Тем вечером за столиком Сонии сидели две такие женщины; датчанка средних лет по имени Инге Риккер и зубастая и кудлатая королева родео Элен Хендерсон. Молодая Хендерсон прежде была волонтером в благотворительной организации Джерарда Ф. Розы из канадского Саскатуна, поэтому все звали ее Саскатунской Розой. Обе работали на Ближневосточное агентство ООН в секторе Газа. Сония ждала еще Нуалу Райс, свою ирландскую подружку, связанную с организацией, известной как Международный детский фонд.
Инге и Роза неистово хлопали ей. Сония наклонилась и обняла их:
- Привет, девчонки! А где Нуала?
- За сценой со Стэнли, - ответила Элен.
Сония села и налила себе высокий стакан минеральной из бутылки, стоявшей на столике.
- Как живется, без приключений? - спросила она Инге и Элен.
Обе работали в лагере беженцев в окрестностях Хан-Юниса в секторе Газа.
- Все пытаемся поймать Абу Бараку, - сказала Инге.
- Абу и его веселых проказников, - добавила Элен. - Прошлой ночью чуть было не схватили.
- Кто это такие? - спросила Сония.
Элен, слегка нахмурясь, осуждающе посмотрела на нее:
- Ты не слышала об Абу Бараке? Небось все медитировала, а?
- Ну не укоряйте меня, - сказала Сония. - Я не была там несколько месяцев.
Тогда они рассказали ей об Абу Бараке, мстителе из Газы.
- Он называет себя Отцом Милосердным. И о нем ни слова не найдешь в "Джерузалем пост" или в американских газетах. - Инге уныло улыбнулась, показав незалеченные последствия двадцати лет, проведенных в Африке.
Сония почувствовала, что они исподволь давят на нее.
- Вы к армии обращались? - спросила она.
- Армейские отвечают, что не знают, кто это такой, - сказала Инге. - Официально отвечают.
- А неофициально?
- Неофициально, - откликнулась Роза, - им на это насрать. Говорят: "Предоставьте свидетельство".
- Он убил кого-нибудь?
- Мы не знаем. Если и убил, сообщений об этом не было. Он калечит людей. Увечит.
- Нападения совершаются так, чтобы списать их на самих же палестинцев, - сказала Инге. - Но наши палестинские юристы утверждают, что это бессмысленно. В любом случае доказательства у нас нет.
- А если получите? Что можете сделать?
- Подстеречь подонка, - заявила Роза. - Вот что я собираюсь сделать.
Инге и Сония переглянулись. Розе было двадцать пять. Она работала на Карибах и любила гонять по проселочным дорогам Оккупированных территорий на джипе "ларедо" со стикером на бампере "Полюбуйся на мою задницу", к чему ни палестинских шебабов, ни израильских солдат не надо было дополнительно призывать. В ее представлении эта ямайская фразочка содержала вызов и пренебрежение. Она это подчеркивала, когда приехала сюда в обтягивающих линялых джинсовых шортах, в которых собиралась появляться на работе, пока ей не указали, что здесь ношение подобной одежды воспринимается как кощунство. Мусульмане на Ямайке, оправдывалась она, никогда не обращали на это внимания.
Тут к ней подошел надушенный молодой человек с золотой цепью на шее, говорящий по-французски, и повел на площадку для танцев, где они принялись танцевать под песню "Аббы". Инге следила за ней с материнской снисходительностью.
- Бесстрашная, - сказала она.
- Ну как ею не восхититься, - заметила Сония, у которой были сомнения на этот счет.
- У нее отец генерал. Герой войны.
- Не врешь?
- А твой - нет, - сказала Инге, и Сония поняла, что та пьяна.
- Да, мой папа не был генералом. Не был даже полковником.
- Кем же он был?
- Поэтом. Хорошим поэтом, но малоизвестным.
Инге продолжала улыбаться:
- Насчет Абу Бараки. Лучше бы Роза так за ним не гонялась. На прошлой неделе он отделал Нуалу. Ночью, лицо было зачернено. Он или кто-то из его парней.
- Думаю, - сказала Сония, - однажды ночью он убьет кого-нибудь.
- Мы контактируем с Израильской коалицией по правам человека, - ответила на это Инге.
- В одном можешь быть уверена, - сказала Сония. - Когда начинаются убийства, под раздачу попадают совершенно не те люди. Совершенно не те - с обеих сторон. Ладно, - она взглянула на свои часы, - мне уже почти пора возвращаться на сцену. Хочу повидать Нуалу.
Инге потянулась и взяла ее за руку:
- Но если бы мы вычислили этого человека, этих людей, то могли бы возбудить дело. Ты, и я, и израильтяне из коалиции. Я датчанка, ты еврейка. Мы могли бы привлечь внимание общества.
- Ну не знаю, Инге.
- Как кто-то сказал: чтобы работать там, в тебе должен быть стержень, - заявила Инге. - Если его нет, ничего не получится.
- Думаю, это была я. Я это сказала.
- Похоже на тебя.
Сония отняла руку и пошла за кулисы. В маленькой, ярко освещенной комнатке она нашла Нуалу и Стэнли. Стэнли с улыбкой юродивого сидел, оседлав складной стул. Нуала, раскрасневшаяся, возбужденная, сидела на гримерном столике спиной к высокому зеркалу. Увидев Сонию, раскрыла руки для объятия.
- Ура! - закричала она. - Ты чудо-девчонка. Я видела тебя.
Они обнялись; Сония подумала, что подруга выглядит озабоченной. Нуала была высокой и гибкой, с черными волосами и белой веснушчатой кожей. Глаза очень синие и, что называется, проницательные. Ей было слегка за тридцать, и вокруг них лучилось несколько морщинок от жизни под экваториальным небом. На нежной смертельно бледной щеке еще виднелись следы припухлости и багрового синяка.
- Ура, ура! - воскликнул и сияющий Стэнли.
- Что вы оба думаете об этом? - Она поморщилась при виде глаза Нуалы.
- Я было подумала, что он ударил прикладом. Но пожалуй, все же кулаком.
- Мария-Клара шлет ей сердечный привет, - сказал Сонии Стэнли. - Она завтра возвращается из Южной Америки.
Сония, не желавшая иметь никаких дел с Марией-Кларой, проигнорировала его сообщение.
- Подойди ко мне, как кончится отделение, посплетничаем, - сказала она Нуале. - Хочу услышать обо всем.
- Скучала по нас, Сония? - спросила Нуала. - Мы по тебе так очень. Но я не могу выйти отсюда, понимаешь? Там парень среди публики, с которым я не хочу встречаться.
- Что за парень?
- Да тот, с кем ты только что разговаривала. Американский репортер. Приятный парень, но не хочу, чтобы он видел меня здесь.
- Хорошо, - сказала Сония. - Конечно я соскучилась по тебе. - Помолчав, спросила: - Что ему нужно, этому репортеру?
- Он и сам не знает, что ему нужно. Какой-то неприкаянный. Хочет писать о религии. Мы бы предпочли, чтобы он написал о том, что происходит в секторе.
- Интересный парень, - засмеялась Сония. - Но я была с ним сурова.
- Да, приятный, - сказала Нуала со смехом и пожала плечами. - Могу поспорить, он тебе понравился. И думаю, вы говорите на одном языке.
Вернувшись на сцену, Сония подумала: а как насчет стержня у нее самой? Здесь никто не чувствует себя дома. В Иерусалиме одни холмы и сушь - не побродишь по воде; тут не проживешь без какого-нибудь дела или фантастических иллюзий.
Она начала второе отделение с песни Джерри Лейбера и Майка Столлера "Так неужели это все?" - любимой песни Разза. Затем спела "Когда в слезах…" и несколько вещей Гершвина, закончив своей излюбленной "Не для меня", которую исполнила в манере мисс Воан, по-настоящему прочувствованно, самозабвенно. На Манхэттене знаток говорил ей, что она превращает пение в ритуал, музыку - в веру и находит заключенный в ней тарикат, поднимаясь, как метафорический змей, преображаясь в рупор, и ее голос возносится к небу, расцветая в резонансной полости, прорываясь сквозь маску лица. Полезная иллюстрация. И похоже, у нее хорошо получилось, судя по живой реакции публики.
Нуала все еще скрывалась в комнате за сценой. Инге и Роза танцевали с парнями-марокканцами.
- Инге говорит, ты вернешься, - сказала Нуала.
- Куда вернусь?
- В сектор, куда же еще?
- Инге может заблуждаться.
- Никогда, - сказала Нуала Райс. - Инге всегда знает, о чем говорит.
- Нет никакого смысла возвращаться.
- Так считаешь? Вздор. Нам ты, во всяком случае, нужна.
- Незаменимых нет. Особенно это касается меня.
- Забудь о своих неприятностях. Возвращайся к нам.
Известный рецепт, подумала Сония. Одни любят всех втягивать в свои неприятности. Другим необходимо топить свои невзгоды в бездонной выгребной яме людских бед.
- Знаешь, - сказала она, - возможно, со временем и вернусь.
12
Заключительный выход, с мелодиями нежными и негромкими, прошел отлично. Под конец, чтобы доставить удовольствие русским, она спела две песни Порги, Гершвинов и Джимми Макхью. Перед последней композицией Разз за роялем подмигнул и кивнул ей, приглашая пообщаться после концерта. Она засомневалась: точно ли он не под кайфом? Или он хочет разжечь давно погасший огонь? Они завершили "Мужчиной для меня", которую эта аудитория восприняла как откровение души.
После концерта включили музыкальный автомат, и народ пошел танцевать. Женщин не хватало, так что она поспешила спрятаться за кулисами с Раззом Мелькером.
- Ты в порядке, Разз? - спросила она. - Здоров?
- Я чист, Сония. - Его улыбка стала еще шире, янтарные глаза сияли. - Жизнь - это чудо.
- Лучше держись подальше от Стэнли, - посоветовала она.
Когда она повернулась, чтобы уйти, Разз окликнул ее.
- Сония? - неуверенно пробормотал он. - Хочу попросить кое о чем. Об одолжении.
- Конечно. Говори.
- Мы уезжаем из Сафеда. Хотели бы поехать в город.
- То есть не сюда?
- Я имею в виду в город. В Иерусалим.
- Что ж, очень хорошо.
- Есть один человек, Сония. Ты должна с ним познакомиться. Поверь, обязательно должна.
- Угу! - осторожно кивнула она. - Ну а он кто, христианин, еврей или…
- Больше того.
- Ух ты, - беспечно отозвалась она. - Человек, которого мы ждали, да?
- Возможно, - сказал Разз. - Я игрок, карты до конца не раскрываю.
- Что я могу для тебя сделать?
- У нас мало людей. А у него очень много книг. Я хотел попросить, не смогла бы ты помочь их перевезти.
- Спроворить вам авто? Или самой предложиться?
- Не надо грязи! Ты же мне как сестра.
Она засмеялась:
- Я бы не прочь проехаться до Сафеда. С радостью отвезла бы тебя, будь у меня машина. Но я продала ее нелегально. Я до сих пор не знаю, выпустят ли меня без нее из страны. Где остановишься в Иерусалиме?
Он радостно пожал плечами, и она ушла.
В зале к ней бросились подбивать клинья несколько пижонов, но, поскольку они все говорили одновременно, ей удалось ускользнуть, никого не обидев. На пути к столику, где сидели ее подруги из НПО, перед ней вновь вырос тот человек, который уже подходил к ней.
- Ты действительно можешь меня выручить, - сказал он с извиняющейся улыбкой. - И мне хотелось бы с тобой поговорить. Очень нравится, как ты поешь.
Видно было, что он пил. Если может позволить себе брать спиртное у Стэнли по этим ценам, подумала она, значит деньги у него водятся. Но он был не очень похож на случайного ценителя джаза. Скорее на человека, который не властен над своими удовольствиями.
- О, спасибо! - ответила она. - Извини, что тогда убежала. Торопилась, понимаешь. Как Януш?
- Думаю, дожидается следующей войны.
- Точно, - сказала она. - Ян обожает войну. Я встречала его в Сомали. И во Вьетнаме он тоже был, освещал ее с вьетнамской стороны. Летал с кубинскими летчиками на штурмовиках в Эритрее и писал об этом. Однажды появился в сомалийском Байдоа.
- Интересный парень, - сказал Лукас. - А здесь он что делает?
- Здесь он живет. Он еврей.
- Нашел свои корни?
- Никогда не считала Яна человеком, имеющим корни. Так о чем, говоришь, ты пишешь?
- О религиозной одержимости. Я слышал, ты суфийка.
- Так ты тоже занимаешься теми, кто свихнулся на почве религии? Это не сейчас началось, приятель.
- Принижение не мой конек, - сказал Лукас, - и меня не влечет очевидное. Больше того, сам всегда был религиозен.
- Это правда?
- Правда, - ответил Лукас. - Не хочешь выпить, я угощаю?
- Не увлекаюсь, - ответила Сония. - Впрочем, может быть, дамы хотят. Дамы?
Лукас внезапно обнаружил, что его окружили женщины скандинавской наружности, которые, похоже, были не прочь выпить, что те и поспешили подтвердить. Так что вечер обойдется ему дорогонько.
Лукас наклонился к уху Сонии, чтобы перекричать автомат, который играл "Лафайет" Каунта Бейси:
- Никак не возьму в толк… А что ты вообще здесь делаешь?
- Почему бы мне не быть здесь? Я тоже еврейка.
- Неужели?
- Что значит "неужели"? Считаешь, слишком темная кожа для еврейки? Это подумал?
- Нет. Просто странно, что ты приехала в Израиль изучать ислам. Ведь ты живешь в Иерусалиме?
- Да.
- Собираешься сегодня возвращаться?
- Автобусом в половине третьего.
- Не стоит. Позволь подвезти тебя, - предложил Лукас.
Поколебавшись, она согласилась:
- Было бы неплохо. Спасибо.
- На автовокзале тоскливо в такое время, - сказал Лукас.
Они вышли вместе. Ночная толпа занимала уличные столики кафе "Орион" напротив "Мистера Стэнли". Описать эту публику можно было одним словом: подозрительная. Когда Лукас и Сония проходили мимо, оживленная, свистящим шепотом, уличная торговля затихла - к ним приглядывались. Ближние к ним типы предпочитали пастельных тонов одежду в обтяжку, у многих были крупные волосатые запястья.
- Долгосрочную визу получить легко, - говорила Сония. - А Тарик Бергер живет здесь.
- И он суфийский учитель?
- Он последний. Тебе нужно познакомиться с ним.
- Я бы с удовольствием.
Она внимательно посмотрела на него:
- В сущности, я могла бы свести тебя с кое-какими очень интересными людьми здесь. Если окажешь мне услугу.
- Какую?
- Еще раз подкинуть меня завтра. В Сафед, и помочь привезти оттуда друзей. С книгами и вещами.
- Хорошо, - сказал Лукас. - Это я могу. О’кей. Договорились.
- Наш пианист хочет переехать в Иерусалим. Он принадлежит к одной религиозной группе в Сафеде. Эти люди могут быть интересны для тебя.
- Отлично, - сказал Лукас.
По дороге в Иерусалим они сбили шакала, перебегавшего шоссе. Его предсмертные повизгивания долго преследовали их.
- Не выношу таких вещей, - сказал Лукас. - Теперь будет мне сниться.
- Да, ужасно. Мне тоже.
Некоторое время спустя Лукас сказал:
- Мне честно понравилось, как ты поешь. Надеюсь, не думаешь, что это просто лесть.
- Придется поверить. Да? - Чуть позже она добавила: - Не хочу, чтобы мое имя появлялось в газете.
- Что, нельзя даже упомянуть, какая ты действительно прекрасная джазовая певица?
- Нет.
- Ладно. На газеты я не работаю.
Она подробнее рассказала ему о вест-сайдском суфийском андерграунде - в Нью-Йорке, не в Иерусалиме, - о "Догбер-риз" и выступлениях в Нью-Йорке.
- Ты в Бога веришь? - спросил он.
- Господи! Ну и вопрос.
- Ну извини. Мы ведь говорим о религиозной одержимости.
- Вот что я думаю, Крис. В отличие от пустоты здесь, там кое-что есть. Замысел.
- То есть?
- То и есть. И этого более чем достаточно.
- О, это мне нравится! - сказал Лукас.
Мнение вполне знакомое, подумал он, но высказано было мило. В нем зашевелилась симпатия к ней.
- Родители у тебя верующие? - спросил он.
- Мои родители были американскими коммунистами. И атеистами.
Лукас взглянул на нее, и его пронзило ощущение какой-то внутренней их близости. В ней смешались две расы, и она была дитя старых левых. Достаточно было увидеть ее лицо, чтобы ощутить это.
- Но это тоже вера, - сказал он.
- Конечно. Коммунисты верят, что все подчиняется замыслу. И что человек может быть частью его. Они верят в лучший мир.
- Тот, в котором они будут командовать.
Она перевела на него спокойный взгляд, чья строгость смягчалась тенью усталого юмора. Как она умна и хороша, подумал Лукас. И позволил себе вообразить, что нравится ей.
- А ты, Крис? Расскажи о себе.
- Ну, отец был профессором в Колумбийском. Родом австриец. Мать - певицей. Потому-то, наверно, мне и нравится слушать пение.
- Отец - спрей?
- Верно. А у тебя кто?
- Мама.
- Ну что, проходишь. А вот меня наши мудрые предки отсекли.
- А тебе не все ли равно? - спросила она. - Или ты верующий?
- Воспитывался в католической вере.
- Значит, и сейчас остаешься католиком, так?
Лукас пожал плечами.
- Вот, смотри, - сказала Сония и, вырвав страничку из блокнота Ближневосточного агентства, написала адрес. - Заберешь меня завтра здесь, оттуда поедем в Сафед и встретимся с человеком, который может быть тебе интересен. Перевезем его в Иерусалим. А по дороге сможешь спрашивать его о чем угодно.
- Идет!
- Надеюсь, ты не против слегка развеяться. Бывал в Сафеде?
- Никогда.
- Тебе там понравится. Потерпи чуток.
На базаре в восточной части города уже кипела жизнь, когда Сония шла к Бергеру. Возле Дамасских ворот разгружали рефрижератор, бросая бараньи туши в белые тачки. Грузчики провожали Сонию взглядами. Она была в развевающейся джелабе поверх концертного платья. Обычно она договаривалась с тель-авивскими друзьями матери, что переночует у них, но одинокий умирающий Бергер нуждался в ней.
Она поднялась по ступенькам к его жилью и достала ключи. Когда она вошла, Бергер не спал. В комнате стоял запах болезни. Он наблюдал за ней из-за занавески, где была его постель.