Поначалу благополучно складывалась и личная жизнь Якова Макаровича. Женился он еще будучи командиром батальона, когда служил на Дальнем Востоке, у самого озера Ханка, на китайской границе. Служил в отдаленном гарнизоне уже третий год. И вконец осточертела ему холостяцкая житуха с ее неустроенностью быта, мелочными заботами - подворотнички, носки, носовые платки, завтраки, ужины… Один выход - жениться. Но на ком? В гарнизоне все женщины наперечет, а незамужних почти и совсем нет. А тут в военторговской столовой появилась новая официантка. Светловолосая от перекиси водорода, кареглазая, пышнотелая и розовощекая, о каких обычно говорят: кровь с молоком. Веселая, разбитная, сговорчивая. Выбирать особенно не приходилось, и официантка военторговской столовой Марина стала женой Якова Душенкова. Впрочем, так поступали и его сослуживцы, командиры рот и батальонов. Женились на официантках, поварихах, медсестрах, телефонистках. Особ женского пола в тех краях было маловато. Валентина Хетагурова еще не кинула тогда свой знаменитый клич:
- Девушки, на Дальний Восток!
Душенковы зажили хорошо, даже счастливо. Правда, не было детей, но ни муж, ни жена особенно не тужили: переезды, командировки, санатории… Так свободней.
После возвращения из заграничной спецкомандировки полковник Яков Макарович Душенков получил назначение в одно из управлений центрального аппарата Наркомата обороны, обосновался на постоянное житье в Москве. Вышел, как сам смеялся в кругу друзей, на финишную прямую, хотя, понятно, в тридцать шесть лет до финиша еще далеко. Получили Душенковы отличную трехкомнатную квартиру в новом доме на Ленинградском шоссе, обзавелись небольшой, но симпатичной дачкой в Серебряном бору. Живи - не тужи!
Но жизнь даже такого удачливого, везучего человека, как Душенков, - не гаревая дорожка стадиона. Как часто бывает, судьба нанесла ему удар неожиданный, что называется, в спину: ушла Марина. Ушла без предупреждения и объяснений. Просто собрала свои вещи и ушла. Ушла к другому. Другим, как потом выяснилось, оказался старшина-сверхсрочник, служивший на Дальнем Востоке в том же полку, что и Душенков. Демобилизовавшись из армии, старшина запаса явился в Москву и быстро уговорил Марину. Видно, на крепкий крючок подцепил он ее еще на берегах пограничного озера Ханка!
Уход жены, неожиданный и непонятный, противоречивший всем правилам логики и обыкновенной житейской целесообразности, ввергнул Якова Макаровича в горестное недоумение, уязвил, обидел. Страстной, пламенной любви между супругами и раньше не было, но он привык к Марине, как привык к квартире, к даче, к служебной машине. Почему она ушла? Жили хорошо, как все. Он не пил, не волочился за другими женщинами, ни в чем жену не стеснял. Обеспеченная, беззаботная жизнь, о которой только могли мечтать тысячи других женщин. И вот - на́ тебе!
Уход жены, как казалось Душенкову, бросал пусть и незначительную, но все же тень на его репутацию. Словно обнаружился в нем доселе скрытый изъян. Не бросают же жены своих мужей просто так, за здоро́во живешь. Видно, что-то есть. Было еще одно немаловажное обстоятельство: не гоже человеку в его возрасте и его положении ходить холостяком. На приемах, банкетах, встречах и торжественных вечерах, когда все сослуживцы появлялись со своими половинами, он чувствовал себя в некотором роде неполноценным.
Первое время, когда Яков Макарович еще надеялся, что Марина одумается и вернется, он покорно терпел свою холостую долю. Но открытка с траурным штампом, в котором от руки небрежно были вписаны казенные слова о расторжении его брака с гражданкой М. И. Чечевичниковой, окончательно поставила крест на прошлой семейной жизни. Надо решать сложную и щекотливую в его возрасте и положении задачу: жениться. Друзья, сослуживцы, знакомые Якова Макаровича - все люди солидные, давно обзаведшиеся женами и детьми. В том привычном кругу, где он вращался, подходящих невест не было. Правда, в длиннющих коридорах большого дома Наркомата обороны, где он работал, в столовых и на собраниях он встречал немало машинисток, стенографисток, секретарш. Чего греха таить, некоторые из них весьма благосклонно поглядывали на молодого, бравого и к тому же разведенного полковника. Но к ним Яков Макарович относился с предубеждением. При виде секретарши или стенографистки всегда приходила на ум железная формулировка: "использование служебного положения". Нет, лучше подальше от них! А кто же кроме? Театры и концерты посещал он редко, на улицах знакомиться не умел, да и не хотел.
Вот в эти холостяцкие дни Яков Макарович Душенков и обратил внимание на соседку по даче, высокую тоненькую черноглазую девушку с задорно и высокомерно посаженной головой в ореоле пышных волос. Ему даже казалось, что молодая соседка похожа на тех испанок, что он видел в Мадриде и Барселоне.
Правда, Якова Макаровича смущало то обстоятельство, что девушка совсем молоденькая, лет двадцати, не больше. Себя же в тридцать шесть лет он считал стариком, и в ухаживании за столь юной особой ему виделось нечто легкомысленное. Все же, бывая на дипломатических приемах на Спиридоновке, на торжественных собраниях или заседаниях в Краснознаменном зале Центрального Дома Красной Армии, он думал: хорошо, если бы рядом с ним шла высокая, тонкая, изящная девушка, с яркими темными глазами и непокорными волосами над чистым матовым лбом. Даже импозантная Марина, на фигуру которой заглядывался весь гарнизон военного городка, по сравнению с молодой соседкой представлялась заурядной белугой.
Получилось так, что Душенков в то лето не поехал, как обычно, на инспекторскую проверку или учения - была срочная работа в отделе. В выходные дни, а иногда и среди недели он приезжал в Серебряный бор. Смешно торчать в городе, когда есть дача в таком отличном месте, на самом берегу Москвы-реки. Но не только духота гнала Душенкова за город. Хотелось, пусть мельком, увидеть юную соседку.
Однажды в выходной день, когда Яков Макарович в кремовой тенниске и светлых брюках прохаживался на своем участке, через невысокий забор, отделявший его владения от соседней дачи, перелетел волейбольный мяч. Яков Макарович еще не решил, что предпринять, как открылась калитка и на дорожке появилась соседка. Светлое лицо, оживленное игрой, взбудораженные волосы над матовым лбом, виновато-лукавые глаза. Девушка извинилась за бесцеремонное вторжение и беспокойство, объяснила: приехали из города подруги, и они играют. Любезно пригласила принять участие.
Яков Макарович с сожалением признался, что уже лет десять не был на волейбольной площадке, хотя когда-то…
- Тогда будете судить. У нас как раз нет судьи, - нашлась девушка.
Выручать дочь явилась Ядвига Аполлинариевна. Состоялось непринужденное дачное знакомство. Всю вторую половину дня Яков Макарович провел в семье Никольских. Все ему понравилось у соседей. Милые, гостеприимные, интеллигентные люди. Сам доктор, напялив женин передник, чистил вишни для варенья. Ядвига Аполлинариевна была мила и приветлива. Но, конечно, больше всех гостю понравилась Нонна. Если издали она представлялась ему очаровательным созданием, то, познакомившись с нею, он понял, что, прожив полжизни и достаточно всего повидав, еще не встречал таких девушек. Все в ней было удивительно: лицо, волосы, голос, фигура, походка, манера держать себя.
На следующее утро, когда Ядвига Аполлинариевна направлялась к автобусной остановке, чтобы ехать в Москву, возле нее с легким шорохом остановился длинный черный ЗИС-101. Из машины вышел Яков Макарович. Выбритый, наодеколоненный, выутюженный, начищенный. Любезно предложил подвезти в город.
Особенно удачным оказалось то, что зимняя квартира Никольских находилась совсем недалеко от Наркомата обороны, где работал Душенков. Теперь редкий день Яков Макарович не приезжал на дачу. И хотя, за исключением предвыходных дней, он добирался в Серебряный бор очень поздно, не раньше двух часов ночи, когда у Никольских уже спали, зато утром, отправляясь в город, он не забывал остановить машину у дачи соседей.
- Кто сегодня в Москву?
Каждый раз Ядвига Аполлинариевна, Владимир Степанович или Нонна, у которой появились дела в летней Москве, принимали приглашения соседа.
Ядвига Аполлинариевна не зря слыла женщиной опытной, с практической жилкой. В первые же дни знакомства с Яковом Макаровичем она, как и полагается матери взрослой дочери, узнала подробности семейного и служебного положения соседа. Все оказалось в лучшем виде. Хороший пост, квартира, роскошная служебная машина. Внешность солидная, представительная. Человек умный, воспитанный, приятный в обхождении. Правда, лет на пятнадцать старше Нонны. Но не беда. Владимир Степанович почти на четверть века старше ее. И ничего. Живут. Такие браки всегда устойчивей. Хорошо и то, что не Яков Макарович бросил жену, а она сама ушла от него. Меньше вероятности, что бывшая жена вновь появится на горизонте. Одним словом, лучшей партии для дочери и желать нельзя. Главное же заключалось в том, что Яков Макарович нравится Нонночке. Будь он ей безразличен, не ездила бы так часто с ним в Москву, и каждый раз в новом платье. Что же касается Якова Макаровича, то только слепой не заметит, какими глазами он смотрит на ее дочь!
В конце августа, как нельзя более кстати, подошел день рождения Нонны. По дачным условиям гостей на семейное торжество пригласили немного: две-три Ноннины подруги, брат Владимира Степановича с женой, тетка из Серпухова и, конечно, Яков Макарович Душенков. В тот вечер Яков Макарович был в ударе. Весело шутил, красочно рассказывал о Париже, где два раза был проездом, даже пел вместе с молодежью приятным баритоном:
Дан приказ: ему на запад,
Ей в другую сторону…
И чувствовалось: все, что он делает, все, что говорит, - все предназначается для Нонны.
Нонна гордилась своим новым знакомым: его боевым орденом, его именем "испанец", ей льстило внимание и ухаживание красивого, солидного, всеми уважаемого человека. Таких знакомых у нее еще не было. Были мальчишки, ровесники, друзья по школе, писавшие смешные записочки и с трудом набиравшие гривенники на билет в кино. Были студенты консерватории с вечными разговорами о стипендиях, футболе. Был, наконец, Сережа Полуяров - милый, сероглазый, со своей серьезной, несколько угрюмой влюбленностью, первый, с кем она целовалась…
Совсем другое дело Яков Макарович. Даже папа обращается с ним почтительно. А о маме и говорить нечего. Она просто влюблена в Якова Макаровича, говорит о нем с институтской восторженностью:
- Настоящий мужчина!
Осенью, когда перебрались в Москву, встречи Нонны с Яковом Макаровичем участились. Он звонил Нонне по телефону, приглашал то на концерт, то в театр. К подъезду их дома с шиком подкатывала грузная черная машина.
Ядвига Аполлинариевна радовалась. Не будет больше она волноваться по вечерам, что ее дочь целуется в темном подъезде с каким-то красноармейцем. А ведь был такой случай. Доброжелательная соседка со второго этажа описала все с красочными - явно выдуманными - подробностями. На ее испуганный вопрос Нонна ответила тогда без тени смущения:
- Целовались! А что? Я его люблю!
Слава богу, все обошлось благополучно!
Перед Новым годом Яков Макарович Душенков сделал предложение. (Как это не походило на его первый брак! Марине он не делал никаких предложений. На третий день знакомства она пришла к нему вечером в гости, да так и осталась.)
После объяснения Якова Макаровича Нонна заперлась в своей комнате и расплакалась. Традиция, что ли, такая! Яков Макарович ей нравился. Нравилось его спокойное, мужественное, всегда чисто выбритое, чуть атласное лицо, ровный характер, во всем заметная любовь к ней. И все же было страшно. Сама не знала почему.
Нет, знала! Знала и не хотела признаваться себе самой. Было жаль высокого сероглазого мальчика, что так пристально смотрел на нее в Третьяковской галерее. Помнила его слова: "Никогда я не забуду номер вашего телефона!"
Глупости! Детство! Уехал, забыл. Забыл и памятник Гоголю, и арку станции метро "Дворец Советов" на бледном вечернем небе Замоскворечья, и первый поцелуй в темном подъезде… Все забыл!
Позвала мать.
- Мама! Скажи мне правду. Тогда из Ленинграда от Сергея писем не было?
Ядвига Аполлинариевна испугалась не на шутку. Неужели Нонна опять вспомнила старое и может потерять такого человека, как Яков Макарович.
- Конечно, не было, Нонночка, я сколько раз тебе говорила, что не было. Почему ты мне не веришь?
- Дай честное слово.
- Честное слово!
Нонна нахмурилась. Стояла в нерешительности.
- Вот что, мама! Ты говоришь, что я для тебя самый дорогой человек. Поклянись сейчас моей жизнью, что писем от Сергея не было.
- Нонночка! Ради бога! Что ты выдумываешь? Ты обижаешь меня.
- Поклянись!
- Зачем ты так мучаешь меня?
- Поклянись! Иначе я откажу Якову Макаровичу.
Как на весах. На одной чаше маленькое, ничего не значащее пустяковое слово: "клянусь", на другой - вся будущая жизнь, счастье дочери.
- Клянусь! - чуть слышно прошептала Ядвига Аполлинариевна и заплакала.
Свадьбу сыграли в небольшом банкетном зале ресторана "Арагви". Гости главным образом были со стороны невесты: подруги Нонны по школе и консерватории. Со стороны жениха пришел только один старый товарищ и земляк полковник Петр Николаевич Афанасьев. Большой, грузный, лобастый человек, добродушный и простой, сразу всем поправившийся. Под стать Петру Николаевичу была и его жена, Мария Степановна, или просто Мура. Имя это шло ей чрезвычайно. Маленькая, кругленькая, как сдобная булочка, приветливая и ласковая. По специальности она была хирургом, и никак не верилось, что такая мягкая уютная женщина способна взять в руки нож и кромсать живое человеческое тело. Яков Макарович любил Афанасьевых, дорожил их дружбой, в Москве они были у него самыми близкими людьми.
Свадьба как свадьба! Пили "Советское шампанское", кричали "горько!", танцевали в вестибюле второго этажа. Нонне, выпившей несколько бокалов шампанского, все казалось замечательным: и тосты, и музыка, и блеск стола, и, конечно, Яков, красивый, сияющий, не спускающий с нее влюбленных покорных глаз.
Разъезжались поздно, часа в три ночи. Площадь перед рестораном, непривычно пустынная, казалась огромной. По улице Горького редко проносились автомобили. У ресторана вытянулась вереница машин - ждали их. Первым, у самого выхода, темнел черный ЗИС. У Нонны немного кружилась голова, и, когда сели в машину, она, усталая и счастливая, прижалась к Якову. Он нежно обнял ее за плечи. Навстречу летели темные спящие дома, шумные липы Ленинградского шоссе. Яков все крепче прижимал к себе совсем ослабевшую Нонну, и его горячие, пахнущие вином губы искали и находили ее рот.
Только когда справа темной тучей надвинулся Петровский парк и Нонна увидела одинокую скамью, освещенную выглянувшей из-за замка луной, и на скамье целующуюся пару, вдруг вспомнила такую же скамью на Гоголевском бульваре, и фонари в темных кронах лип, и Сережу…
ЗИС шел быстро. Стремительно исчезла скамья со счастливой парой. Неслись навстречу мутные фонари, темные безглазые дома, черные мертвые деревья. Все мимо, мимо. Нонна беззвучно пошевелила губами:
- Прощай, Сережа!
На следующий день рано утром - об этом не знала Нонна - в квартире Никольских на Гоголевском бульваре раздался продолжительный настойчивый телефонный звонок. Еще спавшая Ядвига Аполлинариевна вскочила и в одной ночной сорочке, шлепая босыми ногами по холодному паркету, бросилась к телефону. Кто мог трезвонить в такую рань? Уж не случилось ли что - не дай бог - с молодыми?
- Ответьте Ленинграду! Ленинград? Соединяю. Говорите!
Ядвига Аполлинариевна сразу догадалась, кто звонит из Ленинграда. И не ошиблась. Звонил Сергей Полуяров.
- Попросите, пожалуйста, к телефону Нонну!
Ядвига Аполлинариевна стояла почти голая и босая у телефона, и ее колотила злая истерическая дрожь. Она злилась на наглого мальчишку, который позвонил ни свет ни заря и так напугал ее. Но еще больше ее напугало странное совпадение: Сергей Полуяров позвонил в первый день после свадьбы Нонны. Никогда не звонил из Ленинграда, а тут позвонил. Почувствовал он, что ли?.. Сказала сдавленным голосом:
- Нонна здесь больше не живет.
- Как не живет?
- Вчера Нонна вышла замуж! - И не могла лишить себя удовольствия, добавила: - Вышла замуж за полковника! Понятно?
Трубка брошена, Ленинград дал отбой.
Можно только радоваться, что наконец-то окончилась и так слишком затянувшаяся история с этим оскорбительным ухаживанием. Теперь-то уж конец волнениям. Но Ядвига Аполлинариевна с серым, невыспавшимся, сразу подурневшим лицом стояла у телефона. Как Сергей мог почувствовать? Как догадался? За шестьсот верст? Простое совпадение? Но какое странное совпадение!
На сердце было тяжело, словно кто-то взял его в руку и тихо сжимает. Впервые за все радостные, шумливые предсвадебные дни подумала: "Будет ли счастлива Нонночка со своим мужем?"