Глава 53
Валентина Прокофьевна всегда гордилась тем, что могла навести уют даже в гостиничном номере. Маленькие пустячки, всякие там салфетки, небьющиеся статуэтки и вазочки, привезенные из дома в дорожном чемодане, находили свое место на казенных полках. И всегда она с собой везла ее любимую фотографию в старинной рамке: она, Романов и пятилетняя Лера, "сущий ангел", как ее называли буквально все, кто видел в первый раз. Что уж тут говорить про постоянное жилье, понятие для семьи военного условное почти всю его жизнь. Им повезло, считала Валентина Прокофьевна, они уже давно не кочуют из города в город, практически с тех пор, как муж стал служить при штабе, в Куйбышеве. А последние десять лет их пристанищем стала просторная квартира в "генеральском" доме прямо рядом с Домом офицеров. Здесь уж Валентина Прокофьевна развернулась вовсю. Старинные часы, картины отца и его друзей – художников, мебель, восстановленная реставраторами – посторонний человек, впервые попавший к ним в дом, ходил, озираясь по сторонам, словно в музее. Одна только комната дочери выбивалась из общего стиля. Лера, выйдя замуж, тут же устроила настоящую битву за свою территорию. У Валентины Прокофьевны, которая пыталась урезонить бушующую дочь, так ей жалко было годами обустраиваемого гнездышка, даже подскочило давление, скорую вызывали, но и после этого, Лера не уступила ей. Даже муж и зять на этот момент объединились в одну команду, ушли в генеральский кабинет и плотно притворили за собой дверь, предоставив ей самой разбираться с дочерью. Им, как она поняла в тот момент, было все равно, в музее они будут жить, или в современной квартире. Выбежали они оба из своего убежища, перегоняя друг друга только услышав истошный вопль испуганной дочери. Увидев побледневшую жену, муж кинулся к телефону, а ее, пока еще только нравившийся ей зять, накинулся на молодую жену с упреками. Но стоило Валентине Прокофьевне чуть – чуть поправиться, как все началось сначала. В конце концов, она сдалась. Все "старье" дочь распорядилась вынести в другие комнаты, а на следующий день из магазина привезли жуткого вида кровать и полированный трехстворчатый шифоньер с зеркальной дверцей посередине. Эти два монстра, как их сразу же окрестила Валентина Прокофьевна, заняли основную часть немаленькой площади комнаты, на оставшиеся клочки ее неразумная дочь еле втиснула тумбочку и кресло на тонких ножках.
С этих пор она старалась в эту комнату не заходить, только если убраться.
С годами обстановка в комнате дочери менялась не раз. А Валентина Прокофьевна бережно ухаживала за фамильной мебелью, которую так и стояла на своих прежних местах, натирая ее специальным составом, который она готовила по собственному рецепту. Однажды Лера, зайдя в антикварный магазин, пришла оттуда немало удивленная: небольшой комодик, почти такой же, как в родительской спальне, стоил таких денег, на которые можно было сменить интерьер во всей комнате.
Валентина Прокофьевна огляделась по сторонам и тяжело вздохнула. Убиралась она в Лериной спальне давно, с месяц назад, потом дочь почему – то запретила ей трогать у нее что – либо. Но, как можно равнодушно смотреть на этот бардак! "Приберусь слегка. Ну, поругается, Бог с ней! Невозможно же так жить!" – Валентина Прокофьевна решила, что ничего страшного в том, что она пропылесосит ковры и протрет от пыли мебель, не будет.
Щетка пылесоса, насаженная на длинную палку неожиданно за что – то задела, как только она просунула ее глубоко под кровать. "Что еще Лерка туда засунула?", – Валентина Прокофьевна постаралась зацепить это что – то палкой.
– О, Господи! Зачем это? Здесь?! – воскликнула она испуганно. Ноги стали "ватными", а в голове застучали тысячи молоточков. Сквозь выбиваемую ими дробь она услышала звонок телефона. Дойти до аппарата, стоящего на тумбочке возле изголовья кровати она не успела, звонки прекратились.
Глава 54
Он заснул. Измучившись ждать, изозлившись на докторицу, так подло бросившую его именно тогда, когда он готов был отдаться ей во власть, засунув свой гонор куда подальше. Последняя не вполне здравая мысль мелькнула уже тогда, когда он начал засыпать: его опять кинула женщина.
Во сне он стонал и крутил головой, словно пытаясь отогнать от себя кого – то очень назойливого. Опять злился, что немощен, звал на помощь, четко осознавая, что он один. Вдруг откуда – то к нему потянулись руки. Одна была с тонкой, почти прозрачной кистью, аккуратные ногти коротко пострижены. Вторая рука принадлежала мужчине. И он успокоился. Они все – таки пришли. Дыхание стало ровным, веки больше не дрожали, бессильные в своей бесполезности слезы высохли.
Антонина открыла дверь палаты и посмотрела на спящего Дубенко. "Чисто младенец", – подумала она, глядя на его разгладившееся во сне лицо.
– Матвей, заходите.
Роговцев в нерешительности топтался на пороге. Ох, как он не любил больницы! Будучи человеком здоровым, он испытывал некую благоговейную оторопь при виде лежащих на койках людей. Не пугался он только в полевом госпитале: причиной, по которой там оказывались солдаты, была война. А здесь? Кто наказывал человека тяжкой болезнью? И что такое нужно было совершить в жизни, чтобы вот так, будучи нестарым, здравомыслящим мужиком, оказаться неподвижным пленником больничной койки?
Дубенко открыл глаза и в упор уставился на Антонину.
– Явилась? Могла бы еще подождать, зачем так торопилась? – сарказм в его голосе обрадовал Антонину: ждал, факт, что ждал!
– И вам доброго дня, Иван Иванович! Вижу, вы, как всегда, полны сил и здоровой злости. Это хорошо.
– Опять издеваешься? Чего веселишься, не видишь – как лежал бревном, так и лежу.
– Вы хотите слишком быстрых результатов, я уже говорила, что вам придется набраться терпения. А сейчас познакомьтесь – Матвей Роговцев, журналист. Он к вам по делу, – с этими словами Антонина вышла из палаты.
Дубенко настороженно смотрел на синюю папку в руках Роговцева. Такие папочки лежали в его сейфе, в служебном кабинете.
– Иван Иванович, постарайтесь меня выслушать, не перебивая. Я не буду ходить вокруг темы, скажу сразу – в папке копии известных вам документов.
– Как они к вам попали? Стрельцов, гаденыш, продал, так?!
– Я позже вам все объясню. Вы сами понимаете, насколько взрывная здесь информация. И сколько людей могут пострадать из – за этих документов. Вы тоже не вполне в безопасности.
– Это угрозы, шантаж? Вы что, пришли бабок на мне подзаработать?
Роговцев поморщился. "Как же трудно с такими людьми! Хам и жмот. Но ведь в конечном итоге, устраивая Лильку к нему, я и рассчитывал, что когда – нибудь получу через него интересную информацию. Просто я недооценил его возможностей!"
– Я бы мог вообще не приходить к вам, если бы не были задеты интересы генерала Трофимова.
– Он в курсе?
– Пока нет. Я сначала решил поговорить с вами. Давайте вместе думать, что делать дальше. Ну, уберете вы его с должности, вам легче станет?
– Да я и не собирался.
– А зачем вам эти материалы? Как вы хотели их использовать?
– Да никак. Лежали б и лежали.
Роговцев в недоумении посмотрел на Дубенко. "Какую игру он затеял? Я что, должен поверить в его благородство? Нет, увольте. Наслышан о его делах, что называется, из первых уст. Хлынова он растоптал, не задумываясь. И деньги за это получил. А Игорь чуть ли не единственным честным чиновником был в мэрии. Сломал его Дубенко, банальным шантажом сломал! И что теперь, раскаялся? От такого дождешься! Ладно, подыграем ему", – решил он.
– Тогда вы согласны уничтожить эти документы?
– Да делайте вы с ними, что хотите! И с остальными тоже, – Иван посмотрел куда – то поверх головы Роговцева. Еще пару дней назад он так боялся, что найдут эти бумажки. Клял Стрельцова последними словами. Даже сейчас, когда узнал, что сейф вскрыли, и то разозлился, все на того же Стрельцова. Вдруг одна мысль заставила его похолодеть. Если бы он не вернулся в свой кабинет, то сейф открыли бы в присутствии Трофимова. И что? А то, что тот никогда не простил бы его за то, что он у него за спиной собирал на него компромат. И на других тоже. На его друга мэра, например. Как и сколько его племянничек берет. Или на его же друга, первого зама Прошкина. Любовь его единственного сына к спортивным тачкам очень дорого папе обходится. Так что получается, что ситуация ему на руку. Стрельцов, передав бумаги Роговцеву, отвел проблемы от себя, да и от него тоже. Так что он должен ему еще за это благодарность вынести. А Роговцев порядочный мужик, Дубенко много о нем слышал. С ним можно договориться.
– Кстати, а вы точно уверены, что пленка с Трофимовым подлинная?
– Точно. Это заснял ваш американский коллега. Случайно, через дыру в сарае.
– Я так и подумал. А как она к вам попала?
– Я ее просто перекупил. Ответьте же и на мой вопрос, Вам предал документы Стрельцов?
– Нет, Иван Иванович, моя дочь.
– Кто?!
– Лиля Топильская.
– Секретарша что ли? Она ваша дочь?
Роговцев рассмеялся, до того комично выглядел Дубенко: глаза в пол-лица и откровенное желание от души выругаться.
– Да, Иван Иванович, моя дочь. Так что, благодарить будете ее. Я думаю, вам незачем объяснять за что?
Дубенко еще никак не мог оправиться от удивления. Эта девчонка, как он думал, совсем не большого ума, на которую он откровенно орал, не заботясь о вежливости, дочь журналиста Роговцева? А сейф?
– Как она открыла сейф?
Роговцев ему все рассказал. Не задумываясь, зачем он это делает, просто доверяя своей интуиции. Значит, нужно Дубенко знать правду. Была тут еще и отцовская гордость, и желание показать Дубенко, что он недооценил свою помощницу.
– Да, не ожидал я от нее такой прыти.
– Просто вам удобнее думать, что женщины не так умны, как мы.
"Точно. Именно удобно. Если думать иначе, то придется играть с ними на равных. А какой нормальный мужик на это согласиться?" – но вслух он сказал другое.
– Ладно, я думаю, Трофимову незачем знать, что такая пленка существует. Так? Остается Стрельцов. Вы уверены, что он не будет болтать?
– Нет, он слишком напуган. Видели бы вы, как он открещивался от этих документов!
– Хорошо. А ваша дочь?
– Она не болтушка. К тому же она – моя дочь! А вы?
– Что я? Мне надо встать на ноги. Это все, что я хочу. Вам не понять. Я уже похоронил себя десять раз, а тут она, Антонина, со своей уверенностью, что я не безнадежен. Мне просто хочется ходить. Своими ногами. И у меня еще остались неоконченные дела, личные.
– Это вы о Беркутове?
Дубенко внимательно посмотрел на Роговцева.
– Что?
– Будьте уж откровенны до конца, Иван Иванович. Вы собирали материалы на Беркутова Егора Ивановича, так?
– Допустим.
– Это далеко не компромат. И это говорит за то, что человек вам лично далеко не безразличен.
– Он мой брат. У нас общий отец. Подлец, который бросил мою беременную мать, да и Егора тоже. Но брату повезло больше, чем мне – он рос в семье.
– Фамилия отца Щеглов?
– Да. Я его нашел – таки. В богадельне. Хотел придушить собственными руками, – Иван скрипнул зубами.
– И оплатили ему сиделку.
– И это пронюхали…
– Просто главный врач этой, как вы ее назвали, богадельни, мой знакомый. И вы хотите теперь встретиться с братом?
– Хочу.
– И вы не имеете никакого отношения к покушениям на не него?
– Покушениям? – удивление Дубенко выглядело вполне натуральным.
– Да. Кроме газа, напущенного в квартиру, в него стреляли, а позже, в больнице кто – то ввел в капельницу яд.
– Егор жив? – спросил он тихо.
– Да. Кстати, после первого, да и второго покушения подозревали вас.
Иван досадливо поморщился.
– Вы ж не думаете?…
– Нет, не думаю. Хотя думал. Сначала. Потом выяснил, что вы хороший стрелок и промахнуться никак не могли. А уж яд! Скорее, похоже на женщину. Ну, да это дело милиции. Разберутся.
Дубенко молчал, ошарашенный новостями. Все оказалось еще серьезней, чем он думал. А он не может ничем помочь брату. Опять возникло то самое, когда по телу тепло от слова "брат". "Я старею. Я просто становлюсь сентиментальным стариком", – подумал он.
Глава 55
Маринка проснулась уже давно. Увидев сидящую на стуле около кровати тетушку, опять притворилась спящей. Странно, но ничего не болело. Только голова была неясная, словно она выпила пару коктейлей. Она помнила все. До той минуты, когда ее взгляд не наткнулся на светящуюся надпись "операционный блок". Потом – чернота.
"Не хочет открывать глаза", – Лялька заметила, как дрогнули веки Маринки. "Пусть полежит, подумает", – она сделала вид, что продолжает читать книгу. "На самом деле Маринка намного сильнее, чем мы про нее привыкли думать. Но вот догадывается ли она, что потеряла ребенка?"
– Тетя Ляля, привет! А где мама?
– Она ненадолго ушла к Беркутову, – она не стала врать про отсутствие Галины.
– Он еще не поправился?
– Да нет пока. А ты как? Болит что – нибудь?
– Ничего, – как бы удивляясь этому факту, ответила она.
Лялька набрала номер сотового Галины.
– Сейчас придет мама. А я пойду, позову Алевтину Петровну.
– Это кто?
– Это врач.
– Хирург, да?
Лялька не ответила.
– Значит, ребенка больше у меня нет. Ну и хорошо, – Маринка говорила слишком уж спокойно. Лялька растерялась. Они с Галиной решили сообщить ей об этом позже, пусть даже соврать что – нибудь, даже с врачом договорились, что та их поддержит. А Маринка даже вопросов не задает. Просто констатирует факт. Что это значит?
– Тетя Ляля, да не волнуйтесь вы так. На самом деле, я и сама решила сделать аборт. Я ведь до того самого момента, пока он не стал мне рассказывать, что он натворил, не верила в его виновность. Но как – то посмотрела на него – а он говорит, говорит что – то, взгляд застывший! Мне только тогда страшно стало. Безумие ведь по наследству передается, да? Тогда я и решила – ребенка не будет. И ему ничего говорить не стала. А хотела. Все к лучшему. Ведь я потеряла его, да?
Лялька молча кивнула.
– Ну и хорошо. Ведь хорошо, правда? Так правильно. Ведь неизвестно, каким бы он родился? Да? Или еще хуже – носила бы, носила, а он потом не родился. Было бы жалко. А сейчас нет. Ведь не о чем сейчас жалеть, потом было бы жальче. Ведь так? Да, а родился бы, вырос таким, как отец? Это еще хуже. Еще больнее было бы! Так что, все правильно. Так и надо, чтоб не родился! – Маринка то утвердительно кивала головой, то качала ею, словно сомневаясь.
– Мариш, успокойся, – Лялька уже не знала, бежать ли ей за Алей или дождаться Галины, чтобы не оставлять Маринку одну.
– Я и не волнуюсь. Только бы мама не плакала. Это ведь ее внук. Или внучка? Малюсенькая такая, – Маринка немного раздвинула ладони, – А уже с ручками, ножками и вся живая. Могла быть…
Маринка, наконец, расплакалась.
– Да что ж такое? – Галина, на ходу натягивая халат, вбежала в палату.
– Дай ей выплакаться. Я пойду за Алевтиной схожу.
– Ты что, ей сказала?!
– Да она сама все знает, – ответила Лялька уже в дверях.
Заглянув в ординаторскую и попросив Алевтину зайти к Маринке, Лялька подумала, что неплохо бы зайти к Березину. В последнее время они виделись чаще, чем обычно. То есть, не только по дням рождения. Раньше, еще пару лет назад, оголодавший в холостяцкой жизни эскулап, как любила его называть Лялька, появлялся в их с Соколовым квартире хотя бы раз в неделю. Нахваливая "божественно" вкусную еду, приготовленную не такой уж и умелой Лялькиной рукой, он заставлял ревновать Сашку, совсем не умеющего ценить ее стряпню. Потому, что Соколов любил готовить сам. И любил выслушивать дифирамбы в свой адрес. Но Березин признавал только салаты и мясо "от Ляльки", стойко игнорируя кулинарные изыски ее мужа. "Ты просто неравнодушен к моей жене, – ворчал Соколов, косясь на друга, "приканчивающего" тазик свекольного салата. Все попытки подсунуть Березину "тайский витаминный" с ростками мунго или "шопский" с жареной ветчиной, рецепты которых он скачал с Интернета, заканчивались одинаково: Березин пробовал экзотику, говорил дежурную фразу "спасибо, было вкусно", и с виноватой миной тянулся к своей свекле с черносливом. Лялька, с умилением глядя на Березина, бросала в сторону мужа победные взгляды: все – таки ей хотелось, чтобы хоть кто – то оценил ее, как кулинара.
Березин прекратил свои набеги на Лялькину кухню как – то разом. Лялька, получивши очередную отговорку на свое предложение отужинать, не выдержала и на следующий день поехала к Березину разбираться. На ходу сочиняя гневную речь, она позвонила в его квартиру, и отошла от дверного глазка, чтобы он не видел, кто пришел. Дверь открылась. На пороге стояла молодая женщина в коротком атласном халатике. За ней маячил полуголый Березин. "Извините", – пробормотала Лялька, пряча глаза. Ситуация была анекдотичной. Спускаясь по лестнице, Лялька вдруг рассмеялась. Она вспомнила растерянную физиономию Березина, в один момент принявшую цвет его любимого салатика. Больше она не думала ни о Березине, ни о его новой пассии. Но через месяц, на ее день рождения он был приглашен, как всегда. И пришел один. Дарил он Ляльке уже двадцать лет одно и то же: букет и мягкую игрушку. Вбив себе однажды в голову, что плюшевый заяц, мишка или собачка – самый миленький подарок для женщины, он заходил в детский магазин и выбирал понравившегося звереныша. В доме у Ляльки, в бывшей комнате дочери, был настоящий игрушечный зоосад. В этот раз из дырки в упаковочной коробке раздавался тонкий писк. "Вот, сказали сиамская, цвет – черный эбен", – сказал Березин, протягивая подарок. Черный мягкий комок уместился в Лялькиной ладони. Голубые глаза смотрели доверчиво и без страха. Березин достал из другой коробки всякие кошачьи принадлежности и банку с кормом для котят. Так у нее появилась Ладошка – Лада. Она так тогда и не спросила, почему Березин к ним больше не ходит за просто так.
Лялька зашла в приемную.
– А Владимир Сергеевич на стройке, – тоненько проговорила секретарша Березина.
– Спасибо, – Лялька тут же решила, что тащиться на другой конец больничной территории, где строился новый корпус, у нее не хватит сил. "Ладно, выяснение отношений оставим на потом", – она устала, как никогда. Мечтая о бутербродике и чашке чая, она двинулась на выход.