Глава 52
Алена сидела на крыльце дома Тихоновых и думала. Про себя. Она, бесспорно, повзрослела. По крайней мере, уже несколько часов она себя считала очень взрослой. Потому, что после разговора с отцом другими глазами посмотрела на всех: на Елену, оказывается не такую уж и старую, и, главное, очень красивую даже в своей немодной юбке. На Мишку, взгляд которого ловила на себе и от того, как он смотрел, у нее становилось тепло внутри. На Санька, такого маленького, а разбирающегося в жизни безусловно лучше нее. И на отца. Отца, которого привыкла считать толстым, непривлекательным и всегда почти равнодушным. Этаким уставшим от жизни, но продолжающим жить по инерции, стариком. А он влюбился! Да еще как! В романах женских такое встретить можно, но в действительности… Алена решила, что она ему верит. Теперь верит. Потому, что когда он произнес имя "Анна", он будто помолодел на десяток лет. И глаза его стали живыми. Даже, как ей показалось, влажными. Алена была уверена, что ее мать никогда не видела такого его взгляда.
Ей было жалко маму. Но "взрослая" Алена вдруг поняла, что та сама виновата, что муж к ней так относится. Однажды Лариса в порыве злости выкрикнула ей в лицо, что, мол, если бы твоя мать не вешалась на шею отцу, то он и Лариса вдвоем бы жили и ее, Алены, на свете бы не было. Алена, тогда еще десятилетний ребенок, только и могла, что расплакаться. Это сейчас она понимает, что отец никогда не любил ее мать. Тогда зачем жил с ней? Что, у ее матери совсем нет гордости, и она всю жизнь терпит около себя мужчину, который ее не любит? Выходит, что так. Но так нельзя! Это… унизительно!
Алена оглянулась на скрип двери и увидела Санька, подглядывающего за ней через приоткрытую дверь.
– Иди сюда, чего прячешься!
– А че? Я не хотел мешать. Ты такая задумчивая. Это Миха все: иди, да иди, не оставляй ее одну. Ну, я и посмотрел, как ты думаешь. Все нормально, вроде?
– Нормально, конечно, – улыбнулась Алена. Санька за двое суток превратился из постороннего деревенского пацана в друга. Скажи ей неделю назад, что она будет называть другом десятилетнего мальчишку, она бы только посмеялась.
– Ален, ты на отца не обижайся.
– Не обижаюсь.
– Он мужик. А у нас у мужиков, полюбил, так полюбил! – Санек был серьезен, как никогда.
– Расскажи мне об Анне. Ты ее хорошо знаешь?
– Не – а. Миха у Палыча работает в мастерских. Я когда к нему заходил, видел ее несколько раз. Красивая. Почти как мамка моя. Только моложе будет.
– Сколько же ей? – Алена удивилась. Елене-то было сорок, куда ж моложе!
– Тридцать, наверное. Я не знаю точно. Мама говорит, она человек душевный. А если маме она понравилась, то, считай, так и есть. Мама людей насквозь видит.
– Ясновидящая, что ли?
– Может и ясновидящая. А прабабушка моя была колдуньей. Травницей. К ней все лечиться ходили. Я об этом недавно узнал, Ниловна рассказала.
– И мама лечит?
– Нет. Только нас с Михой. Я вот руку сломал в детстве, она ее вправила, и тут же все прошло.
– Это не перелом был, а вывих, наверное.
– Ну, вывих. Но вылечила же. Смотри, вон отец твой едет! Напылил-то!
Алена пошла навстречу отцу.
– Пап? Ты что так рано вернулся? С мамой поговорил?
– Поговорил, – Махотин поморщился.
– Догадываюсь, каким был разговорчик! Она орала, ты оправдывался!
– Да нет. У нее сейчас другие проблемы. Твоя сестра номер выкинула. С твоим дедом на море уехала! Вот Лиза и бесится.
– Как уехала? А почему он меня не взял? Я же ему родная внучка, а она так, не пойми кто! – Алена от обиды была готова расплакаться.
– У них роман.
– Какой роман? У кого?
– У Ларки с твоим дедом, – Махотин усмехнулся, – Любовь у них!
– Ты шутишь. Так не бывает. Он же старик!
– Ну, значит не такой уж и старик. Ладно, собирайся, пора нам домой.
– В город?
– Нет, в наш дом. В городе сейчас нам делать нечего.
Алена, ошеломленная новостями, молча подчинилась. Нет, мир взрослых – это сумасшедший мир. Там все сходят с ума. Массово. Вокруг нее точно здравомыслящих не осталось. Но дед! А Лариса! Отец, Елена, Вишняков. Кто на очереди? Любовь оптом и в розницу. Подходи, бери! Алене стало весело. Хорошо, что ей до старости еще далеко. Поживет пока, без этой, как ее, сумасшедшей любви. В добром уме и здравии.
Глава 53
Крестовский спал. Ларису поначалу раздражало то, что он после каждого полового акта засыпал часа на два – три. Засыпал он обычно, крепко прижав ее к себе и не давая даже шелохнуться. Стоило ей попробовать устроиться поудобнее, как он тут же сжимал тиски своих рук. А Ларисе спать не хотела. Она хотела продолжения, или, по крайней мере, кофе с бутербродом, а лучше плотный ужин в ресторане. А приходилось лежать на голодный желудок и делать вид, что спишь. Потом она стала заставлять себя засыпать вместе с ним. Не сразу, но все же забывалась чутким сном.
А сейчас у нее ничего не получалось. Она устала считать слоников, она устала думать, она хотела только одного – встать. Решительно сбросив с себя руку Крестовского, она замерла. Крестовский не проснулся. Выскользнув из кровати, Лариса накинула на голое тело шелковый халат и босиком направилась к бару. Шесть часов вечера, а выпить уже хочется. Сказать, что она пристрастилась к спиртному, ничего не сказать. Она была умной, считала себя таковой с того возраста, как себя осознала, но в последнее время понять себя саму не могла. Она добилась, чего хотела. Крестовский на все и всех наплевал, бросил дела и увез ее к морю. Завтра им уезжать, и она на сегодня наметила тот самый разговор, ради которого все затевалось. Она доказала ему свою верность: ни разу не ответила даже взглядом на призывы местных мачо. Она была только с ним, не отпуская его от себя. И сама никуда без него не ходила. Все это требовало от нее напряга. И она сорвалась. Без спиртного она бы долго не выдержала. Пила она и утром, спасали мятные таблетки с резким запахом, которые она купила еще в аэропорту. Пробовала заменить коньяк на кофе, ничего не получилось: литры напитка вызвали учащенное сердцебиение, и она испугалась. Впервые она не смогла управлять своими желаниями. Вот и сейчас рука сама потянулась к бутылке.
– Ларочка, девочка, что это ты задумала? – Крестовский подошел так тихо, что она не услышала.
– Вечер уже, а ты все спишь и спишь! А я есть хочу, – капризный голос, которым она говорила, был противен ей самой.
– Давай ужин в номер закажем, что-то не хочется никуда идти. А у меня для тебя есть сюрприз.
"Знаю я этот сюрприз! Жду его уже целую неделю. Наконец-то догадался! Долго же до тебя доходит, Крестовский!" – она изобразила радостную улыбку дурочки.
– Ой, как интересно! Что-то необычное, да? Ну, скажи, – томно протянула она.
– Тогда это не будет сюрпризом, девочка! Потерпи! – его снисходительный тон бесил ее.
"Переигрывает девочка", – подумал Крестовский, любуясь гладкой ножкой, выскользнувшей из разреза халата будто бы нечаянно. Он уже давно все понял. Все, что хотела она, просчитывалось мгновенно. Тот первый раз был для нее порывом души. Это Крестовский почувствовал. И все. Больше ничего настоящего не было. С ее стороны. Но он ее любил. Признаться в этом даже себе было нелегко. Да еще Короткий с его нравоучениями! Раньше бы он его послушал, потому, что у Вовки чутье звериное! Он фальшь за версту чует. Особенно у женского пола. Но Ларку он от себя не отпустит. Просто девочка еще сама не понимает, что для нее его любовь. Он ею заболел. Заболел, когда она еще была ребенком. Он ее вырастил. Не известно, какой бы она была, если бы он не подчеркивал ее женственность своими подарками и отношением. Он никогда к ней не относился, как к внучке! И она, черт возьми, это чувствовала. Она выросла под него. Идеально ему подходящей. И, конечно, будет только с ним.
Лариса уже переоделась в шелковый брючный костюм терракотового цвета. Одежду он тоже выбирал ей сам. Вкус, конечно, у нее хороший, но ему нравится классика. Очень дорогая классика. И то, что он ей сегодня подарит, как нельзя лучше подходит к этому костюму.
– Ужин я заказал.
Лариса обворожительно улыбнулась. Она немного его разочаровала. Тем, что недооценила его, Крестовского. Ах, Лара, Лара! Лучше бы ты не играла в любовь, а была такой, как есть.
Официант вкатил накрытый для ужина столик, получил свои чаевые и, бросив на Ларису восхищенный взгляд, удалился. "Что ж, пора начинать!" – Крестовский достал из верхнего ящика комода коробочку.
– Примерь, девочка, – он протянул футляр Ларисе.
Она побледнела. Это не кольцо. Там колье или целый гарнитур, но никак не кольцо! Что он задумал?
– И это еще не все, – Крестовский, видя замешательство Ларисы, грустно вздохнул. Все правильно. Он ждал именно такой реакции. Значит, и во всем другом он не ошибся. Печально.
– Что еще? – проговорила Лариса помертвевшими вдруг губами.
Ему было больно ее разочаровывать. Он чувствовал, как она расстроена, он жалел ее, дурочку, помечтавшую о невозможном. Но он любил ее и готов был продолжать любить, но только любить. Он не готов был с ней делить бизнес. А она хотела именно этого. Он открыл кейс и достал пластиковую папку.
– Это твой дом. Здесь, на Кипре. Тот, который тебе так понравился. Ты рада? – он знал, что убивает ее. Он видел, как она начинает понимать, что происходит. "Умница моя", – подумал он с нежностью. Ему и самому было страшно от того, что он делает.
– И это все? – она это сказала! Сейчас она разозлиться, швырнет подарки ему в лицо, будет обвинять, плакать, обзываться. Нет, она сдержится. Еще не все потеряно. Главное – терпение.
Он молчал. Грустно смотрел на раскрасневшуюся мигом девушку. Вот и все. Сейчас все определится. Каждый займет свое место. Он останется на своем. А она будет его любовницей. Любимой, единственной, но, любовницей. Так надо. Она слишком опасна, чтобы вводить ее в семью. Она обдерет всех до нитки. Переступит и через Лизу и через Алену и даже через него. Да и много ему останется лет жизни, если он подпустит ее слишком близко?
Лариса смотрела ему куда-то в переносицу. Поднять глаза выше у нее пока не было сил.
– Спасибо, – она с трудом улыбнулась.
– Все для тебя, дорогая.
– Это так неожиданно. Но мы же будем приезжать сюда вдвоем, не так ли? – голос Ларисы уже почти перестал дрожать.
– Конечно. Ты же не бросишь меня, старика? – он спросил это так, что Лариса все сразу поняла. Да, она попала. Он никогда на ней не женится. Он закидает ее подарками, будет исполнять все ее прихоти. И он никогда ее не отпустит. До самой своей смерти.
Глава 54
Когда же он вернется? Уже неделя прошла. Деньги кончились, но удалось продать крестик, совсем за копейки. Мамин нательный крестик. Единственное, что у него уцелело от прежней жизни. Он был на нем, когда его били. Когда он очнулся в общине, крестик опять был на нем, заботливо отмытый от крови. Его крови. Как они над ним издевались! Он почти не помнил лиц, только ботинки. Вернее подошвы, мелькавшие перед его глазами, залитыми кровью. Качественные подошвы качественных башмаков "Made in…".
Он опять потянулся к тетрадкам. Единственное чтиво. Когда-то он любил читать. Детективы и приключения. И еще Достоевского. А старушка точно не была совсем уж чокнутой. Некоторые записи, которые сделала Галина, вполне грамотно надиктованы. Просто мемуары.
"…Мы жили на краю Рождественки. Прямо над обрывом. Новая власть не поскупилась – выделила избушку с дырявой крышей и прогнившим полом. Мама плакала, а отец ее даже не пытался успокоить. В десять лет я научилась варить еду. Иногда они о чем-то спорили, но отец всегда настаивал на своем, и мама опять плакала. Люди нас не любили, но не трогали. И что с нас было взять – беднее нас были только мыши в церковном подвале. В двадцать втором году родилась Анфиса. "Поскребыш", как е назвала бабка – повитуха, принимавшая роды. Она была такой маленькой, но красивенькой, что даже соседка, помогавшая нам из жалости, звала ее ангелом. Такой Анфиса и росла – добрая, ласковая ко всем, необидчивая. Мне исполнилось шестнадцать, когда умерли родители. Мама перед смертью рассказала о тайнике. И объяснила, как он открывается…"
Он дочитал строчку до конца и в который раз попытался понять, что это за люди такие, которые смогли столько времени жить в нищете, отказывая себе в необходимом, и зная, что владеют ценностями. Или что это за время такое было?
"…Она не учла одного: как мы можем жить на это? Как я, шестнадцатилетняя девочка, смогу продать украшения, припрятанные в тайнике? Фамильное богатство не вытащило нас из нужды. Оно спокойно лежало в нише могилы.
Анфиса росла красавицей. А я старела. В двадцать пять лет я уже считалась старой девой, женихи перестали появляться на моем пороге, да и какие женихи: сплошь пьянь и рвань. Однажды к нам в Рождественку приехал парень. Мирон Челышев. Так получилось, что мы полюбили друг друга. Встречаться, как это сейчас принято говорить, нам было некогда. Работа, да еще и Анфиска присмотра требовала. Отказала я ему, когда он меня замуж позвал. Не знаю почему, из-за Анфисы ли, или из-за того, что уже привыкла одна обходиться, без мужчины. Обидела я его очень. Не ожидал он отказа. Уехал в свою Кротовку. Молча уехал, не простившись. А когда Анфисе исполнилось семнадцать лет, вернулся и женился на ней. И остался у нас. А в сороковом родился у них Сашенька. Как я любила этого малыша! Но я всегда боялась за его жизнь. Берегла его, Анфиса по молодости мать была неопытная, не успевала ничего. Так что я с Сашенькой больше времени проводила…"
Конечно, что ей еще оставалось делать! А Мирон-то каков! Отомстил, так отомстил. Мало того, что сестру бывшей любимой замуж взял, так еще и жить у них остался!
"…Пробовала я с Анфисой серьезно поговорить. О том, чтобы берегла сына. На роду у нас проклятье такое, по маминой линии. Я давно поняла. Мальчики все умирают. У бабушки двое, у мамы – близнецы, теперь Анфиса сына родила. Но Анфиска меня словно не слышала. Тогда я решила, что сама уберегу Сашеньку…"
Тайна номер два – тайник. Жаль, пустой. Было бы что-то ценное, так не понадобились бы тетрадочки. Только если под нос Крестовскому сунуть – читай, мол, кто ты есть! Теперь эта информация платная, Евгений Миронович! Хотите, чтобы никто про вас ничего не узнал – платите.
Глава 55
"Вот и все. Дороги назад нет. Не сдержалась!" – Лиза сидела на пуфе возле туалетного столика и водила щеткой по голове. Отражение в зеркале словно насмехалось над ней, скривившись в кривой ухмылке. Лицо сползло. От слез ли, от бессилия или злости, ей было уже не так уж и важно. Раньше она "держала лицо" ради него, стараясь не показать ему наползающей обиды или злобы. Никто никогда не догадывался, какие страсти кипят в ее душе. Умением держать себя в руках она обязана бабушке Вере.
Лиза помнила тот момент, когда между ней и бабушкой возникла стена. Вот так взяла и выросла – прозрачная, но глухая. Они видели друг друга, но почти не разговаривали. Впервые Лиза испытала раздражение, глядя на поджатые в брезгливой ухмылке губы бабушки, когда она, Лиза, захлебываясь в истерике, грозилась отравиться, повеситься или утопиться. Как получится! Тогда Борис вернулся из колхоза, чужой и растерянный. С глазами брошенного пса. Не глядя на Лизу, он велел ей готовиться к свадьбе. А она сразу все поняла. Нутром, испугавшись мгновенно, до одури. И отказала. Тоже со страху. А он ушел, явно с облегчением вздохнув и напоследок бросив на нее благодарный взгляд. Она тут же побежала к отцу. Он обедал у бабушки. Поднес очередную ложку супа ко рту, чуть не поперхнулся, увидев безумные глаза дочери. Вслушиваясь в отдельные слова, прорывавшиеся сквозь всхлипы, он понял одно: с ней беда. Успокаивать не стал, знал, что бесполезно. Только кинул ложку на стол и быстро вышел. Он сразу догадался о причине этой беды. Попадись в тот момент ему Борис под руку, его уже не было бы в живых. Лиза осталась у бабушки. Вера Александровна спокойно дала внучке прореветься. А потом также спокойно сказала:
– Что ты воешь, как дворовая девка? Произошло неизбежное. Борис нашел себе ровню. Как там деревня называется?
– Кротовка, – промямлила Лиза.
– А девушка? Кто такая? – вдруг заинтересовалась она.
– Ее зовут Любава. Больше я ничего не знаю, – Лизу с удивлением посмотрела на бабушку. Та вдруг побледнела. И поспешно отвела взгляд.
– Господи, ты великий путаник! – прошептала она в сторону. Но Лиза услышала. И ничего не поняла. С этого момента бабушка словно забыла о ней. Лиза, в которой вдруг проснулся голод, налила себе в тарелку суп и жадно проглотила его, не замечая вкуса. А Вера Александровна все сидела напротив Лизы и смотрела сквозь нее. Она даже не заметила, когда Лиза ушла. А Лиза вдруг решила для себя, что больше к ней не придет. Чтобы не видеть этот спокойно насмешливый взгляд. Или другой, ее невидящий.
Борис уехал. И женился. И родил дочь. Два года Лиза лечилась в клиниках, живя и не живя. Периоды бурных истерик сменялись полной отрешенностью от мира. Потом ее выписали. И она попыталась решить свои проблемы сама. Вернее уйти от них. Насовсем. Вспомнив, что это сделала когда-то ее мать.
Лиза в очередной раз бросила взгляд в зеркало, и вдруг приступ острой ненависти к самой себе заставил ее тихо застонать. Она сама себя закопала заживо. А отец ей помог. Они оба совершили преступление. Хоть и исполнителем был другой человек.
Школьница, а потом и студентка Лиза никогда не знала, чем занимается ее отец. Она просто думала, что он получает большую зарплату в своем НИИ. Денег хватало на все: на красивые платья и на дорогие игрушки. Позже – на шубки и колечки. У других девочек не было ничего подобного. Но Лиза никогда над этим не задумывалась. Пока однажды к ней не подошел сокурсник со странной просьбой. Он попросил познакомить его отца с Лизиным. Шел 1982 год, отец уже не работал в НИИ, он редко бывал дома, но они по-прежнему ни в чем не нуждались. Лиза, не усмотрев в просьбе друга ничего такого, согласилась. Через месяц Сергей хоронил отца. Его убили. Лиза, придя на похороны вместе с другими, подошла, как положено, выразить соболезнования матери Сергея, которую хорошо знала. А та ее резко оттолкнула. Сколько ненависти было в ее заплаканных глазах! Оттащив от матери растерянную Лизу, Сергей попросил ее уйти. Больше они не виделись – Сергей в институт не вернулся. Из города они вскоре уехали. Отношения в группе к Лизе неуловимо изменилось. Ее стали сторониться. Она попыталась выяснить что-то у отца, но впервые получила резкое "не лезь!".
Но, по большому счету, ей было наплевать на отношение к ней тех, с кем она училась. Она была влюблена и не видела никого, кроме Бориса.
А чуть позже ей пришлось уйти из института. Потому, что Борис ее бросил. И она попала в больницу.
После неудавшегося покушения на собственную жизнь, Лиза словно очерствела. Видя страх отца, дяди Вовы Кучеренко и даже бабушки, она стала нарочито показывать свое равнодушие. Но в душе ее все кипело. И отец разгадал ее. Однажды он, глядя ей в глаза, сказал, что уберет жену Бориса. "Хочешь этого?" – спросил он ее жестко. И она согласилась. И стала ждать, не спрашивая, как и когда он собирается это сделать. Ей было все равно. Она уже давно усвоила, что ее отец может все. И живет по принципу: нет человека, нет проблемы.