Казаки вынули револьверы и окружили мастеровых. Тогда Пухов рассерчал:
- Вот сволочи, в механике не понимают, а командуют!
- Што-о? - захрипел офицер. - Марш на паровоз, иначе пулю в затылок получишь!
- Что ты, чертова кукла, пулей пугаешь! - закричал, забываясь, Пухов. - Я сам тебя гайкой смажу! Не видишь, что в перевал сели и люди побились! Фулюган, черт!
Офицер услышал короткий глухой гудок броневого поезда и обернулся, подождав стрелять в Пухова.
Начальник дистанции лежал на шинели, постеленной на снег, и о чем-то мрачно размышлял, рассматривая хилое, потеплевшее небо.
Вдруг на паровозе по-плохому закричал человек. То, наверно, машинист снимал со штыря своего разбитого помощника.
Казаки сошли с коней и бродили вокруг паровоза, как бы ища потерянное.
- По коням! - крикнул казакам офицер, заметя вывернувшийся из закругления бронепоезд. - Пускай паровозы, стрелять начну! - и выстрелил в голову начальника дистанции - тот и не вздрогнул, а только засучил усталыми ногами и отвернулся вниз лицом ото всех.
Пухов вскочил на паровоз и заревел во всю сирену прерывистой тревогой. Догадливый машинист открыл паровой кран инжектора, и весь паровоз укутался паром.
Казачий отряд начал напропалую расстреливать рабочих, но те забились под паровозы, проваливались, убегая, в сугробы - и все уцелели.
С бронепоезда, подошедшего к снегоочистителю почти вплотную, ударили из трехдюймовки и прострочили из пулемета.
Отскакав саженей на двадцать, казачий отряд начал тонуть в снегах и был начисто расстрелян с бронепоезда.
Только одна лошадь ушла и понеслась по степи, жалобно крича и напрягая худое быстрое тело.
Пухов долго глядел на нее и осунулся от сочувствия.
С бронепоезда отцепили паровоз и подвели его сзади к снегоочистителю толкачом.
Через час, подняв пар, три паровоза продавили снежный перевал на путях и вырвались на чистое место.
2
В Лисках отдыхали три дня. Пухов обменял на олеонафт десять фунтов махорки и был доволен. На вокзале он исчитал все плакаты и тащил газеты из агитпункта для своего осведомления.
Плакаты были разные. Один плакат перемалевали из большой иконы - где архистратиг Георгий поражает змея, воюя на адовом дне. К Георгию приделали голову Троцкого, а змею-гаду нарисовали голову буржуя; кресты на ризе Георгия Победоносца зарисовали звездами, но краска была плохая, и из-под звезд виднелись опять-таки кресты.
Это Пухова удручало. Он ревниво следил за революцией, стыдясь за каждую ее глупость, хотя к ней был мало причастен.
На стенах вокзала висела мануфактура с агитационными словами:
В рабочие руки мы книги возьмем,
Учись, пролетарий, ты будешь умен!
- Тоже нескладно! - заключил Пухов. - Надо так написать, чтоб все дураки заочно поумнели!
Каждый прожитый нами день - гвоздь в голову буржуазии.
Будем же вечно жить - пускай терпит ее голова!
- Вот это серьезно! - расценивал Пухов. - Это твердые слова!
Подходит раз к Лискам поезд - хорошие пассажирские вагоны, красноармейцы у дверей, и ни одного мешочника не видно.
Пухов стоял в тот час на платформе у дверей и кое-что обдумывал.
Поезд останавливается. Из вагонов никто не выходит.
- Кто это прибыл с этим эшелоном? - спрашивает Пухов одного смазчика.
- А кто его знает? Сказывают, главный командир один в целом поезде!
Из переднего вагона вышли музыканты, подошли к середине поезда, построились и заиграли встречу.
Немного погодя выходит из среднего мягкого вагона толстый военный человек и мажет музыкантам рукой: будет, дескать, доволен!
Музыканты разошлись. Военный начальник не спеша сходит по ступенькам и идет в вокзал. За ним идут прочие военные люди - кто с бомбой, кто с револьвером, кто за саблю держится, кто так ругается, - полная охрана.
Пухов прошел вслед и очутился около агитпункта. Там уже красноармейская масса, разные железнодорожники и жадные до образования мужики.
Приехавший военный начальник взошел на трибуну - и тут ему все захлопали, не зная его фамилии. Но начальник оказался строгим человеком и сразу отрубил:
- Товарищи и граждане! На первый раз я прощаю, но заявляю, чтобы впредь подобных демонстраций не повторялось! Здесь не цирк, и я не клоун - хлопать в ладоши тут не по существу!
Народ сразу примолк и умильно уставился на оратора - особенно мешочники: может, дескать, лицо запомнит и посадит на поезд.
Но начальник, разъяснив, что буржуазия целиком и полностью - сволочь, уехал, не запомнив ни одного умильного лица.
Ни один мешочник в порожний длинный поезд так и не попал: охрана сказала, что вольным нельзя ехать на военном поезде особого назначения.
- А он же порожняком, - все едино - лупить будет! - спорили худые мужики.
- Командарму пустой поезд полагается по приказу! - объяснили красноармейцы из охраны.
- Раз по приказу - мы не спорим! - покорялись мешочники. - Только мы не в поезде сядем, а на сцепках!
- Нигде нельзя! - отвечали охранники. - Только на спице колеса можно!
Наконец поезд уехал, постреливая в воздух - для напуга жадных до транспорта мешочников.
- Дела! - сказал Пухов одному деповскому слесарю. - Маленькое тело на сорока осях везут!
- Нагрузка маленькая - на канате вошь тащут! - на глаз измерил деповский слесарь.
- Дрезину бы ему дать - и ладно! - сообразил Пухов. - Тратят зря американский паровоз!
Идя в барак за порцией пищи, Пухов разглядывал по дороге всякие надписи и объявления - он был любитель до чтения и ценил всякий человеческий помысел. На бараке висело объявление, которое Пухов прочитал беспрерывно трижды:
ТОВАРИЩИ РАБОЧИЕ!
Штабом IХ Рабоче-Крестьянской Красной Армии формируются добровольные отряды технических сил для обслуживания фронтовых нужд Красных армий, действующих на Северном Кавказе, Кубани и Черноморском побережье.
Разрушенные железнодорожные мосты, береговые оборонительные сооружения, служба связи, орудийные ремонтные мастерские, подвижные механические базы - все это, взятое в целом, требует умелых пролетарских рук, которых не хватает в действующих Красных армиях юга.
С другой стороны, без технических средств не может быть обеспечена победа над врагами рабочих и крестьян, сильных своей техникой, полученной задаром от антантовского империализма.
Товарищи рабочие! Призываем вас записываться в отряды технических сил у уполномоченных Реввоенсовета-IХ на всех ж.-д. узловых станциях Условия службы узнайте от товарищей уполномоченных. Да здравствует Красная Армия!
Да здравствует рабоче-крестьянский класс!
Пухов сорвал листок, приклеенный мукой, и понес его к Зворычному.
- Тронемся, Петр! - сказал Пухов Зворычному. - Какого шута тут коптить! По крайности, южную страну увидим и в море покупаемся!
Зворычный молчал, думал о своем семействе.
А у Пухова баба умерла, и его тянуло на край света.
- Думай, Петруха! На самом-то деле: какая армия без слесарей! А на снегоочистке делать нечего - весна уж в ширинку дует!
Зворычный опять молчал, жалея жену Анисью и мальчишку, тоже Петра, которого мать звала выпороточком.
- Едем, Петруш! - увещевал Пухов. - Горные горизонты увидим; да и честней как-то станет! А то видал - тифозных эшелонами прут, а мы сидим - пайки получаем!.. Революция-то пройдет, а нам ничего не останется! Ты, скажут, што делал? А ты што скажешь?..
- Я скажу, что рельсы от снегов чистил! - ответил Зворычный. - Без транспорта тоже воевать нельзя!
- Это што! - сказал Пухов. - Ты, скажут, хлеб за то получал, то работа нормальная! А чем ты бесплатно пожертвовал, спросят, чему ты душевно сочувствовал? Вот где загвоздка! В Воронеже вон бывшие генералы снег сгребают - и за то фунт в день получают! Так же и мы с тобой!
- А я думаю, - не поддавался Зворычный, - мы тут с тобой нужней!
- То никому не известно, где мы с тобой полезней! - нажимал Пухов. - Если только думать, тоже далеко не уедешь, надо и чувство иметь!
- Да будет тебе ерунду лить! - задосадовал Зворычный. - Кто это считать будет - кто что делал, чем занимался? И так покою нет от жизни такой! Тебе теперь все равно - один на свете, - вот тебя и тянет, дурака! Небось думаешь бабу там покрасивше отыскать, - чувство-то понимаешь! Мужик ты не старый - без бабы раздуешься скоро! Ну и вали туда рысью!..
- Дурак ты, Петр! - оставил надежду Пухов. - В механике ты понимаешь, а сам по себе предрассудочный человек!
С горя Пухов и обедать не стал, а пошел к уполномоченному записываться, чтобы сразу управиться с делами. Но когда пришел - съел два обеда: повар к нему благоволил за полудку кастрюли и за умные разговоры.
- После гражданской войны я красным дворянином буду! - говорил Пухов всем друзьям в Лисках.
- Это почему же такое? - спрашивали его мастеровые люди. - Значит, как в старину будет, и землю тебе дадут?
- Зачем мне земля? - отвечал счастливый Пухов. - Гайки, что ль, сеять я буду? То будет честь и звание, а не угнетение.
- А мы, значит, красными вахлаками останемся? - узнавали мастеровые.
- А вы на фронт ползите, а не чухайтесь по собственным домам! - выражался Пухов и уходил дожидаться отправки на юг.
Через неделю Пухов и еще пятеро слесарей, принятых уполномоченным, поехали на Новороссийск - в порт.
Ехали долго и трудно, но еще труднее бывают дела, и Пухов впоследствии забыл это путешествие. На дорогу им дали по пять фунтов воблы и по ковриге хлеба, поэтому слесаря были сыты, только пили воду на всех станциях.
В Екатеринодаре Пухов сидел неделю - шел где-то бой, и на Новороссийск никого не пропускали. Но в этом зеленом отпетом городке давно притерпелись к войне и старались жить весело.
"Сволочи! - думал обо всех Пухов. - Времен не чувствуют!"
В Новороссийске Пухов пошел на комиссию, которая якобы проверяла знания специалистов.
Его спросили, из чего делается пар.
- Какой пар? - схитрил Пухов. - Простой или перегретый?
- Вообще… пар! - сказал экзаменующий начальник.
- Из воды и огня! - отрубил Пухов.
- Так! - подтвердил экзаменатор. - Что такое комета?
- Бродящая звезда! - объяснил Пухов.
- Верно! А скажите, когда и зачем было восемнадцатое брюмера? - перешел на политграмоту экзаменатор.
- По календарю Брюса тысяча девятьсот двадцать восьмого года восемнадцатого октября - за неделю до Великой Октябрьской революции, освободившей пролетариат всего мира и все разукрашенные народы! - не растерялся Пухов, читавший что попало, когда жена была жива.
- Приблизительно верно! - сказал председатель проверочной комиссии. - Ну, а что вы знаете про судоходство?
- Судоходство бывает тяжельше воды и легче воды! - твердо ответил Пухов.
- Какие вы знаете двигатели?
- Компаунд, Отто-Дейц, мельницы, пошвенные колеса и всякое вечное движение!
- Что такое лошадиная сила?
- Лошадь, которая действует вместо машины.
- А почему она действует вместо машины?
- Потому, что у нас страна с отсталой техникой - корягой пашут, ногтем жнут!
- Что такое религия? - не унимался экзаменатор.
- Предрассудок Карла Маркса и народный самогон.
- Для чего была нужна религия буржуазии?
- Для того, чтобы народ не скорбел.
- Любите ли вы, товарищ Пухов, пролетариат в целом и согласны за него жизнь положить?
- Люблю, товарищ комиссар, - ответил Пухов, чтобы выдержать экзамен, - и кровь лить согласен, только чтобы не зря и не дуриком!
- Это ясно! - сказал экзаменатор и назначил его в порт монтером для ремонта какого-то судна.
Судно то оказалось катером, под названием "Марс". В нем керосиновый мотор не хотел вертеться - его и дали Пухову в починку.
Новороссийск оказался ветреным городом. И ветер-то как-то тут дул без толку: зарядит, дует и дует, даже посторонние вещи от него нагревались, а ветер был холодный.
В Крыму тогда сидел Врангель, а с ремонтом "Марса" большевики спешили - говорили, что Врангель морской набег думает сделать, так чтоб было чем защититься.
- Так у него ж английские крейсера, - объяснял Пухов, - а наш "Марс"- морская лодка, ее кирпичом можно потопить!
- Красная Армия все может! - отвечали Пухову матросы. - Мы в Царицын на щепках приплыли, кулаками город шуровали!
- Так то ж драка, а не война! - сомневался Пухов. - А ядро не классовая вещь - живо ко дну пустит!
Керосиновый мотор на "Марсе" никак не хотел вертеться.
- Был бы ты паровой машиной, - рассуждал Пухов, сидя одиноко в трюме судна, - я б тебя сразу замордовал! А то подлецом каким-то выдумана: ишь провода какие-то, медяшки… путаная вещь!
Море не удивляло Пухова - качается и мешает работать.
- Наши степи еще попросторней будут, и ветер еще почище там, только не такой бестолковый; подует днем, а ночью тишина. А тут - дует, дует и дует, - что ты с ним делать будешь?
Бормоча и покуривая, Пухов сидел над двигателем, который не шел. Три раза он его разбирал и вновь собирал, потом закручивал для пуска - мотор сипел, а крутиться упорствовал.
Ночью Пухов тоже думал о двигателе и убедительно переругивался с ним, лежа в пустой каютке.
Пришел раз к Пухову на "Марс" морской комиссар и говорит:
- Если ты завтра не пустишь машину, я тебя в море без корабля пущу, копуша, черт!
- Ладно, я пущу эту сволочь, только в море остановлю, когда ты на корабле будешь! Копайся сам тогда, фулюган! - ответил как следует Пухов.
Хотел тогда комиссар пристрелить Пухова, но сообразил, что без механика - плохая война.
Всю ночь бился Пухов. Передумал заново всю затею этой машины, переделал ее по своему пониманию на какую-то новую машину, удалил зазорные части и поставил простые - и к утру мотор бешено запыхал. Пухов тогда включил винт - мотор винт потянул, но тяжело задышал.
- Ишь, - сказал Пухов, - как черт на Афон взбирается!
Днем пришел опять морской комиссар.
- Ну что, пустил машину? - спрашивает.
- А ты думал, не пущу? - ответил Пухов. - Это только вы из-под Екатеринодара удрали, а я ни от чего не отступлю, раз надо!
- Ну, ладно, ладно, - сказал довольный комиссар. - Знай, что керосину у нас мало - береги!
- Мне его не пить - сколько есть, столько будет! - положительно заявил Пухов.
- Ведь мотор с водой идет? - спросил комиссар.
- Ну да, керосин топит, вода охлаждает!
- А ты норови керосину поменьше, а воды побольше, - сделал открытие комиссар.
Тут Пухов захохотал всем своим редким молчаливым голосом.
- Что ты, дурак, радуешься? - спросил в досаде комиссар.
Пухов не мог остановиться и радостно закатывался.
- Тебе бы не советскую власть, а всю природу учреждать надо, - ты б ее ловко обдумал! Эх ты, мехоноша!
Услышав это, комиссар удалился, потеряв некую внутреннюю честь.
А в Новороссийске шли аресты и разгром зажиточных людей.
"Чего они людей шуруют? - думал Пухов. - Какая такая гроза от этих шутов? Они и так дальше завалинки выйти боятся".
Кроме арестов, по городу были расклеены бумаги:
"Вследствие тяжелой медицинской усталости ораторов, никаких митингов на этой неделе не будет".
"Теперь нам скучно будет", - скорбел, читая, Пухов.
Меж тем в порту появился маленький истребитель "Звезда". Там пробоину заклепывали и якорную лебедку чинили. Пухов туда ходил смотреть, но его не пустили.
- Чего это такое? - обиделся Пухов. - Я же вижу, там холуи работают. Я помочь хотел, а то случится в море неполадка!
- Не велено никого пускать! - ответил часовой-красноармеец.
- Ну, шут с вами, мучайтесь! - сказал Пухов и ушел, озабоченный.
К вечеру того же дня пришло в порт турецкое транспортное судно "Шаня". В клубе говорили, что это подарок Кемаля-паши, турецкого вождя, но Пухов сомневался.
- Я же видел, - говорил он красноармейцам, - что судно исправное! Станет вам турецкий султан в военное время такие подарки делать - у него самого нехватка!
- Так он друг наш, Кемаль-паша! - разъясняли красноармейцы. - Ты, Пухов, в политике - плетень!
- А ты снял онучи - думаешь, гвоздем стал? - обижался Пухов и уходил в угол глядеть плакаты, которым он, однако, особо не доверял.
- Ночью Пухова разбудил вестовой из штаба армии. Пухов немного испугался.
- Должно быть, морской комиссар гадит!
На дворе штаба стоял большой отряд красноармейцев в полном походном снаряжении. Тут же стояли трое мастеровых, но тоже в военных шинелях и с чайниками.
- Товарищ Пухов, - обратился командир отряда, - вы почему не в военной форме?
- Я и так хорош, чего мне чайник цеплять! - ответил Пухов и стал к сторонке.
Стояла ночь - и огромная тьма, - и в горах шуршали ветер и вода.
Красноармейцы стояли молча, одетые в новые шинели, и ни о чем не говорили. Не то они боялись чего-то, не то соблюдали тайну друг от друга.
В горах и далеких окрестностях изредка кто-то стрелял, уничтожая неизвестную жизнь.
Один красноармеец загремел винтовкой, - его враз угомонили, и он почуял свой срам, до самого сердца.
Пухов тоже что-то заволновался, но не выражал этого чувства, чтобы не шуметь.
Фонарь над конюшней освещал дворовую нечистоту и дрожал неясным светом на бледных лицах красноармейцев. Ветер, нечаянно зашедший с гор, говорил о смелости, с которой он воюет над беззащитными пространствами. Свое дело он и людям советовал - и те слышали.
В городе бесчинствовали собаки, а люди, наверно, тихо размножались. А тут, на глухом дворе, другие люди были охвачены тревогой и особым сладострастием мужества - оттого, что их хотят уменьшить в количестве.
Вышел на середину военный комиссар полка и негромко начал говорить, будто имел перед собой одного человека:
- Дорогие товарищи! Сейчас у нас не митинг, и я скажу немного… Высшее командование Республики приказало Реввоенсовету нашей армии ударить в тыл Врангелю, который сейчас догорает в Крыму. Наша задача как раз в том, чтобы переплыть на тех судах, которые у нас есть, Керченский пролив и высадиться на Крымском берегу. Там мы должны соединиться с действующими в тылу Врангеля красно-зелеными партизанскими отрядами и отрезать Врангеля от судов, куда он бросится, когда северная Красная Армия прорвется через Перекоп. Мы должны разрушить мосты и дороги у Врангеля, растерзать его тыл и загородить ему море, чтобы выжечь сразу всю эту заразу!
Красноармейцы! Добраться до Крыма нам будет тяжело, и это рискованная вещь. Там плавают дозорные крейсера, которые нас потопят, если заметят. Это я должен вам открыто сказать. А если и доплывем, то нам предстоит опасная, смертельная борьба среди озверелого противника. Не много нас уцелеет, а может, никого, когда Крым станет советским, - вот что я хочу вам сказать, дорогие товарищи красноармейцы!
И далее того, я хочу спросить у вас, товарищи, согласны ли вы на это дело идти добровольно?