- А что у вас есть?
- Фалина, что у нас в наличии?
Ответственный секретарь метнула на него сердитый взгляд и повернулась к Уэйтену.
- Мистер Уэйтен, у нас есть…
- Называйте меня Филом.
- Хорошо, Фил, - улыбнулась Фалина. - Могу предложить вам соки: клюквенный, яблочный, ананасовый и апельсиновый. Есть ванильная и грушевая газировка, кока-кола обычная и диетическая, пепси, минералка "Перье"…
- Неужели "Перье" еще существует?
- Боюсь, что так, - тоном благовоспитанной юной леди ответила Фалина.
Уэйтен засмеялся.
- Тогда мне клюквенный сок. И можно туда добавить чуть-чуть ананасного?
- Конечно.
- Эбби, а что для вас? - спросил Уэйтен.
- Ничего.
- Мне стакан ванильной газировки, - попросил Стюарт.
- Отлично. Сейчас я принесу, - пообещала Фалина.
Когда она ушла, Кайл пригласил всех в комнату для переговоров. Мы стали рассаживаться вокруг стола, и тут со мной произошло нечто, трудно поддающееся объяснению. Спину вдруг пронзило острой болью, сменившейся лавиной непонятных мне подавляющих чувств. Стало тяжело дышать. Я подумал о сердечном приступе, затем о приступе беспричинной тревоги. Все эти ощущения быстро прошли. Никто из присутствующих не заметил, что я тяжело дышу.
Комната для переговоров одновременно являлась и выставочным залом моих многочисленных наград. Стены покрывала рельефная штукатурка, покрашенная в цвет баклажана. На них в золотых рамках висели дипломы. Две полки на южной стене служили вместилищем наших трофеев. Награды располагались и на восточной стене, но сейчас ее закрывал экран, свисавший с потолка.
Я включил проектор, и на экране возник логотип "Строительной компании Уэйтена". В комнату бесшумно вошла Фалина с подносом.
- Прошу вас, сэр… то есть Фил. Клюквенный сок с добавлением ананасного. Что-нибудь еще?
- Только мои двадцать лет, - произнес Уэйтен.
Эбби закатила глаза. Фалина раздала остальные напитки, включая и диетическую кока-колу для Кайла. Она подала ему бокал, даже не взглянув на него.
- Если у вас, Фил, нет никаких предварительных вопросов, давайте начнем, - предложил Кайл.
Уэйтен кивнул. Кайл нажал кнопку пульта, притушив свет.
- Мы благодарим вас за то, что вы к нам обратились. Не скрою: мы рассчитываем стать вашими постоянными партнерами. Предлагаемая нами рекламная кампания не только ускорит процесс покупки квартир в этом комплексе, но и сделает ваш бизнес более крепким и динамично развивающимся.
Гости вежливо молчали.
- Кампания основана на мультимедийном подходе, включающем телевидение, радио, газеты, Интернет, а также уличную рекламу. Начать ее мы предполагаем с пятидесяти рекламных щитов, чтобы название комплекса постоянно было на виду и на слуху. Эта часть состоит из трех этапов. Первый мы можем запустить в работу, как только вы, что называется, будете готовы нажать на курок.
Он кивнул мне:
- Алан, прошу.
Я нажал кнопку, и на экране появился эскиз плаката первой стадии:
"Мост строится".
Эскиз был исполнен в два цвета - черный и желтый - и напоминал дорожный предупреждающий знак. Мы с Кайлом взглянули на Уэйтена. Тот оставался бесстрастным. Кайл занервничал.
- Эту часть кампании мы называем дразнилкой, - пояснил он. - Можно назвать ее и затравкой. Плакаты предполагаем разместить вдоль Шоссе № 5 и Шоссе № 45, где они будут находиться в течение двух месяцев.
- Похоже на знак объезда, - заметила Эбби.
- Вот именно, - поддакнул я.
- А если люди поймут содержание буквально и просто подумают о каком-то строящемся мосте? - спросила она.
- На это мы и надеемся, - ответил я. - Каждый день ваши потенциальные клиенты проезжают мимо сотен рекламных щитов. Они научились не обращать внимания. Но плакат в стиле предупреждающего знака обязательно привлечет их внимание. И когда они разгадают трюк, кого-то из них наверняка заинтересует ваш проект. А через тридцать дней мы заменим плакаты на другие.
Я снова нажал кнопку:
"Мост открывается 16 июля".
- К этому времени мы развернем рекламную кампанию на радио и телевидении, - подхватил Кайл. - Если до сих пор все было выдержано в строгих, аскетичных тонах, теперь покажем вашим потенциальным покупателям всю роскошь проекта. Престиж, шик, называйте как хотите. Счастливые люди наслаждаются исключительными условиями жизни и необычайными удобствами, которые предлагает комплекс "Мост". Заметьте: ярко-желтый цвет на первом плакате постепенно сменяется золотистым.
- И тогда мы опять поменяем плакаты, тем самым знаменуя новую стадию рекламной кампании, - добавил я.
"Мост открыт.
Переезжайте на другой берег Вашингтонского озера,
где вас ждет стиль жизни экстра-класса!"
Уэйтен улыбнулся и кивнул. Стюарт наклонился к нему и что-то шепнул. Эбби тоже улыбалась.
В комнату заглянула Фалина.
- Алан, - тихо позвала она.
Кайл был ошарашен ее вторжением. Да и сама Фалина прекрасно знала этикет ведения переговоров. В такой ответственный момент на принятие решения могла повлиять любая мелочь. Я покачал головой. Тогда Фалина приблизилась ко мне и, нагнувшись, прошептала:
- Алан, звонят из больницы. Маккейл попала в катастрофу.
- В какую катастрофу? - воскликнул я, заставив присутствующих повернуться в мою сторону.
- Звонит ваша соседка. Говорит, что положение серьезное.
Я встал.
- Прошу меня извинить. Моя жена попала в катастрофу. Я должен ответить на этот звонок.
- Не теряйте время, - сказал Уэйтен, кивнув на телефонный аппарат, стоявший посередине стола.
Фалина включила свет. Я вдавил мерцающую кнопку и взял трубку.
- Алан слушает.
- Алан, это Карен Ольсен, ваша соседка. С Маккейл случилась беда.
Я замер.
- Что с ней?
- Ее сбросила лошадь.
- Как сильно она покалечилась?
- Ее срочно отвезли в больницу "Оверленд".
Мысли у меня путались.
- Скажите, в каком состоянии она сейчас?
Карен молчала, потом вдруг заплакала.
- Врачи думают, что она сломала позвоночник. - Ее голос дрогнул. - Она… Алан, она говорит, что ниже пояса ничего не чувствует. Вам надо срочно ехать в "Оверленд".
- Немедленно выезжаю, - ответил я и положил трубку.
- Ничего серьезного? - осведомился Уэйтен.
- Наоборот. Все очень серьезно. Мне нужно ехать.
- Разумеется. Я все закончу сам, - произнес Кайл.
Когда я выходил из комнаты, Фалина коснулась моего плеча.
- Я могу чем-нибудь помочь? - спросила она. - Что нужно?
- Молитвы. Множество молитв.
Я мчался в больницу, не замечая окружающего мира. Поездка казалась бесконечной. Всю дорогу у меня в голове звучал возбужденный диалог двух противоположных сил. Первый голос уверял меня, будто соседка поддалась панике, и все будет хорошо. Его перекрывал другой голос: "Все еще хуже, чем они говорят. Такое и в кошмарном сне не приснится".
На подъезде к больнице я почувствовал, что от страха буквально схожу с ума. Свободных мест на парковке не было. Я встал на стоянке для инвалидов, рядом со входом в отделение экстренной помощи. Заперев машину, я бросился внутрь и остановился у пластикового окошка, по другую сторону которого сидела женщина средних лет. Ее глаза за толстыми линзами очков смотрели на компьютерный монитор. Женщина даже не заметила моего появления. Я постучал по стеклу.
- К вам привезли мою жену! - выпалил я.
Она повернулась ко мне.
- Маккейл Кристофферсон. Я ее муж.
Женщина набрала имя на клавиатуре.
- Да, привезли. Подождите.
Служащая сняла трубку, набрала номер и после короткого разговора вновь повернулась ко мне.
- Сейчас к вам выйдут. Пожалуйста, присядьте.
Я опустился на стул, прикрыл глаза рукой и стал раскачиваться. Не знаю, сколько это продолжалось, но в какой-то момент я почувствовал у себя на плече чью-то руку. Я поднял голову. Рядом стояли наши соседи - Карен и Текс Ольсены. Увидев их обеспокоенные лица, я не выдержал и заплакал. Карен обняла меня.
- Мы с вами, Алан.
- Вы уже говорили с врачами? - спросил Текс.
Я покачал головой.
- Они по-прежнему у Маккейл.
Я повернулся к Карен.
- Вы видели, как это случилось?
Она примостилась на коленях возле моего стула.
- Нет. Я нашла ее через несколько минут. Лошадь Маккейл чего-то испугалась и сбросила ее.
- В каком она была состоянии?
Мне хотелось услышать слова успокоения, но соседка лишь покачала головой.
- В неважном.
Через десять минут в вестибюль вышла молодая женщина с короткой стрижкой. Лицом она напоминала мальчишку. На женщине были слаксы и шелковая кофточка. На шее болтался шнурок с идентификационной карточкой. Регистраторша кивнула мне, хотя и без ее подсказки я понял, что это врач. Скорее всего, ее кивок был знаком ободрения, но в подобных знаках я не нуждался.
- Мистер Кристофферсон? - спросила молодая женщина с короткой стрижкой.
- Да. - Я встал.
- Меня зовут Шелли Крэндолл. Я - социальный работник больницы.
"Почему они вместо врача прислали мне социального работника?" - удивился я.
- Я хочу видеть свою жену.
- Простите, но пока это невозможно. Ею по-прежнему занимаются наши врачи.
- Что с ней?
- У вашей жены перелом верхней части позвоночника. Сейчас врачи ее стабилизируют.
- Она парализована?
Я не хотел произносить эти слова. Они сами вырвались. Шелли Крэндолл замешкалась с ответом.
- Пока еще рано говорить. При травмах такого характера пораженные участки сильно вспухают и могут блокировать нервы. Обычно мы выжидаем семьдесят два часа и только потом делаем прогноз о степени поврежденности позвоночника.
- Когда я смогу ее увидеть?
- Вам придется подождать. Как только врачи закончат свои процедуры, я провожу вас в палату. Я искренне вам сочувствую, мистер Кристофферсон.
Я откинулся на спинку стула. Карен и ее муж сели напротив меня. Оба молчали.
Ожидание было изматывающим. Каждая прошедшая минута уносила с собой надежду. Я вслушивался в обрывки чужих разговоров, касавшихся травм других людей, словно все это имело самое непосредственное отношение к Маккейл.
Так миновало около двух часов. Наконец социальный работник повела меня через двойные двери отделения экстренной помощи. Когда я увидел жену, первой мыслью было: "Это какая-то ошибка". Маккейл была сильной и полной жизни. Женщина, лежавшая на больничной койке, выглядела слабой, хрупкой и сломленной.
Моя Маккейл очень изменилась. Она лежала с закрытыми глазами, чудесные волосы разметались по больничной подушке. Возле кровати стояло несколько мониторов. К правой руке тянулась трубка капельницы. Я с удивлением увидел, что лицо Маккейл вымазано в грязи. Наверное, упала ничком и запачкала лицо, а у больничного персонала даже не нашлось времени смыть эти черные разводы.
У меня подкосились ноги. Собственное тело вдруг стало неимоверно тяжелым. Я наклонился к ней, и мои глаза наполнились слезами.
- Микки…
От звука моего голоса веки Маккейл дрогнули, глаза открылись. Она взглянула на меня.
- Я здесь, - сказал я, стискивая ей руку.
В ее глазах тоже мелькнули слезы.
- Я так виновата, - прошептала она.
Я отгонял свои слезы. Перед ней я должен быть сильным.
- За что ты себя винишь?
- Я все испортила.
- Нет, малышка. Ты поправишься. Обязательно поправишься. У тебя все будет замечательно.
Маккейл посмотрела на меня и закрыла глаза.
- Нет, не будет.
Первые сутки прошли словно кошмарный сон. Капельница исправно вводила Маккейл морфий, и потому почти все время моя жена пребывала в сонно-бессознательном состоянии. Я сидел рядом. Один раз она проснулась и спросила, не сон ли это. Как мне хотелось ответить ей: "Конечно, сон". Около восьми вечера я вышел из палаты, чтобы сделать несколько звонков.
Первым, кому я позвонил, был отец Маккейл. Услышав печальную новость, он заплакал и пообещал прилететь первым же рейсом. Затем я позвонил своему отцу. Тот был верен себе. Он молча выслушал мои слова и сказал:
- Я тебе очень сочувствую, сын. Что-нибудь от меня нужно?
- Чудо.
- Увы, чудеса делать не умею. Мне прилетать?
- Не надо.
- Хорошо.
И больше никаких слов. Отец все понимал, и я все понимал. Я привык к таким отношениям с отцом.
Я вернулся в палату, и вскоре позвонил Кайл.
- Как Маккейл? - спросил он.
- Подожди немного, - попросил я и вышел в коридор. - Скверно, что у нее сломан позвоночник. Но насколько скверно, мы пока не знаем.
- Но она не парализована?
До чего противно мне было слышать это слово!
- Мы пока не знаем. Сейчас она не в состоянии двигать ногами.
- Боже, - простонал он. - Но ведь надежда всегда есть, правда? Каждый день происходят чудеса.
- На это мы и надеемся.
Мы долго молчали, потом он сказал:
- Я звоню тебе сообщить, что рекламную кампанию по "Мосту" Уэйтен поручил нам.
Я не сразу сообразил, о чем речь, а когда понял - изумился своей реакции. Эта рекламная кампания несколько недель занимала мои мысли, а теперь вообще утратила для меня всякое значение. В иное время мы бы отпраздновали свою победу обедом в дорогом ресторане. Пили бы шампанское и строили радужные планы на будущее… Тот мир показался мне чем-то далеким. На слова Кайла я отреагировал отрешенным:
- А-а.
Надо же, как быстро я выпал из мира!
Снова возникла пауза. Наконец Кайл произнес:
- Ни о чем не беспокойся. Я все держу под контролем.
- Спасибо.
- Даже не заикайся о благодарности. Маккейл получила цветы, которые я ей посылал?
- Да. Спасибо.
- Передай Маккейл мои наилучшие пожелания. И ни о чем не волнуйся. Я прикрываю твою спину.
ГЛАВА 6
"Ничто не сравнится по мучительности с ожиданием приговора. Разве что выслушивание этого приговора".
Из дневника Алана Кристофферсона
Не знаю, как назвать состояние, в каком я прожил эти три дня. Возможно, это был ад, как его показывают в сюрреалистических фильмах. Мое сердце металось между надеждой и отчаянием. Врачи повторяли слова социального работника: пока что они ни в чем не уверены. Степень поврежденности нервов можно определить только через семьдесят два часа. "За семьдесят два часа очень многое может измениться", - твердил я себе. Вероятно, когда опухоль спадет, Маккейл вновь начнет чувствовать нижнюю часть тела и двигать ногами.
Она должна выздороветь. Маккейл в постели, Маккейл, обреченная на неподвижность, - такое просто не укладывалось в голове.
Все остальное в моем мире перестало существовать. Я сидел у постели жены, а ночью спал на соседней койке. По крайней мере, пытался заснуть, поскольку каждые двадцать минут в палату заходила медсестра и проверяла показания электронных приборов, которыми была уставлена койка Маккейл. Мне хотелось, чтобы жена, проснувшись, видела меня рядом. В субботу, ближе к вечеру, прилетел ее отец, и я впервые за это время съездил домой принять душ и переодеться. Но уже через два часа вернулся в больницу.
Наступило утро понедельника. Домой я не поехал. Истекли семьдесят два часа с момента катастрофы, и, как сообщили врачи, они были намерены провести тестирование. Наконец-то мы узнаем, насколько поврежден организм Маккейл. Около десяти утра в больницу приехал Сэм. Мы все избегали говорить о тестировании. Маккейл говорила с отцом о его новом доме во Флориде. Потом спросила меня о работе. Я сообразил, что до сих пор не рассказал ей об успешных переговорах по "Мосту".
- Замечательная новость, - произнесла она.
Сэма эта новость обрадовала больше, чем нас.
- Великолепно! - взволнованно воскликнул он. - Отличная работа, мой мальчик.
Я изобразил на лице улыбку. Рекламная кампания потеряла для меня всякий интерес, и я говорил обо всем этом лишь потому, чтобы не касаться более драматичной темы.
Около половины двенадцатого в палате появилось трое врачей. В руках одного из них я увидел пластиковый чемоданчик, другой держал пюпитр с зажимом, какими пользуются врачи и медсестры, чтобы не писать на коленях. Третьей была врач, которую я видел в день катастрофы.
- Я - доктор Хардман, - представилась она. - А вы, надо полагать, муж Маккейл?
- Да, мэм.
- А вы - ее отец? - обратилась она к Сэму.
Тот кивнул.
- На время тестирования я вынуждена попросить вас обоих покинуть палату.
Я хотел спросить зачем, но промолчал. Я слишком верил врачам. Позже понял, что не столько верил им, сколько надеялся на излечение Маккейл. Сэм отошел. Один из врачей начал задергивать шторы, окружавшие койку Маккейл.
- А можно, мы все-таки не будем уходить из палаты и останемся здесь и послушаем? - спросил я.
К моему удивлению, доктор Хардман не стала возражать. Я наклонился и поцеловал Маккейл в лоб.
- Я люблю тебя.
- И я люблю тебя, - прошептала она.
Я покинул огороженное пространство и встал рядом с Сэмом.
- Как вы себя чувствуете? - спросила у жены доктор Хардман.
Маккейл что-то пробормотала.
- Простите, что тревожим вас. Нам нужно провести несколько тестов. Они очень простые и безболезненные.
Послышалось шуршание, затем раздались стоны Маккейл. Чувствовалось, ее переворачивали, чтобы осмотреть позвоночник.
Судя по звуку, один из врачей расстегнул "молнию" чемоданчика.
- Этим инструментом доктор Шиффман будет касаться различных частей вашего тела.
После процедуры я увидел этот так называемый инструмент, напоминающий средневековое орудие пыток: колесо с насаженными на ось иголками.
- Мы будем водить по разным участкам вашего тела и спрашивать, что вы чувствуете. Вы готовы?
- Да, - с покорностью жертвы произнесла Маккейл.
Прошло некоторое время.
- Маккейл, в этом месте вы что-нибудь чувствуете? - спросил кто-то из мужчин-врачей.
- Да.
У меня забилось сердце. Я хотел ободрить Сэма каким-нибудь жестом, но отец Маккейл глядел в пол.
- А теперь проверим чувствительность ниже пояса. Как в этом месте? Есть чувствительность?
- Нет, - ответила Маккейл и заплакала.
"Боже, сделай так, чтобы она хоть что-то почувствовала", - мысленно твердил я.
- А здесь?
- Нет, - всхлипывала Маккейл.
Сэм прикрыл глаза рукой.
- А здесь?
- Нет, ничего не чувствую! - закричала она. - Я ничего не чувствую!
Я распахнул занавеску, но доктор Хардман недовольно покачала головой. Я послушно отступил.
- Сейчас мы проведем тест на глубинное повреждение нервов. Иногда нервы повреждены лишь на поверхности, а под кожей сохраняют свою чувствительность. Я введу вам иглу в ногу, и вы мне скажете, ощущаете ли что-нибудь.
Я превратился в слух. Маккейл молчала.
Я рухнул на стул и обхватил голову руками. Нижняя часть тела Маккейл утратила чувствительность. Мою жену парализовало.