Глава 49
– Егор Иванович, я к вам с новостями, – Березин остановился рядом со спинкой кровати, на которой лежал Беркутов.
– Что – то не очень, да? С Галиной? Говорите, как есть.
– А я и не собирался ничего приукрашивать. Почему вы подумали, что речь о ней?
– Владимир Сергеевич, я же следователь. Во – первых, со мной все в порядке. Значит не обо мне толк. Галина после того, как вы ее позвали, так и не вернулась ко мне. Ее нет уже часа два. Значит, что – то случилось. Маловероятно, что с ней, скорее с Мариной. Так?
Березин невесело улыбнулся.
– Все так. Марину сейчас привезли к нам, в гинекологию.
– Есть опасность потерять ребенка?
– К сожалению, ей уже сделали операцию. Срок небольшой, но большая потеря крови. Сейчас все в порядке. Просто Галина просила зайти к вам. Она у Марины.
В дверь постучали.
– Это ваш друг, Кузьмин. Вот он вам и доложит подробности.
Березин открыл дверь, попустил Кузьмина и вышел.
– Ничего так выглядишь, бледновато только, но вполне живенько.
– Добрый ты, Саня, спасу нет.
– Твои тебе привет передали, вечером Молчанов заскочит. Он Егорку из садика пораньше заберет, чтобы показать ему раненого героя.
Беркутов откровенно обрадовался: он уже соскучился по своему тезке, к тому же чувствовал себя виноватым: вчера был его день рождения, а он даже подарок не купил.
– Слушай, Саня. Яви божескую милость, купи Егорке машинку. Джип, управляемый. Я обещал, а тут вот…
– Ладно, побуду еще добрым. Сейчас у тебя посижу, отчитаюсь и – в магазин. Потом занесу сюда. Небось, сегодня хочешь вручить, угадал?
– Спасибо, Саня. А теперь рассказывай.
– Начну с твоей Галины. Поймали мы этого урода, что девушек жизни лишал.
– Ничего не понимаю. Причем здесь она?
– Слушай, не перебивай.
Пока Кузьмин, особо не выбирая выражений, без конца чихвостя "этого урода", описывал то, что произошло у Головановых в квартире, Беркутову не раз становилось как – то липко холодно. Он никогда не страдал отсутствием воображения, поэтому все события переживал, будто бы был их участником. "Бедная девочка, что за напасть такая!" – от жалости к Маринке у него першило в горле. "Я еще тут разлегся не ко времени! А Галке хоть разорвись!" – он уже настолько не отделял себя от этой семьи, что их проблемы задевали его, пожалуй, сильнее собственных.
– Вот такие бедовые у тебя будут родственники. Надеюсь, с Галиной ты все выяснил?
– Ты это о чем, Саня? – Беркутов и сам уже догадался, что Кузьмин имеет в виду.
– Я о тебе и о ней.
– Все отлично, Саня, все просто отлично. Знаешь, о чем я хотел тебе сказать? Я, кажется, знаю, кто меня достает. Но, это невероятно!
– Похоже, это твоя бывшая жена, да, Егор?
– Но как она могла на это решиться? Я голову себе сломал, но не пойму, зачем ей это? И потом, ладно бы сразу после развода, можно было бы подумать, что переживает, что бросил! Так ведь полгода прошло! Развелись мы в феврале, сейчас август. С чего бы вдруг? И как раз тогда, когда я встретил Галину.
– Вот ты и ответил на свой вопрос! Она увидела тебя с Галиной, проснулась запоздалая ревность, ну и пошла в разнос.
– Не могла она нас нигде видеть, Саня. Мы вместе были только один раз, когда я привез ее с дачи в больницу к Маришке. Но я даже из машины не вышел, а она, кстати, тогда даже спасибо мне не сказала, я даже обозлился. "Вместе" мы только тут, в палате. Нет, Саня. Не катит такое объяснение. Да и не выходит она почти из дома, я же позваниваю теще, она пару раз обмолвилась, что Лерка намертво к телевизору приклеилась, смотрит все подряд, даже "В мире животных". Ее на такие "подвиги" не сдвинешь. И все же, кроме нее некому. То, что это женщина, я не сомневаюсь. Но вот Лерка ли?
– А ты позвони теще, порасспрашивай. Глядишь, что прояснится.
– Возможно. Не хотелось бы беспокоить, она ведь сразу почувствует, что я не просто так интересуюсь ее дочерью.
– Может подумать, что ты вернуться хочешь.
– Нет, ты что! Она слишком умна для этого. Знаешь, как она переживала, что Лерка такой распустехой стала! Понимала, что и сама она виновата, да и папенька Леркин свою руку к "воспитанию" приложил, но доченьку – то уже не переделать! У меня иногда возникает бредовая мысль, что Романов назло мне дочь избаловал, чтобы мне по жизни мало не показалось.
– Ну, ты загнул!
– Нет, точно! Как еще можно объяснить его безмерную "любовь" к дочери. Они вдвоем Валентину Прокофьевну просто заездили. Романов – то меня ведь на дух не переносит. Если бы не теща, у нас без конца бы битвы были. Она умела – таки его утихомирить.
– Егор, а может это он тебя?
– Нет, Саня, не его методы. В морду дать или пристрелить сразу – это бы я поверил, кстати он бы не промазал, уверяю тебя! Стоп! А ведь в доме есть пистолет, как же я не подумал! Его, Романова, наградной! И лежит в ящике письменного стола. Лерка вполне могла его взять.
– Ты как хочешь, но ждать, пока она еще что – нибудь придумает, это – глупо.
– Но доказательств – то никаких!
– Обувка.
– Ага, сорокового размера! У Лерки нога маленькая, тридцать шесть, по – моему.
– А у него?
– А у него как раз сорок, кажется.
– Ну!
– Что "ну"? Ты что, придешь к нему с кроссовкой и спросишь: "Не вы ли Золушку изображали, туфельку потеряли, товарищ генерал?" В лучшем случае – полетишь с лестницы, в худшем – лишишься звания и работы.
– Не перегибай. Звони теще.
– Ладно, попозже.
– Не нуди, говорю, звони сейчас!
Беркутов, недовольно покосившись на Кузьмина, потянулся к трубке.
– Никто не отвечает, – сказал он, услышав длинные гудки.
Глава 50
Он не был спокоен. Вернее, он был обеспокоен не на шутку. Она всегда заходила к нему сразу после обхода. То, что она в госпитале, он знал: она проходила по коридору что – то объясняя студентам, так что ее голос он слышал! Дважды ему ставили систему, массажист своими огромными лапищами мял его бесчувственные ноги, санитар, с трудом переложив его на каталку, сменил постельное белье. Его не забыли, но только она так и не зашла. Дубенко злился. "Обещала помочь, а сама бросила. Или другие, более для нее важные пациенты, появились?" – вдруг взревновал он. От этой мысли ему стало физически плохо. В голове как – будто что – то стукнуло, и он почувствовал, как на лбу выступил пот.
– Санитар! – крикнул он в удаляющуюся спину. Сделав свою работу, молоденький солдатик постарался поскорее смыться из палаты: этот больной вызывал у него стойкое чувство страха потому, что часто орал просто так, без повода. Парню казалось, что если бы тот мог двигаться, то он давно бы уже получил от этого мента по зубам. Он остановился и повернулся к кровати.
– Позови врача.
– Антонину Игнатьевну?
– Игнатьевну? Ну да, кого ж еще! – Дубенко подумал, что до сих пор не знал отчества Антонины. Она, наверное, представлялась когда – то, но он не запомнил. Когда он пришел на прием во второй раз, он и ее – то саму вспомнил с трудом, а уж отчество!
Санитар вышел. Прошло еще полчаса. Хорошо, что на стене, напротив кровати, висели круглые часы, а под ними стояла тумбочка с телевизором. Правда, чтобы включить его, ему нужно каждый раз звать все того же санитара. Проклятая немощь! Неужели, если бы он послушался ее раньше и продолжил лечение, то был бы уже здоров? А если бы на операцию согласился? Впервые Дубенко засомневался в собственной непогрешимости. Ему никогда не хватало времени. Он жил быстро. Разруливая чужие проблемы, свои решал походя. И вот теперь у него этого времени завались! Как – будто там, наверху кто – то своей волей остановил его, чтобы он только и мог, что шевелить мозгами. За эти дни он и так "перелопатил" всю свою жизнь. Копался в ней, разговаривая и споря сам с собой, а легче не становилось. Наоборот, два Ивана уже почти поубивали друг друга в этих спорах. Ладно, признал он правоту этой докторши, согласился ей подчиняться. А как быть с той болью, которая не дает забыть, кто он?! Да и кто он? В детстве, в детском доме – вечно огрызающийся щенок. Позже – жесткий волк – одиночка. Себя защитить он мог, ради другого – пальцем не пошевелит. Как "воспитывали" малышню, так все и осталось. Ни разу, даже вспоминая свой первый "круг", он не встал на защиту слабых. Хотя сам старался особо никого не наказывать. Как он мог себя назвать, когда начал собирать информацию обо всех, кого знал лично и не знал? Поначалу не собирался ничего использовать, просто нравилось владеть чужими тайнами. Однажды попросили его помочь надавить на человека, даже не попросили, так, намекнули, а он целую схему придумал, как чинушу достать. И получилось! Конверт взял, деньги по тем временам в нем были просто баснословные. Прожрал все по кабакам, девку купил самую дорогую, тогда в "Жигулях" модно было гулять, простигосподи там были хорошенькие и не такие потрепанные, как везде. Так, кто он? Для кого – то – гад последний, а кому – то – спаситель. Да кем бы ни был – всегда один. Вот, что больно – когда один. И сейчас тоже. Сколько уже в больнице, а хоть кто – нибудь из конторы пришел? Даже этот выкормыш, Стрельцов, не торопится. Похоже, списали его со счетов. И баланс подвели.
Да еще эта Антонина свет Игнатьевна не идет!
Дубенко бросил быстрый взгляд на часы: уже сорок минут прошло, как ушел санитар. "Издевается, что ли? А если я тут дуба дам? Придет, а Дубенко "дал дуба". Смешно" – мрачно пошутил он про себя.
Глава 51
– Здравствуйте, Антонина Игнатьевна! – Матвей Роговцев, постучав и дождавшись разрешающего "да – да", широко распахнул дверь в ординаторскую. Антонина улыбнулась. Нравился ей Матвей, хоть в любви признавайся! Антонина взяла у него из рук совсем не скромный букет и кивнула на широкое кресло, обтянутое белым кожзаменителем.
– Садитесь, Матвей, как вас по отчеству?
– Да ладно вам, когда это вы меня по отчеству величали?
Антонина рассмеялась.
– Никогда. Да и вы не были столь официальны.
– Сейчас исправлюсь. Я ж по делу.
– Да уж вижу, что не на чай. Хотя, могу предложить. С печеньем.
– Нет, спасибо. Мне нужно встретиться с Дубенко.
– Он достаточно серьезно болен, Матвей.
– Я бы и не стал вас беспокоить, Тоня, но дело не терпит. Могут люди пострадать.
– И вы, конечно, всего рассказать мне не можете.
– Без его согласия – нет. Ко мне попала информация, не документы – бомба!
– Понятно. Они касаются Дубенко?
– И его тоже.
– Хорошо. В принципе, он разговаривать может. Он не может двигаться.
– Вот так!
– Да, поэтому, поаккуратнее с ним. И вообще. Вы его знаете?
– Лично нет. Наслышан. Моя дочь работала у него секретарем.
– Да? Тогда я ее видела однажды. В приемной. Знаете, Матвей, по – моему, это жестоко, отдавать ребенка на службу такому человеку.
– Лилечка не такая уж беззащитная, как может показаться. Кстати, это она помогла достать эти бумаги. Вот так.
– Пойдемте, Матвей, – Антонина кивнула согласно и распахнула перед ним дверь.
Роговцев взял папку с копиями документов из сейфа Дубенко и вышел из ординаторской вслед за Антониной.
Глава 52
– Галка, ну не плач! – Лялька обняла сестру за плечи. "Хотя уж лучше пусть слезы, чем, как обычно – застынет, как изваяние, а в глазах жуть пустая!" – подумала она.
– Она такая маленькая, бледненькая там лежит, под одеялом не видно – словно плоти нет! И личико серое, как у не живой…
– Типун тебе на язык! Ну, ты и придумала! Недели не пройдет, как румянец на щечки вернется. Маринка сильнее, чем мы с тобой. Смогла бы ты столько времени провести рядом с убийцей, да еще и чай с ним пить?!
– Нет…
– Вот видишь.
– Но она так хотела этого ребенка!
– Она не знала, что у него такой отец. Вполне возможно, что она и сама бы пришла к выводу, что малыш не должен появиться на свет. А тут судьба за нее все решила. Я думаю, так лучше. Березин говорит, что Маринка восстановится быстро.
– А душа? За что ей такое испытание?
– Галь, не надо опять об этом. Ты – то в чем виновата?
– Виновата, еще как. Я же после смерти Юрки и мамы все одна переживала. Думала, если их с Никитой буду держать на расстоянии, они быстрее вернутся к друзьям, к прежней жизни. В общем, так и получилось. Вот только поздно заметила, что у них эти два года за четыре прошли. Когда Ник засобирался в Италию, даже мысли не мелькнуло, что станет мне перечить. Я его не отпускаю, он мне басом – "мать, все уже решено, вот билеты". Вот так. Я и села. А Маринка как долго ничего не рассказывала? Все думаю – девочка, девочка, а тут раз – и беременность.
– Галь, Маринка мне сказала, что Ник давно не звонил, так?
– Да, больше недели уже. И мобильник выключен. Мы с матерью Данилы, его друга, дозвонились в этот лагерь, они оставили телефон, кажется что – то типа администрации. Там уверили, что со всеми все в порядке. Приедет – все же уши надеру.
– Правильно. Но лучше еще раз набрать лагерь. Когда вы звонили?
– Дня три назад. Я Беркутову сказала. А у него сестра в Италии, как раз в Падуе. Неудобно как – то ее нагружать нашими проблемами, но пусть он сам решает.
– Слушай, как я сразу не подумала! Макс Эйтель на днях звонил, путешествует с женой по Европе. Кстати, потом собирается к нам. Попрошу Соколова с ним связаться, пусть попросит Макса до лагеря сам доехать. Адрес только дай. Ты вот что, иди к своему Беркутову, а я, как Маринка проснется, тебя наберу.
Галина молча кивнула головой. Как всегда, Лялька сразу находила выход из любой ситуации. А то и два. По большому счету, она и детей своих два года назад "кинула" только потому, что знала: если надо, они к Ляльке придут. А у нее просто тогда не было на них сил. Вот такой она оказалась никчемной!
Еле передвигая ноги от усталости, она шла по дорожке к главному корпусу Городской больницы. "Такие денечки стоят теплые. Ни дождичка! Сейчас бы на дачу, раскладушку под дубок – и спать!". Галина очень любила поспать под дачный шумок: легкий ветерок шуршал в листве, кузнечик стрекотал, казалось, у самого уха, пела какая – то серенькая птичка, которая каждый год вила себе гнездо у них на старом дубе. Но самое главное: на нее, как снотворное, действовали приглушенные голоса Маринки и Никиты, которые, чтобы не разбудить мать, старались переговариваться вполголоса. Время от времени она просыпалась от взрыва нечаянного хохота, но тут же опять проваливалась в сон…
Беркутов встретил ее немым вопросом, застывшем на встревоженном лице. Галину накрыла волна тепла. "Он за меня переживает, это видно. Сам весь в бинтах, а думает, наверняка, о Маринке". Она подошла к кровати и присела на край. Нагнулась к Беркутову и нежно поцеловала его в губы. Здоровой рукой он прижал ее к себе. Зарывшись лицом в ее волосах, он шумно вдохнул.
– Как от тебя пахнет, м-м-м!
– Беркутов, не выдумывай, чем от меня может пахнуть, если я уже третьи сутки в больнице? – она счастливо рассмеялась.
– Дурочка, твой запах ничем не заглушить.
– Ладно, перед следующим посещением тебя, больного, даже душ принимать не буду.
– Что мне в тебе нравится, женщина, – твое чувство юмора!
– Тем и живем.
– Как Маринка?
– Спит пока. Около нее Лялька.
– Это подруга твоя рыжая?
– Это сестра моя рыжая, Беркутов. Что, понравилась?
– Ну…
– Не "нукай"! Лялька всех задевает. И знаешь, чем? Мужики, когда ее видят в первый раз, впадают в ступор. Пока разберутся, кто перед ними: то ли уродина конопатая, то ли огненная красавица, глядь, а Лялька уже развернулась и ушла. Знаешь, ее муж, Сашка Соколов, рассказывал, как он с ней познакомился. Его друг позвал его с собой за компанию на встречу с девушкой, ею была Лялька. Лялька прихватила с собой подругу, кстати, красавицу. Сашка, когда увидел пассию своего дружка, аж не мог скрыть удивления, что ж такого тот в ней нашел. А через пять минут сам "пропал". Потом месяц около нее круги нарезал, подойти боялся. Кстати, Ляльке он тогда тоже не понравился: говорит, вертелся, как шило в одно место вставили. А он так внимание ее привлечь пытался! А потом она его сразу засекла, когда он рядом бродил. Только виду не подала, ждала, когда Сашка наглости наберется и подойдет. Вот такая Лялька. А вообще, жизнь у нее была – не позавидуешь. Когда – нибудь, Беркутов, мы все тебе расскажем о нашей семье. "Сага о Печенкиных" называется. Наследство, золото, интриги, убийства. И вполне счастливый конец.
– А кто есть Печенкины? Это твоя девичья фамилия?
– Нет, это фамилия пяти сестер… Не торопись, Беркутов, все узнаешь. У нас любят семейными преданиями несчастных новичков грузить. Еще пощады запросишь! Лялька сейчас сказала, что скоро Макс Эйтель приедет, вот тогда…
– А кто у нас Эйтель Макс?
– Беркутов, не спрашивай! Так нечестно. Вот все соберемся!..
– И много вас всех?
– Много, достаточно много, чтобы не запомнить всех с первого раза! – Галина рассмеялась. Она представила себе их последний семейный сход у них на даче два года назад. Вспомнила, как сколачивали скамейки, чтобы было, где сидеть, как нанизывали на шампуры мясо, замаринованное в двух пятилитровых кастрюлях, как она, выйдя на крыльцо и обозрев всю толпу приехавших, ужаснулась: хватит ли ее пирожков и деревенского хлеба на всю эту ораву.
– Эй, я здесь. Конечно, пока еще не член вашего клана, но я живой и требую внимания любимой женщины, – Беркутов потянул Галину на себя.
– Беркутов, пощади, я и так устала! – взмолила Галина, пытаясь оторваться от его губ.
– Я тебя что, работать заставляю? – хмыкнул тот, опять притянув ее к себе.
– Ну, подожди. Ты мне скажи, ты сестре своей звонил?
– Да. Она съездит в этот лагерь сама, не волнуйся. Вот чувствую, прилетит скоро. И как догадалась, что я в больнице? Я ж выкручивался, как мог! А она мне "все ты врешь, у тебя что – то случилось". Вот и пойми вас, каким местом вы обо всем догадываетесь?!
– Лялька говорит, что у любой женщины открыт прямой канал общения с космосом.
– А у нас?
– А у вас на этом месте крышка, Беркутов!
Звонок мобильного заставил Галину резко встать с кровати Беркутова.
– Да, Ляля, уже бегу. Маринка проснулась! – Галина торопливо чмокнула Беркутова куда – то рядом с носом и выбежала из палаты.
Беркутов еще долго лежал, бессмысленно рассматривая кипельно белый потолок, и с лица его не сходила глупо – блаженная улыбка.