Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
Содержание:
Королевский краб 1
Знакомство 1
Будни 5
Страсти 12
Последние дни путины 26
Оранжевый день 27
Утро. Берингово море 27
Утро. Охотское море 30
Утро. Владивосток 35
Середина дня. Охотское море 36
Утро. Белоруссия 39
Середина дня. Охотское море 40
Вечер. Берингово море 45
Вечер. Охотское море 47
Примечания 50
Королевский краб
Королевский краб
Знакомство
Впервые мы увидели Анну на борту "Никитина". Она стояла у третьего трюма неподвижно, словно высеченная из голубого мрамора - на ней был небесного цвета японский спортивный костюм, - и только ее правая рука металась снизу вверх. Немного позже я понял, что она щелкала тыквенные семечки с удивительным проворством, как это умеют делать наши кубанские казачки. Около нее но бокам стояли близнецы Таня и Галя, удивительно похожие и малорослые. Они на голову были ниже Анны.
Матросы нашего "Дербента" уже перекинули на краболов тонкие лини. За ними, как змеи, потянулись толстые канаты. Их закрепили на барабаны лебедок и стали потихоньку натягивать, "Дербент" с черепашьей скоростью боком приближался к громадному борту "Никитина". Между судами прыгали на легких волнах акулообразные кранцы - туго накачанные резиновые мешки.
- Сейчас состыкуемся, - сказал конопатый Генка и тяжело вздохнул. Наше путешествие с берегов Кубани к берегам Камчатки подходило к концу. Долгим оно было - две недели поездом до Екатериновки, потом неделя морем на уютном "Дербенте". А здесь, на краболове, мы будем работать… "Куда нас занесло?" - подумал я, оглядывая все вокруг. Слева был небольшой остров Птичий, прямо - совсем близкая Камчатка. Низкий берег был черным, потому что на нем уже растаял снег, а белые сопки постепенно розовели, оповещая о скором восходе солнца.
Около меня продолжал тяжело вздыхать Генка, а Кости не было. Скоро он появился, оживленный и довольный. В руках у него был бинокль, который он выпросил у кого-то из матросов "Дербента". Костя приставил бинокль к глазам и восхищенно зацокал языком. Я вначале подумал, что он любуется сопками Камчатки, но он неотрывно смотрел на Анну и на ее верных адъютантов Таню и Галю. До них было метров сто пятьдесят. Восьмикратные линзы сократили это расстояние до минимума.
- Вот это женщина, - сказал Костя и протянул бинокль мне: - Посмотри, только не обалдей!
Но я в буквальном смысле обалдел. В своей жизни я не видел женщины красивее. Но более всего поражали ее карие глаза, предельно ясные и чуть задумчивые, и густые каштановые волосы.
- Давай бинокль сюда, пусть Генка посмотрит!
- Подожди, - отмахнулся я. Необычное спокойствие вливалось в меня, когда я глядел на Анну. Юные близнецы были ничто по сравнению с нею, чахлые травинки рядом с розой.
Между тем палуба краболова стала наполняться людьми. Выбежала стайка девушек в белых тюрбанах на голове. Глядя на нас, они заговорили. Согнувшись, быстро прошел по палубе длинный тощий старик с запавшими черными глазами. За ним из непонятных глубин "Никитина" вышел толстый мордатый парень с заспанными глазами. Он их протер своими кулачищами, потом подпрыгнул, наверное, метра на полтора вверх и радостно заорал:
- Новую толпу привезли! Эй вы, на "Дербенте", здоровеньки булы!
А мы на "Дербенте" хмуро молчали. Нас было около сотни сезонников с разных концов страны.
Потом этот развеселый парень, как-то приплясывая, пританцовывая, подкатил к Анне и заговорил с нею. Она отвечала ему кратко, я не мог слышать, что именно, но по ее лицу понял - холодно и даже резко. "Так ему и надо", - со злорадством подумал я и нехотя оторвал бинокль от глаз, передал его Генке. Между бортами краболова и нашего пассажира оставалось метров двадцать. Еще немного, и сожмутся многотерпеливые кранцы, заскрипят и застонут, словно жалуясь на свою трудную судьбу.
- Ну как, Генчик? - спросил Костя.
Генка неопределенно махнул левой рукой, но продолжал внимательно рассматривать Анну и через минуту пробормотал:
- А ежели разобраться, все они одним миром мазаны…
Далее он сказал грубое слово, Костя разозлился и силой вырвал у него бинокль.
- Дурак, не меряй всех на один аршин. Ежели тебя твоя Нинка предала и ты завихрился сюда, где раки зимуют, это не значит, что и все такие!
- Им нельзя верить, - убежденно сказал Генка и даже заскрипел зубами от нахлынувшей злости.
- В дых получишь, если скажешь о ней еще раз дурное! Понятно?
- Ребята, не ссорьтесь, - сказал я. - Вон матросы уже штормтрап налаживают. Пошли в каюту за вещами.
- Иди, Сергеич, с Генкой, - сказал Костя. - Управитесь без меня, а я ею буду любоваться.
Уходя в каюту, я ему сказал:
- Так ты и свою Людку забудешь. Смотри!
- Людка, Сергеич, особь статья. Она моя любимая жена, мать моих детей. Не бойсь!
Мы с Геннадием спустились в каюту, забрали вещи. Вкусно пахнущий абалаковский рюкзак с двумя окороками, с луком и чесноком взял, как всегда, Генка - любил он еду, берег ее. Сказал, принюхиваясь своим длинным конопатым носом:
- Ну, сколько будем беречь? Сегодня надо попробовать. Глаголь, Сергеич.
- Попробуем, - сказал я, понимая нетерпение Генки. Он уже больше месяца мается, только нюхая окорока, которые они самолично приготовили по дедовским рецептам, готовясь к поездке на Дальний Восток - Только надо, чтобы мы попали в одну каюту и работали вместе. Как договорились с самого начала.
На палубе "Дербента" я увидел большую клетку. Около нее гомонили женщины, толкались, рвались в клетку. Я глянул вверх и все понял. Железную клетку с палубы краболова перенесли краном для тех, кто боялся переходить с борта на борт по штормтрапу. Штормтрап - узенькая веревочная лестница - уже был перекинут с одного судна на другое. Под ним плескалась на ветру страховочная сетка с первым уловом - Костей. Как он, ловкий и сильный, свалился туда со штормтрапа, мне было совершенно непонятно. Поспешил, наверное, увидеть вблизи густоволосую красавицу - вот и результат. Матросы солоно шутили, смеялись и медленно подтягивали страховочную сеть к борту "Никитина". Я подумал, что не хотел бы быть на месте Костя, глянул на клетку, которая уже медленно плыла по воздуху на палубу краболова. В ней визжали наиболее пугливые девчата. Но крановщик, как видно, был опытный. Я глянул на будку крана. В ней сидел за рычагами тот самый мордатый парень, называвший нас "толпой". За сигнальщика у него была жена старшины Карповича, которую за неимоверную толщину прозвали Полторы Бочки. У краболовов так заведено - редкий человек остается без прозвища. На это я узнал позже.
А солнце уже встало, поднялось, от горизонта на целую ладонь и щедро осветило белесо-ночную Камчатку, угрюмое Охотское море и этот островок Птичий, который был похож на гриб.
- Майна, майна помалу, - звонко командовала жена Карповича на краболове.
По штормтрапу перебирались на "Никитин" самые храбрые из нас. Среди них я увидел Генку с огромным рюкзаком на спине. Двухпудовый рюкзак сместился влево, кренил тщедушного парня - вот-вот потянет его вниз! Но нет, Генка справился - у него самолюбия больше, чем у нас с Костей. Тут я вспомнил, как он рассказывал о том, что еще в школе однажды дрался по очереди с троими. Каждый из троих был вдвое сильнее Генки, но Генка все перетерпел и ушел с пустыря непобежденным, яростно сверкая подбитыми глазами, сплевывая кровь…
Когда мы перебрались с "Дербента" на палубу краболова, перед нами выступил тот самый тощий старик со впалыми глазами, который рысью рано утром пробегал мимо Анны и близнят.
- Товарищи! - заговорил он густым басом. - Экипаж "Никитина" приветствует вас с благополучным прибытием на путину. Мы находимся в устье реки Хайрюзовки: здесь наш квадрат, здесь мы будем ловить крабов до самого августа, а потом пойдем к острову Шикотан на сайру. Не волнуйтесь, коллектив у нас хороший, дружный. А теперь идите за этой девушкой, - старик показал на Таню, - в отдел кадров. Там предъявите свои направления, документы. Вас расселят по каютам, и отдыхайте до завтра… Завтра по скиперу вас вызовут к мастерам и определят вам места работы. Ясно?
Мы нестройно - действительно толпа еще, а не трудовой коллектив - прогудели:
- Ясно!
Палуба краболова была огромной, как футбольное поле. Мы пошли на нос, к многоэтажным постройкам, где, как позже узнали, размещались все главные службы плавучего завода: капитанский мостик, отдел кадров, бухгалтерия, лазарет, столовая, кухня, библиотека, отдельные каюты для командного состава и многое другое.
И вдруг Костя, который шагал впереди, остановился. Он увидел Анну и в упор стал разглядывать ее своими черными цыганскими глазищами. На многих это обычно действовало, а тут не прошло.
Он спросил:
- Как тебя звать, красивая?
И в ответ услышал не совсем печатное:
- Катись своей дорогой, кобель…
Я не поверил своим ушам и низко опустил голову. Мне стало стыдно за нее. "Ну, зачем она так?" - горестно подумал я и услышал позади негромкую реплику Генка:
- Я вам говорил, ребята. Все они…
И тут случилось неожиданное: Костя резко обернулся, выпустил из рук чемодан, сделал шаг вперед и ударил Генку. Генка упал…
2
Мне не хочется рассказывать подробно о том, что случилось дальше, после того, как Костя ударил в общем-то ни за что Генку. Мы в первый же день не так, как хотелось бы, близко познакомились с тощим стариком - начальником цеха обработки, которого звали Борисом Петровичем, потом с необъятно толстым и хмурым капитаном-директором "Никитина". Его звали Илья Ефремович. Генка упрямо не соглашался сделать то, что ему предлагали - написать рапорт на Костю.
- Не бил он меня, - твердил Генка, облизывая кровавые, пухлые губы. - Просто я споткнулся и упал, а на мне видели какой груз. Мы ведь друзья, земляки, все трое из одного края.
- Выходит, я ослеп? - возмущался Борис Петрович.
- Не знаю.
- Так, так, - как-то сонно бормотал Илья Ефремович, шевеля большими пальцами рук на своем толстом животе. - Земляки, значит? Ладно. Вот что, Петрович, проводите их к помполиту, пусть он с ними разберется. А ко мне зовите старшин, будем решать, где завтра ставить сети.
- Выходит, я ослеп? - не унимался Борис Петрович, ведя нас к помполиту.
- Нет, - сказал до того молчавший Костя, - вы все видели. Ударил я его, но иначе не мог!
Старик махнул рукой:
- Черт вас разберет, кто прав, кто виноват? Вот каюта Ивана Ивановича, а я пошел. Объясняйте ему сами как хотите!
Костя повернулся к нам и сказал:
- Ребята, я очень прошу, идите в отдел кадров, устраивайтесь с жильем. Только так, чтобы мы жили вместе. А я пойду к помполиту и, даю честное слово, расскажу ему все как было. Ничего не утаю!
- Да не ходи ты, - предложил Генка.
- Надо, - сказал Костя и постучал в дверь каюты.
Я понял, что его не переспоришь, взял Генку за плечо:
- Пошли. Если что, нас позовут.
Мы были уже около отдела кадров, где толкалось человек семь сезонников, когда Генка сказал мне:
- Ненавижу!
- Кого? - не понял я.
- Ее, эту красулю. Все случилось из-за нее. Костя, должно быть, влюбился…
- Не думаю, - сказал я. - Для него свет в окне - Людка, дети. Ты что, не знаешь? Он и сюда поехал, чтобы заработать на кооперативную квартиру в Ставрополе. Надоело ему у тещи жить, самостоятельным хочет быть.
- Нет, влюбился! Такая, как она, кого хочешь заманит, с ума сведет. Разве ее можно сравнить с Людкой?
Я понимал, что это верно, тут и сравнивать нечего. Жена Кости - я ее видел однажды - очень похожа на девчонок-близнецов, а эта красавица - настоящая королева, только… разве можно такое забыть: "Катись своей дорогой…".
В отделе кадров, как и положено, было два помещения. В маленькой приемной сидела Таня, а в кабинете - молодой парень в морской форме. Он, вытянув длинные ноги, сидел какой-то скучный и лениво листал японский журнал. Там было много фотографий японок, одетых почти ни во что.
Таня взяла наши паспорта, трудовые книжки и положила их в объемистый сейф, а направления крабофлота наколола на острую спицу, вделанную в пластмассовый кубик.
- Нас трое, - сказал я близняшке, - и мы хотим поселиться в одной каюте, работать вместе.
- Не получится, - покачала головой девушка. - Двоих вместе могу, а третий будет в другой каюте.
- Мы трое всю жизнь вместе, - начал вдохновенно врать Генка, - так вы уж постарайтесь! Или мы вернемся на "Дербент".
- Самсоныч! - окликнула Таня длинноногого начальника. - Они хотят только вместе.
Самсоныч поднял голову и долго рассматривал нас, потом спросил у Генки:
- Это тебя двинул тот, что на цыгана похож? Ты написал на него рапорт?
- Вы меня с кем-то путаете. Я просто упал. У меня часто правая нога подворачивается. С самого детства!
- Тебя, брат, трудно с кем-либо спутать. Такой пахучий рюкзак и разбитая губа, - рассмеялся начальник отдела кадров.
У него была хорошая улыбка. Я подумал, что он, как видно, славный парень, только зря важничает, разглядывая японских красавиц.
- Откуда вы, ребята?
- Кубанские, - отвечал я.
- Земляки, - как-то неожиданно обрадовался Самсоныч и стремительно поднялся со стула. - Краснодарские?
- Ставропольские. Там есть гора Стрижамент.
- Все одно, моего края. Давай им, Таня, десятую. Там один балабон живет. Ребята, вы этого балабона не пугайтесь. Не пугайтесь, земляки! Серега только на вид грозный, а так он ничего парень. Если что, говорите - так распорядился Самсоныч. А я вас - не сегодня, так завтра - навещу, лады?
- Приходи, Самсоныч, - сказал Генка. - У нас есть такие два окорока, закачаешься! И ты, Таня, заходи в десятую, а этого… который похож на цыгана, Костю, значит, направляй к нам. Это наш третий товарищ. Понятно?
Тут Таня как будто что-то вспомнила, полезла в сейф и вытащила наши паспорта, отобрала один, на котором была фотография Кости, прочитала: "Жданов…"
- Самсоныч, - сказала она начальнику отдела кадров, - ничего не понимаю. Этот Жданов вначале полез к Анне знакомиться, а она его… ты знаешь, как она может! И Жданов тут же бьет своего земляка. За что, где тут логика?
- Я ее не вижу, - широко зевая, сказал наш земляк, а мы пошли искать десятую каюту.
Дверь была закрыта. Мы постучали, и она открылась рывком. На пороге стоял до пояса раздетый парень лет двадцати. На его мощной, широкой груди была выколота - и надо сказать здорово - бригантина и ниже, по-моему, глупая надпись: "Прощай мама, прощай, родная сестра".
- Че надо, че надо? - затараторил парень, свирепо оглядывая меня, Генку и наши вещи. - Мети назад, вербота, свободных мест нету!
Он хотел захлопнуть дверь, но Генка был не дурак, успел вставить между косяком и дверью ногу, обутую в туристский ботинок.
- Убери, - сказал парень, но Генка и ухом не повел.
- Вот что, балабон, - сказал я, поглаживая свою бороду, - может, мой "морской" вид подействует на этого сопляка, - мы вселяемся сюда по распоряжению Самсоныча. Чуешь? Не веришь, пойди у него спроси. Или жди, когда он сам придет к нам сегодня или завтра.
- Ты мореман? - тревожно спросил Серега. Видно, что борода произвела на него впечатление, как и то, что к нам должен зайти в гости Самсоныч.
- Да, - сказал я, не сразу поняв его вопрос.
- Где плавал?
- Там, - сказал я и махнул рукой. - На юге больше! А теперь пусти.
Мы вошли в небольшую четырехместную каюту. Две койки были внизу, а две вверху. Все они как на один лад, словно в купе железнодорожного вагона, только чуть просторнее. Около двух иллюминаторов стоял маленький подростковый диванчик и круглый столик, намертво привинченный к палубе. У входа по бокам - четыре шкафа, или, по-морскому, рундуки. Я занял нижнюю койку около диванчика. Косте и Генке остались верхние. Если последнему это было все равно, то Косте нет. Костя грузный и почти мой ровесник. Негоже ему околачиваться на верхотуре. Поэтому я стал ковать железо, пока оно горячее, внушительно сказал Сереге:
- Перебирайся, друг, на верхнюю койку, а твою займет товарищ Жданов.
- Какой?
- Ну, который в полтора раза старше тебя и весу в нем больше центнера. А кроме того, он будет старостой в нашей каюте.
- А где он будет работать?
- Там, где и мы. Куда нас направят.
Я тогда, как и мои друзья, понятия не имел, где нам придется работать. Все мы были в море впервые, не знали здешних порядков, а крабов видели - и то крайне редко - в консервных банках. В наших направлениях было написано одно и то же: специальность - разнорабочий. Это не значило, что мы не имели профессий. Костя, например, механизатор широкого профиля, Генка - шофер. Он возил более десяти лет директора совхоза. Ну, а я - начинающий литератор. И это была моя тайна. О ней не знали даже Костя и Генка.
И разные пути привели нас на Дальний Восток. Костя, как я уже писал, решил скоростным методом заработать на кооперативную квартиру. У Генки случилась семейная трагедия. В прошлом году он узнал, что ему якобы изменила жена. Это его так потрясло, что он хотел наложить на себя руки, но рядом оказался верный друг Костя, который уговорил его поехать на Дальний Восток и там развеяться, подумать, как жить дальше. А познакомился я с ними в районном отделе оргнабора и трудресурсов в краевом центре…
Но вот пришел и Костя. Он был, к моему удивлению, в хорошем настроении. Его черные глаза улыбались.
- Ребята, - сказал он, деловито развязывая абалаковский рюкзак и вытаскивая оттуда тяжелый, лоснящийся жиром окорок, затем бутылку водки, - а этот Иван Иванович мне понравился. Настоящий коммунист и все понимает! Ну, давайте пригубим за начало нашей путины. Быть добру!