Сайид Шаир как равный был принят в мире "деловых людей" и открыл кафе, которое быстро приобрело известность благодаря своей "изысканности", дешевым винам и музыканту, услаждавшему игрой на арголе слух пьяниц и наркоманов. Сайид управлял своим "делом" с суровой властностью настоящего хозяина и с приветливой улыбкой опытного приказчика. Он носил европейский костюм, подчеркивая тем самым, что в отличие от других владельцев кофеен - выходцев из простонародья - он человек совсем иной породы. Когда началась вторая мировая война, его доходы необычайно возросли. Но тогда же его покинула сожительница. В те дни многие смазливые проститутки перебрались в ночные клубы, где развлекались английские солдаты. В старом квартале остались лишь безнадежно затасканные и потерявшие всякую привлекательность. Квартал пришел в упадок, приличные клиенты его больше не посещали. В ту пору мы видели Сайида Шаира лишь изредка. Один раз это было, когда мы все собрались на похоронах Шаарауи Фаххама. В углу поминального шатра встретились Гаафар Халиль, Халиль Заки, Реда Хаммада, доктор Сурур Абд аль-Баки, Ид Мансур и Сайид Шаир. Встретились в связи со смертью друга люди в расцвете сил - всем нам было от тридцати до тридцати пяти лет. Каждый уже занимал свое место в жизни: учитель, чиновник, адвокат, врач, маклер, содержатель кафе, торговец наркотиками. Скорбя о потерянном друге, мы говорили, что не забудем его, что был он веселым малым и умер с улыбкой, что всю жизнь мечтал о том, чему так и не суждено было сбыться.
Сайид Шаир упрекнул нас за то, что мы перестали заходить к нему. Мы оправдывались, говоря, что старый квартал стал не очень-то подходящим местом для визитов.
- Забыли, откуда вы родом… - осуждающе процедил он сквозь зубы. И, печально вздохнув, добавил: - Шаарауи, да упокоит аллах его душу, был единственным, кто частенько ко мне наведывался.
Через несколько лет после окончания войны вышел официальный указ, запрещавший проституцию, и Сайиду Шаиру пришлось свернуть "дело". Ему в то время было лет сорок. Он обладал уже капиталом в несколько тысяч фунтов и богатейшим опытом в делах сомнительного свойства. Мы собрались как-то в кафе "Аль-Фишауи".
- Почему бы тебе не воспользоваться этой прекрасной возможностью начать новую жизнь?! - сказал Сайиду Реда Хаммада.
- Терпеть не могу проповедей! - расхохотался Сайид.
Он решил выждать какое-то время. Поселился в подозрительной гостинице на улице Моски, много пил, курил гашиш, развлекался с девицами, играл в карты, одним словом, жил так, словно ему ни до чего не было дела. Все важнейшие события - палестинская война, пожар в Каире, июльская революция - прошли мимо него. Когда ему исполнилось пятьдесят, он женился на сорокалетней торговке наркотиками, муж которой умер в тюрьме. Несмотря на строгие меры, принятые революционным правительством для пресечения торговли наркотиками, он продолжал заниматься ею, нимало не тревожась о последствиях. Построил себе большой дом в Даррасе, неподалеку от подножия горы Мукаттам, разбил сад на целый феддан, посадил в нем пальмы, виноград, гуаву, лимоны, хенну и жасмин. Комнаты обставил в восточном стиле, а на крыше поместил клетки с курами, гусями и кроликами.
Мы снова собрались все вместе, теперь уже на похоронах жены Реды Хаммады. Около полуночи я и Сайид возвращались домой, и по дороге у нас произошел такой разговор.
- Разве ты недостаточно богат, чтоб бросить торговать наркотиками? - спросил я его.
- Зарабатываю я много, но трачу еще больше.
- А под суд попасть не боишься?
Похлопывая меня по плечу, Сайид ответил:
- Плевал я на суд! - И с неожиданной грустью продолжал: - Помнишь мою давнишнюю любовницу, которая бросила меня во время войны? Я узнал, что она родила от меня сына, но не могу найти их следов!
- Тебе хочется иметь сына?
Не ответив, он сказал с усмешкой:
- Я доволен своей женой, и другой мне не нужно. - И, смеясь, добавил: - Для меня взять вторую жену - все равно что совершить самоубийство. - Потом, вздохнув, проговорил: - Все это ерунда по сравнению с горем нашего друга Реды.
- Да, он лучше нас всех, а ему столько пришлось выстрадать… - согласился я.
- Не то что этому негодяю Халилю Заки! - со злобой сказал Сайид.
- Разве можно их сравнивать - они такие разные…
- Вот кто мерзавец, так мерзавец. А я что? Подумаешь, торгую наркотиками!
- Боюсь, вдруг попадешься.
- Ну и что?! Вон Реда безгрешен, а страдает.
Он настойчиво приглашал меня к себе в гости. Однако прошло несколько лет, прежде чем я снова увидел его. Не забуду, как он подошел ко мне в кафе "Аль-Фишауи" через неделю после поражения 5 июня. Я сидел в угрюмом одиночестве. Сайид поздоровался и сел возле меня.
- Как ты думаешь, оккупация Синая помешает провозу контрабанды через него? - спросил он.
Я остолбенел: в каком мире живет этот человек?!
Он понял свою оплошность и замолчал. Сидел и молча курил наргиле.
- Ты, как всегда, занят политикой. А по-моему, от нее только голова болит, - пробормотал он.
- Видно, ты не знаешь, что случилось? - спросил я сквозь зубы.
- Как же, наслышались о чудесах! - ответил он, скрывая насмешку.
Два года спустя я столкнулся с ним в кабинете Ида Мансура. Сайид сильно изменился - отекшее лицо, выпирающий живот. Один вид его говорил о том, что он серьезно болен.
- Как дела? - спросил я.
- Прекрасно, как видишь.
- Ты здорово изменился.
- Один аллах не меняется!
- Наконец-то вспомнил аллаха, - рассмеялся Ид Мансур.
- Ты не советовался с врачом? - спросил я.
- А ты веришь врачам? - ответил вопросом на вопрос Сайид. И с гордостью заявил: - Ни разу в жизни не был у врача и никогда не пил лекарств!
А когда он ушел, Ид Мансур с усмешкой сказал:
- Похоже, скоро мы опять соберемся на похоронах!
Шарара ан-Наххаль
С Шарарой я познакомился, когда поступил на службу в министерство. Он работал там телефонистом. Этот двадцатилетний юноша, совсем недавно получивший свидетельство об окончании начальной школы, привлекал к себе внимание красивым лицом, стройной фигурой и застенчивостью. Я слышал, как наш рассыльный, дядюшка Сакр, поддразнивал его:
- Сними костюм да надень платье - и я в двадцать четыре часа сыщу тебе жениха.
Именно в то время у нас освободилось место - умер чиновник седьмого класса, и те, кто числился по восьмому, загорелись надеждой заполучить вакансию. Никакого закона, определявшего порядок продвижения по службе, не существовало, а университетский диплом был проклятием для его обладателей, ибо он вызывал зубовный скрежет у начальников, когда-то окончивших лишь начальную школу. Чиновники восьмого класса кинулись искать протекции у влиятельных знакомых, титулованных особ и членов парламента. Заместителя министра засыпали рекомендательными письмами. В этой ожесточенной схватке за место я нашел себе покровителя в лице моего старого приятеля Абдо аль-Басьюни, который был тогда депутатом парламента. Однако через несколько дней в коридоре, возле секретариата, меня остановил устаз Тантауи Исмаил.
- Ты знаешь, кто получил седьмой класс? - мрачно спросил он.
- Нет, - ответил я с трепещущим сердцем.
- Спеши поздравить Шарару ан-Наххаля.
- Шарару ан-Наххаля?! Телефониста?!
- Вот именно.
- Но у него ведь только начальное образование. И он даже не числится чиновником!
Устаз возвел очи горе и глубоко вздохнул:
- Аллах свидетель, в Египте еще не перевелись люди, верящие в здравый смысл!
И двинулся дальше по коридору. Я же бросился в секретариат и там убедился, что это назначение стало главным событием дня.
- Вы слышали, телефонисту дали седьмой класс?
- Кто сказал, что он телефонист? Он назначен на должность в секретариате заместителя министра.
- Самого заместителя министра?
- Самого заместителя министра!
- Как же это случилось? - спросил я.
- О вы, кои веруете, не спрашивайте… - прошептал мне на ухо устаз Аббас Фавзи.
А дядюшка Сакр, когда принес мне кофе, наставительно сказал:
- Не удивляйтесь. Вы здесь человек новый, поэтому не все вам понятно. Дело в том, что сперва было решено повысить другого чиновника, но Шарара попросил аудиенции у господина заместителя министра. В секретариате его даже слушать не стали, а он дождался в коридоре и, когда заместитель вышел, бросился к нему, разыграв сцену, что твоя Фатима Рушди. Сказал, что у него на руках большая семья и ему неоткуда ждать милости, кроме как от аллаха и от их превосходительства. Заместитель-то поначалу едва взглянул на него и был очень недоволен, что его потревожили. Потом глянул во второй раз, уже куда внимательнее, а после и глаз оторвать не мог!
Гаденько ухмыльнувшись, рассыльный замолчал. Я все еще не мог поверить ему.
- На что ты намекаешь? - переспросил я.
Отходя от моего стола, дядюшка Сакр с усмешкой прошептал:
- В любви бывают и не такие диковинки!
Шарара ан-Наххаль был официально переведен в секретариат заместителя министра и стал работать в его архиве. И одеваться начал сообразно полученной должности: новый с иголочки костюм вместо прежнего, протертого до дыр, на ногах не резиновые сандалии, а черные туфли, на шее шелковый галстук - видимо, дареный, в верхнем кармашке пиджака цветной платочек. При встрече он здоровался теперь со мной как с равным - не то что раньше, когда был просто техническим служащим, не выше какого-нибудь рассыльного. Видно, он знал о разговорах вокруг его назначения, но не обращал на них внимания - либо они его не смущали, либо считал, что достигнутое им положение заставит злопыхателей умолкнуть. Не прошло и двух лет, как Шарара был назначен личным секретарем заместителя министра и получил чин шестого класса. Не стоит и говорить, что эта новость взбудоражила все министерство.
- Вот увидишь, скоро он станет большим начальником, - сказал мне устаз Аббас Фавзи.
И правда, скоро в министерстве стало известно, что Шарара - главное лицо в секретариате заместителя министра, главнее самого начальника секретариата. Просители, будь то министерские чиновники или люди со стороны, шли к нему, словно в Каабу. Его засыпали подарками. Каждый, кого он удостоил улыбкой или кивком при встрече, полагал, что сподобился великой милости.
Случилось так, что нашим министром стал чрезвычайно влиятельный, с обширными родственными связями человек. Несмотря на то что министр и его заместитель принадлежали к одной партии, между ними возник острый конфликт. А некий высокопоставленный чиновник, выжидавший случая отомстить заместителю за какую-то давнюю обиду, ухитрился еще больше подогреть страсти. Однажды он в игривом тоне рассказал министру о "смазливом" секретаре заместителя и прислал этого секретаря к министру с бумагами на подпись. Говорили, что министр с первого взгляда убедился в отменных деловых качествах секретаря, а тот в свою очередь преисполнился к министру горячей благодарностью. Заместителю сообщили о намерении министра перевести Шарару ан-Наххаля в свой секретариат. Заместитель вскипел от злости и заявил, что без Шарары обойтись не может. Но куда страшнее был гнев министра, который тут же издал приказ о переводе Шарары, и заместителю ничего не оставалось, как подчиниться. Он заперся у себя дома и несколько дней не показывался в министерстве. Говорили, будто лидер партии сделал обоим внушение и предупредил их о том, что эта скандальная история может попасть на страницы вафдистской прессы. Заместителю пришлось смириться и вернуться к работе.
А возвышение Шарары ан-Наххаля между тем продолжалось. Он был произведен в чиновники пятого класса и обнадежен насчет четвертого. Перед ним открывалось блестящее будущее. Но, прокладывая себе путь наверх, Шарара полагался не только на свою красоту. Вернее сказать, красота была не единственным его оружием. Он обладал умом, энергией и еще многими качествами, необходимыми для успеха. Он прилежно работал и одновременно учился. Получил, не без содействия своего покровителя, аттестат о среднем образовании, диплом бакалавра и, наконец, степень лиценциата права.
Вот как полусерьезно-полунасмешливо комментировал усердие Шарары Аббас Фавзи:
- Он не то что другие, ему подобные. У тех не было за душой ничего, кроме красоты, а красота - товар, который быстро портится. К тому возрасту, когда им давали отставку, они успевали в лучшем случае добраться до третьего или четвертого класса. А наш друг метит выше!
Шарара считался одним из способнейших чиновников в министерстве. Он был старателен, расторопен, хорошо знал делопроизводство. Вместе с тем он был известен своим безграничным честолюбием и эгоизмом. С подчиненными из числа бывших коллег обращался высокомерно, строго взыскивал со всякого за промахи и ошибки. Ему доставляло особое удовольствие унижать, оскорблять их. Когда правительство ушло в отставку, он был чиновником третьего класса и возглавлял секретариат министра.
К власти пришла партия "Вафд". Заместитель министра был уволен на пенсию, так и не успев отомстить бывшему любимцу. Как только был назначен новый министр, к нему кинулись завистники Шарары и обвинили начальника секретариата в принадлежности к оппозиционной партии и в моральном разложении. Шарара отчаянно защищался. Он утверждал, что является всего-навсего чиновником, преданным работе и своему начальству. Было, однако, решено перевести его на должность старшего архивариуса, что отбрасывало его далеко назад и преграждало путь к осуществлению честолюбивых замыслов. Тем не менее Шарара принялся добросовестно изучать постановку архивного дела, реорганизовал его и, что называется, вдохнул в него жизнь. Потом пригласил министра побывать в архиве, и министр пришел в восторг от усердия архивариуса. В один прекрасный день Шарара опубликовал в газете "Аль-Мукаттам" статью под заголовком "Вафдистский министр благодарит противника "Вафда" за работу". В ней Шарара превозносил непредубежденность министра, для которого самое главное - интересы дела, и рассказывал о том, как министр похвалил его и тем самым поощрил работать еще лучше. Статья заканчивалась словами: "При таком отношении к человеку возникает непреоборимое желание всей душой стать на сторону "Вафда"".
Устаз Аббас Фавзи рассказывал мне, что он находился в кабинете министра, когда тот вызвал к себе Шарару ан-Наххаля, чтобы поблагодарить его.
- Откуда у вас такой великолепный слог? - спросил он.
- Ваше превосходительство, я вырабатывал слог, заучивая наизусть речи незабвенного Саада Заглула! - не растерявшись, ответил Шарара.
Шарару ан-Наххаля назначили начальником отдела кадров, а незадолго до отставки вафдистского правительства повысили в чине до второго класса. Но вот правительство ушло в отставку, и недруги Шарары возликовали. "Попался красавчик, - говорили они. - Теперь, глядишь, прежний министр вернется, а с ним и его заместитель. Что, спрашивается, будет делать тогда Шарара ан-Наххаль?" Мы готовились быть свидетелями его падения. Каково же было наше изумление, когда вместо этого мы оказались очевидцами присвоения ему первого класса и назначения директором департамента!
- Как прикажете понимать это?! - удивлялись одни.
- Что творится в мире?! - возмущались другие.
Постепенно подоплека событий прояснилась. Оказывается, в период пребывания "Вафда" у власти Шарара продолжал навещать прежнего министра. В тайне от всех он оказывал ему услуги и, более того, добился примирения между министром и его заместителем, уволенным на пенсию. Поэтому, когда они оба вновь водворились в министерстве, у Шарары были все основания воскликнуть:
- Вот и вернулись наши славные денечки!
Поговаривали, однако, что он стал давать частные уроки сыну прежнего, вафдистского, министра, студенту юридического факультета. Но вскоре тонкое чутье Шарары подсказало ему, что дворцовые круги начинают одерживать верх и что истинно дальновидный человек сумеет извлечь из этого немалую выгоду. Тогда-то он и написал свою единственную книгу "Творцы нового Египта", в которой излагалась история правления Мухаммеда Али, Исмаила и Фуада. Книгу он посвятил королевской семье. Благодарственное письмо автору от королевского дивана было опубликовано во всех газетах. Своему другу и сопернику Адли аль-Муаззину Шарара сказал:
- Теперь я под защитой дворца, и ни одна партия не сможет причинить мне вреда.
Накануне второй мировой войны он женился на девушке из почтенной семьи. Его дети - сын и дочь - были, как и отец, на диво красивы. Дочь впоследствии вышла замуж за его секретаря. Сын служил офицером в армии. После окончания войны накануне очередных выборов в парламент Шарара ан-Наххаль пригласил как-то меня к себе в кабинет. Он был весьма любезен и даже разрешил мне присесть на стул перед его письменным столом.
- Результаты выборов, - сказал он, - будут иметь огромное значение. Если победят вафдисты, они проведут радикальные реформы. - Я смотрел на него вопросительно. - У меня родилась мысль включить вас в списки кандидатов в председатели избирательных комиссий… - продолжал он. Я улыбнулся. Шарара добавил: - В избирательном округе вы найдете человека из нашей партии…
- Из какой партии? - задал я коварный вопрос.
Он расхохотался так, что его розовое лицо налилось кровью, и ловко ушел от прямого ответа:
- Неважно, к какой партии принадлежать. Главное - хранить верность королю!
- У меня нет опыта в такого рода делах, - проговорил я уклончиво.
- Смотрите сквозь пальцы на то, что будет делать наш представитель. Большего от вас не потребуется. - Я мрачно молчал, и он, внимательно поглядев на меня, с сожалением произнес: - Я подумал о вашей кандидатуре, поскольку вы казались мне достойным человеком, но не стану вас утруждать…
Поднялся с места, протянул мне руку, и я покинул кабинет.
На выборах в десяти из сорока четырех избирательных округов победили вафдисты, победили, несмотря на то что, как обычно, были пущены в ход все средства давления, запугивания и фальсификации. Я радовался тому, что избежал участия в этих преступных махинациях.