- Наверное, у некоторых в старости проявляется то, что в молодые годы по каким-то причинам было подавлено.
- Ну и жизнь - вот-вот начнутся сюрпризы от детей, а тут родители вдруг развеселились и угомониться не могут…
- А Ирка тебе рассказывала? О своей матери?
- Честно говоря, я жутко закрутилась в последнее время и давно не звонила ей. Да и она что-то молчит…
- У нашей Ирочки сейчас - новая старая любовь. Помнишь Дорика, с которым у нее был безумный роман на втором курсе?
- Конечно помню - красавец Дориан, лихой армянин, все время собирался сменить себе имя. Помнится, у него вся семья была с невероятными именами, старший брат вообще - Цицерон… Что ж, выходит - не сменил?
- Имя оставил, да и жену, кажись, тоже - в смысле, покинул… Помнишь Таньку Кузьминскую?
- Еще бы, первая свадьба на нашем курсе…
- Так вот, он с ней сейчас собирается официально разводиться, а тогда женился сдуру, в пику Ирке, потому что у той замелькал Сергеев. Короче, сейчас он ухватил свою неспетую песню… полностью заморочил Ирке голову…
- Интересно, почему она от меня это скрыла?..
- Да ничего она не скрыла… Дорик свалился как снег на голову, неделю назад, пьяный и несчастный, и сразу же сделал предложение. Она же просто не успела.
- А тебе откуда все известно?
- Ревнуешь? Не стоит, я просто случайно оказалась у нее, заскочила на кофе после авторского вечера Евтушенко…
- А где он проходил?
- Ты со своей закруткой все проспишь - вся Москва в курсе, была приличная реклама. В Кремлевском дворце съездов.
- Ну, и как?
- Блеск! И, кстати, потрясающая иллюстрация равнозначности творческого состояния - он все еще пишет, спортивен, хорош собой и - такой мачо, скажу я тебе! Флюиды со сцены так и летят. Интереснее, чем в молодости.
- Расскажи лучше, как Ирка с Дориком…
- Как всегда, он в своем духе - завалился с цветами и слезами. Весь вечер стоял на коленях и умолял не губить.
- Проняло?
- Как ни странно - с ходу… наверное, он подловил ее контрастом - бедняжка успела наглотаться сергеевской утомленной партийными распрями любви… вот ведь хамелеон, после того как прорвался в Думу, помешался на политике, подрастерял последние остатки прежнего пыла. Теперь он, как Маркс в молодости, на вопрос: - Любимое занятие? - наверняка ответил бы - борьба… Вот и получил по полной программе… А наши молодые на следующий же день улетели в Сочи. Хорошо, что Сергеев в отъезде. Спектакль был - еще тот… Потерпи, приедет - сама все и расскажет, еще успеете все разложить по полочкам.
- Ну и темпы! У всех какие-то безумные страсти…
- Вот-вот, и тебе не помешало бы завести какой-нибудь романчик, так, для тонуса и для конуса, а то монашкой заделалась - ну, вылитая я в недавнем прошлом, не дай Бог, еще и запричитаешь скоро.
- Настоящих чувств как не было, так и нет… Даже с Виктором было - не то. Что делать, в любви я - максималистка, не отношусь к ней как к положенному количеству более или менее регулярных конвульсий… вполне способна жить, и очень даже неплохо - сублимируясь… трансформирую вот либидо в приличные книжки.
- Да уж, засублимировалась ты по-черному…
- Так что ты хотела сказать об Иркиной матери?
- А Иркина мать, в отличие от тебя, пустилась во все тяжкие, спохватившись в семьдесят лет, натурально пошла в разнос, начала бегать по клубам знакомств и по каким-то подозрительным свиданиям… и все это - не просто так, чтобы занять себя…
- Вот уж никогда бы не поверила… В ее годы образцовым домохозяйкам с полувековым стажем не грех бы и о душе подумать…
- Недооцениваешь ты женских возможностей, правильная ты наша, да и явно отстаешь от современной жизни, а бегает она не просто так, а с конкретной целью - в поисках мужа. По этому поводу полностью сменила имидж, ни за что не узнаешь - игривый тон, смелый макияж и заломленные береты.
- Ты меня сразила…
- Так что угомонитесь и поймите, мадам Загорская, как поняла я, что старость, как, впрочем, и детство, и молодость - всегда определенно самовыражается, и не только внешними признаками.
- Но все это так не вяжется со всей прежней эстетствующей рафинированностью отца…
- Вот именно, сама все и разобъяснила, душа моя, - не может же человек всю жизнь устремляться в небо, парить в облаках и петь на высоких нотах… вот слегка и подопустился… Не все могут быть Тютчевыми, Гете, Вознесенскими… Евтушенками, наконец… честно говоря, музыкантов что-то не припомню.
- Прокофьев, Верди, Мравинский, - автоматически подсказала я.
- Не важно, важна идея - не всем дано до бесконечности сохранять талант, равнозначно блистая до старости, вот и не требуйте от пожилого человека легкой поступи шестидесятых. Да и эти сюрпризы - зрю в корень - не последние, ждите новых.
В чем-то она, может, и зрила в корень, но не в данном случае - с трудом верилось в то, что отец все просчитал сознательно…
Но в одном она определенно была права - к сожалению, не всем дано…
Навестил меня и мой старший брат, Роберт. Внешне он был очень похож на мать - дать ему его пятьдесят было нельзя. Хотелось надеяться, что и это прекрасное свойство у нас тоже семейное. Типичный кабинетный ученый, физик-теоретик, он долгое время не решался завести семью и лет в сорок женился на своей коллеге, у которой был сын от первого брака - общих детей в семье не было.
Наша разница в возрасте мешала нам сблизиться в детстве. Мне было всего три года, когда он уже стал студентом. Именно в то время было закончено строительство дачи и мы переехали в Новодворье, он же из-за учебы остался в московской квартире, рядом с бабушкой.
Объективная занятость родителей, их многочисленные разъезды также не способствовали нашему объединению - мною занималась Феня, а им - бабушка, наше же общение сводилось, в основном, к телефонным разговорам. Он рано защитил кандидатскую, потом докторскую, стал профессором и в последние три года руководил институтом, в котором начинал аспирантом. Жизнь его и раньше, и теперь протекала в стороне, мало связанная с нашей. По той немногой информации, которую он выжимал из себя, можно было заключить, что у него не было особых проблем, но характер и личность его самого во всех этих коротких общениях никак не проступали, не улавливались, и единственное определение, какое я могла бы подобрать применительно к нему, было - вещь в себе.
Есть люди, не выносящие тишины и одиночества, ему же непросто давалось общение. Ничего удивительного - бабушка не раз говорила, что его отец был молчуном, да и каждый член нашей семьи не слишком распахивался перед другими, а все свое носил в себе. Визиты его были крайне редки, непродолжительны и несколько формальны. Я напрягалась, но не чувствовала никакого зова крови, притяжения. Все это было огорчительно, хотя и вполне объяснимо - наша семейная хроника не была шаблонной, да и отношения тоже.
Вот и на этот раз, отсидев положенное и попив чаю, без лишних эмоций, новостей и вопросов, он уехал в свою жизнь, поставив галочку в невидимом собственном отчете - семейный контакт состоялся… С другой стороны, этот визит был хорошим знаком - он, директор известного института, невероятно загруженный человек, нашел время и впервые приехал навестить только меня, зная, что родители в отъезде. Что ж, пора и самой что-то делать для сближения, а не только выжидать, все критически оценивая.
ГЛАВА 2
Наверное, я заскучала в одиночестве, потому что после визита Роберта вдруг начала думать о том, что у меня есть и младший брат, ведь я была совершенно уверена в том, что Марина не блефовала, когда называла имя его отца - женщины это всегда знают точно.
Я и раньше не раз думала - а хорошо было бы встретиться с ними… и - какие они? Но никогда не хватало ни времени, ни твердости духа попытаться разыскать их. Кажется, именно теперь такой момент настал…
Мне трудно было вразумительно объяснить даже самой себе, почему я вдруг так заволновалась, но чем больше я думала об этом, тем сильнее становилось желание увидеть неведомого мне уже взрослого молодого человека - прошло ведь семнадцать лет! - с которым, как в старинных романах, я была связана тайной кровного родства.
Но еще больше мне почему-то хотелось встретиться с самой Мариной, и причиной этого могло быть мое двойное чувство вины перед ней - за действия моего семейства и за собственную бездейственность. В той давней истории, навсегда связавшей ее с моей семьей, она была единственной, кто, проявив легкомыслие, не совершил подлости.
Мы с Мариной были ровесницами. Раньше я думала, что тридцать шесть если еще не старость, то уж точно - постепенное угасание. Теперь же я поняла, что только сейчас вошла в лучшую пору своей жизни. Вырвавшись из заколдованного круга, я освободила свой поникший дух и внутренне воспрянула, приобретя перспективу. Случилось то, чего лишил меня мой парижский период, - я по-настоящему осознанно начала выстраивать собственную жизнь. Хотя мне уже стало ясно, что невозможно быть абсолютно свободной - все мы птички, каждый в своей клетке, - я почувствовала, что стала более независимой и инициативной. Не зря же Данте считал этот возраст пиком человеческой жизни.
И мне нестерпимо захотелось попытаться сделать то, что я давно считала нужным. Память ведь неуправляема и работает по собственным законам… Я решила, что пора перестать объяснять себе, почему именно сейчас я зацикливаюсь на этих мыслях - если они появились, значит, я созрела для них, а раз так, с ними нужно что-то делать и нечего останавливать себя. Видимо, пришло время, иначе я бы не чувствовала такого острого, пусть и запоздалого раскаяния за все много лет назад случившееся. Так уж получилось, что общие корни давно дали новые ростки, и, хотя я не имела к этому отношения, Марина с сыном - я даже не знала его имени - уже давно вошли и в мою жизнь. И сейчас, когда я очнулась и полностью осознала, что больше не могу и не хочу оставлять их только в прошлом своих родителей, нужно действовать немедленно.
Я не знала, к чему может привести эта встреча, поэтому ничего не загадывала заранее, просто нужно было сделать то, что так давно не давало покоя.
На следующий же день, засев за старые записные книжки, я начала наводить справки о Марине. Из различной обрывочной информации мне удалось составить себе примерное представление о ее жизни - все тот же муж, живет в Швеции, в Стокгольме, работает на русском радио, кроме сына у нее есть еще и двенадцатилетняя дочь, а сама она по-прежнему хороша собой.
Я раздобыла телефон и адрес ее матери, но решила, что лучше не рисковать, называя свое имя, - неизвестно, как та прореагирует на него, хотя и прошло уже более семнадцати лет.
Литературная жилка мне не чужда, да и с фантазией все в порядке, поэтому придумать правдоподобную версию было несложно. Я позвонила и сказала ей, что работаю на телевидении, на канале "Культура", еду в командировку в Стокгольм для работы над циклом "Русские в Швеции", и фамилия ее дочери входит в сценарий. Попросила телефон Марины. Осторожная дама, хотя и была явно польщена тем, что ее дочь попадет в передачу, дать телефон все же отказалась, сказав, что Марина будет в Москве через два дня и сама решит, как ей поступать. Это была настоящая удача.
Подруги в один голос одобрили мое желание встретиться с Мариной и посоветовали позвонить, напрямую назвать себя и пригласить ее в какой-нибудь тихий уютный ресторан. Ирина сомневалась в одном - в самой возможности такой встречи:
- Не жди от свидания с таким прошлым слишком многого. Если оно будет неприятным, что вполне возможно, не расстраивайся, Марина ведь может подозревать тебя в чем угодно… для нее ты - кот в мешке, она не знает, что тебе от нее ничего не нужно, кроме человеческого общения. Да, может, ей еще и не захочется встречаться - такое ведь нелегко вспоминать… скорее всего, так и случится… Ну, и ладно, откажется - тоже не переживай, соберемся сами, выпьем-закусим и всласть потреплемся - давно пора…
Женька разрешила последние сомнения:
- По крайней мере, сделаешь попытку убедиться в том, что полжизни не дает тебе покоя - ты все же не до конца уверена в том, что парень - от отца. Сразу же скажи, что это - твоя личная инициатива, что твои ничего не знают.
Да, самое правильное было сказать правду…
* * *
С утра пришлось ехать в издательство - позвонила секретарша и напомнила о двух запланированных встречах.
Большая часть сотрудников еще находилась в отпуске, но некоторые уже вернулись; из кабинетов доносился смех, разговоры и потягивало ароматом кофе. Зашла к своей драгоценнейшей Рахилюшке, поздравила ее с премией "Лучший поэтический сборник", пообещав премию и от издательства.
В коридоре меня перехватила небесная Алиса и, вполне адекватно оценив свои скромные возможности, сама заговорила об увольнении. Я попросила ее перенести подробный разговор на следующий день, вкратце сказав главное - отпускать ее не собираюсь, у меня на нее определенные виды с предложением другой работы. Услышав это, она просто приросла к месту. Должность была - ни больше, ни меньше - референт генерального директора, то есть моя правая рука. Оклад - двойной.
Это не было благотворительностью. Узнав ее лучше, я поняла, что с этой работой она не просто справится, а сделает ее лучше других. Она прекрасно разбиралась в тонкостях издательского дела, знала все плюсы и минусы нашей фирмы, была необыкновенно ответственна и исполнительна - как раз то, что мне требовалось на этой должности. С такими качествами она вполне могла взять на себя половину рутинных дел, от которых я уже начинала задыхаться, несмотря на бойкую помощницу. Отсутствие личной инициативы как раз являлось тут плюсом, потому что мне была нужна именно такая помощница - все сделает как надо, по указке и не допустит никакой отсебятины.
Счастливая Алиса, не раздумывая ни минуты, немедленно согласилась и полетела в кабинет - разбираться с бумагами и готовить дела для преемника.
Поучаствовав в светских беседах и порасспросив вернувшихся об отдыхе, я вошла в кабинет, и пошло-поехало - звонки, бумаги на подпись, обсуждение графиков отпусков, составление договора с новым магазином, подготовка к сентябрьской выставке и ярмарке… Работы накопилось немало, но в двенадцать я решила прерваться и позвонить Марине. Набирая номер, я чувствовала, как от волнения дрожат руки…
- Алло, слушаю, - голос был молодой и приятный.
- Марина?
- Да. Не узнаю голоса…
- Это Белла Загорская, - и, в страхе, что она повесит трубку, я скороговоркой выпалила совсем не то, что репетировала всю ночь: - Только, пожалуйста, не вешайте трубку. Ничего не могу с собой поделать, в последнее время я почему-то много думаю о вас и о… мальчике, - сказать "брат" у меня не хватило смелости. - Я прошу вас только об одной встрече, и тогда решайте, как жить… быть дальше…
- Жить-быть? Дальше? Да как жили-были раньше, так будем и дальше… И почему вас вдруг взволновало это через семнадцать лет? Появились проблемы? - голос был хорошо поставленный, интонации четковыверенные - профессионал.
Этот голос уже вошел в меня, и я поняла, что не хочу, не могу ее потерять, я должна увидеть ее - где же найти слова?
- Марина, пожалуйста, решитесь на одну встречу, за этим никто и ничего не стоит, только желание увидеться, поверьте. И если вы больше не захотите видеть меня, я обещаю, что это будет единственная встреча…
Пауза… Я слышала, как колотится мое сердце…
- Честно говоря, не очень понимаю - зачем все это нужно… Ну, ладно, а вы гарантируете, что не попытаетесь связаться с сыном, минуя меня?
- Даю слово.
- Хорошо. Где вы предлагаете увидеться?
Я предложила ресторан "Рыцарский клуб" в районе университета - вкусная грузинская кухня, уютно, днем полупустые залы. Ей было удобно в четыре.
Я была готова на все. Наверное, скомкала переговоры с фотографом, который, требовал слишком большую сумму за не очень качественную работу… или сегодня мне это просто показалось - мысли о предстоящей встрече заслоняли все остальное, выбивая из привычного делового ритма. Я слишком нервничала и, может быть, поэтому была излишне придирчивой - не тот ракурс, не то освещение, все как-то поверхностно, не схвачено, не продумано… Нет, нужно отменить дальнейшие намеченные планы и, тем более, стихийно возникающие дела - сейчас я не способна сосредоточиться ни на чем, да и не хочу ни на что другое отвлекаться…
Попросив секретаршу заказать столик на четыре часа, я выпила чашку крепкого кофе и поехала в салон причесаться и сделать маникюр. Без четверти четыре я уже сидела в ресторане, волнуясь так, как не волновалась, даже когда шла на первое в жизни свидание…