Шестая глава
За свою двадцатилетнюю жизнь - Павел не раз слышал о предательстве. Клюфт понимал, что предательство, это один из самых мерзких человеческих поступков - который можно совершить. По представлению Павла - предательство даже имело какую-то физическую форму. Что-то на подобие - мерзкой слизи, пахнувшей, как болотная жаба. Эдакий - сгусток зелено-серых червей, которые зарождаются в голове у человека - решившегося на предательство. Все это для Павла было мерзко и гадко! Но двадцатилетний человек еще никогда в жизни не сталкивался с этим страшным понятием людских отношений напрямую. И вот оно случилось. Вот, он впервые в жизни и узнал, что значит - предать! Что, значит - растоптать дружбу! Что, значит - убить в себе порядочность и благородство. И ради чего? Ради чего все это? Поступок Димки Митрофанова не как не укладывался в голове у Клюфта. Павел сидел у окна в кабинете. Он сидел в темноте. Курил - всматриваясь в замерзшее стекло. Замысловатый рисунок, абстракция льдинок - словно загадочная карта неведомого мира, огромного океана его жизни и необитаемых островов его мыслей. Какие еще мели и рифы встретятся на пути?! Какое еще ждет испытание?! Ну, а пока, надо терпеть. Неожиданный ураган, шторм и коварный выстрел в борт пашкиного фрегата из всех орудий димкиной бригантины. Холодный воздух, залетал с порывами ветра, в открытую форточку. Павел докурил папиросу. Встал и затушил окурок. Клюфт подошел к вешалки и одев свой полушубок, на ощупь, не зажигая света - намотал на шею шарф. Помолчав, Павел взглянул в сторону димкиного стола. Рабочее место Митрофанова, в полумраке, казалось загадочной скалой - в неизведанном море. Клюфт вздохнул и пошарив рукой по стене нащупал кнопку включателя. Рубильник щелкнул и тусклый свет от маленькой лампочки в железном, словно масленка, абажуре под потолком, нехотя озарил помещение. Павел медленно подошел к столу Митрофанова. На нем царил хаос. Вырезки из газет. Исписанные и мятые листы бумаги. Разбросанные, как попало, книги и полная окурков, железная банка из-под консервов. Клюфт нагнулся и приоткрыл верхний ящик стола. В нем белел сверток. В плотную, серую ткань, было завернуто, что-то большое и тяжелое. Павел выдвинул сильнее ящик и достал аккуратно запеленованный предмет. Клюфт бережно, с опаской, развернул тряпку. Черная обложка, словно крышка от рояля - блестела. Павел провел по выпуклым большим буквам пальцами:
- Библия…. Так вот, какой он, капитал Маркса читал… - выдохнул Клюфт. Павел, услышал голоса и топот ног в коридоре. Собрание закончилось. Из актового зала, по своим кабинетам расходились коллеги. С минуты на минуту сюда должен был зайти Димка. Павел спешно завернул библию и засунув книгу на место - задвинул ящик. Выключив свет, схватил шапку и вышел из кабинета. Клюфт старался идти по коридору быстро. "Только бы никто не попался на лестнице. Никого не хочу видеть! Никого! Сволочи! Все просто сволочи! Сумасшедшие сволочи! Кому верят?" - думал Клюфт Его пожелания сбылись. На лестнице он не встретил сотрудников редакции. Большая часть из них уже ушла по домам. Те, кто остались, сидели по кабинетам. Павел вздернул руку и потянув края рукава - посмотрел на часы. Полдевятого. "Ого! Время то уже полдевятого! Вера! А как же Вера! Она бедняжка ждет! Наверное, замерзла. Лапочка! Бельчонок мой!" - мысленно сокрушался Павел. Он понял, что, как никогда, хочет прижаться к ней! Поцеловать кончики ее озябших пальчиков, ее щеки! Погладить ее волосы! Просто ощутить ее тело! И услышать ее милый голос. Вера - единственный человек, который ему был так нужен сейчас! Вера, ее имя, ее имя само по себе вселяло силы. Вера! Вера в себя! Вера в нее! И вера, что димкино предательство - лишь глупая ошибка! Ошибка друга, за которую он будет каяться. "Нет, все-таки, как здорово, что родители ее назвали Верой! Вера - что может быть лучшего! Вера в Бога! Стоп! Опять? В какого Бога? Вера в справедливость - это не может быть верой в Бога! Бога ведь нет! Но если разобраться - а вдруг раньше люди и называли Богом - справедливость. Бог и есть справедливость! Нет! Стоп! Опять! Опять несет! Опять я ушел, куда то далеко! Опять этот Иоиль!" Павел испугался своих мыслей. Он бежит по улице - с расстегнутым тулупом и не чувствует холода. Ветер, то и дело хлестал снежинками по щекам, но это было даже приятно. Скрип снега под ботинками не слышан. Движение по улице - словно по инерции! Павел не заметил, как повернул с проспекта Сталина, на свою - родную и до боли, знакомую, улицу Обороны. Еще немного и его дом! "Нет, Эти мысли они слишком далеко зашли! Этот богослов! Он словно заразил меня верой! Верой в несуществующего Бога! А что если …. Нет!" - Павел с ужасом понял, что его сознание раздвоилось на две личности. Одна упорно не хотела признавать существования Бога, а вторая, так искусно и плавно подталкивала и наводила - на то, что все-таки есть Бог! Есть эта высшая справедливость! Павел чуть не упал - споткнувшись о бордюр тротуара. Чтобы сохранить равновесие он широко раздвинул руки. Остановился и отдышался. Сердце стучало и билось в груди - словно хотело выскочить. Подняв голову, он увидел на перекрестке одиноко стоящую фигуру. Это была она! Верочка вглядывалась в пустоту темной улицы. Павел кинулся бежать. Девушка, увидев его - тоже бросилась навстречу. Он обнял и подхватил Веру на руки. Прижал к груди. Она тряслась и что-то шептала ему в полушубок, но Павел не слышал. Он лишь приговаривал:
- Бельчонок, ты замерзла! Ты так замерзла! Извини! Ты замерзла! Пойдем домой! Пойдем, я тебя согрею! Чаем напою! Бельчонок! Но Вера вдруг стала вырываться из его объятий. Сначала Павел подумал, что он просто сделал ей больно. Но когда Вера отстранилась и подняла лицо, он увидел - по ее щекам катятся слезы. Вера содрогалась не от холода, а от рыданий. Девушка, прикусив верхнюю губу, безутешно плакала. Павел схватил ее за плечи и встряхнув - прикрикнул:
- Верочка, что случилось? Что такое?
- Папа… - выдавила из себя Щукина и вновь забилась в рыданиях, уткнувшись лицом Клюфту в плечо.
- Что с папой? Он заболел!
- Нет, - мычала Вера.
- Он… умер? Твой папа умер? - с ужасом спросил Клюфт.
Но Вера рыдала, ничего не отвечая. Она всхлипывала и дрожала. Ее шапочка упала на снег. Волосы рассыпались по плечам. Павел прижался к ним губами и втянул ноздрями воздух. Этот запах ее волос - такой родной и знакомый. Но тут, Вера вновь оторвалась от Павла и посмотрев на него, неожиданно спросила:
- За, что?
- Ты, о чем Вера?! - не понял ее Клюфт.
- За, что они забрали его?!
- Кого?! - недоумевал Павел. Ему стало страшно. Павлу показалось, что его любимая сошла с ума.
- Павел, они забрали его! - Вера вновь забилась в рыданиях на плече у Клюфта. На этот раз он сам отдернул ее, и взяв за плечи, громко спросил:
- Ты о чем Вера? Что случилось? Что с папой? Кого забрали? Объясни мне? Вера! Что с тобой? Девушка притихла. Перестала рыдать. Лишь Слезы катились по щекам. Вера смотрела в глаза Павла и молчала. Ее губы тряслись.
- Вера, кого забрали? Ты меня слышишь? Что с тобой? Девушка всхлипнула и тихо сказала:
- Они забрали его Паша. Они его увели. Ночью. Под утро. Пришли и увели.
- Кого увели? Куда? Ты можешь мне все толком объяснить?! Щукина, грустно улыбнулась и смахнув слезу ответила:
- Они арестовали папу. Понимаешь, Павел, они пришли и арестовали папу! Прямо ночью. А потом, потом, они все перевернули в нашем доме! Они и все перевернули. Они делали обыск! Понимаешь Паша?! Они делали обыск! А наши соседи стояли и смотрели! Павел обомлел. Отец, его любимой девушки - арестован! Павел Иванович Щукин - потомственный рабочий - арестован! Нет, это какое-то сумасшествие! Клюфт в оцепенение смотрел на Веру. Павел тихо спросил:
- За что? За что его арестовали? Вера зло ухмыльнулась. Она тяжело вздохнула и опустила голову. Щукина разглядывала снег под ногами, боясь поднять глаза и посмотреть на Павла. Девушка пожала плечами и обречено, с металлом в голосе, ответила:
- За то! За то, что всех арестовывают в последнее время!
- Что ты говоришь Вера? За что? За что арестовывают всех? Ты, о чем? Кого всех?
Павел заметил - она преобразилась в один миг. Вдруг стала спокойной. Из убитой горем девушки - превратилась в безразличную, ко всему окружающему - женщину. Вера больше не плакала. Напротив - слегка улыбалась, ковыряла носком своих полусапожек утоптанный снег на тротуаре.
- Его арестовали Паша за пособничество шпионам. Дяде Леве Розенштейну. Они так говорят. Я тебе ведь рассказывала, что до этого дядю Леву арестовали? Так, вот, теперь пришли за моим отцом! Паша! Ты понимаешь?
- Нет, я напротив - ничего не понимаю? Как твой отец может быть пособником шпионов? Он ведь коммунист? Он, в гражданскую, воевал с Колчаком?! Как, такое, вообще может быть? Нет, это ерунда, какая-то? Они просто ошиблись! Они разберутся! Они все выяснят!
- Да ничего они не выяснят! - Вера сказала это обречено, словно смирившись с участью отца. Щукина махнула рукой и ухмыльнувшись добавила:
- Кстати дядя Лева тоже воевал, в гражданскую, с Колчаком… Павел стоял и не знал - как себя вести. Он не знал, что ответить любимому ему человеку. Вера почувствовав это, обняла Клюфта за шею руками, и прижавшись всем телом, прошептала на ухо:
- Мне страшно Паша! Мне страшно! Что с нами будет? Что с нами будет Паша? Мне страшно!
- Вера, перестань, Верочка все будет нормально! - Павел поцеловал ее в шею.
- Нет, Паша. Ничего нормально не будет! Мне страшно! Что будет с нашим ребенком? Паша? Что будет с нашей страной?
- Вера, ты о чем? Что ты говоришь? Ты просто устала! Ты переутомилась, перенервничала! Тебе надо отдохнуть! Что мы тут стоим, пойдем ко мне домой! Пойдем Верочка! Павел аккуратно отстранил девушку от себя, посмотрев в ее заплаканные глаза, взял за руку и потянул за собой. Но Щукина не последовала за ним. Она уперлась и вырвала руку:
- Нет, Паша. Мне надо идти домой. Там мать. Ее надо поддержать. Ей плохо. Она слегла. У нее, скорее всего сердечный приступ. Она лежит и не встает. Паша. Мне надо домой. Я попросила соседку посидеть. А уже три часа прошло. Нет, Паша не обижайся. Павел пожал плечами. Улыбнулся и ответил ласковым голосом:
- Да нет, Верочка конечно, конечно. Ты должна быть рядом с мамой. Вера покачала головой:
- Паша, обещай мне, если что-то со мной и ли тобой случится - ты никогда меня не предашь! Паша, обещай мне!
- Ты о чем Вера? Что с нами случится? Почему я должен тебя предать? Верочка не говори так! Ты меня пугаешь! Вера вновь печально улыбнулась и добавила:
- Прости Паша, но пообещай мне. Я должна это знать. У меня такое предчувствие, что мы можем и не увидеться. Понимаешь? Сон мне плохой приснился!
- Сон? Дурашка! Снам веришь, а еще комсомолка! Не надо. Это все предрассудки.
Все будет хорошо! И папу выпустят - разберутся и выпустят! И мама выздоровеет! И мы поженимся! И вообще все будет хорошо! - Павел взял Веру за руку и подтянул ее озябшую ладонь к лицу. Он прижался губами к ее пальцам. Девушка погладила его по щеке:
- Нет, Паша. Уже хорошо не будет. Все сошли с ума! Понимаешь?! Когда страна сошла с ума - ничего хорошего не будет, ни у нас, ни в стране! Это массовая истерия! Мы все сумасшедшие! Паша! Поклянись мне - что ты никогда меня не предашь?! Я хочу это услышать! Клюфт тяжело вздохнул:
- Хорошо, хорошо! Я клянусь тебе! Я клянусь, что никогда тебя не предам! Но и ты поклянись, что больше не будешь так говорить! Тем более при посторонних! Это очень опасно! Если это услышат, какие ни будь нехорошие люди - может, случится беда!
- Мне все равно Паша! Я тебя люблю! Но я понимаю, что счастливым нам быть просто не суждено! - Верочка прошептала это, совсем обречено.
Павел обнял ее еще крепче и осыпал лицо поцелуями. Он целовал ее брови, глаза, щеки, губы! Вера, как казалось Клюфту, была такая беззащитная!
- Верочка, любимая, ну почему, почему, ты так настроена?! А? Вера? Все будет хорошо! Щукина вздрогнула и ответила на поцелуй Павла - впилась, в его губы, так страстно, что у Клюфта захватило дыхание. Щукина целовала его - словно пыталась отдать ему частичку своей жизни. Когда они отстранились друг от друга - Павел жадно глотал воздух:
- Вера, ты чуть меня не задушила… Девушка тоже тяжело дышала:
- Знай… Паша…. Ты единственный человек, ради которого - я готова на все! Щукина, подняла со снега упавшую шапочку и поправила волосы. Павел взял Веру за руку и сказал:
- Вера. Может, зайдешь ко мне? Я не хочу тебя отпускать в таком состоянии. Пойдем.
- Нет, Паша. Завтра. Завтра. Я приду к тебе завтра. А сегодня я должна быть с матерью. Завтра Паша. Я позвоню тебе на работу. Ты жди звонка. И скажу - во сколько, я приду. До свидание, Паша. Я скучаю по тебе. И ты скучай по мне. Мне так не хочется уходить. Но я должна идти Паша.
Вера вновь заплакала. Она прикрыла ладошкой рот и повернувшись побежала. Клюфт покачал головой. Ему, так хотелось - кинуться за ней вслед. Поймать, поднять на руки и отнести домой! Никуда не пускать ее! Никуда. Просто закрыть на ключ. Но Павел остался стоять на месте. Он лишь тяжело вздохнул. Фигурка Веры скрылась во мгле холодного вечера. Растворилась в темноте, как приятное воспоминание - как сладкий сон под утро. Клюфт, стоял минуту, не двигаясь. Повернулся и медленно побрел к своему дому. Он словно в забытье спустился в полуподвальную комнату и закрыл за собой дверь.
Щелкнув выключателем, он снял шубу и шапку, разулся. Павел почувствовал, что в комнате холодно. Скорее всего, соседи за стеной, по которой проходила печная труба, свое жилище не протопили. Клюфт хмыкнул носом и буркнул себе под нос:
- Вот как?! Решили, меня заставить уголек покупать. Хорошо. Будем спать в холодной комнате. Чувство голода подкралось, как-то неожиданно и набросилось на желудок. Клюфт, вспомнил, что сегодня даже не пообедал. Растерев ладони, друг о друга - пытаясь согреть озябшие кисти рук, Павел подошел к примусу. Через минуту колдовства над этим "чудом техники" - маленькие лепестки синего пламени гудели на конфорке.
Павел поставил чайник на огонь. Достал с подоконника, на котором, в углу, намерз лед - кусок сала, порезал его на мелкие пластики. В буфете оказалась краюха черного хлеба.
Павел поднес черствую корку к лицу. Втянув ноздрями воздух, зажмурил глаза. Он любил нюхать хлеб. Его запах возвращал в детство. Этот теплый мякиш и аромат сдобы. Привкус ванили и яркий свет. Клюфт один раз в своей жизни ел настоящий, большой торт! Это было очень давно. Так давно, что Павел даже не помнил - сколько было ему лет?! То ли три, то ли четыре года. Какие-то смутные, но теплые воспоминания. Большой стол. Высокий фарфоровый чайник. Отец, мать, еще какие-то дети и незнакомые люди. И смех веселый и задорный. Счастливые улыбки. Большой кусок торта. Маленький Паша нюхает этот кондитерский шедевр - с красной розой и зелеными лепестками. Крем попадает ему в нос и рот. И запах, это запах. Почему-то Клюфту всегда вспоминался этот запах - когда он подносил к лицу кусок хлеба. И не важно, что этот кусок был черный и пресный на вкус. Павел, все равно, всегда, вспоминал, тот далекий день, с большим куском торта. Чайник закипел быстро. Павел ел хлеб с салом медленно. Насытившись, он налил себе большую кружку чая. Горячий напиток обжег горло. Клюфт, скривил лицо. Ему захотелось курить. Папироса в пачке оказалась последней. Павел, решил выкурить лишь половинку - чтобы оставить себе на утро, меленький окурок. Табак расслабил. Он почувствовал, что его клонит в сон. Клюфт подошел к стене, где висели ходики - подтянул гирьки и подвел стрелки. Маятник равномерно отсчитывал секунды. Павел снял с вешалки шубу и бросил на кровать. Спать, в холодной комнате, только под одеялом - настоящее мучение. Потушил свет и лег. Долго не мог согреться. Холодная постель, никак не хотела впитывать тепло тела. В темноте и тишине - каждый шорох, отдавался эхом. Вот, где-то за окном, прошел одинокий прохожий. Скрип его валенок еще долго звучал за замерзшим стеклом. Павел закрыл глаза… …Едва уловимое шуршание заставило его вздрогнуть. Скрип петель на входной двери. Странно?! Он вроде бы закрыл ее на замок. Но нет - дверь распахнулась. В комнату вошел богослов. Обомлевший Павел вскочил на кровати. Странный человек, снял свой длинный темно-зеленый плащ, и как не в чем не бывало, включил освещение. Лампочка под потолком в железном абажуре, будто нехотя ночного пробуждения, заморгала, и свет от нее резанул по глазам.
Павел зажмурился. Он с удивление смотрел на Иоиля. Клюфт поймал себя на мысли, что не пугается. Он не испугался ночного визита этого бродяги. Словно он ждал, что богослов появится у него в комнате. Иоиль улыбнулся. Он был одет в длинный, вязаный свитер серого цвета. Воротник толстой удавкой скрывал горло богослова. Иоиль, отодвинул стул, но прежде чем сесть, засунул руку в карман и достал пачку дорогих папирос - "Герцеговина Флор". Зеленая, твердая упаковка - упала на скатерть. Богослов кивнул на стол и мягко сказал:
- Ты, кажется, курить хочешь? У тебя папиросы кончились. Вот, позволь угостить, это хороший сорт, мне сказали. Павел, изумленно посмотрел: сначала на пачку, затем на непрошеного гостя:
- А откуда, ты знаешь, что у меня кончились папиросы?
- Хм. Да я не знаю. Я догадываюсь. Или, что, у тебя есть еще папиросы - я ошибся? Не может быть. Павел медленно встал. Подошел к столу и взял зеленую пачку. Достал папиросу. Но прежде, чем прикурить - понюхал. Богослов внимательно наблюдал за Клюфтом. Пожав плечами, Иоиль вымолвил:
- А вот, спичек, у меня нет. Не курю я.
- Да, ладно, - буркнул Павел. Клюфт достал из кармана брюк коробок, подкурив, вернулся на кровать. Сел, укутавшись в оделяло. Иоиль смотрел на хозяина добрым и немного хитрым взглядом:
- Ты, хочешь спросить - как я зашел? Так, ты - дверь не закрыл. Я мимо проходил. Вижу, ты не спишь. Вот и решил узнать - у тебя, что-то случилось? Павел сладко затянулся. Он, все еще не верил, что это происходит наяву:
- Нет, ты не мог зайти. Я закрывал дверь. И ты не мог увидеть, что я не сплю. Я выключил свет и лежал в темноте. Так, что ты меня обманываешь.
- Я не могу тебя обманывать. Если ты мне не веришь - посмотри на замок. Он открыт. И если бы ты, его, запирал, то я бы, вынужден его сломать. И потом - ты, не выключил свет в коридоре. Ты ведь, обычно, выключаешь свет в маленьком коридоре. А тут, забыл. Вот я и увидел и зашел.
Павел пожал плечами. Гость говорил убедительно. Клюфт еще раз смачно затянулся и спросил:
- Тебе опять негде переночевать? Тогда ложись. Спи. Но учти, завтра я рано уйду. А тебя я оставлять не буду в своей квартире. Ты не должен здесь быть. И вообще ты мне не нравишься. Ты странный человек. Я тебе не доверяю. И тебя нужно сдать в милицию.
- За что? Я ведь ничего плохого не сделал. Вот только переночевал у тебя. За что же меня в милицию? - возмутился богослов.
- Да потому, что ты странный. Говоришь странные вещи. И ведешь себя странно. И вообще у меня после общения с тобой неприятности. Я теперь, вон, заразился - ерундой какой-то от тебя. Думаю всякую ересь!
- Хм, странно. Но я тебе ничего не внушал. Чем ты мог от меня заразится?
- Да слова твои! Помнишь, ты мне подсказку дал - когда я статью печатал. Она оказалась цитатой из библии! Ты меня подвел! Специально как я подозреваю!