5
"Холодно. До чего же нестерпимо холодно! Разве сейчас не лето, не дикая, безумная жара? И который сейчас час, сколько же времени я провалялся в беспамятстве?"
Жутко болела голова, подвывая, словно смертельно раненый зверь. Мысли трещали и скрипели, не желая принимать достойную для здравого размышления форму. Андрей попытался подняться, но тело затекло и не слушалось. В данный момент они объяснялись на непонятных друг другу языках. Удалось лишь кое-как усесться на задницу и вытянуть озябшие, задеревеневшие ноги.
"Что же кричал Асмодэев? Кого он так яростно материл? Неужели все пропало? Или все еще в силе?" – думал граф, ожесточенно массируя виски.
"Ни черта не в силе! Или сам не чувствуешь, отморозил умишко?!
Уже октябрь на носу, а скоро и зима прибудет!" – громко и отчетливо прозвучал в сознании возглас Внутреннего.
"Ты жив!" – радостно, но молча, заорал граф.
"А ты думал, отправился червяков кормить?! Не дождетесь! От меня не так то просто отделаться! И не по Асмодэеву такая задачка!" – проговорил Внутренний.
"Но Асмодэев рассказывал…" – начал было Андрей.
"Мало ли что так наплел этот лживый демонюга! А ты и поверил, ворона! Развесил ухи и жрал что давали! Он обманул тебя! Сколько было обещано времени на операцию? Четыре месяца? А не хотите четыре часа! А договор то заключен! Вот и выпутывайся теперь, если сможешь!
"То есть как четыре?" – пролепетал Андрей.
"Восстание уже началось! Да что там началось, скоро все закончиться! Старая империя рушиться, появляется новая! Понимаешь ты это, глупая графская душонка!" – неистово заорал Внутренний.
Он был в отчаяние и даже не пытался это скрывать. Андрея охватил первобытный, животный страх, перемешанный с чувствами брошенного и обманутого ребенка. Словно ему показали огромный, вкусный торт, расписали все его достоинства, даже дали понюхать, но тут же унесли другому малышу.
Одно было хорошо: наконец-то отступил холод и он, покачиваясь, смог подняться.
И вдруг тысячи, нет, миллионы воспоминаний и воспоминаньиц вспыхнули ярким, бушующим салютом, переполняя сознание. Вся его жизнь, все горести, обиды, унижения, все мысли, эмоции, ощущения и наблюдения в одночасье получили самостоятельную волю. Кто был автором этого безумного ретро-фильма: Асмодэев, Внутренний или сам Творец, Андрей не знал. Голову сдавило клещами и… отпустило, оставив самое важнейшее.
Первый, главенствующий план. Умирающая мама . Больная, бледная и исхудавшая, но все еще молодая, красивая и гордая. Она улыбалась, но глаза смотрели строго и осуждающе, словно желая сказать:
"Что же ты, сынок! Так просто отступишь, сдашь нашу Родину на милость голодранцев? Не прикончишь Ильича? Не отомстишь за всех нас?"
"Отомщу! Клянусь отомстить, мама!" – ответил граф торжественно.
Более не сомневаясь, он принял решение, сделал выбор и уже не отступит. Смерь лучше позора! Мертвые сраму не знают!
"Я же тебя предупреждал! Но ты не слушал, вот и вляпались в дерьмо! Нам конец, понимаешь, конец!" – ныл и причитал Внутренний.
"Хватит, перестань выть или заткнись навеки! А лучше скажи, где сейчас Ленин?"
"Откуда мне знать! – пролепетал Хранитель и добавил, – В Смольном. Руков о дит восстанием, чертяка!"
"Сколько сейчас время?" – поинтересовался граф.
"6.00 утра, 25 октября 1917 года" – промямлил Внутренний.
"Отправляемся, немедленно!" – резко скомандовал Андрей.
"Куда? Да нас, красные по дороге прикончат! Кровь льется, Андрюша, кровь! Смерть нынче правит бал и снимает обильную жатву! Ты хоть на одежду свою посмотри, ты ж офицер царский, контра зловредная!" – вновь заныл Внутренний.
Он сказал правду: полная форма офицера элитной воинской части, явного дворянина, сидела безукоризненно и четко. Только от холода плоховато спасала!
"Как же быть?" – подумал граф тоскливо, но тут зазвучал Внутренний:
"Притворимся сдающимися, сочувствующими революции. Скажем, что хотим в их ряды. Ты назовешь свою фамилию. Уверен, что нас пропустят в самое логово, лично к Владимиру Ильичу. А там уж посмотрим!"
"Что-то больно резко ты мнения меняешь, случаем не заболел?" – поинтересовался граф, довольный таким поворотом событий.
"Стыдно стало. Мерзко. Да и бросить тебя не могу, мы ж с тобой срослись почти" – спокойно ответил Внутренний.
***
Они бежали. Холодный воздух поздней осени подмораживал легкие. Внутренний лишь изредка вздыхал, но жалобы и нытье отбросил. Андрею же было грустно и тоскливо. Не так он представлял свое задание! Совсем не так! Но ведь и жизнь не разложишь по полочкам, не распланируешь до последней мелочи. Всегда находятся ошибки, просчеты и прочие недоработки. Приходиться стараться, поправлять и подделывать. Хотя можно все бросить и после первой набитой шишки отказаться от свершений. Или вообще самоубиться! Но это не выход, не спасение, а просто трусость и побег!
Город, несмотря на ранний час, бурлил и колыхался словно адский котел со смолой. И люди, как наказанные грешники или повара этого варева, куда-то спешили, бежали, догоняли… Звучали выстрелы, крики раненных и умирающих, мольбы о пощаде и пьяный смех обезумевших победителей.
Андрей обратил внимание на двух толстяков в черных пальто и высоких шапках, тянущих огромный и явно тяжелый чемодан. До него долетели обрывки разговора:
– Быстрее, Михаил Платонович, поднажмите. Машина уже ждет. Вырвемся, и на волю! За границей спасемся!
– Ух, не могу больше, Матвей Александрович! Сейчас свалюсь, ей богу свалюсь и кончусь!
Грянул выстрел, за ним еще и еще. Первый толстяк повалился на мостовую, конвульсивно дернулся и затих. Второй же заверещал и попытался отцепить руку своего мертвого компаньона от чемодана. Получилось на удивление быстро, но чемодан при этом раскрылся. Повалились пачки денег, посыпался дождь из колец, браслетов и прочих драгоценных побрякушек. Толстяк принялся хватать пачки и торопливо запихивать за пазуху.
– Вот жадная скотина! Стреляй ребята! – гаркнул чей-то молодой голос.
Хлопки выстрелов. Набирающий скорость толстяк падает мордой вниз. Летят купюры, и кровь, почти черная в утренних сумерках, тонкими струйками стекает в придорожную канаву. Вырисовываются силуэты нападавших, но Андрей, не особо желая встречи, спешит дальше…
Вновь стремительный забег. Начинают ныть ноги, а в легких разгорается пожар. Андрей бежит, успевая при этом смотреть по сторонам.
Вон группа пролетариев грабит винную лавку. Они горланят песни, постреливают в воздух из наганов и винтовок. Они и так пьяны. Кровью, безнаказанностью, возможностью карать и судить. Возле разбитой витрины скорчился хозяин лавки. Нет, уже труп хозяина.
"Петроград сошел с ума, а люди вместе с ним!" – прозвучал возглас Внутреннего.
Андрей полностью с ним согласен. Он одурел от происходящего, казавшего страшной карикатурой на жизнь.
"Неужели любая революция это такое ?" – проносились изумленные мысли.
"Обычно еще хуже! Намного хуже! Давай, поторапливайся!" – ответил Внутренний.
Бег превратился в вечность, тело – в тяжеленную деревянную колоду. Только ярость и нечеловеческое усилие воли гнали его вперед. Да еще ненависть.
"Пусть все пропало, но я свершу задуманное! Пусть я проиграл, но и Вождь не насладиться победой!"
И вдруг одна из картин восстания полностью приковала его внимание. Вроде ничего особенного и необычного: богатый дворянский дом, этакое городское семейное гнездо, охвачен огнем. Перед парадным входом обезглавленный труп уже немолодого мужчины, явно отца семейства. Трое восставших рвут одежды на его жене. Насилие, страдание и слезы. Стандартная картинка, много раз виденная им во время дикого забега и уже не вызывающая первоначальных эмоций. Но…
Андрей рассмотрел девушку. Может дочь, может служанка, а может и просто случайная прохожая. Она была…
Как звезда, солнце, заря и рассвет, слитые в одно произведение искусства. Она была неземная и одновременно родная и до боли близкая. Она была прекрасна.
И это божественное создание, это чудо творения тащил четвертый восставший, явно товарищ тех трех. Намотав на руку роскошные вьющиеся волосы, он тянул её куда-то в сторону. Девушка вяло сопротивлялась, слегка отбрыкиваясь как легконогая, грациозная лань.
Сердце графа раскалилось до температуры расплавленной стали. Нечеловеческая ярость захлестнула разум, в миг разгромив все трезвые и благоразумные мысли. Напрасно кричал Внутренний, взывая к долгу, чести и обязательствам.
Андрей бросился на пролетария, выкидывая в прыжке ногу. Тот был не готов к нападению и кулем свалился на землю, отпуская волосы пленницы. Лицо, превратившееся в безобразную окровавленную маску, выражало недоумение и детскую обиду. Вместе с вмятым, исковерканным носом данная картинка смотрелась страшно-комичным полотном художника-психопата.
Девушка даже не вскрикнула. Видно шок от пережитого загнал простенькие проявления эмоций на самое дно ошалевшего сознания. Андрей подбежал и лихорадочно вцепился в её руку. Его бил озноб.
– Как вы? – только и смогли прошептать его сухие губы.
– Спасибо вам, я…
Фразу оборвал не человеческий, а скорее волчий вой. Дружки поверженного повстанца, отбросив, как тряпичную куклу, свою несчастную жертву, бежали к графу. Лица обезображены злобой и исковерканы похотью. Андрею показалось что демоны, а не люди восхотели его жизнь и жизнь…
Девушка ахнула и обмякла, вырываясь из его руки. Граф притормозил падение и бережно, как святыню или реликвию, уложил ее на тротуар, предварительно подстелив свою шинель.
Демоны приближались. В руках правого поблескивал длинный штык-нож. Левый вооружился дубиной, а задний поигрывал "Маузером". Четвертый так и не пришел в себя после страшного нокаутирующего пинка. Скорее всего, смертельного. Озираясь по сторонам, Андрей разглядел тяжелый кавалерийский палаш, пристегнутый к поясу поверженного. Это был шанс.
Ну что, барин, прикокать тебя быстро или сперва поиздеваться? – произнес Задний, поднимая оружие и целя графу в лицо.
– Давай медленно. Пущай поглядит, как мы малышку оприходуем! – весело пророкотал Правый и разразился гадким смехом.
Дружки-пролетарии с готовностью поддержали зачин. И в этот миг Андрей прыгнул. Откуда взялась ловкость, откуда умение! Как олимпийский чемпион-гимнаст он в пару прыжков и кульбитов оказался возле лежащего, выхватил палаш и ринулся на врагов.
Правый шарахнулся, Левый отпрыгнул, и только Задний, явно главарь шайки, попытался выстрелить.
Затея не удалась: треск материи, хруст разрубаемых костей и крик полный боли, страха и ярости. Удар перерубил его правую ключицу и практически оторвал руку. Маузер выпал, так и не свершив ни единого выстрела.
Вновь вскинутый палаш падает на Правого. Прикрывшие голову руки не помогли: противный треск, и череп насильника лопается как перезревший орех. Смерть не заставила себя ждать, Правый сдох мгновенно.
Выл Задний, зажимая глубокую, кровоточащую рану, а третий повстанец со всех ног улепетывал с места боя.
– Ну и где твоя смелость, червь?! Где отвага, вставай и сражайся! – орал Андрей, размахивая палашом перед лицом раненого.
– Пощади, барин! Христом Богом молю! – падая на колени, верещал сквозь слезы Правый.
– Нет тебе пощады! – удивляясь нахлынувшему спокойствию, проговорил граф.
Правый закричал, но через миг крик сменился хлюпаньем и хрипом. Чисто срезанная голова, подобно веселому футбольному мячику, запрыгала по холодной мостовой.
Андрей с отвращением отбросил измазанный кровью палаш. Его мутило, но, превозмогая себя, граф подбежал к девушке.
Она все еще была без чувств. Она была… Андрей не находил слов. Сердце бухало сильно и часто, а в душе хор ангелов исполнял торжественный марш.
Он никогда не знал любви, смеялся над пылкими книжными воздыхателями и издевался над влюбленными барышнями-дурочками, ждущими принцев. Все осталось в прошлом.
Граф смотрел и не мог налюбоваться на милое, прелестное личико, чуть вздернутый носик, тонкие ниточки бровей, алые от холода щёчки. Весь облик, все черточки этого божественного создания поражали, рвали, заставляли трепетать его мечтательную и пылкую суть.
Девушка открыла глаза и… улыбнулась. Душа Андрея ухнула в глубокую и бескрайнюю пропасть счастья. Он еле слышно пролепетал:
– С вами все в порядке?
– Благодаря вам, да, – прозвенел серебристым колокольчиком её волшебный голос. – Как вас зовут, мой юный герой.
– Андрей, – краснея от смущения, выдавил граф.
– А меня Кэт. Катерина…
– Ваше имя – лучшее в мире, – проговорил граф и тихонько добавил. – Вы тоже лучшая…
Теперь уже её лицо окрасилось налетом смущения. Опустив взгляд, Катя попыталась подняться. Андрей поспешно протянул руку, помогая ей встать.
Так они и стояли, держась за руки и неотрывно глядя друг другу в глаза. Или не в глаза, а в сами души?
Время остановилось, и мир перестал существовать. Да что там мир, сама Вселенная потускнела и померкла, уступая место их новоявленной Любви .
***
Загремели шаги и писклявый, дрожащий голос радостно заорал:
– Вот он! Скорее держите!
Девушка задрожала и прижалась к его груди. Но Андрей, словно отрывая кусок собственной плоти, отстранил её и лихорадочно зашептал:
– Бегите, Кэт! Бегите же немедленно, я найду вас! Я люблю вас!
– Я не уйду! Я останусь с вами! Я…, я люблю вас, Андрей!
– Бегите, Катя милая, бегите! – чуть не плача умолял граф. – Со мной все будет хорошо!
И она, расслышав ли в голосе отчаяние, или почувствовав его безграничное волнение побежала.
Свистнули пули, но её легкий, воздушный силуэт продолжал удаляться.
"Ушла", – облегченно проговорил Внутренний.
"Надеюсь, ты прав, дружище", – ответил граф, разворачиваясь в сторону нападавших.
Их было много, человек двадцать-тридцать, а то и больше. Все вооружены до зубов. Злая аура витала над их головами, подобно стае голодных падальщиков.
Шансов на победу не было, и Андрею, поднявшему окровавленный палаш, оставалось лишь подороже продать собственную жизнь.
Прогремели выстрелы, и тело закричало от жгучей, палящей боли. Отказали ноги, и граф упал так и не выпустив рукояти своего клинка. Струи липкой крови защекотали ребра, подмышки, живот… Боль сменилась вялым безразличием, но две мысли как назойливые мухи крутились в голове:
"Как там Катя?" и "Ушла ли Катя?"
Всё остальное стало неважным, превратившись в абсурдную и нелепую суету.
Андрей был еще жив, когда подошли чьи-то ноги, и удар штыка оборвал его жизнь…
***
– Молодой человек, вам плохо? Ответьте же наконец! – прозвучал над ним удивительно знакомый голос.
– Я еще жив? – вопросил Андрей, поворачивая голову.
Он не поверил собственным глазам. Это была она . Кэт, его милая, любимая Кэт! Немного изменившаяся, слегка накрашенная, современно одетая, но она ! Весело тряхнув кудрями волос и лучезарно улыбнувшись, Катя спросила:
– А должен быть мертв?
– Меня же убили, расстреляли пролетарии! – пробормотал Андрей, все еще не вникая в происходящее.
Она рассмеялась весело и по-детски непосредственно:
– Скорее всего, вас расстрелял солнечный удар. Я шла, смотрю, а вы грохнулись и лежите. Я подбежала, тряхнула вас. Слушайте, а может вы чем-то больны?
– Сколько я пролежал? – ответил вопросом на вопрос граф.
– Секунд десять, не больше. Вы точно не больны, может "скорую" вызвать? – нисколько не обидевшись на бестактность, поинтересовалась Кэт.
– Так это значит… – начал Андрей и прикусил язык.
– Что значит? – с любопытством спросила она.
– Ничего, ничего Катенька! – весело и бесшабашно прокричал Андрей и вскочил на ноги.
– Я не Катя, я Алиса, – ответила девушка, слегка надув губки.
– Пусть будет так! Позвольте, милая Алиса, проводить вас до дома, – почти прокричал граф и протянул руку.
– Пошли – просто сказала девушка и втиснула свою маленькую ладошку в широкую ладонь незнакомца.
***
Взявшись за руки, они весело двинулись вперед. Солнце все так же пекло и жарило, но теперь для юноши это не имело никакого значения. Он не замечал творящегося вокруг, полностью сосредоточившись на хрупкой ладошке от которой шло приятное тепло. Хозяин антикварного магазина выглянул за дверь и помахал рукой проходящему поодаль старичку-лоточнику. Старичок махнул в ответ и продолжил свой путь. В его глазах светилась добрая, радостная грусть…