- Да, я точно знаю…
- Откуда?
- Хм, откуда?! Это доказано советскими учеными! Да и наш - вождь, и учитель, товарищ Сталин - сам учился в духовной семинарии, но потом понял, что все это вранье! Занялся революционной борьбой! Привел нашу страну вот к победе социализма! Ведь у нас теперь социализм построен! Он уже вошел в нашу жизнь! А с принятием сталинской конституции - так вообще все понятно и просто! Товарищ Сталин говорит - нет никакого Бога! Нет! Иоиль открыл глаза. Он привстал с кровати. Внимательно посмотрел на Павла и жалобным тоном спросил:
- А кто это - товарищ Сталин? Клюфт, вскипел. Он вернулся к столу и хлопнув кулаком по крышке громко крикнул:
- Ну, хватит! Хватит! Хватит тут изображать из себя сумасшедшего! Хватит! Я сейчас действительно - милицию вызову! Они то, разберутся с вами - кто вы такой?! Так говорить может только враг народа! Я не намерен тут у себя прикрывать врагов разных! Хватит - выметывайтесь из моего дома! Иоиль испуганно спрыгнул с кровати. Он стоял, опустив голову, как нашкодивший ребенок. Он кивал головой в такт словам Павла. Затем, прижав руки к груди - бухнулся на колени. Клюфт опешил от этой сцены. Богослов запричитал, словно приговоренный к расстрелу:
- Простите! Простите меня великодушно! Я больше не буду! Я не знал, что этот человек вам так дорог! Простите! Я больше никогда так не скажу! Только не выгоняйте меня! Павел отошел быстро, так же как и разозлился. Ему стало жалко этого полуночника. "Сумасшедший. Явно - сумасшедший и больной человек" - думал журналист. "Нужно оставить его до утра, а завтра отвести в больницу. Да и может, он сбежал или потерялся, из какой ни будь психоневрологической лечебницы". Клюфт подошел к стоящему на коленях Иоилю и погладив его по плечу, ласково сказал:
- Ладно, ладно. Я понял. Вы не в себе. Ладно. Ложитесь. Переночуйте у меня. Завтра решим, что с вами делать. Ложитесь спать. Иоиль поднялся с колен и послушно лег на кровать. Он закрыл глаза и почти мгновенно, как показалось Павлу - уснул. Медленное и ровное дыхание. Клюфт дотронулся до его руки. Она оставалась ледяной. Этот человек почти за час не согрелся. "Явно болен. Явно. Нет нужно его в больницу" - решил для себя Клюфт. Павел вздохнул и взяв у вешалки чемодан поставил его на стол. Достал оттуда печатную машинку. Ласково погладил по ее металлическим бокам. Они были еще холодные от мороза.
- Ничего, я тебя сейчас разогрею, - ласково шепнул Клюфт машинке, словно живому существу.
Павел зажег настольную лампу и поставил рядом печатную машинку. Придвинул стул и сел. Когда листок был заправлен и Павел уже хотел, ударить по клавишам, он понял, что непроизвольно разбудит гостя. Клюфт, недовольно посмотрел на Иоиля. Тот не двигался. Глаза закрыты. Нездорово - бледное лицо. Крючковатый нос. "А, что делать? Статья нужна утром. Смирнов устроит разнос, если не сдать! Да и на хрена он припер домой машинку? Ничего - потерпит шум. Если устал и хочет спать - будет спать. Так бы вообще вон на улице ошивался" - подумал Павел и забарабанил по кнопкам машинки: "Зал, где происходило заседание суда, был переполнен народом. Слушая показания пойманных с поличным бандитов, все присутствующие на процессе выражали гнев и призрение к подлым выродкам, врагам народа!
- Подлецы, их нужно уничтожить! - возмущенно требовали рабочие совхоза в зале суда. Первым допрашивается обвиняемый Лепиков. Этот матерый враг пытается спасти шкуру, прикинуться наивным дурачком и потому в первой части своего показания не говорит о всех подлых делах, за которые он должен получить суровую кару. Прямые вопросы государственного обвинителя тов. Бакланова заставили гаденыша Лепикова говорить правду. Более часа рассказывал этот вражий ошметок суду о своих вредительских делах" Павел поймал себя на мысли, что ему печатается на удивление легко. Слова сами складывались в единое целое. Через час он написал статью. Он описал, всех обвиняемых и как ему показалось - раскрыл их страшный образ. Но когда нужно было выходить на "последний абзац" и подводить итог - у Клюфта, возникла заминка. Как он, не старался, в голову не "лезла" последняя, эффектная, заключительная фраза - которая должна была стать украшением всей статьи. Павел, откинулся на стуле и размял виски. Закурил папиросу. Неожиданно захотелось спать. Сон, начал сковывать сознание, бороться не было сил. Чтобы не отключиться, Клюфт, вскочил со стула и несколько раз присел. Посмотрев на ходики, на стенке - удивился. Без пяти шесть утра!
- Ну, все! Пишу, что в голову лезет и надо идти! - буркнул себе под нос Клюфт и вновь сел за машинку. Но фраза не лезла. Мысли, как будто отключились. Неожиданно прозвучал глухой голос, его гостя:
- Вы, я вижу, мучаетесь с кодой? Павел, посмотрел, на Иоиля и удивился. Тот, внимательно смотрел на хозяина комнаты.
- А вы, что не спите?
- Нет, я все это время не спал. Я просто вам не мешал. А вот сейчас чувствую, что у вас трудности. Мыслей нет. Не знаете, чем закончить.
- Откуда вы это знаете? - спросил опешивший Клюфт.
- Вижу. Вижу. Когда человек, не знает, чем закончить, он мучается - трет виски, делает приседание. Вы этим занимаетесь. Вот я и решил - вы не можете закончить свою статью. Не так ли?
- Так, - выдавил из себя Клюфт.
- А хотите, я вам помогу?
- Как? - Клюфт подкурил очередную папиросу. Руки у него дрожали. Спичка, тряслась, и ее огонь опалил ресницы.
- Да я вам могу, ну допустим, мысль подсказать. Вот, например, вы же должны написать, что эти люди понесут наказание?
- Какие люди?
- Ну, те, о которых, вы пишите в статье? - Иоиль словно надсмехался над Клюфтом. Павел хмыкнул и глубоко, затянувшись папиросой, попытался успокоиться.
"Ерунда. Этот тип элементарно подсмотрел, что он печатает, а я и не заметил" - подумал Клюфт.
- И какую же мысль вы можете мне подсказать? - спросил он скептически у богослова. Тот пожал плечами:
- Ну, допустим вот, эти люди должны получить по заслугам. А вы должны написать, крепкую фразу, которая, вселит в читателей неизбежность этого наказания, так ведь?
- Ну, так.
- Ну, тогда напишите что-то типа: Доколе невежды будут любить невежество?
Доколе буйные будут услаждаться буйством? Доколе глупцы будут ненавидеть знание? Но упорство невежд убьет их, а беспечность глупцов погубит их! И придет им ужас как вихрь! Принесет скорбь и тесноту! А мы посмеемся над их погибелью порадуемся, когда придет к ним ужас! Вот так примерно. Клюфт был поражен. В этих словах столько энергии, что у Павла перехватило дыхание. Он тяжело дышал. На лбу выступили капельки пота. Этот, странный богослов, сказал, все очень емко - а главное попал в точку. Клюфт невольно потянулся к машинке. Он, стесняясь, тихо переспросил:
- Как, вы, там, сказали?
- Доколе невежды будут любить невежество? Доколе буйные будут услаждаться буйством? Доколе глупцы будут ненавидеть знание? Но упорство невежд убьет их, а беспечность глупцов погубит их! И придет им ужас как вихрь! Принесет скорбь и тесноту! А мы посмеемся над их погибелью, порадуемся, когда придет к ним ужас! Пальцы, сами, выбивали слова, барабаня по кнопкам печатной машинки. Павел торопился. Ему казалось еще чуть-чуть, и он забудет фразу, произнесенную богословом. Но слова в голове, звучали, словно эхо - в огромном, каменном тоннеле. Эхо! Клюфт дописал и откинулся на стуле. Ему вдруг стало совсем, спокойно. Сердце ритмично разгоняло кровь по телу. В руках и ногах, была, какая-то, неведомая ранее, легкость.
- Ну, как я вам помог? - смиренно спросил Иоиль.
Клюфт закрыл глаза. Ему не хотелось отвечать этому человеку. Зачем? Признаться в том, что он сказал нужную ему фразу? Ему! Этому, как он, говорит - богослову! Ему - может быть - сумасшедшему?! Нет молчать. Молчать, это лучшее. Клюфт вытащил лист из машинки. Он перечитал все, что только, что написал. Статья получилась яркая и главное едкая. Наполненная энергией! Этой невидимой энергией ненависти! Ненависти к тем, страшным людям - врагам народа! Людям, которые пытаются разрушить устои. Устои всего, что есть сейчас! Всего государства. Павел вдруг ощутил приступ, блаженства от своей жестокости. Жестокости к этим мерзавцам и негодяям! Клюфт улыбнулся. Ему стало смешно и немного стыдно за то, что он, еще несколько часов назад сомневался в их виновности. Этот Лепиков - прораб вредитель. Человек, по вине, которого, погибли сотни коров, которые, так не обходимы его полуголодной стране. Павел очнулся, когда почувствовал холод. Рядом с ним стоял Иоиль. Он внимательно смотрел на Клюфта. От богослова весело ледяной пустотой.
- Господи! Да ведь вы замерзли?! От вас холодом прямо таки тащит! - виновато улыбнулся Клюфт.
- Что вы сейчас сказали? - робко спросил Иоиль.
- Я говорю, от вас холодом, как от покойника веет, - хмыкнул Павел и отвернулся. Он посмотрел в маленькое окошко под потолком. На улице уже скрипели каблуки прохожих. Шесть утра. Нужно было идти на работу.
- Ну, вот видите, вы сами себе противоречите, - весело заявил Иоиль. Богослов подошел к вешалке и надел длинный, и грязный на вид, плащ.
- Что противоречу? - удивленно переспросил Клюфт. Ему было даже чуточку жалко, что богослов собирается уйти. Ему, вдруг захотелось - оставить этого человека, у себя дома.
- Вы же сказали, что Бога нет? - Иоиль одел сапоги.
- Я и сейчас это могу повторить. И меня никто не переубедит, - воскликнул Павел с бравадой.
- Хм, странно. Секунду назад вы сказали, что он есть, - Иоиль ехидно улыбался.
- Я?! Когда? - разозлился Павел.
- Вы сказали - Господи да ведь вы замерзли! Вы это сказали мне. Павел вдруг понял, что богослов прав. Он действительно это сказал - инстинктивно. Просто. Так. Для связки слов.
- Я не то это имел в виду, - зло оправдался Клюфт.
- А что? Что же вы еще могли иметь в виду, когда говорили слово - Господи! Вы это и имели в виду. Вы верите в Бога. Просто не хотите, почему-то в этом сознаться. Самому себе. И даже не потому, что вы боитесь окружающих. Вы, почему-то, боитесь самого себя. Вам трудно. Но это ничего. Все придет. Наступит время, когда вы не будете бояться верить, признаться, что вы - верите в Бога.
Более того, вы даже будете этим жить! И это время не за горами. Когда же поведут вас, чтобы отдать под суд, не беспокойтесь заранее о том, что говорить, но, что дано, будет в тот час, то и говорите, ибо не вы будете говорить, а святой дух. И отдаст брат брата на смерть, и отец - ребенка, и восстанут дети против родителей и отдадут их на смерть. И будете ненавидимыми всеми - за имя мое! Но кто выстоит до конца, тот спасется! - Иоиль, торжественно поднял руку вверх, указав пальцем на потолок.
Клюфт замер. Он смотрел на человека, который говорил страшные слова, но в этих словах звучала тоска правды. Павел вдруг ощутил, что в этих замысловатых и на первый взгляд бессмысленных предложениях - скрывается неведомая пока ему тайна. Тайна, с которой он непременно столкнется.
- Вы говорите ерунду, - выдавил из себя журналист.
- Эх, как знать. Как знать. Спасибо вам добрый человек за кров. Мне нужно идти. Может быть, мы еще и встретимся, - с этими словами Иоиль вышел, махнув на прощание рукой.
Дверь за ним закрылась со зловещим скрипом. Клюфт икнул и затушил папиросу. Он еще минут пять сидел молча - сложив руки на колени и опустив голову. Слова этого бродяги, полуночника, запали ему в сердце. Брат на брата, отец отдаст ребенка. Нет. Он определенно, где-то это уже слышал. Там, в прошлой жизни. Давно, когда он был маленький, когда - было все не так. Когда он, сам, был другой. Когда мир ему виделся из его подвала совсем иным - чистым и светлым, как свежевыпавший снег, перед новым годом.
Клюфту стало очень грустно. Так грустно, ему не было - с похорон матери. Павел едва не заплакал. Слезы, горячей волной, накатили на глаза. Но журналист сдержался. Он глубоко вздохнул и потянулся за очередной папиросой. Закурив - ему стало легче. Пару затяжек и голова просветлела.
- Вот черт! Богослов проклятый - заболтал! Нет, нужно идти на работу - еще машинку тащить, уже пол седьмого, - проворчал Клюфт и вскочил со стула.
Вторая глава
Главный редактор довольно покряхтывал, потягивая чай из стакана, который был вставлен в бронзовый, почти черный от времени, подстаканник. Лицо Смирнова полно блаженства. Он наслаждался чтением. Его нос-картошка, дергался - подбрасывая круглые очки. На лбу выступила испарина. И хотя верхняя пуговица, его оливкового цвета френча, была расстегнута, главный редактор, вытирал пот с раскрасневшейся шеи, носовым платком.
- А ведь можешь, засранец! Можешь, когда хочешь! Молодец! Удружил! Вещь - какие нужные слова нашел! Какие верные! Как точно метишь! Основной задачей вредительской группы было уничтожение совхозного скота, озлобление рабочих против мероприятий партии и правительства. Все это они старались делать, так чтобы замести всякие следы! Ах, молодец! Молодец! - Смирнов в очередной раз вытер вспотевшую шею носовым платком. Клюфт сидел и ерзал от нетерпения на стуле. Ему было приятно слушать похвалу шефа. Он, еще совсем недавно - неизвестный рядовой работник горкома ВКП(б), вдруг стал, известным в крае "журналистом-разоблачителем"! Его будут бояться - все эти мрази и выродки, покусившиеся, на советские устои! Нет, все-таки судьба обошлась с ним благосклонно! Все-таки, как хорошо, что его направили работать сюда в газету!
- Молодец! Особенно мне понравилась твоя кода! Доколе невежды будут любить невежество? Доколе буйные будут услаждаться буйством? Доколе глупцы будут ненавидеть знание? Но упорство невежд убьет их, а беспечность глупцов погубит их! И придет им ужас как вихрь! Принесет скорбь и тесноту! А мы, посмеемся над их погибелью, порадуемся, когда придет к ним ужас! А! Как сказано! Сам придумал?
- Смирнов сурово посмотрел на Клюфта. Павел поежился. Рассказать о ночном постояльце? Нет! Зачем? Да и он вряд ли увидит теперь этого странного человека - со странным именем. Нет! Славу нельзя делить ни с кем! Слава, она ведь, как жена - должна принадлежать, только одному человеку! Иначе, это будет не слава, иначе, это будет, просто - легкий успех. А это, уже не то! Нет! Иоиль просто был его фантазией! Просто ночным видением!
- Сам! Конечно сам! Кто ж мне, что ночью то подскажет? - соврал Клюфт и слегка покраснел.
- Слушай Павел! - Смирнов отложил листы со статьей. - А ведь ты талант. Мы, тебя, наверное, на курсы повышения квалификации в Москву направим. Подучишься! Хочешь в столицу-то? Павел пожал плечами. Почесав макушку, посмотрел на главного редактора и улыбнувшись, довольно ответил:
- Кто ж в столицу-то не хочет. Хочу, конечно!
- Ну, вот и хорошо! Вот и поедешь. После нового года. А то пока работы навалом. Кстати как ты уже там думаешь о второй статейки то? Ну, о прокуроре в Таштыпском районе?
- Хм, да. Думаю. Завтра напишу, - с готовностью ответил Павел.
- Ну, вот и ладненько! Вот и хорошо! Эту мы сегодня в номер, а завтра, завтра уже будем планировать следующую! Я, понимаешь, не хочу, что бы у тебя перерыв был! Что бы ты у нас в каждом номере, что-то такое! Ух! Делал! Что бы все видели - в крае идет работа по выявлению этих право-троцкистских, бухаринских, оборотней! Да и в крайкоме будут видеть - наша газета держит пульс на ритме этой борьбы! - Смирнов говорил это с пафосом, будто на митинге.
Павел покрутил по сторонам головой. Ему вновь показалось, что главный редактор говорит эти слова, вовсе не для него, а для кого-то третьего - невидимо, присутствующего в кабинете.
- Ну и последнее. А как назовем то статью? А то, вот названия то нет! Не называть же ее просто и банально - суд в Минусинске? - спросил Смирнов. Клюфт задумался. Над названием он действительно не успел поработать. Да и когда? Он и так то ели-ели успел. Нужно выкручиваться. Нужно именно сейчас доказать Смирнову - что он подающий надежды журналист. Его мозг лихорадочно работал. Неожиданно для себя Клюфт выпалил фразу, которой поразился сам:
- Мерзость, несущая опустошение! Смирнов, от удивления, приподнял пальцами очки на носу. Он сидел, открыв рот. Молчание длилось почти минуту:
- Как, как, ты сказал?!
- Мерзость, несущая опустошение, - повторил Клюфт робко и опустил глаза.
- Гениально! Гениально! Молодец! Как сказал! - рассыпался комплементами Смирнов. Клюфт совсем покраснел. Он не знал, куда деть руки и то и дело теребил обивку на стуле. Петр Ильич, вскочил со стула и выбежав из-за стола, схватил трубку телефона.
- Алло! Наборщики! Набирайте - мерзость, несущая опустошение! Да! Все! В номер! Все! Я подпишу! - Смирнов бросил трубку на аппарат и подошел к Павлу. Тот, в смущении встал. Главный редактор, смотря ему глаза, снизу вверх, ввиду своего маленького роста, крепко пожал руку. Клюфт почувствовал, что ладонь, у Петра Ильича - горячая и липкая от пота.
- Ну, что ж, мой мальчик! Мы еще поработаем! Поработаем! - Смирнов похлопал Клюфта по плечу. Достал из кармана носовой платок и сняв очки, протер их.
- Кстати, я вижу - настроение у тебя в корне поменялось. Вижу! А то ночью, мне, всякую чушь тут нес! И помни, ты мне поклялся! Никому больше ничего подобного не говори! Никому! Ладно! Что ты хотел у меня спросить? Клюфт опустил глаза, словно был в чем-то виноват. Павел никогда не любил просить. Особенно за себя. Это было для него настоящей мукой. И, тем не менее, он выдавил:
- Петр Ильич, вы обещали меня отпустить. Я ведь вот как всю ночь работал…
- А! Да! Конечно! Вижу! Вижу! Надо! Но я старый лис - знаю, спать не пойдешь! Тут другое! Шерше ля фам! Черт с тобой - иди! Но завтра! Завтра что б утром был как штык и с тебя статья о прокуроре в Таштыпском районе! Павел выскочил из кабинета редактора и понесся по коридору, словно на спине у него выросли крылья! Ему хотелось взлететь! Шутка ли - у него все получается и он становиться настоящим "матерым мэтром" слова! Выскочив из-за угла, Клюфт, налетел на Пончикову. Грузная тетка несла в руках кучу бумаг и книг. Они посыпались на дощатый пол. Пончикова, взвизгнула, как ужаленная и повалилась на бок. Ее плотная, коричневая юбка, нелепо задралась, оголив толстые ноги, в шерстяных чулках.
- Ой! Ой! Мамочка моя! - причитала эта толстая женщина. Клюфт ползал рядом с ней на коленях, пытаясь собрать рассыпавшиеся книги и бумаги.
- Простите Вера Сергеевна! Простите ради Бога! Я не хотел!
- Ой! Ой! Что ж это такое?! - Пончикова встала на четвереньки и со злобой посмотрела на Павла.
Клюфт собрал в одну охапку ее бумаги и протянул женщине - словно большой торт. Та отмахнулась и опираясь на стенку рукой, с трудом поднялась на ноги.
- Вот, возьмите, возьмите,… - Павел давался со смеха. Он представил, как эта толстая грымза, рухнула на пол и что она при этом испытала. Павел вдруг ощутил невообразимое удовлетворение, перемешанное с чувством отмщения. Пытаясь скрыть улыбку, Клюфт хмыкал носом:
- Вера Сергеевна. Простите, простите!..
- Хам!.. Смотреть надо куда бежишь! - Пончикова опустила глаза в пол. Ее рот раскрылся от удивления. Глаза округлились. Руки затряслись. Клюфт не понял - чем вызвана такая реакция, он, тоже непроизвольно опустив голову, вдруг увидел, что стоит на книге.
- Ты на чем стоишь?!! Ты на что встал?!! - завизжала Вера Сергеевна. Павел нагнулся и поднял желтую, тонкую брошюру, на которую наступил ногой.
- Вот, возьмите, - испуганно протянул женщине Клюфт книжечку.
- Ты на что наступил?! - визжала женщина.