- Что-то мне все это не нравится… Да как же ты переносишь это, подстраиваешься под такие разные ритмы?
- Я уж и не помню ни своих собственных биоритмов, ни своих желаний - исхожу исключительно из главного принципа - интересов Мари. Как-то все действительно сложилось вроде бы само собой, и я уже привыкла к нашим отдельным программам.
- Да, ты пытаешься всех понять и все принять. А иногда не мешает побыть стервой и предъявить мужу кое-какие претензии, настоять на своем. Помогает. По себе знаю.
- Нет, женщина-стерва - это не по мне, мне ближе другое - поменьше нытья, воплей и жалоб… И еще - нечего поливать грязью мужа. Не можешь жить - не живи… или - терпи.
- В таких непонятных случаях тем более всегда полезно обсудить проблему с теми, кому доверяешь… хотя, может быть, здесь и нет особой проблемы, а просто обычные житейские трудности переходного периода…
- Да нет же, Клер, переход уже завершился…
- Может быть, ты не знаешь, дружок, но после десяти - двенадцати лет брака возможны всякие отклонения, через это проходят все. Если ничего конкретного нет, то, наверное, стоит подождать - пусть перебесится…
- Перебеситься уже не получится…
- Как знать… Всякое бывает. И я надеюсь - все еще образуется, наладится, поэтому спешить, рубить с плеча не стоит, но знай - что бы ни случилось, вы всегда две мои самые любимые девочки… - Немного помолчав, она спрашивает: - А ты за ним ничего такого не замечала? Ну, сама понимаешь, женская интуиция и прочее… Не думаешь, что у него, - она снова делает паузу, как бы подбирая слова, но потом решительно задает вопрос, - кто-то мог появиться?
Белле это просто никогда не приходило в голову. У них в семье было много проблем, но этой, как ей казалось, не было никогда - себя она знает, да и он никогда не давал поводов для ревности. Они ни разу не заподозрили друг друга в неверности, несмотря на то, что он часто уезжал по делам, а она ездила в Москву и подолгу задерживалась там. Объяснялось это довольно просто - незачем терзать друг друга подозрениями, если доверяешь, а она доверяла. Да и как же иначе - они ведь давно решили, что их брак будет основываться на взаимном доверии. Иногда он действительно приходил поздно, но всегда заранее предупреждал о причинах задержки. Все объяснения были логичными, в пределах нормы - обеды с партнерами, вечеринки с коллегами, иногда встречи с друзьями… В последнее время у него заметно прибавилось работы и командировок, но она отнеслась к этому как всегда - просто приняла к сведению.
- Раньше я бы ответила категорично - нет, но сейчас, когда он заявил, что брак исчерпал себя, уж и не знаю, что сказать…
- Нужно немедленно узнать точно, что это за финт, что за этим стоит…
- Может, я и не идеальная жена, даже, скорее всего, так оно и есть, но в одном меня уж точно нельзя упрекнуть - я никогда не ограничивала его свободы, поэтому мне просто нечего ответить тебе… да и слежкой я не занималась и заниматься не буду - противно…
- А зря… Знание никогда не вредит… А любимого человека нужно знать… и принимать таким, какой он есть, не только с его достоинствами, но и со слабостями и даже пороками, иначе отношениям - труба…
- Клер, ты уверена в том, что говоришь? На тебя плюют, а ты готова это принять?..
- Все зависит от того, как на это смотреть. Я всю жизнь боролась за семью. И победила.
- А я не понимаю, с чем именно я должна бороться…
- Ладно, не кипятись, извини - я, конечно, слишком лезу и задаю много вопросов, но объясню, почему…
- Не извиняйся, имеешь право…
- Просто я немного разбираюсь в жизни, дружок, к тому же, очень хорошо знаю отца своего сына… надеялась, что Виктор на него не похож. Я уж совсем было успокоилась - тринадцать лет порядочный срок. Извини за прямоту - за тринадцать лет у него не было ни одного захода налево?
- Представления не имею. Да почему ты опять возвращаешься к этому?
- Раньше я тебе ничего не рассказывала, не хотела прежде времени поминать черта, но сейчас хочу кое-что объяснить. Нашему браку с Юзефом в марте будет сорок лет. За это время мы один раз официально разводились, дважды разъезжались, несколько раз я выбрасывала его из дома. Но каждый раз он возвращался, каялся, клялся, что это - в последний раз, больше не повторится, валялся в ногах, утверждая, что я - единственная и главная его любовь. Я думаю, что так оно и было, он никогда не переставал меня любить, но по натуре он классический плейбой, абсолютно не моногамный тип, или, если грубее, но точнее - безусловный самец, поэтому ему всегда и хотелось новизны и разнообразия… Можешь себе представить, сколько мне пришлось хлебнуть, ведь раньше он не пропускал ни одной мало-мальски стоящей юбки. Правда, все интрижки были мимолетными - надолго его никогда не хватало.
- Почему же ты терпела?
- Да потому что безумно любила… И еще одно - при всем этом конвейере я всегда знала, что если мне будет плохо, он все бросит и примчится спасать меня… Несмотря на все свои выверты, он очень семейный человек, и именно поэтому я прощала его. Семья для него - вечное, святое, а все, что за ее пределами, - временное и личное… Вот такая вывернутая философия… Конечно, я не вправе советовать тебе, ссылаясь на свой, увы, совсем не образцовый опыт, я лишь хочу попросить тебя об одном - не торопись, может, он сам что-нибудь прояснит…
- У меня нет ни твоей особой философии, ни твоей мудрости, Клер… и, наверное, никогда не будет. О таких завихрениях довольно занятно читать, но испытывать их на своей шкуре я бы не хотела, да и не смогла бы… В чувствах я - максималистка, и для меня все, о чем ты говорила, не подлежит никакой классификации и называется просто - предательство. Вот, прочти, по-моему, он все вполне достаточно прояснил.
Клер читает долго, будто пытается что-то найти между строк, а потом растерянно говорит:
- Ну и головоломка - впервые в жизни не понимаю мотивов своего сына, хотя казалось, что уж его-то знаю прекрасно… вообще отказываюсь понимать, почему надо было писать письмо, когда можно посидеть за бутылочкой хорошего вина и поговорить, в чем-то вместе разобраться, тем более, что он и сам не уверен, что все кончено…
- Я ведь тебе говорила то же самое.
- Что-то здесь не так. Не хочу каркать до времени, но у меня нехорошее предчувствие…
- Не пугай, что еще за предчувствие?
- Так, сразу - в никуда? Для чего? Не знаю, не знаю… Единственное, что я знаю наверняка, это то, что в его возрасте просто так не уходят, если, конечно, с головой все в порядке. В возрасте Льва Толстого причины могут быть разные, но в возрасте моего сына, боюсь, только одна…
* * *
Белла никогда раньше не заговаривала с Клер о своем разладе с Виктором по одной простой причине - не хотелось огорчать ее… Они сблизились с самой первой встречи вовсе не из-за родственных отношений, но, скорее, вопреки им - ведь обычно происходит наоборот - родственные отношения мешают возникновению дружеских. Участие и присутствие Клер в их жизни было постоянным, но не только никогда не напрягало, а, напротив, располагало к доверию и открытости - ее искренность, деятельный характер и готовность помочь бывали неподдельны, ненавязчивы и не угнетали… Но, тем не менее, ей казалось дурным тоном жаловаться матери на сына, покуда сама не разобралась до конца в причинах зародившейся отчужденности…
Глупо было все скрывать - вот и нашелся конец у веревочки… Пожалуй, это и к лучшему - наконец, можно выговориться, вылить накопившуюся обиду и боль, позволить себе роскошь быть слабой, поплакать, даже напиться…
Клер выдворяет Юзефа из гостиной - имеют же они с Беллой право на девичник. Она не просто расстроена, а находится в полном шоке от услышанного, в особенности от одной детали - полгода без секса, в его-то возрасте!
Здесь же, в гостиной, почувствовав некоторое облегчение после неожиданно бурной исповеди, Белла и засыпает на диване, а утром, после чашки крепкого кофе, помогает по дому, кормит Мари завтраком и старается отогнать от себя тревогу…
Клер пытается поддержать, чем может, - ссылается на многочисленные сложности в браках знакомых и родственников, дарит старинный медальон, доставшийся ей от бабушки, потом, отвлекая Беллу от погружения в себя, начинает комментировать каждый этап приготовления своего коронного блюда - роскошной лазаньи… Кроме нее, к обеду поспеет и несравненное слоеное тесто для всеми любимого яблочного пирога, начинка для которого является ее особой гордостью и секретом… Видя, что состояние невестки не улучшается, советует ей сказаться больной, несколько дней не ходить на работу и побыть вместе с Мари у них - она считает, что так ей будет легче прийти в себя…
Белла и сама понимает, что с таким лицом и состоянием души лучше не появляться на людях. Подумав, она звонит Галине и говорит, что, видимо, простудилась… Та сама предлагает ей отлежаться - было бы странно выйти сухой из воды, шутит она и желает ей поскорее восстановить форму. Пожелание прекрасное, но скоро, наверное, не получится…
"Нет уж, дорогая Клер, хоть ты и прекрасный друг и замечательный человек, позволь здесь с тобой не согласиться, - мысленно возражает она своей старшей подруге, - слабости и недостатки - это одно, а измена и предательство - совсем другое… Это - две большие разницы, и любить и прощать предательство - такого личного опыта нам не надо…"
Мобильник Виктора не отвечает. Белла останавливает себя от очередного желания набрать его номер - глупо названивать, ведь если бы он захотел связаться, то нашел бы способ позвонить хотя бы по автомату.
После вчерашнего перебора с выпивкой и сигаретами трещит голова и подташнивает. Клер замечает ее бледность и предлагает ей поработать в саду. Надев резиновые сапоги, куртку и рукавицы, она послушно идет в сад позади дома и, взяв грабли, начинает с ожесточением сгребать мокрые от вчерашнего дождя листья, нагружая их в тележку. Свежий воздух и физический труд, как всегда, немного успокаивают.
Клер права - лучше провести субботу здесь, тем более что у нее самой нет никаких идей, чем можно было бы сейчас заняться, и это - единственный способ хоть как-то отвлечься и сменить обстановку…
ГЛАВА 5
Виктор звонит вечером и просит меня к телефону. Я уже вышла из ступора и могу с ним говорить. Он объясняет, что ночевал у Шарля, потому что очень устал и хотел собраться с силами перед решающим разговором…
Что-то новенькое - собственный муж просит меня о свидании. Мы договариваемся встретиться в двенадцать часов у нас в квартире.
Встаю раньше обычного и, чтобы никого не будить, завожу машину и без завтрака уезжаю в Париж. Решаю, что позавтракаю дома. Погода под стать настроению - низкое серое небо обложено свинцовыми тучами, готовыми вот-вот прорваться дождем. После ночи все слегка подстыло. Иду к гаражу и с первых шагов по мощеному дворику чувствую, как начинает пробирать озноб. В машине также неуютно и зябко - сразу включаю отопление и радио. Слушаю новости, которые еще больше усиливают состояние пустоты и тревоги - везде все рушится, затопляется, взрывается, не примиряется… И это не что-то экстраординарное, а обыкновенная рутина наших дней… С облегчением вздыхаю, когда новости заканчиваются и с нетерпением жду следующей программы. Слава Богу, повезло - с удовольствием вслушиваюсь в интервью с умницей Радзинским… может, не все в его ответах - строгая историческая правда, но очаровательностью аргументации и собственной убежденностью он в очередной раз без труда покоряет.
Дверь гаража поднята - оказывается, все тот же сосед напротив въехал за минуту до меня и, увидев фарный свет, любезно оставил дверь открытой. Здороваемся и обмениваемся привычными безликими фразами. Ставлю машину в бокс и замечаю, что место Виктора на парковке снова пустует - интересно, надолго ли?
Неестественно чувствуешь себя в необычной тишине пустой квартиры, какой-то гулкой и давящей… Включаю музыку. Потом иду на кухню. На душе скребут кошки… Решающий разговор - это звучит грозно…
Бутылка коньяка приглашающе застыла на стойке бара рядом с одинокой рюмкой. Как-то странно думать об этом утром… А почему бы и нет? Я щедра - дважды наполняю ее… Хотя ведь Бог любит троицу - не будем и мы противоречить традиции…
После хорошей дозы приятное тепло разливается по всему телу и сразу становится легче…
Так недолго и спиться, говорю я себе, подавив желание продолжить.
А вдруг это у меня - наследственное? Отец ведь тоже начинал в трудных обстоятельствах, чтобы утешить себя… Нет уж, постараюсь не слишком увлекаться и буду себя контролировать, максимум - две рюмки, ведь теперь мне придется напрячься и собрать все остатки своего прежнего хваленого духа, которые могут понадобиться в любой момент - моя жизнь в одно мгновение превратилась в задачку со многими неизвестными…
Иду на кухню и делаю солидный омлет с помидорами и сыром, который после выпитого поглощаю с небывалым аппетитом. Чувствую, как начинаю приходить в себя… Горячая ванна и холодный душ довершают преображение - после отупения последних дней, бессонной ночи и чрезмерного возлияния превращаюсь в существо вполне мыслящее и способное действовать.
Для начала, как минимум, нужно высушить и уложить волосы, и вообще, давно пора привести себя в порядок - непонятно почему, но мне вдруг становится не только не безразлично, как я сегодня выгляжу, а, наоборот, хочется выглядеть как можно лучше.
Раньше мне нравилось экспериментировать с макияжем, меняя образы, но заниматься этим приходилось не так уж часто - обыкновенно это бывал отработанный минимум усилий - из-за вечной утренней спешки. Сейчас времени - хоть отбавляй, и я с удовольствием и особой тщательностью начинаю работать над лицом, превращая привычный торопливый ритуал в научно обоснованный творческий процесс, открываю и использую все последние достижения и новинки парижской косметики, которыми постоянно соблазнялась и на которые никогда не жалела денег… Все эти многочисленные изящные баночки, флакончики и коробочки новой волны так и оставались нераспечатанными - ждали особого случая или лучших времен, которые, кажется, не торопятся наступать… Ну, и не будем их больше ждать - веселюсь для себя!
"Хотя, как раз сегодня действительно особый случай - у меня ведь свидание", - с иронией говорю я себе, завершая священнодействие.
Да, прогресс не остановить - все просто потрясающего качества, хотя, казалось бы, то, что сделано, улучшать уже некуда… Полное удовольствие от процесса и - полное преображение.
Распаковываю новую кремовую шелковую блузку, тщательно отглаживаю ее, выбираю серые фланелевые брюки и, одевшись, подхожу к зеркалу. Может, стоит лишь чуточку добавить румян. Провожу щеточкой по скулам и снова придирчиво осматриваю себя… Последний штрих к портрету - жемчужные серьги…
Вот теперь действительно все… Нет, не все, менять нужно прежде всего выражение глаз, ведь в них теперь вместо живого огня и наивного удивления появились совсем другие оттенки - усталость, мудрость, тоска и боль. Мысленно прощаюсь со старым образом и задумываюсь о сути нового… Беру сигарету, подношу к губам и откидываю назад голову - слегка… чуточку лучше, такая изысканная раскованность с налетом загадочной отрешенности, рекламируемой последним номером журнала "Вог"… Бесстрастно констатирую: былого - не вернуть, но и в рамках нового диапазона есть некоторые возможности…
Ну, что ж - все что угодно, но только не разбитая брошенная тетка! Я дружелюбно расстаюсь со своим зеркальным отражением, делая вполне аристократический книксен.
Вооружившись определенной долей уверенности в себе, смотрю на часы - без четверти двенадцать, самое время приготовить кофе.
* * *
Виктор входит ровно в двенадцать. Наверное, слонялся у дома или выжидал в подъезде, чтобы зачем-то оказаться таким архиточным. Вид у него довольно помятый, ему явно не по себе.
Наливаю кофе себе, предлагаю ему и, сев на диван, закуриваю. Он от кофе отказывается и с удивлением смотрит на меня - курящую, но вопросов не задает.
Ловлю себя на мысли, что впервые за все эти годы разглядываю его несколько отстраненно и критически оценивающе… Какая-то максимальная степень неприязни… Неожиданно для себя, не без некоторого злорадства, начинаю отмечать - возрастные приметы уже оставили на нем свои безжалостные метки. Фиксирую внимание - их немало, и самые заметные из них - наметившийся второй подбородок, поредевшие волосы… Привычка поздних застолий и чрезмерное пристрастие к изысканной еде добавили ему несколько лишних килограммов, которые, как правило, у людей, не занимающихся спортом, идут не совсем туда - в его случае это несколько выдающийся животик, который пока еще не слишком портит фигуру, но вполне недвусмысленно намекает на будущую тучность. Наиболее же явный недостаток - значительно округлившиеся плечи, они утяжеляют общий облик и начисто лишают его былой стройности - из-за них в нем появилось что-то бабье. Картину дополняют темные круги и мешки под глазами - наверное, тоже не спал ночью, хотя где гарантия того, что его бессонная ночь - следствие переживаний и угрызений совести?
Может, тут совсем иная причина? Разговор с Клер натолкнул меня на эту мысль, и я уже не могу от нее отвлечься. Тут же и решаю, что сначала нужно узнать главное. Ровным голосом, как, вероятно, сделала бы это моя мать, в лоб задаю ему вопрос:
- У тебя есть другая?
Не знаю, как он представлял себе эту нашу встречу, может быть, ждал потока слез, обвинений, истеричного скандала - кто их знает, этих рефлексирующих, бросающихся в крайности непредсказуемых русских - но явно не этого простого вопроса, на который нужно дать такой же простой ответ. То, как он начинает юлить, лишь усиливает мои подозрения:
- Понимаешь, все не так однозначно, я же пытался тебе объяснить…
- Ничего не нужно объяснять, я хочу знать только правду - у тебя есть… любовница? - я с отвращением, но таким же ровным тоном выговариваю это слово. - Только одно слово - да или нет?
Решаю побольше молчать и дать ему полностью выговориться на эту недавно возникшую и ставшую для меня главной тему.
- Я не хотел делать тебе больно… и много раз пытался дать понять, может быть, не очень умело, что все прошло… лучшее уже было, а все, что сейчас, - так обыденно, так привычно-монотонно и тоскливо, что ничто не спасает - ни ребенок, ни наше прошлое, ни другие разумные доводы. Мне кажется, я полностью прочитал и тебя, и себя. Мне нечего тебе дать, и я ничего не жду от тебя…
- А вот это - зря…
- Понимаешь, я неинтересен сам себе таким, каков я сейчас. Я опустошен, ничего не хочу и почти ничего не могу… у меня нет планов, да и никакого интереса к жизни… я потерял право на ошибку, на собственное пространство, время и мысли… Что ты молчишь?
- Просто пытаюсь тебя понять и - ничего не выходит… по-моему, вполне нормально для женатого мужика быть частью семьи и иногда не иметь отдельных, собственных планов, да и временами жертвовать своим пространством и временем - тоже не великое геройство или невыносимое несчастье, а вполне обычный семейный долг…
- Вот-вот, это так в твоем духе, так по-русски - вечно приносить себя в жертву, помнить о долге…