Идея - можно ли палачу любить жертву и ревновать к счастью любви обреченного на смерть? Обыкновенные человеческие судьбы 1937 года в глубинке страны!
Содержание:
Первая глава 1
Вторая глава 6
Третья глава 8
Четвертая глава 11
Пятая глава 15
Шестая глава 19
Седьмая глава 23
Восьмая глава 27
Девятая глава 28
Десятая глава 32
Одиннадцатая глава 37
Двенадцатая глава 39
Тринадцатая глава 43
Четырнадцатая глава 46
Пятнадцатая глава 51
Шестнадцатая глава 58
Семнадцатая глава 63
Восемнадцатая глава 67
Девятнадцатая глава 70
Двадцатая глава 74
Двадцать первая глава 79
Двадцать вторая глава 83
Двадцать третья глава 87
Двадцать четвертая глава 91
Двадцать пятая глава 95
Двадцать шестая глава 98
Питерский Ярослав Михайлович
ПАДШИЕ В НЕБЕСА
Роман о палачах и жертвах
Да не поразит тебя гнев Божий наказанием! Большой выкуп не спасет тебя.
Библия. Иов. 36:18
Хмурые облака боялись ветра. Хмурые облака то и дело крутились в свинцовом, тяжелом и безжизненном небе. Ветер рвал облака на части. Ветер умел это делать. Это была его работа. Работа, для которой он был рожден там, далеко на севере. Там, возле самой макушки земли. Облака старались изворачиваться. Но это им не удавалось. Они превращались в жалкие обрывки - под тугими холодными струями. Облака из последних сил пытались откупаться от могучего потока снежной крупой. Снег лишний балласт. Они жертвовали им. Они с ужасом понимали, что больше не смогут носить его в себе. Снег не обижался. Он обречено летел к земле, превращаясь в пургу. Ветер завывал от удовольствия. Ему было мало. Он не мог остановиться. Сумрак наступающей ночи лишь подзадоривал его. Но вдруг все закончилось. Ветер стих так же неожиданно, как и налетел. Кто-то неведомый словно выдавил из него жизнь и растворил в черном, холодном воздухе, декабрьского вечера.
Человек в брезентовом плаще грязно-зеленого цвета сидел на самом краю высокого холма. Под ним, в глубине зимнего вечера, светился огнями большой город. Человек сидел прямо на снегу. Он вытянул свои ноги, опершись руками за спиной. Его ладони провалились в белый, пушистый, порошок. Но человек, холода не чувствовал. Казалось, он вообще ничего не замечал. Он, просто сидел и смотрел на огни, там, под ступнями его уставших ног. Человек сидел долго. Он то и дело втягивал ноздрями чистый декабрьский воздух и прислушивался к звукам. Глаза его - то вспыхивали от удовольствия, то безразлично затухали. Вокруг города, в сумраке наступающей ночи, виднелись темно-синие горы. Они, с замысловатыми горбами - казались застывшими гигантскими волнами. Между гор, бежала река. Человек прищурил глаза и попытался рассмотреть ее. Он инстинктивно понял - это могучая и необузданная сила - способна смести и город, и все что попадется на ее пути. Река вырывалась из объятия гор и разделяясь, делилась на несколько русел. Большие и маленькие острова слегка успокаивали ее течение. Но эта был лишь обман. Река сил не теряла. Она, словно играя, убегала дальше - туда, на север. Она знала, что там, станет еще более могучей, что даже Ледовитый океан, будет уважительно принимать ее воды. Человек тяжело вздохнул. Он последний раз втянул ноздрями воздух и встал в полный рост. Снежинки на его ладонях не таяли. Человек их просто встряхнул и поправил разметанные ветром волосы. Шапки на его голове не было. И это было довольно странно - при двадцатиградусном морозе. Неожиданно из-за туч, выглянула луна. Она, висела на небе, словно покореженный, желтый тазик. Ее тусклый свет, осветил лицо человека, смотревшего на город.
Гладкая кожа. Глубоко посаженные, серые глаза. Слегка горбатый нос. Безупречно выбритый подбородок и щеки. Обычная внешность сорокалетнего мужчины. Человек расстегнул свой длинный брезентовый плащ и медленно побрел с холма в сторону города. За спиной залаяли собаки. Их брех, перешел в вой. Псы смотрели на странного путника злыми и рыжими глазами, но побежать вслед за ним, не решились. Вскоре высокая фигура растворилась во мраке зимнего вечера.
Первая глава
В небольшом кабинете было сильно накурено. Тусклый свет настольной лампы тонул в табачном дыме. В полумраке комнаты сидел человек. Он словно пружина склонился над столом. Его мускулистая спина напряжена. Монотонные звуки металлического боя напоминали, какую-то зловещую какофонию, в тишине зимнего вечера. В помещении было холодно. Но человек этого не замечал. Сотрудник газеты с пафосным для того времени названием "Красноярский рабочий" - Павел Сергеевич Клюфт, был сильно увлечен своей работой. Он, барабанил озябшими пальцами по клавиатуре печатной машинки. Но то, что он бил, по клавишам, с рвением кузнеца - никакого эффекта не давало. Скорость печатания текста была черепашьей. На бумаге медленно появлялись строки текста: "Минусинск 12 ноября. Три дня выездная спец. коллегия крайсуда в составе председателя тов. Жильцова, членов коллегии тт. Журавлева и Тимермана рассматривала дело контрреволюционной право-троцкистской банды, орудовавшей в Ермаковском молочно-мясном совхозе". Клюфт прервался. Отклонившись назад на стуле и потянувшись - посмотрел на листок бумаги, торчавший в машинке. Он с горечью понял, что такими темпами ему придется печатать часов до двух ночи. Пальцы с трудом находили нужные клавиши с буквами. Да и иначе быть не могло. Печатную немецкую технику, Павел Сергеевич, начал осваивать буквально пару месяцев назад.
- Черт, ну почему у моего папы не было печатной машинки? Сейчас бы не долбил как курица одним пальцем?! - спросил в слух сам у себя Павел… Клюфт влился в коллектив газеты ровно пять недель назад. До этого, не какого отношения к журналистике Павел Афанасьевич не имел. Он работал писарем в красноярском городском комитете ВКП(б). Писал от руки под диктовку партийных руководителей различные распоряжения и передавал их в машбюро. Но в один из октябрьских дней 1937 года его и командировали в главную краевую газету. Редактор попросил помощи у горкомовских начальников - мол, не хватает кадров. А Клюфт, как никто другой и подходил. Он был грамотным, исполнительным - а главное расторопным и инициативным. Павлу Сергеевичу Клюфту было всего-то двадцать лет от роду. Сын городского аптекаря, он получил неплохое образование - его отец Сергей Августович лично преподал сыну почти полный курс гимназической программы старорежимной России. По национальности Клюфты были немцами. Но Павел всегда пытался скрыть эту деталь биографии. Времена на дворе были сложные и лишнее упоминание об отношении - к буржуазным державам, ничего хорошего не сулило. Да и о своих родителях - Павел Сергеевич тоже не вспоминал - ведь при нынешней власти, папа считался буржуем и кровопийцей. Хотя, сам Павел Сергеевич всегда в этом сомневался - что такого, если его родственник при старом режиме имел аптеку, и помогал людям - делая лекарства?! Отец Клюфта пропал бесследно пять лет назад. Ушел из дома и просто не вернулся. Милиция, вроде, какое-то время искала, да потом все забросила. Мать с горя захворала и вскоре умерла. Так Клюфт остался сиротой. И это в какой-то мере его спасло. Если конечно смерть родителей - можно назвать спасением! Жестоким и бескомпромиссным! Но эта беда не сломила юношу. Когда ему исполнилось шестнадцать, он поступил в пищевой техникум. В анкете о своем происхождении написал - "из семьи служащих". Проверять данные, как не странно - никто не стал, и его зачислили. Учась в техникуме - вступил в комсомол, был старостой группы. В общем - как говорится, сам "ковал" свою биографию. Через три года с отличием его закончил учебное заведение - сказались и данные отцом знания. Получил неплохие характеристики. Но работать Павел, по специальности не пошел - его неожиданно распределили в городской комитет ВКП(б) - там не хватало молодых и инициативных ребят. Но в горкоме проработал недолго - судьба распорядилась сделать его журналистом… …Клюфт, закурил папиросу и вновь склонился над машинкой. Пальцы затыкали по клавишам, выбивая металлическую музыку: "На скамье подсудимых бывшие руководители совхоза: бывший директор, исключенный из партии троцкист Гиршберг, бывший управляющий первой фермой Оносов, тоже исключенный из партии за бюрократическое отношение к рабочим и зажим критики, и озлобленный на партию и советскую власть прораб Лепиков" Клюфт, прервался и затянувшись табаком - задумался. Выпустив дым, вновь спросил сам у себя:
- А не слабенько ли я его? Формулировочка вот какая-то странная - озлобленный на советскую власть? Хм, может добавить - приспешник троцкистской банды?! Павел встал со стула и что бы размяться - сделал несколько рывков руками от груди. Это выглядело довольно смешно. Папиросы изо рта он так и не выпустил. Она нелепо торчала в уголке губ. Клюфту хоть и было двадцать, но выглядел он старше своих лет. Высокий, стройный, с темными волнистыми волосами, зачесанными назад. Голубые глаза и немного выдвинутые скулы придавали его образу некую мужественную романтичность. А быстро отрастающая щетина добавляла его лицу мужской шарм и делала его старше лет на пять. Павел нравился женщинам. Многие сотрудницы редакции бросали на него, томные взгляды. Но Клюфт дал себе зарок - никаких любовных романов на работе. Да и была в его жизни женщина, которая все потуги местных красоток сводила на нет. Клюфт присел пару раз и откусив от намокшей папиросы кусочек гильзы, сплюнул его на пол. Павел собирался вернуться и продолжить печатать, но неожиданно открылась дверь, и в проеме показался силуэт грузной и высокой женщины, одетой в фуфайку. Это была корректор газеты - Вера Сергеевна Пончикова. Она, с презрением и каким-то злорадным любопытством, смотрела на Клюфта. Тот замер, и почувствовал внутренний дискомфорт - словно его застали, за чем-то постыдным и преступным. Вера пялилась маленькими глазками, молча оценивая обстановку. Хмыкнула и басовита молвила:
- Ну, что, спортсмен ударник - иди к главному! Вызывает! Сейчас взбучку получишь!
Клюфт виновато улыбнулся. Он знал - Пончикова, готова его выжить из коллектива газеты. Она не любила Павла. За что - он так и не понял. Но он знал - эту толстую тетку, нужно опасаться. Тем, более, что, она - комсорг газеты. Пончикова покосилась на стол, на котором стояла машинка. Скривив мерзкую улыбку, большую похожую на оскал, язвительно добавила:
- А, вот, курить, так, тоже нельзя! Окурки то, небось, в щели пихаешь? А? Клюфт пожал плечами и виновато ответил:
- Вера Сергеевна! Что вы? Я всегда за собой убираю. Всегда!
- А статью-то, небось, так еще и не написал! А ведь завтра ее в номер сдавать! - словно не слыша ответа Павла, радостно пробубнила Пончикова.
- Да, нет! Уже почти готова! - соврал Павел.
- Ну-ну… завтра посмотрим! И почему, такому вот неопытному - такие важные для нынешнего момента страны, темы дают?! Нет! Надо этот вопрос на очередном заседании нашей комсомольской ячейки поставить! - рявкнула Пончикова и развернувшись, растворилась в полумраке коридора. Клюфт, тяжело вздохнул. Печально посмотрел на одинокий листочек бумаги, торчавший в печатной машинке. Затушил окурок папиросы о каблук и засунув "бычок", в одну из щелей дверного косяка, направился в кабинет к "главному". Идя по коридору, он предчувствовал - разговор будет тяжелый. В такой поздний час в редакции уже никого не было. Свет в коридоре горел лишь рядом с приемной редактора. Маленькая, тусклая лампочка под потолком, с трудом боролась с мраком. Павел открыл тяжелую, резную дверь приемной и остановился. Темнота в помещении немного напугала. Стол секретарши - заваленный бумагами и газетами, казался зловещим, сказочным существом. Толи драконом, толи крокодилом мутантом. Клюфт сжал кулаки и шагнул в темноту. На ощупь нашел ручку двери кабинета редактора.
Прежде чем постучать - Павел погладил ладонью по оббитой дерматином поверхности. Она была совсем холодной. Клюфт тяжело вздохнул и дернул ручку на себя - в последний момент, вспомнив, что нужно было все-таки постучать. Но было поздно. Петли предательски скрипнули. Кабинет показался огромным залом царского дворца. Красная ковровая дорожка. Тяжелые толстые шторы на окнах и огромный дубовый стол в углу. За ним сидел главный редактор. Его лицо освещалось зеленым светом, от абажура настольной лампы - обрамленной бронзовым кольцом. В углу тикали огромные, напольные часы. Бронзовый маятник поблескивал за резным стеклом. Черный, резной, шкаф из бука - наверняка сделанный еще при старом режиме, возвышался, словно сказочный великан.
Главного редактора звали Петр Ильич Смирнов. Это был толстенький человек очень низкого роста. На его лысой голове поблескивали капельки пота. В кабинете тепло - можно сказать даже жарко. Лицо у редактора выглядело немного противным. Толстые губы. Нос картошкой. Маленькие глазки и круглые очки - скрывавшие истинный взгляд. Петр Ильич был одет в темно- зеленый полувоенный френч с карманами и клапанами на груди. Он больше напоминал отставного полковника, нежели журналиста. В коллективе поговаривали, что Смирнова прислали в газету из "органов". Но это были лишь разговоры. Откуда взялся этот маленький и противный на вид человек никто толком так и не знал. Клюфт тихо вошел и встал посредине кабинета. Смирнов, склонившись, что-то читал. На его столе была навалена куча бумаг. Павел, затаив дыхание - боялся прервать эту, немного таинственную, процедуру просмотра корреспонденции. Неожиданно Смирнов поднял голову и посмотрев на Клюфта - зловеще блеснув, очками. Редактор, встал из-за стола и медленно направился к Павлу. У того забилось сердце от страха. Но Смирнов, ласково сказал:
- Ну, что Паша, что стоишь и молчишь? Боишься, что ли? И не дождавшись ответа, добавил:
- Не надо меня бояться. Я не кусаюсь. Или все-таки тебе есть из-за чего бояться? А? - Смирнов противно заглянул снизу вверх, в глаза Павла. Тот, испуганно улыбнулся и пожал плечами:
- Да нет, просто мне вот, Пончикова сказала - что вы собираетесь разнос устроить. Смирнов тоже улыбнулся в ответ. Похлопал Клюфта по плечу и легонько подтолкнул:
- Ты иди - вон на стул сядь. Чаю хочешь? Небось, голодный? Клюфт послушно сел на один из стульев стоящих вдоль стены. Смирнов подошел к маленькому столику возле окна. На нем стоял фарфоровый чайник и вазочка с печеньем. Петр Ильич налил в стакан чая и взяв вазочку, направился к Клюфту. Сев рядом, он протянул Павлу чашку:
- Пей! Павел послушно отглотнул почти холодный чай.
- На вот, печенье бери. Клюфт взял печенюшку и принялся жевать. Смирнов, поставив вазочку, на ковровую дорожку. Отклонившись на стуле - редактор вытянул ноги, одетые в яловые сапоги. Теперь он вообще стал напоминать уставшего офицера. Так, они сидели молча несколько минут. Смирнов, закрыв глаза, гладил лоб. Павел мелкими глотками допил холодный чай, не решаясь нарушить тишину. Наконец Петр Ильич спросил:
- Ну, как съездил в Минусинск?
- Хм, вроде нормально.
- Это не ответ, - слегка грубовато ответил Смирнов. Павел не знал - куда деть пустую чашку. Он так и держал ее в руке, сжимая пальцами.
- Когда будет статья? Завтра? - Петр Ильич, спрашивал, не открывая глаз.
- Да Петр Ильич, завтра готова будет. Стараюсь.
- Много написал?
- Почти половину, - Клюфт немного расслабился и ответил спокойно.
- Хм, а в чем заминка?
- Понимаете, мне там немного есть, что непонятно. Смирнов вздрогнул. Он, открыл глаза и внимательно посмотрел на Павла:
- А, что, там может быть непонятного? Там все - яснее пареной репы! Я же тебе и так все разжевал, отправляя в Минусинск!
Клюфт - осмелел. Он поставил чашку на стул рядом с собой и вызывающе посмотрел в глаза главного редактора:
- Понимаете, есть там одно но!
- Одно но? Какое еще но? Банда право-троцкистов совершала вредительства! Ее настигла кара нашего советского правосудия! Что тут не понятного?! Павел кивнул головой. Улыбнувшись, посмотрел на часы в углу кабинета. Они показывали без пяти час ночи.
- Понимаете, Петр Ильич, все это выглядело очень уж как-то постановочно. Ну, вот, например, как там его называли - озлобленный на партию и советскую власть, некий прораб Лепиков. За, что, ему было озлобляться?! Ведь он сам из крестьянской бедной семьи! Да и что он говорил?! Он сам себя оговаривал! Понимаете! Я это чувствовал! Он говорил мол - что бы нанести хозяйству большой ущерб, мол, давал распоряжения - так строить коровники, что бы якобы обваливались потолки и возникали пожары! Но как это возможно?! Крыша если бы рухнула - так рухнула бы сразу! А пожар сам возникнуть не может! Надо поджечь! Ерунда полная! Мне вообще показалось, что он - оговаривает себя и говорит, то, чему его научили!
Смирнов, подпрыгнул как леопард. Он, вскочил и склонившись над Павлом, схватил его за грудки. Главный редактор зашипел, словно компрессор. Слова вырывались под таким давлением, что у Клюфта зашевелились волосы:
- Ты, что тут такое несешь?! Ты что вообще несешь?! Ты понимаешь, что ты сейчас говоришь?! В стране идет война с вредителями! Их тысячи! Десятки тысяч! Они окопались среди нас! А ты? Какое вообще ты имеешь право рассуждать?! Ты кто такой?! Тебя, зачем сюда в газету направили?! Направили работать! Освещать эту борьбу! Страна в опасности! Нарком НКВД товарищ Ежов повел непримиримую войну с этой сволочью! Он сдавил их в своих ежовых рукавицах! И вскоре многие гидры этой контры подохнут, как собаки! А ты занимаешься, какой-то болтовней! Демагогией! Да ты знаешь, что тебе может быть за твои слова?! А может тебе жалко этих выродков?! Этих собак троцкистских?! А может ты вообще с ними заодно?! - маленькие глазки Смирнова стали дикими. Клюфт испугался не на шутку. Он прижался к стулу и зажмурил глаза. Главный редактор замолчал, тяжело дыша. Павел чувствовал на себе его пронзающий взгляд. Пауза зависла почти на минуту. Неожиданно спокойно Смирнов спросил:
- Ты еще с кем ни будь, делился своими догадками? Мысли свои кому ни будь, говорил?! Клюфт открыл глаза. Смирнов отпустил его, стоял, упершись руками в бока.
- Нет, - выдавил из себя Павел.