* * *
Шотландия ее поразила - диковинные леса, замки и, конечно же, таинственные каменные монолиты - на острове Льюиса, и знаменитый мистический Стоунхендж.
Они увидели и скромную хижину Бернса, и дом Вальтера Скотта, побывали в шекспировском Стратфорде и в замке Ковдор, где, по слухам, все еще продолжает витать дух леди Макбет…
Маршрут был тщательно продуман, отдельные номера, предусмотрительно заказанные заранее, настраивали на доверие…
Робер уже бывал здесь и прекрасно знал, что нужно смотреть и где стоило останавливаться, чтобы перекусить. Он был предупредителен, заботлив, с удовольствием делился знаниями, не претендуя ни на что, кроме теплых, приятельских отношений. Это ее вполне устраивало - она нуждалась сейчас в ком-то, кто был сильнее ее, но ни к чему не принуждал, она ведь ни к чему и не была готова - впервые в жизни ей нужна была опора, потому что уверенность покинула ее…
Раньше Одиль полагалась только на себя, на собственную активность и волю и была убеждена, что лишь сильным личностям дано менять свою судьбу, что собственное счастье или несчастье зависит исключительно от собственных же усилий. Всегда и везде выбирала она - кого и что хочет. Ей казалось, что и Виктор это понимает и принимает.
Выяснилось, что она ошибалась… он этого и не понял, и не принял, да и она оказалась не такой уж сильной личностью. Возомнившая себя свободной во всех отношениях, суперпродвинутой женщиной, она очутилась в ситуации, которую не могла изменить и которая вообще от нее не зависела. Потому что появилась другая, в данный момент чем-то сильнее ее, которая и управляла ее жизнью. Она даже пыталась представить себе эту совсем неизвестную ей особу, случайно оказавшуюся на их пути, рядом с ним. Но портрета не получалось, зато вся ее жизнь, планы, чувства и надежды, оказавшись в полной зависимости от этой безликой случайности, рухнули в одно мгновение. Всегда знающая, что и как делать, теперь она чувствовала себя раздавленной и недееспособной - все, что недавно было таким важным, утратило свое прежнее значение - работа, друзья, вечеринки, даже книги и театр…
Единственное, чему не захотелось сопротивляться, была эта чудесная поездка, в результате которой и состоялось знакомство, которое благотворно подействовало на нее и вернуло ей вкус к жизни…
Они вернулись в Лондон через четыре дня. У нее еще оставалось два дня до отъезда домой, и один из них они провели вместе - он пригласил ее на выставку своего давнего приятеля, известного художника-авангардиста Питера Рейна, который, несмотря на экстравагантность внешнего вида и выставленных картин, оказался прекрасным семьянином и человеком в целом весьма консервативным. Вечер закончился изящно - узнав, что она любит восточную кухню, Робер пригласил ее в тайский ресторан с роскошной кухней и волшебной музыкой.
Ничего не требуя от нее, он начал входить в ее жизнь, становясь необходимым, и она с удивлением отметила это: подумать только, так быстро!
Времени на долгие размышления уже не оставалось - она решила перед самым отъездом его заботу и внимание оценить.
До Виктора у нее был довольно бурный старт, она долго не могла никем увлечься всерьез и начала думать, что вообще не способна ни в кого влюбиться. С Виктором совпало все, чего ей недоставало в отношениях с другими, и почти четыре года, которые они провели вместе, показали - да, это то, что ей нужно. Но тогда она пыталась управлять им, не умея управлять собой, и неизбежное произошло - Виктор, с которым она собиралась связать свою будущую жизнь, оставил ее. Было горькое осознание своего бессилия, но эта горечь вооружила ее и новым опытом - умением защищать себя от ударов судьбы, довольствуясь тем, что реально и возможно.
Собственный опыт еще раз убедил ее, что она была права - безвыходных ситуаций не бывает.
"А раз так, - размышляла она, - нечего и страдать, отныне дам себе слово: ни при каких обстоятельствах не зарываться ни в отчаяние, ни в одиночество. Надо быть готовой к тому, что все может вдруг самым непостижимым образом измениться. Да, ничего нельзя предугадать заранее…"
Этот же опыт убедил ее и в том, что нельзя на кого-то слишком ставить, нужно прежде всего любить и щадить себя, а потому следует научиться радовать себя жизнью, а не подмечать в ней несовершенства и впадать в тоску. Страдать долго она не умела никогда, не пришлось и на этот раз - новый аккорд, хотя и не такой бравурный, без лишнего промедления был сыгран еще раз, когда он через неделю навестил ее в Париже.
Наверное, с тех пор она поверила в судьбу, поняв, что иногда спасение не в сопротивлении или атаке, не в способности защищаться или бороться, а в умении просто плыть по течению, лишь чуть-чуть подгребая, и тогда умница жизнь сама приходит на помощь, расставляет акценты, когда надо - смягчает удары, стелет амортизирующую соломку и, в конце концов, делает подарок…
* * *
Робер оказался человеком по-своему уникальным - потомок старинного дворянского рода, известного всей Франции. Он с изрядной долей юмора относился к своей аристократической родословной, не видя особой заслуги в том, что, как он говорил, "кто-то из предков присутствовал при чьем-то одевании или раздевании".
Сам же он был прекрасно образован, увлекался нумизматикой, геральдикой и в этой области был одним из лучших специалистов во Франции; кроме английского языка, знал испанский, итальянский, немецкий и немного говорил на суахили. Несмотря на загруженность по работе, успевал следить за книжными новинками и, конечно, занимался спортом. Спорт для него был не просто занятием, а, скорее, образом жизни, он и ее приобщил к верховой езде, большому теннису, горным лыжам…
Влияние Робера на нее было благотворным и целительным - его истинное благородство, сдержанность, надежность и всепрощающая любовь, которой он ее окружил, если и не излечили ее полностью, то успокоили, примирили с собой и с жизнью. В ней поубавилось максимализма и появилась терпимость, стало больше рассудочности и меньше эгоизма. Кроме того, появилось представление о жизни утонченной и изысканной. Конечно, в сексуальном плане он не открыл ей новых горизонтов, но не стоило быть сверхтребовательной, каждому - свое и в свое время.
Забыть Виктора или разлюбить его ей не удалось, но память о нем перестала мучить, а просто была задвинута глубоко внутрь, где и застыла, дожидаясь своего часа…
* * *
Став женой Робера, она переехала в Лондон и начала работать независимой журналисткой - писала статьи для "Пари-Тур" и других газет и журналов, делала репортажи, брала интервью - словом, создала себе рабочее место сама. Два раза в неделю преподавала французский язык наемному персоналу в посольстве - деятельная жизнь была ей по вкусу, она была не способна прятаться за широкую спину мужа и сидеть дома, только развлекаясь и потакая своим прихотям, как это делало большинство посольских жен.
У них появился широкий круг нужных и интересных знакомств среди англичан, а также французов, работающих в Британии. Особенно скучать и изнурять себя воспоминаниями не оставалось времени.
Ей не хотелось осложнять себе жизнь, и она категорически не хотела заводить детей. Муж и не торопил ее - он был так влюблен, что не стал бы настаивать ни на чем, чего не хотелось бы ей. Всему свое время…
Робер был единственным сыном и после смерти родителей - они ушли один за другим на третий год после женитьбы сына - унаследовал старинный особняк в парижском предместье, виллу в Ницце, фамильные драгоценности, картины, мебель, деньги и акции на довольно крупную сумму - его отец в последние годы активно играл на бирже.
Он даже не подозревал о величине состояния родителей и никогда на него и не рассчитывал - у него была приличная собственная квартира в Париже, высокая, без налогов, зарплата и интересная, комфортная жизнь в Лондоне, за которую почти не надо было платить из собственного кармана.
Они могли позволить себе любые интересные и дорогостоящие поездки во время многочисленных отпусков - Одиль не любила однообразия, поэтому даже в самый короткий отпуск, а иногда и в конце недели они отправлялись в какое-нибудь новое место, тем более что повод находился всегда - Робер обожал оперу, имел свои пристрастия и всегда следил за мировыми премьерами. Зимой же, минимум две недели, они проводили на горнолыжных курортах. Легче было перечислить страны, в которых они не побывали - она точно не была в Монголии, Северной Корее, Заире, Сомали и Ливии. Они съездили даже в Россию, в Москву и Ленинград, которые, несмотря на ее предубеждение по известным обстоятельствам, неожиданно произвели на нее впечатление мощной, самобытной культурой и своеобразием.
В свои короткие визиты в Париж она ни разу не пересекалась с Виктором, но встречалась с их общими знакомыми, от которых и узнавала о его жизни. Так она узнала о его русской красавице жене, о проблемах с дочкой и о том, что в последнее время его не узнать, он стал грустным и потухшим. Она не раз собиралась позвонить ему, но так и не решилась. Что-то подсказывало ей, что еще не время…
То Рождество они с мужем собирались провести в спокойной обстановке в Ницце, пригласив туда лишь две семейные пары - друзей из Лондона. Накануне Рождества Робер должен был лететь в Шотландию с очередной культурной акцией, звал ее с собой, но у нее был срочный заказ из "Пари-Тур" и надо было заканчивать статью о выставке "Двести лет вечернего платья". К тому же, просто не хотелось тащиться зимой куда-то - в те же туман и сырость. Если бы это была поездка на Гавайские острова, она бы еще подумала…
Они попрощались, и он уехал. Через два часа ей позвонили и сообщили, что самолет разбился…
Завещания составить он так и не успел, хотя много раз собирался сделать это, но накануне отъезда в разговоре с ним промелькнуло, что хотя он обожает Англию, но покоиться предпочел бы под родным небом, где-нибудь в теплой Ницце. Считая эти слова завещанием, она исполнила последнюю волю мужа - урна с его прахом была перевезена в семейный склеп.
Проблем с наследством не возникло, так как из родственников самым близким оказался племянник, который ни на что не претендовал, и она сама пожелала перевести на его счет довольно крупную сумму.
* * *
Став владелицей огромного состояния, она вернулась в Париж и некоторое время жила тихо, ни с кем не встречаясь и никого не принимая. Потом, поразмыслив, навестила подруг и забросила удочки насчет работы. Понемногу жизнь вошла в нормальную колею, она начала работать на телевидении, встретилась со всеми старыми знакомыми и на вечеринке у Жерара столкнулась с Виктором.
Она почувствовала, что и он мгновенно загорелся, поэтому и сама не стала скрывать своей нежности и какой-то счастливой растерянности. Весь вечер он не отходил от нее, они пили за встречу, танцевали, а поняв, что продолжают волновать друг друга, договорились встретиться на следующий же день.
Ужинали - и разговаривали, не могли наговориться… Десерт заказывать не стали - она пригласила его на кофе к себе. Все началось заново, стоило им только оказаться наедине…
Они были уже другими, каждый со своим жизненным опытом, потерями и открытиями, - им еще предстояло узнать друг друга. Неизменной оставалась лишь их страстная тяга друг к другу, которая и была последней каплей, переполнившей чашу, уничтожившей последние сомнения Виктора…
Каждому человеку для гармонии и счастья нужно много составляющих, их число и порядок могут меняться - этот приоритет всегда был и продолжал оставаться для него решающим. Как, впрочем, и для нее.
Она понимала - в том, что случилось, не стоит никого винить, вероятно, если бы она была тогда такой, как сейчас, они бы никогда не расстались. Но какой смысл размышлять в сослагательном наклонении? Она ведь давно поняла, что все и так недолговечно, поэтому нечего ограничивать себя, размышляя о вечных тайнах мироздания - зачем нарушать покой, планируя будущее? Кто знает, что оно готовит? Нужно жить настоящим, а в настоящем - все прекрасно, сегодня у них ужин в "Максиме", где они заказали столик, чтобы отметить свою четырнадцатую годовщину…
Одиль включила воду в ванной и прошла в гардеробную - в такой день следовало быть особенно взыскательной, выбирая вечернее платье.
БЕЛЛА
Как прошлое над сердцем власть теряет!
А. Ахматова
ГЛАВА 1
Первое после переезда из Парижа московское лето началось с сюрприза - июнь выдался жарким. От тридцатиградусной жары в городе не спасали никакие вентиляторы. Мари целыми днями купалась в бассейне, приводя в дом новых подруг и посещая их с ответными визитами - светская жизнь ей определенно пришлась по вкусу. Мне же приходилось разрываться между двумя главными задачами - устройством собственного жилья и работой.
Сам переезд прошел спокойно и оказался делом нетрудным, ведь внутренний разрыв с прежней жизнью уже произошел до него. Нас провожали Клер с Юзефом. Мы заранее договорились не отягощать прощание тяжелыми разговорами, и все максимально постарались - легко и непринужденно шутили, дарили друг другу забавные мелочи, делали последние снимки на память.
Свою московскую жизнь я представляла себе в самых общих чертах или, вернее, мне казалось, что я ее себе представляю.
"Нужно делать что-то с самого начала", - сказала я себе. А потом задумалась - с какого начала? И в чем оно, это новое начало? И что мне вообще нужно?
Поразмышляв, поняла, что пока не готова ответить на эти вопросы. Единственное, что я знала совершенно точно, это что вся моя предыдущая жизнь закончилась и сожаления не вызывает.
Родители заговорили о моей работе в издательстве еще в мой приезд из Парижа сразу после развода. Я и сама понимала, что возвращаться в биологию после длительного перерыва - невозможно. Мать логически обосновала свое предложение:
- Не вижу, что может сравниться с такой уникальной возможностью. Во-первых, - семейное предприятие, совместная собственность. Во-вторых, - невероятно увлекательное, настоящее дело… Зная тебя, смею предположить, что с биологией покончено, и в связи с этим возникает еще один дополнительный аргумент в пользу данной идеи - в общем и целом у тебя уже имеется некоторое представление об издательской деятельности.
Что ж, ходить с вечным вопросительным знаком в душе, как в знаменитых детских стихах - где работать мне… чем заниматься? - было утомительно. Коли ответить на эти вопросы непросто, решила - больше их себе не задавать, а попробовать настроиться на семейный бизнес. Помимо всех прочих доводов, я действительно считала издательскую деятельность занятием интересным и благородным. Выпускай родители унитазы, я бы еще подумала - стоит ли включаться, но книги…
Сразив себя этим аргументом, сначала разобрала свои вещи, а потом начала устраиваться в комнате для гостей на первом этаже. Мари была предложена моя бывшая спальня на втором этаже, рядом со спальней родителей, но она категорически отказалась от нее, заявив, что будет жить только на террасе. На предложение матери обосноваться в более спокойном месте дочь решительно ответила:
- Ни за что! Я так мечтала о террасе, там столько света и такой классный вид из окна! А покой мне не нужен - меня и пушкой не разбудишь!
Пришлось согласиться и срочно отправляться с матерью в магазин. Отделались минимумом усилий, ведь жилье было временным, - купили жалюзи, раскладное кресло-кровать и маленький письменный стол. Я сделала незначительную перестановку, испросив разрешения вынести огромный обеденный стол. Для материнского уклада это было непринципиально, ведь в ближайшее время приемов никто устраивать не собирался и всем было понятно - ребенок должен начинать обживать новое место с удовольствием. Раритет был осторожно разобран, тщательно упакован и снесен в комнату для одежды, расположенную в цокольном этаже.
Через неделю после моего возвращения, слегка осознав себя на новом месте, я сама завела разговор о работе. Мари уже спала, а отец отправился в кабинет - полистать рукопись мемуаров вдовы композитора Карецкого, которую та по старой памяти привезла ему без лишних церемоний - на дачу. Мы остались в гостиной с матерью.
- Хочу понемногу заняться делом, - сказала я.
- Понемногу? Это как?
- Сначала просто походить в издательство, приглядеться, чтобы лучше во всем разобраться, а потом, поняв что к чему, и решу - каким направлением лучше заняться.
- И с такими мыслями ты собираешься включаться в работу?
- А что плохого в этих мыслях?
- Да ничего ни плохого, ни хорошего в них нет. В них вообще ничего нет, кроме пустоты. На что ты не имеешь права.
Началось… Как всегда, с разногласий. Интересно, куда она клонит сейчас…
- А как же заполнить пустоту?
- Если хочешь что-нибудь узнать - спрашивай, читай, думай… но не появляйся в первый раз - полной невеждой, безликой серой мышкой, которая вползла, чтобы отсидеться за чужими спинами.
- За какими такими спинами?
- Прежде всего, за родительскими…
- Но я и правда мало знаю и не считаю это ненормальным, дело-то ведь для меня - новое…
- Это ты мне можешь сказать, да и то - дома. А в издательстве ты - собственник, руководитель, и поставить себя нужно - сразу, с первого дня. Все должны почувствовать, что появилась - хозяйка, лидер, характер, образ, наконец. Извини за прямоту, но у тебя сейчас вместо образа - одни поникшие руины и фрагменты… Причем - на все сто процентов…
- В чем же конкретно?
- В глазах - тоска, в походке - неуверенность, про внешний вид я уже вообще не говорю, сама знаешь. Да еще и собралась во всем этом блеске незаметно проскользнуть и зажаться в уголок.
- Да зачем мне какой-то образ? Не хочу я масок, хочу быть собой.
- Нет уж, дудки. Без образа - не получится, если хочешь руководить. Покопайся в собственной памяти. В отличие от тебя, я еще припоминаю - правда, уже с некоторым трудом - некогда живой и даже строптивый характер, заводилу с фантазией и ярко выраженными организаторскими способностями…
Слава Богу, Долгорукие, Шереметевы и прочие значительные личности могли спать вечным сном, не потревоженные - их авторитеты на сегодня были оставлены в покое. Я слегка растерялась - не понимала, чего она от меня хочет.
- И что ты предлагаешь?
- Тебе что-то нужно поменять в себе.
- Вот начну работать, все само собой и произойдет.
- Само собой ничего не происходит. И я хочу, чтобы ты задумалась над этим.
- Да для чего нужен какой-то непонятный мне образ?
- Народ у нас - разный, отнюдь не простой, а есть и очень сложный. Мы с отцом запустили дело - в обоих смыслах, и в том смысле, что организовали, и в другом - слегка пустили на самотек… Так что тебе придется не только заняться реорганизацией фирмы, но и стать регулировщиком дел, а заодно и генератором свежих идей. Для этого, сама понимаешь, иногда придется быть жесткой, настаивать на своем, кого-то осаживать, ставить на место, а иных и принуждать делать то, чего они по каким-то причинам не хотят делать. При этом, заметь, причины у всех всегда есть, и, разумеется, - уважительные. Но предприятие должно не просто работать, оно должно еще и приносить прибыль, а это уже - твоя задача. Вот тут-то - раз, и включается образ, если он есть… а бесцветная, пресная амеба всего этого не потянет.
- Мне никогда не было трудно общаться с людьми…