Поддавшись обаянию этой престижной забавы, Америка вывезла к себе курорт с тем же бережливым пиететом, с каким она всегда обращалась с ценным европейским экспортом вроде средневековых замков. Как часто бывает с колониями, светские ритуалы здесь соблюдаются с большей ревностью, чем в метрополии. Даже если на соседнем пляже дамы загорают без лифчиков, курортников не пускают к ужину без пиджаков.
Редеющие, как целомудрие, американские курорты настолько консервативны, что по ним лучше всего судить о прошлом. Гипсовые нимфы у шипучих источников, величавые ампирные купальни, элегантный завтрак на бегах, казино, закрытое поколением ригористов, кружевные зонтики, онегинская скамья в якобы заброшенном парке, а на постоялом дворе - портреты президентов вперемежку с монархами-современниками: Георг, Наполеон, Александр Павлович.
Всю эту постороннюю Америке роскошь убил, как и все европейское в этой стране, транспорт - на этот раз самолет, превративший сезон в проблему не календаря, а денег. Раньше на курорт ездили летом, теперь - в отпуск.
Впрочем, старинному курорту все равно в Америке не выжить - он здесь мало кому нужен. Европейская знать ездила на воды, чтобы освежить, не снимая перчаток, связь с природой. Американцы, по преимуществу обитатели пригородов, и так живут круглый год на даче. Поэтому сегодня собственно американский курорт - это причудливый сплав природы с культурой. Лучше всего его представляет флоридский Диснейуорлд.
Дерзок замысел Диснейуорлда. Как Петербург, он вырос на болотах. Он - продукт воли человека, который решил построить в одном, отдельно взятом штате земной рай, создать на пустом месте идеальный мир без страха и упрека.
Диснейуорлд целен и самодостаточен. Единственное, в чем он нуждается, так это в туристах. Кроме них, от большого мира ему ничего не нужно. У него все свое - своя география, своя история, свое прошлое, свое будущее и свое настоящее.
Флоридский рай - наивен и заманчив, простодушен и увлекателен. Но главное - Диснейуорлд работает на благо нации. Здесь производится самый ценный продукт Америки - оптимизм.
Изучение Диснейуорлда, как и любой страны, следует начинать с географии. На берегу живописной лагуны выстроились разные страны - Канада, Марокко, Франция, Китай и дюжина других (остро ощущается отсутствие России). Тут вам представляется возможность совершить кругосветное путешествие не за 80 дней, а за 80 минут. Каждая страна представлена аутентичной архитектурой, товаром, едой. Если это Франция, то, конечно, вы найдете Эйфелеву башню. Если Мексика, то официанты носят сомбреро. Если Япония, то границу будут охранять бронзовые самураи. Короче, не спутаешь.
Флоридский глобус несравненно лучше настоящего. Обойдя вокруг света, вы не разочаруетесь в человечестве. Все здесь чистое, ухоженное и радостное. Тут не бывает нищих, больных, голодных. Флоридская заграница - облегченный, как бы адаптированный для пятиклассников мир. Так диснеевская география дает первый урок американского патриотизма. Она наглядно показывает: все, что попадает в Новый Свет, немедленно становится лучше. В первую очередь - Старый Свет.
Естественно, что центром диснеевской географии являются Соединенные Штаты. От других стран-аттракционов диснеевская Америка отличается тем, что не позволяет себе экзотических деталей. Тут на нескольких гектарах представлена чисто ностальгическая мечта. Смотреть здесь в принципе не на что - типичная провинциальная Мэйн-стрит, улица, фонарь, аптека плюс пожарная охрана. Но все это застыло в том идеальном времени, когда не только улицы, но и нравы были чисты.
Со временем у Диснейуорлда такие же сложные отношения, как с пространством. В сущности, он обходится только прошлым и будущим. Настоящему места нет. Утопия может существовать либо в золотом веке, который уже был, либо в том, который еще будет. Поэтому из пасторальной Америки, застывшей где-то между изобретением подтяжек и присоединением Техаса, вы попадаете прямо в ослепительный XXI век.
Научно-фантастический ЭПКОТ-центр с его головоломной, попавшей на все открытки архитектурой, - это торжественный гимн прогрессу. Ведущие американские компании вкладывают огромные деньги в аттракционы, обещающие перенести вас в мир будущего при помощи продукции этих фирм. Но на самом деле здесь рекламируются не конкретные изделия, а сам технический прогресс, который и есть путь к счастью. Все аттракционы построены по одному принципу. Вас сажают в вагончик, в котором вы совершаете недолгое путешествие по страницам человеческой цивилизации. Куклы-автоматы выплывают из темноты и разыгрывают сценки, из которых явствует, что когда-то не было колеса, а потом его изобрели. Затем к колесу приделали моторчик, потом крылья, наконец появляются ракеты, которые привозят вас в светлый храм будущего. Здесь роботы уже наряжены в скафандры. Они живут на космических станциях и в подводных городах. Их окружают компьютеры и лазеры. Невооруженным глазом заметно, что по мере приближения к XXI веку куклы становятся все веселей. Если изобретатель колеса угрюм и задумчив, то пластмассовый человечек в прозрачном скафандре приплясывает от счастья. Каждый может убедиться, что, как ни прекрасно американское сегодня, завтрашний день будет еще лучше. Вообще-то, моему поколению, выросшему на романах Беляева и Ефремова, хорошо знакомы эти веселые и слегка аляповатые краски грядущего.
В трактовке ЭКПОТ-центра прогресс нагляден, прямолинеен и утилитарен. Он является прямым результатом сложения. Чем больше изобретений, тем лучше наша жизнь. Об этом рассказывают и даже поют автоматические куклы, демонстрируя, насколько лучше стал человек с тех пор, как появился электрический утюг.
В основе Диснейуорлда лежит сказка. Если в ЭПКОТ-центре она облечена в наукообразную, "жюль-верновскую" форму, то в главном флоридском парке, "волшебном королевстве", сказка живет в чистом виде, разве что слегка приправлена приключенческим романом. Пираты, феи, гномы, привидения, дикари - весь положенный набор представлен тут теми же куклами-автоматами. Особенно поражает воображение "Заколдованный замок", где сотворенные из воздуха при помощи голографии призраки убедят любого скептика в существовании некротических явлений.
Как и вся Америка, диснеевская сказка выросла из европейских корней. Но есть у нее и своя специфика, которая не бросается в глаза, когда вы смотрите гениальные фильмы самого Уолта Диснея, но заметна в "волшебном королевстве" Диснейуорлда.
Американская сказка, в отличие от своего прототипа, более поучительна, более бесконфликтна, в ней нет той тайной грусти, которая придает обаяние Андерсену. Сказка Диснейуорлда показывает, как быть богатым и здоровым. Сказка Андерсена всегда помнит, что между ней и жизнью лежит пропасть. Этого типично андерсеновского конфликта между поэзией и прозой Диснейуорлд лишен напрочь. Здесь всех убеждают: вы рождены, чтоб сказку сделать былью. И делают это с тем же пылом, что когда-то и в России, но, надо признать, с гораздо большими основаниями.
* Самое интересное во Флориде - космический центр имени Кеннеди, расположенный неподалеку от Диснейуорлда, на мысе Канаверал. Вряд ли место для космодрома выбирали, исходя из этого соседства, но совпадение потрясающее. Центр Кеннеди как бы завершает флоридский туристский набор. Более того, если вспомнить опять Жюля Верна, а в диснеевских краях без него не обойтись, то окажется, что знаменитая пушка, благодаря которой его герои попали на Луну, была установлена как раз там, где сейчас запускают настоящие ракеты. Так тезис о сказке и были находит подтверждение в самой что ни на есть настоящей жизни.
* Самая интересная еда во Флориде - аллигаторы. Их тут несусветное количество. Поэтому в ресторанах наравне с гамбургерами продают жареные хвосты земноводных. На вкус, правда, аллигатор мало чем отличается от курицы.
* Самая экзотическая достопримечательность американского курорта, как всегда, связана с природой. Благодаря роскошному климату во Флориду перебираются на зимовку не только старушки, но и перелетные птицы. Флорида рай и для людей, и для зверей. Лучшее тому подтверждение - очередной развлекательно-познавательный парк "Мир моря". Если начиненный пластмассовыми роботами ЭПКОТ-центр проповедует гармонию человека с цивилизацией, то "Мир моря" задуман как апофеоз межвидовой любви. Это не зоопарк, не аквариум, не цирк, это - райские кущи, где вы можете покормить огромных скатов, поиграть с тюленями и похлопать дельфина по могучей резиновой спине. Вот так, должно быть, жил Адам до тех пор, пока ему не приспичило познать добро и зло.
Письма из Нью-Йорка
Первый город на земле, как сказано в Библии, построил злодей Каин. Добрый Авель ничего такого не делал. Для миллионов пригородных американцев на городе до сих пор лежит каинова печать, и снимать ее, похоже, никто не собирается.
Американцы добровольно поменяли сложную, непредсказуемую городскую жизнь на комфорт пригорода. И все же среди несметных поклонников Авеля попадаются в Америке и сторонники Каина. Один из них сказал: "Я лучше буду фонарным столбом в Нью-Йорке, чем мэром в Чикаго".
От сельского однообразия американскую цивилизацию спасает ее уникальное исключение - единственный в США настоящий город - Нью-Йорк. Как Рим - Римской империи, Нью-Йорк необходим Америке. Тут не работают аналогии ни со Старым Светом, ни с историей. Нью-Йорк - новый для человечества феномен. Он пришел к нам из будущего, а не из прошлого. Поэтому он чужд и Европе, и Америке. Он существует сам по себе в историческом и географическом вакууме.
Лучше всего Нью-Йорк поддается негативным определениям. Он, например, не столица. Столицы существуют для того, чтобы выражать сущность страны. Их имена заменяют собой названия государств. Столица - центр, который в идеале распространяется вплоть до границы. Как тот же Рим, который срастил понятие столицы с понятием империи. Но в Америке нет центра. Здесь жизнь равномерно растеклась по стране и не собирается стекаться обратно. Да и куда обратно? Ведь не в Вашингтон же, этот странный для Нового Света античный слепок. Американцы устроили себе столицу, тогда как европейцы устраивали свои государства вокруг столицы.
При этом Нью-Йорк - несомненно главный город Америки. Главный, но не столичный. Это остров, а не центр страны. Остров - и в буквальном, и в переносном смысле слова. Манхэттен прилепился к континенту с самого краешка, заранее заявляя этим о своей инакости.
Нью-Йорк - частный город. В нем нет даже главной площади, такой, как Красная в Москве или Тяньаньмынь в Пекине. Площадь - орудие государственного строительства. Здесь собирается народ, чтобы ощутить свою сплоченность. Во времена фашизма и в Италии и в Германии архитекторы выкраивали из старинных городов огромные плацы для парадов и шествий. В Нью-Йорке просто нет места для таких церемоний. Разве что Центральный парк, но если там и собираются сотни тысяч ньюйоркцев, то чтобы посмотреть шекспировские пьесы или послушать Паваротти. В самом деле, какое серьезное политическое мероприятие можно провести среди холмов и деревьев Сентрал-парка?
Меня до сих пор не перестает поражать дерзость, с которой Нью-Йорк решился на эту подмену. Вместо того чтобы обзавестись, как все, порядочной площадью, он соорудил гигантскую дыру в городской застройке. Уже адрес Сентрал-парка был выбран с гениальной предусмотрительностью. Когда в середине XIX века автор парка Фредерик Олмстед наметил первые контуры своего знаменитого произведения, между пятидесятыми и сотыми улицами лежали пустоши, за которыми начинались дачные участки Севера. В те времена тоску по более или менее дикой природе большинство горожан могли удовлетворить, выйдя на крыльцо.
Однако уже тогда у ньюйоркцев хватило ума вложить капитал, искусство и усердие в будущее своего города и создать первый в Америке городской парк. Сентрал-парк был задуман и исполнен так удачно, что он до сих пор остался уникальным и неповторимым. Прямоугольник длиной в полсотни кварталов привольно раскинулся посреди тесного, перенаселенного острова, занимая, наверное, самую дорогую в мире землю. В этой щедрости есть особый изыск богатства. Вот так в роскошных отелях оставляют незастроенной всю центральную часть: пустота в тридцать этажей, до самой крыши. Там, где умеют считать деньги, умеют их тратить с шиком.
Сентрал-парк - оазис равенства. Вокруг - дома богачей и знаменитостей: одни швейцары и "роллс-ройсы". Ни у одного миллионера не хватит денег купить столько нью-йоркского простора, сколько есть у последнего бедняка, владеющего всем Центральным парком.
Чтобы убедиться в том, что Манхэттен - часть суши, окруженная водой, надо вернуться к водному транспорту. Когда едешь по Нью-Йорку на машине, можно запросто заехать не то что в другой район - в другой штат. Про метро я уже не говорю - под землей все равно.
Только с палубы - даже если это палуба речного трамвайчика - можно разобраться в нашем географическом положений: то есть убедиться, что манхэттенцы - островитяне. А это уже серьезно.
Остров интереснее материка. На континенте суша уходит в бесконечность, на острове она всегда кончается пляжем. Отгороженные от большой земли острова предполагают большую самостоятельность и, так сказать, сюжетную завершенность. От того-то здесь сильнее ощущается вкус к приключениям, чем и пользовались классики авантюрного жанра: "Таинственный остров" Жюля Верна, "Остров сокровищ" Стивенсона, "Остров доктора Моро" Уэллса. К тому же острова - идеальное место для социальных экспериментов. Начиная с Атлантиды Платона, почти все утопии размещались на островах. К этой традиции имеет прямое отношение и концепция "одной, отдельно взятой страны". Тем более, когда эта самая страна оказалась в "кольце врагов", заменивших водные просторы.
Манхэттен разделяет с другими островами все преимущества и недостатки своего положения. Карта Манхэттена пестрит чудесами, как те самые роскошные схемы, которые прикладывались к старинным приключенческим романам: Гринвич-Виллидж, Сохо, Уолл-стрит, Гарлем, Сентрал-парк… Все это есть только здесь, только на этом острове. В биологии такая уникальность называется эндемикой: бескрылая птица киви, тасманский волк, бульдог, харакири. Для того чтобы такие феномены природы и общества возникли и сохранились, нужны как раз островные условия.
Вот и в Манхэттене множество эндемичных явлений: от Эмпайр-стейт-билдинг до газовых рожков времен сестры Керри, от статуи Свободы - манхэттенского форпоста в океане - до лесистых северных парков, от загадочного имени, которое никто не может толком расшифровать, до манхэттенского уюта, смешанного с экзотикой в причудливой, но верной пропорции. Но главное здесь - чувство превосходства: в плохом и хорошем, в великом и смешном, в благодетели и пороках.
Манхэттен - остров приключений, в том числе и смертельно опасных. Но те, кто делит свою робинзонаду с полутора миллионами манхэттенцев, верят, что все кончится хорошо. Ведь авантюрный жанр знает только счастливый финал - неизбежный хэппи-энд.
В Нью-Йорке, как в старину, улицы олицетворяют определенные ремесла. Так, 47-я стрит - Бриллиантовая улица. Здесь сосредоточены ювелирные магазины. Уолл-стрит - улица менял, они же банкиры. Мэдисон-авеню - рекламные агентства. Мотт-стрит - китайские рестораны. Малберри - итальянские кафе. Баури оккупировали бездомные. 42-я была отдана на откуп пороку.
В этом списке Бродвей, конечно же, ассоциируется с театрами. Но это только для неопытных приезжих, которые в своей родной Оклахоме мечтают о бродвейских мюзиклах. Сами ньюйоркцы знают, что Бродвею удалось вывернуться из-под ярма узкой специализации, чтобы растянуться в самую длинную улицу города: от Атлантического океана чуть ли не до Канады.
Бродвей - гениальная диагональ. В геометрической сетке стрит и авеню он один прихотлив и капризен. Бродвей вобрал в себя разнообразие Нью-Йорка. Только тот, кто пройдет по нему двадцать манхэттенских километров, может считать, что действительно познакомился с городом.
Такое путешествие - лучший урок нью-йоркской географии и истории. От самых древних, помнящих еще голландских первопоселенцев кварталов даунтауна, Бродвей ведет прохожего сквозь буйные артистические кварталы Сохо и Гринвич-Виллиджа. Где-то на уровне 20-х улиц вы попадаете в экзотическое царство индийских магазинов, где торгуют шелками и пряностями. Бродвей пересекает район мод, бастион ньюйоркских фасонов. С 42-й он берет себе пышный псевдоним - "Великий белый путь". Тут, в гуще театров и варьете, Бродвей прославил себя электрической вакханалией рекламы.
Ну а потом Бродвей становится бульваром, чтобы пересечь спокойные респектабельные районы. Тут путешественник встречается с двумя достопримечательностями, равно близкими нью-йоркскому сердцу: оперным театром Линкольн-центр и самым богатым в мире гастрономом - "Забар".
На уровне сотых стрит Бродвей становится интеллектуалом - здесь, в окрестностях Колумбийского университета, расположены бесконечные книжные развалы.
А потом идет Гарлем, который одни называют негритянским гетто, а другие - черной столицей Америки.
На 155-й Бродвей ненадолго выныривает из сомнительного окружения, чтобы привезти туриста в Американскую академию изящных искусств, среди членов которой мы можем найти Евтушенко.
По мере продвижения к Северу Бродвей теряет всякие эпитеты, превращаясь в заурядную, тихую, неширокую улицу. Так он незаметно и заканчивает свое манхэттенское существование возле пня того дерева, под сенью которого голландский негоциант Питер Минуит купил у индейцев самый известный в мире остров Манхэттен. Кстати, историки теперь говорят, что индейцы надули белого купца, продав ему чужой товар - вроде бы сами они попали сюда случайно.
Но к Бродвею это уже не имеет отношения. Хотя и эта древняя история не спроста - такой фарс подходит к нраву улицы. Такой уж характер у Бродвея - хитрый и тщеславный, изворотливый и саркастический. Поэтому не стоит доверять его ложному смирению: в каком бы районе Манхэттена вы ни вступили на эту улицу, вы ощутите под ногами общую вибрацию Нью-Йорка. Что и неудивительно - ведь это главный нерв нашего города.
Американцы не любят городов. И их можно понять. Для многих американцев город - опасное, нездоровое место, да, пожалуй, и ненужное. Поэтому в Америке и нет городов в европейском смысле. Какой-нибудь Мэйплвуд или Спрингфилд - всего лишь почтовый адрес. Это место, где живут люди, где все устроено для удобства, но не более того. В этом самом Спрингфилде можно найти покой, душевное равновесие, особую поэзию, даже буколическую романтику. Нет тут только города. Город - штучный товар. Он невозможен без индивидуальности. Город возникает только тогда, когда он создает неповторимую атмосферу. Город - как живое существо, он ограничен, всеобъемлющ, непредсказуем. Его черты нельзя перечислить, его нельзя свести к формуле. Нельзя свести город к достопримечательностям. Эйфелева башня - еще не Париж. Любой настоящий город - исключителен, уникален.
Такой город в Америке один - Нью-Йорк. Только он и поддерживает динамическое равновесие между городской и пригородной культурой. Нью-Йорк можно любить и ненавидеть, его можно презирать, бояться, воспевать. Но никому еще не удавалось его игнорировать.
Тайна Нью-Йорка очевидна и неуловима. Исходив его улицы, написав о Нью-Йорке сотни страниц, я так и не понял собственного отношения к этому городу, который уже давно называю своим.