- Я еще раз повторяю - никакие отговорки не помогут! Писать статью о речи товарища Сталина, нашего вождя и учителя - ваш святой долг и обязанность! Понятно! И вы будете делать это как хотите! Хоть ночью! Ночью и пишите! Ночью лучше думается - вы ведь так любите писать по ночам?! И кстати - как говорит сам товарищ Сталин - партийная дисциплина превыше всего! Превыше, товарищ Клюфт! А комсомол - это большевицкая, молодежная смена! Смена товарищ Клюфт! И вы как комсомолец обязаны сделать все, что бы ваша дисциплина была безупречной! Безупречной! И прикрываться статьей нашего вождя - это не по-комсомольски! В общем, ваше отсутствие будет расценено как неуважительное! В общем, в шесть начало! Что бы были оба! - Пончикова развернулась и хлопнув дверь - растворилась, как страшное ведение. Клюфт еще долго молчал. Митрофанов, что-то бубня себе под нос, начал долбить по клавиатуре своей машинки. Металлический скрип, молоточков с буквами, превращался, в противную симфонию - триумфа несправедливости. Клюфт, зажал уши ладонями и сморщив лицо, крикнул:
- Дима, прекрати барабанить! Митрофанов прервался, испуганно взглянул на коллегу.
- Дима, что за бред несла эта баба-яга? Какое собрание? Оно ведь было совсем недавно? Что такое? Что экстренного? Ты же все сплетни знаешь - поведай!
- Хм, в общем-то, ты бы и сам мог догадаться. Сам. Собрание связано с арестом Самойловой.
- А это то, тут причем? Самойлова не была комсомолкой! Она ведь член вэкапэбэ!
- Вот в том то вся и фишка! Как я понял, собрание будет объединенным. Все члены партии и комсомольцы! Будем разбираться - как враг, затесался в наши ряды? Как в дальнейшем этого избежать, ну и как я подозреваю - клеймить позором эту Самойлову!
- Что значит - клеймить позором?! Она ведь еще не осуждена! Мы даже не знаем - в чем ее обвиняют? Как клеймить?! - возмущенно воскликнул Павел.
Но Митрофанов на этот раз отвечать ему не стал. Димка простодушно улыбнулся и, пожав плечами, шмыгнул своим веснушечным носом:
- Паш, да ты не кипятись. Успокойся. Работай вон! Придем на собрание разберемся. Что мы опять из-за этого с тобой ссориться будем? Брось ты Паша! Клюфт подозрительно посмотрел на Димку. Тот, изменился в лице. Простодушная маска, вновь наползла на круглую физиономию. Дурачок и простофиля, виновато улыбнулся, и повернувшись - забарабанил по клавишам. Машинка, повизгивала и как строптивая лошадка скрипела - когда Митрофанов, передергивал в ней, бумагу рукояткой. Павел тяжело вздохнул и отвернулся. В глаза бросились - белые, гладкие листы с крайкомовской, синей печатью и длинной, почти неразборчивой подписью в углу, с входящим номером регистрации. Клюфт положил на них ладонь - пытаясь придавить бумагу со всей силы. Зазвонил телефон. Черный аппарат противно дребезжал, словно сигнал пожарной машины. Клюфт снял трубку.
- Мне нужен товарищ Клюфт, - услышал он такой нежный и желанный голос Верочки Щукиной.
- Алло! Клюфт у телефона! - пытаясь придать тембру своего голоса - деловитость, ответил Павел. Он взглянул на Митрофанова. Тот напрягся, прекратив барабанить. Его явно интересовало - кто звонит коллеге.
- Паша. Это я!
- Да, слушаю вас, вы из горкома партии? Как ваша фамилия? - словно не узнавая Веру, ответил сухо Клюфт. Ему не хотелось, что бы Митрофанов догадался - с кем он разговаривает по служебному телефону.
- Паша, я поняла ты не один. Ладно. Я буду говорить тебе кратко. Паша. Тут такое! В общем, нам надо срочно увидеться! Срочно Паша! Это очень срочно!
- Я понимаю вас товарищ Белкин, - Павел, почему-то назвал выдуманную фамилию. Первое, что ему пришло на ум - звонит бельчонок. Значит, она - будет Белкина. Вера словно догадавшись, ласково ответила:
- Паша. Я поняла. Паша. Нам надо сегодня встретиться! Срочно! В шесть на нашем месте! На углу проспекта Сталина и улицы Кирова!
- Извините, товарищ Белкин, в это время я занят! У нас срочное комсомольское собрание! Давайте завтра?
- Завтра? Нет, Паша, сегодня! Я буду тебе ждать возле твоего дома! Буду ждать, я не уйду, пока не дождусь! Паша! Я тебя люблю, - в трубки послышались всхлипывания. Клюфт понял - Вера плачет. Ему страшно захотелось как-то утешить ее и сказать что-то ласковое! Но Павел взглянул на Димкину спину и его покрасневшие от напряжения уши и понял - Митрофанов ловит каждое слово. Клюфт сдержался. Он лишь сухо ответил:
- Я понял вас товарищ Белкин. Но, на том конце провода, уже звучали короткие гудки. Вера положила трубку. Павел сидел за столом и тупо смотрел на листы. Белая лощеная бумага с мелким текстом мозг не воспринимал. Мысли Клюфта были вне смысла важного документа.
Ожидание чего-то, страшного и мерзкого. Думать о работе не хотелось. Клюфт, одну за другой, курил папиросы. В большой, чугунной пепельнице - собралась целая гора окурков. Она, словно маленький вулкан, зловеще дымила. Павел затягивался, глотая горячий и едкий табачный дым, и сощурив глаза, читал текст. Но вникнуть в его смысл он не мог. А может, даже не хотел. Клюфт поймал себя на мысли, что речь товарища Сталина - какая-то однообразная и в тоже время, витиеватая, и скользкая. Павел со страхом подумал: "Товарищ Сталин может говорить неправду. Может! Он ведь тоже человек! Он ведь такой же, как и все! И ему не чужды человеческие пороки! Ложь. Ненависть и призрение. Предательство. И главное властолюбие! Это загадочное желание человека - обладать властью! Властью над людьми! Над миллионами людей! Миллионами, таких же, как я, Самойлова, Верочка, его друг и коллега - неудачник и завистник Митрофанов! Все они сейчас в его могучей власти! Он один, может решить их судьбу. В одно мгновение! Он один может сделать так, что все окружающие его люди просто исчезнут! Нет! Нет! Это не так!
Товарищ Сталин не может быть таким же, как они все?! Как он сам - Павел! Товарищ Сталин он особый! Он почти Бог! Он не может быть порочным! Он не может быть несправедливым и завистливым - потому как миллионы ждут его и надеются! На него как на Бога! Нет! Стоп! Но Бога нет! Нет! Это говорит и сам товарищ Сталин! Но кто же тогда этот человек в строгом френче с большими усами и хитроватой и немного злой улыбкой? Кто он? Он, который говорит, что нет Бога! Бога нет! А значит и он не вечен! Сам вождь не вечен!" - Павел зажмурил глаза. Встряхнул головой. Такое с ним было впервые. Такое он думал первый раз. Думать и сомневаться! Но он же, не кому, это не говорит! Никто это не узнает. Он же рассуждает сам с собой!
"Нет, так и до дурдома не далеко! Нет! Нет! Надо прекратить! Но почему, почему тогда, тот странный человек ему так говорил?! Тот человек в грязно зеленом плаще назвавшийся загадочным и нереальным именем Иоиль? Его улыбка и сомнения. Он улыбался, он знал - Бог есть! Есть! И он это богослов был этому рад! Он улыбался!" - терзался Павел. Клюфт затушил папиросу. На стол, через край, чугунного блюдца, посыпались окурки. Павел вскочил со стула и схватив листы с речью Сталина заходил по комнате. Страшные сомнения немного отступили. Ровные, почти безупречные, слова мудрого вождя и учителя, успокоили: "Такие свободные и действительно демократические выборы могли возникнуть только на почве торжества социалистических порядков, только на базе того, что у нас социализм не просто строится, а уже вошел в быт, в повседневный быт народа. Лет десять тому назад можно было бы дискутировать о том, можно ли у нас строить социализм или нет. Теперь это уже не дискуссионный вопрос. Теперь это вопрос фактов, вопрос живой жизни, вопрос быта который пронизывает всю жизнь народа!" "Стоп!" - Павел и замер на месте. - "А как же Самойлова? Как же те люди из Ермаковского района? Как же тот прокурор, буржуазный националист из Таштыпского района? Как они? Для них, почему не вошел этот самый социалистический быт?" Павел тяжело вздохнул - эта статья о речи вождя ему дастся нелегко. Слишком много сомнений. Слишком много написано того - чего в реальной жизни нет. "Как же Ольга Петровна? Как она все эти годы писала эти статьи? Неужели не видела - несовпадение написанного с реальностью? Неужели не сомневалась? А может, сомневалась и поплатилась за это? Господи! Господи!" - Павел ужасом осознал, что он внутренне обращается к Богу, которого нет! - "Этот все он! Это Иоиль! Этот богослов! Он виноват в его наступивших сомнениях! Он будто сглазил! Он!" - злился мысленно Павел.
- Ты, что Паша? - раздался голос Митрофанова. Он словно опустил Клюфта, с облаков его мыслей, на землю. Павел хмыкнул носом и отмахнувшись буркнул:
- Да, так. Интересный кусок речи вот для статьи нашел.
- Да? Что за кусок? Прочитай! - радостно попросил Димка. Митрофанов, как нерадивый ученик ерзал на стуле. Клюфт покосился на него и улыбнулся:
- Дим, мне некогда. Некогда читать. Сам потом почитаешь. Всю речь я тебе дам!
- Правда? Ты дашь мне эти документы? Они же секретные!
- Да какие они секретные! Это же речь нашего вождя - товарища Сталина! Просто я за них расписался, а тут не каких секретов! Товарищ Сталин говорит это все для народа! - Павел вытянул руку вверх и указал на потолок. Получилось это торжественно. Митрофанов даже закусил верхнюю губу. Его руки беспокойно сновали по коленкам. Павел чуть не добавил страшную фразу: "И врет для всего народа и вас товарищ Митрофанов". Клюфту так захотелось это сказать. Он даже раскрыл рот. Но промолчал. Павел тяжело вздохнул и вернулся на свое рабочее место. Закурив очередную папиросу, он увидел, что она последняя в пачке. Нужно было идти в табачную лавку. А это одеваться. Лень! Клюфт, попыхивая папиросой, сощурив немного правый глаз, что бы, не попадал дым, продолжил читать речь вождя: "У нас нет капиталистов, нет помещиков, стало быть и нет давления со стороны имущих классов на неимущих. У нас выборы проходят в обстановке сотрудничества рабочих, крестьян, интеллигенции, в обстановке взаимного доверия…" Клюфт вновь задумался. Он положил листы с текстом на стул и закрыл глаза. Страшные мысли вновь ворвались в его сознание: "Доверия. Хм, Доверия. А как же Митрофанов? Как же Пончикова? Как же Смирнов?
Какое там доверие? Кому они доверяют? Самойловой? Нет! Они ее уже считают врагом народа! Уже! Никакого доверия нет! Нет! Нет, товарищ Сталин - нет никакого доверия! Ложь все это ложь! Стоп! Стоп! Чертов богослов! Это он! Он! Я не доверяю самому товарищу Сталину! Ставлю под сомнения его речь! Что со мной? Что? Сталин просто может не знать про это! Ну откуда, вождю знать, что где-то в далеком Красноярске - творится такое. Такие мелкие и гнусные интриги. Такая несправедливость, а может быть и перегиб. Откуда? Он же не Бог? Он не всевидящий! Стоп! Опять про Бога! Опять! Я опять вспоминаю Бога! Его же нет! Почему мне все время хочется сравнить Сталина с Богом? Почему?" Павел откинулся на стуле. Посмотрел на замерзшее окно. На улице уже смеркалось. В кабинете царил полумрак. Клюфт обернулся. Митрофанов читал, какую-то книгу - включив настольную лампу, с зеленым абажуром. Толстая фигура Димки шевелилась в полутьме. Он ерзал по стулу. Павел улыбнулся и потянувшись, тоже включил у себя на столе лампу. Костяная, коричневая, она, как жираф, склонила голову абажура и засветилась, неярким, желтоватым светом.
- Я, в табачную лавку пойду, за папиросами, у меня кончились, - бросил Клюфт Митрофанову вставая со стула.
- Угу, - буркнул тот, не отрываясь от книги.
- А ты, что, заметку уже написал? - попытался привлечь к себе Димкино внимание Павел.
- Да, да. Паша. Не мешай. Я читаю очень важное произведение. Не мешай!
- Что, ты там, можешь, такое важное читать, что, не отрываясь, так глотаешь страницу за страницей?
- Капитал! Маркса! Книгу все времен и народов! - важно и как-то, торжественно, заявил Митрофанов.
- Что?
- Капитал Маркса! Вот, хочу осилить. Да и мне ведь нередко заметки про экономические показатели попадаются. Поэтому хочу быть, так сказать, подкованным! - склонившись над книгой и не глядя, на Клюфта, ответил Димка.
Павел, тяжело вздохнул. Надев полушубок, он пожал плечами. Намотал на шею шарф и натянул шапку. Еще раз, взглянув на Димку - хмыкнул носом и вышел из кабинета. На улице было холодно. Мороз сразу же накинулся на щеки и нос. Пощипывая кожу, он, словно забавлялся с лицом. Павел сощурился. Противная поземка мела по тротуару своей невидимой метлой снег. Фары от редких машин светились сказочно - словно глаза, огромных и страшных животных. До табачной лавки не далеко - всего несколько сот метров. Но Павел шел медленно. Он глубоко вдыхал свежий и холодный воздух. После закуренного и пропахшего табаком кабинета, от этого воздуха, даже немного кружилась голова. И вдруг… На той стороне улицы он увидел его! Это был богослов. Грязно-зеленый, длинный плащ. Немного вытянутая, словно яйцо голова. Шапки нет. Ветер развивает волосы. Высокий силуэт двигался вдоль домов. Клюфт, встал как вкопанный. Несколько секунд он наблюдал за этим человеком. Затем словно очнувшись, Павел побежал сломя голову.
- Иоиль! Богослов! Стой! Подожди! - крикнул Клюфт. Богослов обернулся, но, увидев, что Павел догоняет его, втянул голову в плечи и лишь ускорил шаг.
- Богослов! Иоиль! Стой! Павел бежал изо всех сил. Прохожие невольно оборачивались и смотрели на него. Богослов не останавливался. Он все ускорял шаг. Хотя бежать не решился. Павел настиг его на перекрестке. Клюфт, схватил Иоиля, за полу плаща и тяжело дыша, спросил:
- Ты, что убегаешь? Что не узнаешь? Глубоко посаженные, серые глаза, внимательно смотрели на него. Но в них нет испуга. Не было удивления. Огонек любопытства и только. Гладкая кожа, на щеках бледна, словно богослов болен. Слегка горбатый нос даже не покраснел от мороза. Безупречно выбритый подбородок и щеки словно окрашены мелом. Вид у Иоиля был явно не здоровый.
- Богослов, ты, что, не узнаешь? Ты же у меня ночевал полторы недели назад? Не признал что ли? - Павел тормошил Иоиля за плечо.
Клюфт тяжело дышал. Стремительный спурт утомил. Богослов посмотрел по сторонам и заговорил ровным голосом:
- Сын мой! Если ты примешь слова мои и сохранишь при себе заповеди мои, так, что ухо твое сделаешь внимательным к мудрости и наклонишь сердце твое к размышлению! Если будешь призывать знание и взывать к разуму! Если будешь искать его, как серебра и отыскивать его, как сокровище! То уразумеешь страх Господень и найдешь познание о Боге! Ибо Господь дает мудрость из уст Его - знание и разум! Он сохраняет для праведных - спасение! Он щит, для ходящих непорочно! Клюфт завороженно смотрел на богослова. Он ловил каждое слово. Он хотел его остановить, но не мог. Иоиль видя растерянность Павла, улыбнулся и положив руку ему на плечо, тихо добавил:
- Ты ведь об этом хотел меня спросить? Так ведь? О Боге? Что скажет Бог? Вот он тебе и сказал. Ты сам нашел ответ. И теперь ты уже не будешь сомневаться. Павел сглотнул слюну и выдавил:
- Да, но я не об этом спрашивал, я не об этом…
- Хм, а я видел в твоих глазах, что об этом. Вижу. Тебе трудно.
- Да, но, я не об этом… - Павел тяжело дышал. Он слышал, как стучит в груди, его сердце. Удары отдавались в виски. Губы от волнения высохли. Клюфт облизнулся, но язык был шершавым, как наждачная бумага. Даже глотать трудно. Иоиль еще раз похлопал Павла, пожал плечами и кивнул головой. Он словно соглашался с мыслями Клюфта:
- Ах, да конечно. Ты о несправедливости. Да, как я не догадался. Знай. Не будь лжесвидетелем на ближнего твоего; к чему тебе обманывать устами твоими? Не говори - как он поступил со мной, так и я поступлю с ним, воздам человеку по делам его! Совращающий праведных на путь зла сам упадет в сою яму, а непорочных наследует добро! Так вот! Богослов взял Павла за руку. Клюфт почувствовал, что пальцы у Иоиля холодные, словно лед.
- Кто ходит непорочным, тот будет невредим, а ходящий кривыми путями упадет на одном из них! Помни это! Богослов резко развернулся и пошел. Павел смотрел ему в след. Он хотел кинуться за Иоилем, но что-то ему не позволяло это сделать. Словно, кто-то, неведомый - держал его за плечи, не давая ринуться вслед за высокой фигурой в грязно зеленом плаще. Клюфт провожал ее взглядом, пока силуэт не затерялся, в толпе прохожих и сумраке вечера. Павел несколько минут стоял не двигаясь. Он почувствовал, как горят щеки от мороза. Клюфт сощурился - пытаясь рассмотреть во мгле силуэт богослова. Но тщетно. Махнул рукой и двинулся к табачной лавке. Покупая папиросы, он даже не взглянул на продавщицу. Девушка удивленно рассматривала его лицо. Но Павел боялся поднять глаза. Он не хотел ни на кого смотреть. "Кто ходит непорочным, тот будет невредим, а ходящий кривыми путями упадет на одном из них!" - звучали в голове последние слова Иоиля. "О чем это он? О чем?"
- терзали мысли Павла. Павел попытался закурить папиросу. Но ветер мгновенно задул спичку. Павел достал еще одну, но и ее пламя погибло от напора воздуха. Клюфт развернулся спиной к ветру - пытаясь прикрыть коробок. Но третья спичка тоже потухла.
- Черт! Черт! - Павел выплюнул так и не подкуренную папиросу и зашагал в сторону редакции. Пока он шел, совсем стемнело. Морозный вечер и ветер совсем испортили настроение. Клюфт, вспомнил, что сейчас еще надо будет идти на собрание.
- Вот только этого мне не хватало! - возмутился он вслух. В кабинет он вернулся мрачнее тучи. Митрофанов закончил читать "Капитал" и барабанил текст на машинке. Когда хлопнула дверь - Димка оторвался от работы и радостно воскликнул:
- А знаешь, Паша, я завтра Смирнову статью принесу. Просто вот возьму и принесу. На экономическую тему! Как, внедряются в жизнь, установки партии и как это переплетается с учением Маркса! Клюфт молча разделся. Он не хотел вступать в полемику с другом. Он хотел тишины и покоя. Тем более еще не написано ни строчки в передовицу. А писать надо. Иначе опять предстоит бессонная ночь. Вновь тащить домой машинку не хотелось - ночевать в кабинете тоже. Поэтому Павел, уселся на стул и согревая дыханием озябшие руки, взглянул на текст. Он представил, читая мелкие буквы, как эти слова, говорит Сталин. "Интересно - какой вождь ростом? Выше или ниже богослова? Как он ходит - так же быстро, как Иоиль, или медленно и степенно?" - рассуждал Павел. - "Почему я сравниваю товарища Сталина с этим проходимцем? Бред, нет, этот богослов явно ненормальный! Нет, зря я его не сдал в милицию! Подозрительный и совсем, опасный тип!" - думал Клюфт.
- Паша, что опять случилось? Что с тобой, на тебе же лица нет! - услышал Павел за спиной голос Димки. Руки согрелись. Клюфт достал папиросу и подкурил. Он получил удовольствие, втягивая теплый дым.
- Паша, я тебе говорю, что случилось? Ты опять кого-то встретил? - не унимался Димка.