Нет, конечно, Итав не живет на выручку со своего скудного урожая. Вот недавно начали разравнивать землю за столовой, там собираются построить для нас новые дома. Разве мы уже заслужили такое роскошное жилье? Все едят и пьют от пуза, получают наличные деньги, пусть немного, в городе я за пару дней зарабатывала бюджет целого месяца в Итаве, но там за все приходилось платить, а здесь это - на глупости, вроде жетонов для телефона-автомата, сигарет да жвачки. Девчонки еще покупают шампуни, кремы, тампоны, ребята иногда - пиво. Итавников приходится не только кормить, но и охранять, доставлять нам воду, ради нас генератор тарахтит днем и ночью… Все это, разумеется, не напрасно, мы, со своей стороны, "помогаем ЦАХАЛу охранять границу и не позволяем иорданской армии пересечь Иордан и сгруппировать свои войска на нашем берегу для массированной атаки на Израиль". Каким точно образом, я из объяснений Ицика и прочих наших моше даянов так и не уяснила, но я не великий стратег, мне достаточно уразуметь, что моё пребывание в этой точке долины есть дело чрезвычайной национальной важности. Хотя я здесь не ради Родины, я здесь ради самой себя, ради Рони, ради всех остальных ребят. И назло маме.
- Сколько на нас тут тратят, нам за всю жизнь не заработать, - резюмирует Ури мою мысль.
- Рони, если плоды наших трудов так ничтожны, то зачем эта пытка ковыряния на полях? - вытряхиваю я свои сомнения в генеральной линии.
- Потому что кибуцники должны быть сельскохозяйственными рабочими и самостоятельно обрабатывать свои земли. А ты что хочешь, чтобы тебя здесь посадили и сказали: "Спасибо, дорогая Саша, что ты сюда пришла, пожалуйста, не тревожься, мы сами тебе все принесем"?
- А что, есть какая-то ценность в бессмысленных движениях? Арбайт махт фрай?
- Если бы все так рассуждали, то не было бы в Израиле вообще никакого сельского хозяйства!
- Ну на фиг оно тут нужно! Тут одна вода стоит дороже, чем все, что мы растим!
- Значит, надо придумать, что растить, что будет дороже! А пока будем учиться, привыкать, а главное - не быть паразитами!
И агрономы, и сами итавцы одержимы идеей обнаружить какую-нибудь доходную культуру, которую можно было бы выращивать в здешних условиях. Этим дивом должно быть что-то, до сих пор никому не ведомое, и поэтому, очевидно, совершенно не нужное. Но именно на новизну и делается ставка. Все, что людям нужно, уже кто-то производит, на этом не разбогатеешь. Необходимо убедить потребителей, что им не хватает именно того, что производишь только ты. Один из кандидатов на разведение - хохоба. Вроде всем этот куст хорош - растет на скудной, засоленной почве, как раз такой, из которой состоят все угодья Итава, и масло его плодов, как уверяют, вершит чудеса омоложения… Но то ли уже кто-то более проворный напал на этот продукт, то ли еще какие-то препоны помешали, но мечта о чудодейственной хохобе в Итаве так и не воплотилась. Тем не менее, времена, когда кибуцы могли по старинке обрабатывать землю и жить с этого скромно, но достойно, безвозвратно прошли. Да и людей, готовых так жить, не осталось. К сожалению, все это произошло как раз в тот момент, когда "своих" людей, способных вникнуть в нужды кибуцников, попросили отпустить государственный руль. В воздухе повеяло идеями дерзкого предпринимательства и различные варианты коллективного обогащения терзают умы кибуцников. Соседство с городами развития открывает неограниченные возможности использования дешевой рабочей силы. В Гиват-Хаиме, например, был большой консервный завод. Но Итаву, созданному в этой якобы необжитой пустыне, как нарочно (а может и нарочно?) бок о бок с враждебной арабской деревней Уджа, этот путь к благоденствию заказан. Многие оригинальные идеи, доходно воплощенные в некоторых кибуцах, нам не подходят. Так, например, мы не можем выращивать свиней, во-первых, потому что кишка тонка у городских ребят, не получивших эстеровской атеистической закалки, разбогатеть на поставке свинины евреям, а во-вторых, потому что свиньи не в состоянии переносить здешний климат. Но пока мы не придумаем что-нибудь путное, нам придется ковыряться в поле, ибо безделье не соответствует моральному облику кибуцника.
Последняя мантра: ключ к успеху Итава в выращивании экзотических фруктов в зимний сезон. "Местный климат позволит нам производить то, что в Европе оторвут зимой с руками!" - с жаром уверяют друг друга итавцы. Мне в голову пока ничего конкретного не приходит. Остается надеяться, что над этим задумываются и более плодотворные умы.
Сегодня сажаем финиковые пальмы. Это мне нравится. Парни копают ямы на заранее размеченных местах, девчонки подтаскивают саженцы к ямам и закапывают их, утрамбовывая землю вокруг. К полудню все пальмы посажены, ребята наперегонки распределяют последние деревца вдоль шоссе Иерихон - Бейт-Шеан. В отличие от бесконечного коловращения полевой работы, в посадке пальм есть ощущение завершенности, чего-то, сделанного раз и навсегда. Пока эти пальмы еще совсем крохотные, но год за годом они будут расти, приносить плоды, их вершины будут возноситься все выше и выше… Это вам не баклажаны, угробленные на перестрелку школьников… Шоши завладевает шлангом и в то время, как я пляшу вокруг последней пальмы, подбегает и начинает поливать свежеутрамбованную землю. Я снимаю платок, вытираю вспотевшее лицо, а Шоши поднимает шланг и окатывает меня водой. Я прыгаю в струе, бросаюсь отнимать у нее шланг, мы обе хохочем, мокрые с ног до головы, в прилипших к телам майках. Вода. Драгоценная вода. Из-за пересохшего ручья Уджа возненавидела Итав. Мало того, что кибуцники для них - враги-сионисты, мало того, что дорога в кибуц заасфальтирована поверх их кладбища, так еще и воду выпили. Еще весной мы ездили к верховьям ручья, откуда стремительный поток несся вниз по крутому бетонному желобу. Подхваченная струей воды, обдирая о бетонные стенки плечи и колени, я вместе с другими девчонками с воплями и счастливым смехом скатывалась в маленький бассейн внизу. А теперь и в желобе, и в русле сухо. Агрономы категорически отрицают причастность Итава к исчезновению воды, утверждая, что кибуц качает воду из подземных резервуаров, а флюктуация воды в Удже - явление сезонное. Палестинская деревня не верит объяснениям израильских ученых. Когда кому-то из нас случается ждать автобуса на остановке в Удже, вокруг мгновенно собираются, скачут и дразнятся противные сопливые мальчишки. Они спускают штаны и шокируют сионисток своими пиписьками. Мы их игнорируем, но на самом деле они мне отвратительны. В Иерусалим я иногда езжу к зубному врачу, заодно встречаюсь с мамой. И уж конечно захожу в универмаг, порой даже что-нибудь покупаю. В идеале кибуцники, конечно, должны жить исключительно с полагающегося им бюджета, но пока почти ни у кого не получается. Как только выходишь за ворота родного селения, набрасываются неодолимые соблазны. Хорошо, что с прежних времен в банке осталась кое-какая спасительная заначка. У многих есть гораздо больше - например, у хромой Леи, переболевшей в детстве полиомиелитом, имеется собственная машина "Вольво", купленная с помощью родителей и инвалидной скидки. Разумеется, личную машину в кибуце держать нельзя, и "Вольво" осталась припаркованной в родительском гараже. У остальных тоже что-то припрятано, по меньшей мере "демобилизационные". Некоторые из нас, например, марокканка Шоши, из бедных семей, а у родителей Анат, наоборот, вилла в Кфар-Сабе. Но здесь это не важно. Во-первых, любое богатство остается за воротами, в Итаве все живут одинаково, а во-вторых, тут совсем другие критерии, и нет ничего важнее, чем оценка окружающих. Из девчонок самая популярная и самая веселая - Дафна. Маленькая, смуглая, как все йеменки, темная грива вьющихся волос, ямочки на щеках, черные смеющиеся глаза и уйма шарма. Ее обожают и парни, и девушки.
Сегодня после завтрака девчонки собрались у нее в комнате, и она всем по очереди сводит усы ниткой. В последнее время Дафна часто зовет меня в свою компанию. Борьба с волосяным покровом - основная забота израильтянок, и можно только удивляться различным способам, изобретенным женщинами Востока для этой цели. Дафна пальцами обеих рук быстро закручивает две нитки, скользящие по коже, волосики попадаются внутрь и вырываются.
- Везет тебе, Саша, что у тебя нет этих забот!
- Зато смотри - какие у тебя густые волосы на голове!
- Да, я их даже расчесать могу только под душем, намылив…
- Зато я на солнце сгораю… Веснушками вся покрылась… - Я ищу в себе еще какие-нибудь утешительные для подруг недостатки.
- А на руках я сниму над конфоркой, - решает Орит.
- Это как? - мое развитие застряло на постыдно элементарном бритье голеней.
- Очень просто. Идешь на кухню, когда там не свирепствует Рина, включаешь газ, и быстро так проводишь рукой над огнем, волосики спаливаются, а кожа остается цела!
Играет пластинка, Билли Джойль поет "Honesty is such a lonely word", все молча, целеустремленно ощипывают кожу. Дафна поднимает голову и задумчиво говорит:
- Эта песня, Саш, про тебя!
- Почему про меня?
- Ты знаешь, что такое - "анести"?
Я отрицательно машу головой, единственное, что осталось в наследство от французской спецшколы - абсолютное неведение английского.
- Это значит "искренность", - Дафна закуривает. - Твое основное качество, Саша. Это мало про кого можно сказать…
Все девушки с какой-то новой симпатией смотрят на меня.
- Ну вот, а мама всегда думала, что это бестактность!
Мы вместе смеемся. Неловко, но приятно: оказывается, Дафна обращала на меня внимание и составила обо мне мнение, да еще откопала нечто такое, о чем я сама даже не подозревала. Совсем маленькое и не шибко завидное качество, не ум, не красота, не талант, не популярность, не остроумие, даже не сила, а всего-навсего такая крохотная чепуха, даже не понятно, на что пригодная, как искренность, но все же Дафна углядела! С помощью Билли Джойля, спасибо ему.
Орит говорит:
- Ты вообще совсем не такая, какой мне сначала показалась.
- А какой я казалась?
- Такой… - Она ищет подходящее слово: - Холодной, что ли… Недоступной, надменной…
- Да, - подхватывает Анат, - идешь себе, никого не замечаешь, глаза устремлены вдаль, юбки развеваются!
Это я-то, я, которая на каждый лучик человеческого тепла, как мотылек на огонь!
- Да нет, девчонки, вы что? Просто я стеснительная. Да и вижу плохо, и о своем чем-нибудь думаю…
- Поедем с нами в бассейн! - предлагает Орит.
- С удовольствием, только я плавать не умею.
- Хочешь, я тебя научу? - говорит Дафна.
Замечательно - пионерский отряд взял шефство над гадким утенком! Но по-настоящему с Дафной подружиться невозможно - вокруг нее постоянно люди, и она дружит со всеми. Одного такого мне в жизни хватает. У подруги должно быть время только для меня. Это Тали. Она намного старше, ей двадцать восемь, у нее уже пятилетняя дочка Эсти, единственный ребенок у нас. Эсти растет в Итаве, как Маленький принц, - всеми любимая и очень одинокая. Днем ее возят в детсад в Нааран, а ночью она, в соответствии с кибуцными идеалами, спит в своем собственном "Доме детей", и каждую ночь кто-то из девчонок дежурит там, охраняя ее сон. Тем самым теряются трудодни, но зато Кушниры могут участвовать наравне со всеми в вечерней жизни кибуца. Когда-то Тали с Алоном танцевали в ансамбле израильской песни и пляски и гастролировали по всей Европе, интересовавшейся после Шестидневной войны всем, что касается героических израильтян. К счастью, покончив с подскоками и притопами, Тали окончила курсы бухгалтеров, так что теперь в Итаве у нее, одной из немногих, ценная гражданская профессия. Ее в поле не гоняют. Сидя за счетной машинкой, бывшая танцорка сильно располнела, и трудно поверить в ее блестящее сценическое прошлое. Она рассказывает мне о поездках, о выступлениях, но чаще мы вместе смотрим фильмы. Израильские трансляции здесь никакая антенна не ловит, зато сквозь электронную пургу можно посмотреть иорданское телевидение. Новости единолично поставляет король Хусейн, который неутомимо разрезает какие-то ленточки, принимает, целуясь не хуже Брежнева, неких высокопоставленных гостей, залезает и вылезает из вертолета, в общем, дает понять, что монаршая жизнь - не сахар. Есть и новости на иврите, которые, по-видимому, задумывались в виде сокрушительной подрывной пропаганды, но важный толстый усатый ведущий невольно умудряется превращать это в истинную комедию. На Ближнем Востоке живет множество палестинцев, прекрасно говорящих на иврите, но с экрана новости почему-то читает человек с какими-то совершенно иными заслугами. С ивритом он знаком приблизительно так же, как деревенский фельдшер с латынью. Но главная приманка иорданского вещания - это американские недублированные фильмы. Тали умудряется синхронно переводить "Старского и Хатча", "Человека, который стоит шесть миллионов долларов" или "Ангелов Чарли" и еще высказывать кучу ценных соображений по ходу сюжета. Если я пропускаю какой-нибудь боевик, то за обедом подружка способна пересказать в мельчайших подробностях "Анни Хилл" или "Охотников за оленями". Нас волнует не только искусство, но и настоящая жизнь в большом мире: мы радуемся победе песни Гали Атари "Аллилуйя" на Евровидении и всесторонне, вдумчиво сравниваем ее с прошлогодним победителем "Аба-ни-би", недоумеваем, как это красавица Офира Навон могла выйти замуж за старого и толстого президента, переживаем, что роддом перепутал младенцев, ужасаемся смерти двух девочек, задохнувшихся в старом холодильнике, радуемся спасению детей, унесенных ветром на середину Кинерета. Как вся страна, мы травмированы нападением террористов на ясли кибуца Мисгав Ам и тревожимся за нашу маленькую Эсти, хотя вероятность нападения террористов на Итав ничтожна: Иордания, если не считать иврита на ее экране, с 67-го сравнительно мирный сосед, и хотя нарушения границы случаются, их сразу обнаруживают наши пограничники. Так что террористам на Западном побережье Иордана взяться неоткуда. К тому же поселение охраняется солдатами. Бухгалтера Тали волнует смена лиры на шекель, тяжкое экономическое положение в стране, замораживание ставок и зарплат, повышение налогов, урезание бюджетов. Мы радуемся, что кибуц защищает нас от всех этих напастей. Обсуждаем и новости медицины - дети из пробирок, успехи борьбы с раком. Я не сомневаюсь, что до тех пор, пока я состарюсь, рак научатся лечить. В чем я сомневаюсь, так это в том, что когда-нибудь состарюсь. Конечно происходят на планете события и поважней - скажем, подписание мира с Египтом, революция в Иране, свержение Иди Амина, избрание Маргарет Тэтчер, провал американской операции спасения заложников, ввод советских войск в Афганистан… Но мы не пускаемся в открытое море этих событий, предпочитая держаться пусть мелких, но зато знакомых прибрежных заводей, из которых складывается жизнь: кто как выглядит и с кем живет, кто кому что сказал и как себя ведет… Рони напускает на себя важность и делает вид, что не любит таких разговоров, но жить среди людей и не наблюдать за ними, не обсуждать их поведение с лучшей подружкой невозможно.
У овчарки Ласси появились прелестные щенки. Я хожу любоваться ими, и в конце концов не выдерживаю, беру себе одного - самого славненького. Щенок такой беспомощный, крохотный. Я сажаю его в коробку из-под ботинок, он жалобно пищит, и замолкает только у меня на руках. Рони качает головой:
- Сашка, это же помесь овчарки с доберманом, а не болонка! Ты его портишь!
Но удержаться от того, чтобы целовать и тискать пушистый комочек, совершенно немыслимо. Его будут звать Шери, "мой дорогой". Паршивец изжевал пластинку и нарядные туфли, а сердиться на него не хватает суровости. Теперь я всюду хожу в постоянном сопровождении тявкающего клубка.
Сегодня вечером все собираются на барбекю из пойманного ребятами дикобраза. Я тоже иду вслед за Рони. Дрор и Эльдад развели огромный костер, немного поодаль, в темноте, стоит большая клетка, в которой кто-то возится. Огромный дикобраз словно знает, что ожидает его, и упорно тычется носом в прутья, несмотря на то, что весь нос уже окровавлен. Меня берет ужас, мне жалко его и противно представить, что скоро этого зверя убьют и будут есть. Клетку уносят, все продолжают сидеть у костра, болтать, смеяться. Ури играет на гитаре, Ицик - на аккордеоне, все поют старые израильские песни, большинство из них на мотивы советских, которые в России давно плесневеют в репертуаре Зыкиной, а тут исполняются ребятами на полном серьезе. Ну, может, не все на полном серьезе. Когда Дафна задорно заводит "Ану бану арца ливнот у-леибанот ба…" ("Мы прибыли в Страну, строить себя и ее…"), Ури сразу подхватывает дурным частушечным голосом: "Мы прибыли в Страну, поймать в ней девчат…") Я полулежу в объятиях Рони и ненадолго засыпаю. Просыпаюсь оттого, что он подает мне шампур с нанизанными маленькими кусочками мяса. Жалко дикобраза, но с другой стороны, я проголодалась, и запах жареного мяса соблазняет.
Пробую - кусок жилистый, но есть можно.
В ближайшие выходные решено устроить показ мод.
Дафна говорит:
- Ну, Саша, ты у нас самая большая модница! Не ударь в грязь лицом!
Быть самой большой модницей здесь совсем не трудно - надо только являться на субботний ужин в юбке вместо шорт. Но показ мод - это моя стихия. Натянув недавно купленный на улице Яффо овероль с уймой карманов, туго перетянутая широким поясом и с молнией, распахнутой на груди почти до пупа, я, балансируя на высоченных каблуках, прохожу по столам, сдвинутым в линию вместо подиума, старательно вертя бедрами и взмахивая накрученными локонами. Мое выступление вызывает бурю криков, свиста и аплодисментов. За мной, осмелев, выходят и остальные девчонки, вырядившиеся кто во что горазд. Всеобщее восхищение на глазах у Рони очень приятно, но еще приятнее сознание, что я не просто участница, а лидер и наставник остальных девчонок. Даже Шоши, и та выходит в придуманном мною наряде: в косыночке, шортах и ковбойских сапогах: ни дать, ни взять пионерка поселенческой эпохи.
- Как ты не падаешь в этих туфлях? - с уважением спрашивает меня Дафна.
- Подумаешь! Я в таких раньше на работу каждый день ходила. Утром надевала и вечером снимала, - небрежно бросаю я. - Это тебе не винтовку чистить…
Проклятые автоматы раздали немедленно по прибытии в Итав. Был инструктаж по применению, хранению и чистке личного оружия, но я пропустила его мимо ушей, как нечто, что "господам, а не нам". Я тут единственная, не служившая в армии, и понятия не имеющая, что делать с этой железякой. Не могу представить, чтобы мне когда-нибудь понадобилось отстреливаться. "Узи" мирно покоится под кроватью. Я иногда натыкаюсь на него, когда ищу Шери, и запихиваю поглубже.
После демонстрации мод ко мне подходит Рони и протягивает какой-то твердый желто-зеленый фрукт. Фрукт странно пахнет.
- Что это?
- Манго, - говорит Рони. - Индийский фрукт, очень полезный.
- А как его едят?
Перочинным ножичком Рони отрезает золотистый кусочек.
- На, попробуй, только шкурку не ешь.
- Вроде вкусный, только запах непривычный…
- Решено разбить в Итаве опытную плантацию - деревьев пятьсот - семьсот пятьдесят. - Я рекомендовал поставить тебя ответственной за этот проект. Хочешь?