"На этот раз все получится. У меня в запасе еще есть время" – подумал он, нажимая кнопку вызова персонала пансионата.
Глава 4
Егор вспомнил об обещании съездить на дачу к матери пострадавшей девушки только к концу рабочего дня. Утром, войдя в свой кабинет, он напрочь забыл и о взрыве и о своей сломанной машине. За длинным столом, изредка обмениваясь короткими фразами, сидели его опера и пытались без него провести плановое совещание. Увидев их похоронные лица, Беркутов понял, что у них опять очередное ЧП.
– Что у нас на этот раз? Коля?
Николай Павлович Курков, "Палыч", мрачно глянул из – под густых бровей на начальника.
– А у нас, заметь, не в первый раз, "серия" намечается. Только наш район. Патриот, понимаешь, нашелся, Кировского района, трупы бензином поливает, костер устраивает. А девушки все, как одна, красивые и умненькие, гордость и радость родителей. Без порочных наклонностей, у каждой официальный жених имеется. А он их бензином – и в костер.
Беркутов вопросительно посмотрел на самого молодого в их отделе – Олега Панина. Тот протянул ему пачку фотографий. С трех снимков улыбались девичьи лица, хорошенькие и смешливые. На трех других были сняты обуглившиеся останки человеческих тел.
– Эти три девушки пропали в течение последней недели, одна за другой, через день. Родители первой, Кати Семеновой, подняли на ноги всех соседей, которые с фонарями, поздно вечером, обошли все окрестные дворы и стройки. На одной из них, около наваленных кучей бетонных плит, собака одного из соседей обнаружила сгоревшее тело. То, что это пропавшая девушка, поначалу никому не пришло в голову. Хозяин овчарки вызвал милицию, а остальные продолжили поиски. Уже после того, как труп увезли, та же собачка у самого забора обнаружила белую дамскую сумочку. Чуть подальше, на куске картона, стояли белые босоножки. Родители Кати Семеновой опознали сумку и туфли своей дочери.
Через день, уже на другой стройке, был найден еще один труп, сожженный до неузнаваемости. Недалеко от него аккуратно, на газетке, стояли туфли, и лежала сумочка. В обеих сумочках все было на месте, вплоть до денег и кредитной карточки Кати. Версия с ограблением отпадала.
Вчера ночью сторож еще одной стройки, обходя территорию, нашел еще один труп.
– Егор, звонили сверху, отец Семеновой не последний человек в городе, он один из самых крупных застройщиков, кстати, эти стройплощадки тоже его. Обещали самую широкую поддержку.
Беркутов поморщился. Работать под давлением не любит никто. А ежедневные звонки начальства теперь обеспечены.
– Олег, возьми на себя сторожей и припозднившихся рабочих. Что видели, во сколько ушли. Палыч, договорись на встречу с Семеновым. Аккуратно расспроси, где набирает рабочую силу, много ли гастарбайтеров, где они ночуют и откуда приехали. Думаю, молчать он не будет. Олег, девушки все студентки?
– Уже да. То есть, только что поступили.
– А куда?
– Две – в госуниверситет, одна, как раз Катя Семенова, в – плановую академию.
– Кроме того, что студентки, что у них еще общего?
– Красивые простой славянской красотой. Фигуры и рост примерно одинаковые. Одеваются со вкусом. Все в тон. Красятся, как говорят родители, в меру. Парень Кати, скорее даже муж, они живут вместе уже год, рассказал, что Катя в последнее время просила ее не встречать с работы. Он купил ей шокер, и был за нее спокоен.
– С какой работы?
– Она работала промоутером. В переходе метро. Это девочки в фирменных костюмчиках, которые рекламируют товар.
– А зачем ей это нужно? Я имею в виду, работать, при таком папе?
– Независимая очень. Самостоятельная.
– А остальные?
– Одна рекламировала плавленый сыр в супермаркете, другая – сигареты в торговом центре.
– Интересно…
– Да, очень. Только непонятно, от чего у этого "патриота" крышу снесло, от фирменных платьиц или от красоты девочек.
– Поймаем – спросим.
– Нет, если поймем его, тогда и поймаем.
Беркутов вдруг вспомнил о девушке Марине из метро и взрыве. "А ведь она тоже стояла за прилавком в фирменном фартучке. И еще – она только что куда – то поступила. И красавица редкостная. Так, у меня паранойя. Или нет?" – Егор Беркутов, вояка со стажем, видевший, как ни за что умирают ровесники этих девушек, неожиданно для себя испугался до гула в голове.
– Егор, что с тобой? – Палыч озабоченно потянулся к графину с водой. Вид резко побледневшего начальника удивил его.
– Все нормально. Я сегодня попал "во взрыв".
– Это в метро, что ли?
– Да. В подземном переходе.
– А ты там как оказался? Или опять твоя "лошадка" взбрыкнула?
– Вообще не завелась. Как проклял кто. Только из сервиса забрал, мужики с ней два дня бились, вроде поехала, а сегодня опять встала.
– Продай ты ее к лешему. Тебе проблем мало в жизни?
– А ездить как?
– На метро, – Палыч пожал плечами. Сам он выводил свою машину из гаража только для поездки на дачный участок.
– Спасибо, уже поездил. Кстати, где Молчанов?
– Дома, с температурой.
– Грипп?
– Ну, какой грипп летом, начальник? Язва прихватила.
– А машина у него на ходу?
– Конечно. Он, в отличие от тебя, металлолом не покупает.
– Кончайте меня гоношить этой покупкой. Сами не идеальные. Чайничек – то в контору кто прикупил? Вот – вот.
Электрический чайник, с подсветкой и "быстрым" подогревом воды, приобрел Палыч, купившись на рекламу телемагазина. Подсветка "сдохла" сразу, а сам чайник, вскипятив воду, плевался во все стороны кипятком еще с минуту. Подойти к этому агрегату в такой момент никто не рисковал. Успокоившийся монстр, вместо того, чтобы аккуратно выдать порцию воды, проливал ее мимо чашки, обливая все вокруг. Заведующий хозчастью прокуратуры Курочкин, проводя плановую инвентаризацию, пригрозил вычетами из зарплаты того, кто испортил вверенный ему инвентарь – тумбочка, на которой стоял чайник, промокла от обильного "полива" и рассохлась. Но больше всего Курочкина взбесил тот факт, что инвентарный номер, написанный "химическим" карандашом еще во времена Брежнева, был смыт и превратился в неопознаваемое пятно чернильного цвета. И тумбочка автоматически становилась как бы ничей. Такого разбазаривания государственного имущества Курочкин допустить не мог, но и что делать, не знал. Поэтому грозился и ругался на владельцев чуда современной техники. "Беркутовские" только посмеивались и разводили руками, мол, все претензии изготовителю. Судитесь с ними в установленном законом порядке.
Легко переругиваясь, Беркутов и Палыч, на самом деле думали о другом. Каждый решал, с чего начать, чтобы все успеть. Беркутов решил позвонить Молчанову, чтобы выпросить у него "колеса" на вечер. Прижимистость лейтенанта была известна каждому в прокуратуре.
– Привет, Милочка! Как там наш болящий? Давай-ка его…Здоров будешь, Молчанов! Кто беспокоит? Начальство беспокоит. Тебе язвы хватает для беспокойства? Сожалею, но помочь не могу. Серьезно у тебя или так отлеживаешься? Да что ты говоришь, жена в отпуске! Я так и думал, что ты устроил себе каникулы. Правда, кроме шуток, что у тебя? Тогда ложись в больницу. А зеленый и несчастный ты мне тут не нужен. Серега, я тебя настоятельно прошу, раньше ляжешь, раньше выйдешь. Ладно, ты мне машину дашь на вечер? Нужно съездить за город. Моя стоит. Какие девушки, какая любовь, побойся Бога, я уже старик! Конечно, по делу. А, за так не можешь, жмот? Ладно, передавай привет моему тезке, скажи, управляемый джип за мной. Я подъеду через полчаса.
Беркутов улыбнулся. Пятилетний сын Молчанова Егорка был любимцем всего отдела, а у Беркутова вызывал просто – таки умиление. Всю свою нерастраченную отцовскую любовь Егорка – старший, как его называла жена Сергея Мила, выливал на малыша. Игрушки ему Беркутов покупал только полезные, "мужские", а разговаривал с ним, как со взрослым. Егорка – младший чувствовал, как и все дети, искреннюю привязанность Беркутова и тянулся к нему всей своей юной душой. Глядя, как они увлеченно ползают по ковру, строя замок из набора "Лего", Мила укоризненно сверлила взглядом мужа, мол, ты там должен быть, а не твой начальник. Сергей, любивший сына не меньше Беркутова, только довольно ухмылялся. "Ласковый теленок двух папок сосет", – отшучивался он. Молчанов в отделе лучше всех разбирался в компьютерах, а сына "развивал" с этой стороны. Егорка уже свободно владел "письмом" и "помогал" отцу печатать справки, тыча одним пальчиком в клавиатуру. Ошибки, которые он допускал, тут же подчеркивались компьютером, Егорка их исправлял, попутно запоминая правильное написание слова. В результате, мальчик был грамотным и не боялся умной машины.
Беркутов закрыл дверь кабинета, и стал спускаться на первый этаж.
"Черт, забыл мобильник на столе!" – Разброд и шатание в мыслях в последнее время пугали Беркутова. "Идем к старческому маразму быстрыми шагами", – пришла в голову неутешительная мысль.
Глава 5
Дорога до Лесинок оказалась неожиданно ровной и широкой. Беркутов не ездил по этой трассе уже несколько лет, и был приятно удивлен, что ее отремонтировали и даже сделали шире. Большегрузные машины ехали в крайнем ряду, не мешая нетерпеливым легковушкам мчатся по своей полосе. Около поворота на Лесинки стоял новенький указатель "Коттеджный поселок "Лесное". Беркутов свернул с трассы. Проехав мимо заболоченного озерца, он увидел забор, выкрашенный голубой краской. "Так, от этого участка третьи ворота", – вспомнил он объяснения своей новой знакомой. Остановившись, он вышел из машины. "Блин, и где тут дача?", – спросил он вслух, глядя на густые заросли за оградой. В его понимании дачей назывались шесть соток с чисто прополотыми грядками и с конурой из подручного материала, чтобы было где укрыться от дождя и палящего солнца.
– Я, конечно, не Блин, а Галина, но вам отвечу: моя дача прямо перед вашим любопытным носом, – раздался откуда – то из зарослей малины насмешливый голос. Беркутов оторопел. Только сейчас он заметил женщину в пестром сарафане, которая собирала ягоды. Пока он гадал, может ли эта дачница быть матерью Марины, та уже отперла калитку, еле заметную среди высокой травы.
– Вы уверены, что вам нужно к нам?
– Не уверен.
– Тогда попытайтесь объясниться, что вы делаете около моих владений.
– Мне нужна Галина Голованова.
– Так это я.
Спокойная уверенность в себе сбивали Беркутова с толку. Одна, на огромном участке, лицом к лицу с незнакомым мужиком весьма сомнительного вида, так Беркутов подумал сам о себе, и никакого страха. "Может быть, в доме еще кто – то есть, муж там или еще кто", – оправдал он для себя ее беспечность.
– Садитесь, рассказывайте, – Галина жестом показала на скамейку с высокой спинкой. Тень от огромного, не меньше метра в обхвате дуба, закрывала скамейку и как – будто наспех сколоченный, стол. Беркутов послушно опустился на сиденье.
– Что рассказывать? – немного тупо спросил он. У него было чувство, которое он не испытывал и, в принципе, не мог испытать в жизни. Он чувствовал себя преступником на допросе, лихорадочно соображавшим, что можно говорить, а что нет.
– Вы что, боитесь?
Он боится! Не она, один на один с незнакомым мужиком, а он, обстрелянный и простреленный местами майор с милицейским стажем.
– Это как это?
Галина неопределенно пожала плечами. Ее поздний гость, как ей показалось, был явно не в себе. "Я еще пока могу ввести в шоковое состояние", – невесело подумала она. После смерти мужа интерес ко второй половине человечества резко пропал, и она думала, что навсегда.
– Не хочу показаться невежливой, но, может быть вы перестанете на меня так неприлично пялиться и скажете, наконец, зачем я вам понадобилась, и кто вы вообще такой?
– Я пялюсь? Вот что, дамочка, у вас какая – то мания величия что – ли, не знаю. А я из милиции, майор Беркутов, и пришел, вернее, приехал из города, чтобы сообщить вам о том, что случилось с вашей дочерью, а вы тут! – Беркутов вдруг прикусил язык, вспомнив предупреждение Марины быть поаккуратней в словах. "Кретин!" – успел подумать он. Все, что произошло дальше, он потом вспоминал, восстанавливая в памяти поминутно. Лицо Галины, до этого такое живое, в одно мгновение превратилось в застывшую маску неопределенного цвета. Перед Беркутовым неподвижно сидела немолодая женщина со смертельной тоской в глазах. Не ужас, а какая – то покорность услышать самое страшное, готовность принять любые плохие вести, не заплакать, не показать слабость – вот, что было в ее напряженной позе. Вдруг она встала и отвернулась от Беркутова.
Такую прямую, вытянутую в струнку спину, Беркутов видел только один раз в жизни. Он вспомнил свой поход на балет в шестом классе. Они с матерью и сестрой сидели в первом ряду, и он никак не мог понять, что такого хорошего в этих танцах "на носочках". Стук деревянных "пробок" в пуантах балерин почти заглушал музыку и Егор, вместо того, чтобы следить за действием, смотрел только на балетные туфельки, издающие этот звук. Когда он поднял глаза вверх, перед ним оказалась такая же, как сейчас у Галины, прямая и неподвижная спина. Танцовщица застыла, вытянув руки вверх, и показалась Егору неживой. На миг ему стало страшно. Но уже в следующее мгновение балерина закружилась на одной ноге, как бы захлестывая себя взмахом другой ноги. Егор как завороженный смотрел на "ожившую" статую и позже вместе со всеми искренне аплодировал и кричал "браво". Потом мама объяснила ему, что это называется фуэте, от французского слова fouette – хлестать.
Неожиданно Беркутову захотелось дотронуться до этой неподвижной спины. Он уже встал со своего места, когда Галина вдруг повернулась к нему лицом. "Ого, как мы умеем владеть собой", – подумал Беркутов с легкой завистью. Сам он "возвращался" в себя после потрясений медленно и не так красиво.
– Теперь говорите, пожалуйста, – Галина предостерегающе вытянула вперед руку, словно останавливая приближение Беркутова.
– Так ничего страшного не произошло, чтобы так пугаться. Марина в больнице, но жива и почти здорова, был взрыв в подземке, но я успел, то есть она просто стукнулась немного и шок, конечно, шишка на голове совсем маленькая, просто у вас телефон не включен, сообщить нужно было как – то, вот я и приехал, раньше не смог, работал, – Беркутов выпалил этот набор слов без остановки и запятых, страшась непредсказуемой реакции стоящей перед ним женщины.
– Вы! Вы неуклюжий медведь! – Галина стояла перед Беркутовым со сжатыми кулаками, и, казалось, была готова броситься на него.
– Эй, дамочка, поаккуратней, – он успокаивающе поднял руку. "Сумасшедшая какая – то", – странно, но эта мысль рассмешила его. Такого в его практике еще не бывало. Женщина, ребенка которой он буквально закрыл своим телом в момент опасности, была готова его ударить. Абсурдность положения, то, что его чуть не заставили почувствовать себя виноватым, да еще и обозвали, разозлили Беркутова.
– Может быть, вы угомонитесь наконец? Что на вас нашло? Между прочим, я не обязан был тащиться за город после работы, только чтобы успокоить вас. Искали бы сами дочь по моргам и больницам, когда она не вернулась бы домой вовремя. Беркутов совсем перестал следить за тем, какие чувства его слова вызывают у этой женщины. Он устал и хотел есть, пусть даже китайской лапши, которая ждала его дома.
– Пойдемте, я вас накормлю, – Галина показала на дом.
– Что, не понял? – Беркутов буквально оторопел от этого простого вопроса.
– У меня пироги с картошкой и яблоками и деревенское молоко.
Беркутов глотнул слюну. Мысли о китайской лапше тут же испарились.
– А вы не хотите в город, к дочери? – осторожно предложил он, боясь, что она тут же согласится.
– Хочу, но с голодным и злым мужиком за рулем поехать не рискну. Так что, не ищите в моем предложении ничего личного.
– А я и не ищу, – буркнул себе под нос Беркутов, идя за Галиной к дому. Только сейчас он заметил, что цветастый сарафан обтягивает весьма соблазнительные формы. "Похудеть бы тебе килограммов на пять, ничего дамочка бы получилась", – мысленно посоветовал он ей.
– Худеть я не собираюсь, особенно в угоду вам.
Беркутов притормозил.
– Я что, вслух что – то сказал?
Галина довольно хохотнула. Этот майор был прост и легко "просчитывался". И ей, черт возьми, нравилось его нервировать. Она совсем успокоилась, словно всегда знала, что ничего серьезного с ее дочерью случиться в принципе не могло. Как будто она сполна получила свою порцию горя в этой жизни, и теперь, чтобы ни случилось, все будет казаться малостью. От этой мысли стало легко, но все же этому туповатому мужику удалось вызвать в ней пусть недолгое, но вполне осязаемое чувство животного страха, и она чисто по – женски мстила ему за это. Но, то же бабье чутье подсказало ей, что ему не до политесов и расшаркиваний, он устал, и визит к ней всего лишь акт доброй воли с его стороны. Он спокойно мог поехать домой, под теплый бочок своей майорши, а не тащиться за город, чтобы сообщить ей о случившемся с Маришкой.
Когда Беркутов, вымыв руки холодной, до ломоты в суставах, водой, уселся за стол, на нем уже стояла крынка с молоком, большая керамическая кружка и два блюда с пирогами. Вся посуда была из серии "мое любимое", салфетки из отбеленного льна, клетчатое одеяло, наброшенное на деревянную лавку, самовар на старой, с массивными ножками тумбе, почерненный мельхиоровый поднос под ним, были из какой – то другой, забытой где – то в детстве жизни.
Поймав полный жалости взгляд Галины, Беркутов обозлился. "Я что, убогий какой, что меня жалеть надо!" – подумал он, раздражаясь. А руки тем временем уже тянулись к верхнему пирожку, – "Ну, и черт с ней, пусть смотрит, как хочет".
Он не заметил, как съел все. После тещиных пельменей, такую вкусноту он ел в первый раз. Даже Мила, жена Молчанова, не могла ему угодить так, как эта чужая, совсем не знающая его привычек, женщина. "Вот повезло какому – то мужику! А, кстати, где у нас мужик – то?" – эта мысль такой неожиданной, что Беркутов оглянулся вокруг.
– Что – то потеряли? – вывел его из задумчивости ехидный голос.
– Да нет, просто интересно у вас тут, – ляпнул он первое, что пришло в голову.
– Ну – ну. Теперь скажите мне спасибо, и давайте уже поедем в город. Надеюсь, вы успокоились, и мы доберемся без приключений.
– Могли б и не сомневаться. А за пироги благодарствую.
– Не на чем.