьезно сказал Шабля, и взгляд его жгучих глаз стал строгим. - Видишь, как коршуны терзают народ. Биться надо за рабочую правду, мстить белякам…
- Правду говоришь… - Сашко все больше проникался уважением к этому, как ему казалось, чудаковатому и хлипкому пришельцу с рудника "Мария", - правду говоришь, Шабля. А все-таки научи песне. Я ведь учил тебя стрелять…
Шабля стал рассказывать товарищу, как шкуровцы выволокли из школы отца и расстреляли у всех на глазах, как потом зарубили мать. Сашко притих, слушая такое, от чего даже он, видавший виды боец, содрогался. Отец Шабли, оказывается, был старым подпольщиком, сидел в царских застенках, был на каторге. Теперь у Сашко не оставалось и тени сомнения в том, что Шабля преданный революционному делу человек, может быть, даже более преданный, чем он, Сашко Сулим. Ведь вот пошел воевать Шабля, хотя даже стрелять не умел.
Негодуя на самого себя за подозрения и придирки к Шабле, Сашко искал возможности искупить перед ним вину. Он стал учить друга искусству разведки, рассказывал, как может он, пробравшись в тыл врага или притаившись где-нибудь, по отдельным звукам и по разговорам солдат собрать сведения о противнике, сможет определить, какая часть стоит в поселке, как вооружена, что собирается предпринять. Ухо разведчика должно быть чутким, а смекалка острой!
- Сашко, расскажи мне про своего товарища, - неожиданно попросил Шабля, - про Ваню Радченко.
Сашко рассказывал долго и горячо. Любое сердце могла тронуть такая преданность другу. Может быть, поэтому Шабля слушал рассказ бойца так внимательно.
С той норы они всюду были вдвоем. Дружба, начавшаяся со ссоры, крепко связала обоих. Но однажды они снова чуть не рассорились.
- Ты комсомолец, Сашко? - как-то спросил Шабля.
- Конечно.
- Честное слово?
- Ну вот еще, буду я врать.
- Покажи билет.
- Какой? Нема у меня никакого билета.
- Как нема? Ты в ячейке записывался?
- Нет.
- А говоришь - комсомолец, - разочарованно проговорил Шабля.
Сашко с недоумением глядел на Шаблю, потом сказал угрюмо:
- За такие слова я могу по морде съездить. Запомни это, если будешь дергать нервы. Я с малых лет комсомолец.
Поняв, что Сашко ничего не знает о комсомоле, Шабля стал ему рассказывать, и больше всего о Ленине. Слушая, Сашко думал - от этого чудака, Шабли, всего можно ожидать. Может, он лично знает Ленина и потому говорит таинственно… Сашко и Шабля решили, что создадут в эскадроне ячейку комсомола, и тогда у каждого будет настоящий билет - книжечка красного цвета.
Вечером комиссар Бережной и командир потребовали к себе Сашко Сулима.
- Готовься в разведку. Есть приказ забрать "Марию". Узнай, какие шкуровские части там, есть ли артиллерия. К рассвету быть на месте.
Когда взошла тусклая луна, Сашко решил закусить хорошенько перед серьезным делом. Он уселся на камне и уплетал из котелка разваристую "шрапнель". Шабля примостился рядом и ждал, когда освободится ложка.
- Сашко, скажи командиру, чтобы меня послали, я на "Марии" каждую улочку знаю, родился там.