- Но-о, - протянул Рамсес, сам до конца не сообразив, но, зачем-то размышляя между тем, куда ему пойти дальше: или с Юлей и Верой к ним домой или в церковь.
- Наш папа поет в хоре, - объяснила Юля, по-прежнему улыбаясь.
- Я иду туда репетировать, - не понимая замешательство Рамсеса, добавил Дэвис и растерянно глянул на него.
- Если б мы не встретили Юлю с вашей дочерью, - вкрадчиво заговорил Рамсес, - то, мы к ним бы не зашли?
Дэвис приложил ладонь к щеке, этим жестом неловко скрывая отчего-то некое смущение.
Как и все это время, с улыбкой на устах, Юля спросила у Рамсеса, чем отчасти спасла мужа:
- Может, пока идет репетиция, Вы пойдете к нам?
- Хорошо, - тут же согласился Рамсес, и спешно добавил: - если Дэвис не будет против.
- Идите, - сухо согласился он.
Они разошлись и Рамсес последовал за Юлей и Верой, а Дэвис поспешил в церковь.
Новые спутницы Рамсеса направились к тому углу, откуда только что вышли. Из-за продолжающейся головной боли, он плелся следом и, понимая, что это не вежливо, все же косился на Веру. Она настолько была весела, что шла вприпрыжку. Время от времени подбрасывала куклу и всякий раз, как ловила, заразительно смеялась. При этом упасть кукле не было никаких шансов: именно настолько преданно она выражала любовь к ней.
Рамсес поймал себя на мысли, что, повстречав их, он тоже не перестает улыбаться.
Они завернули за угол длинного строения с просевшей посередине крышей и, сделав несколько шагов, Юля открыла дверь, ведущую внутрь этого одноэтажного здания.
- Заходите, - пригласила она, широко улыбаясь.
Юля отпустила руку дочери и та забежала первой. Пропустив вперед Рамсеса, Юля зашла последней и закрыла за собой дверь на длинный продолговатый крючок, основание которого прочно крепилось к стене, что находилась сбоку.
С улицы они пошли по совершенно темному узкому коридорчику. Но где-то через десяток шагов вправо предстал довольно просторный продолговатый и менее безнадежно темный коридор, где было множество дверей по обе стороны, а вдалеке, напротив, виднелось окно, тускло пропускавшее свет.
Идти далеко им не пришлось: первую же дверь Юля открыла и радушно предложила всем заходить. Продолжительный на всю длину и ширину в этой комнате яркий половик ручной работы состоял из различных лоскутов материи и располагал войти не менее гостеприимно.
"Вероятно, над ним поработал тот же мастер, - подумал Рамсес, вспоминая похожее изделие в доме прабабушки Дэвиса и проведя аналогию с мебелью там же".
Они жили в комнате, которая была просторна, без излишеств и, если можно так расценивать, то, единственной тут доступной им роскошью служил вид из окна на чарующе ярко-позолоченные купола. Но, пожалуй, было и еще одно богатство - многообразие Вериных фотографий, которыми были увешены стены.
Комната была так же продолговата и по объему копировала длинный коридор, но раз в десять короче. Здесь пахло домашней едой вперемешку с резким запахом, который отдаленно напоминал Рамсесу женские духи - настолько запах был резок, а не выразителен и тонок, как представлялось это ему. Тут, за скромной домашней обстановкой и, выкрашенными в бело-голубой цвет, стенами и потолком, угадывалась радушная хозяйка, которая поддерживала идеальный порядок. Основным подтверждением тому, служил, явно пошитый своими руками белоснежный открахмаленный тюль - настолько он выглядел бережно и идеально сшит по размерам. Убранство окна венчали шторы, - уложенные красивыми узкими многочисленными полукруглыми фалдами сверху, они, в том же исполнении, свисали длинными полотнищами по обе стороны высокого зауженного окна. За этим, если угодно, облачением, откуда исходил свет, с улицы не сразу можно было заметить решетку из мелких прутьев.
Вдоль одной стены размещались два предмета - небольшой стол, за которым кушали и сразу же за ним диван-"Книжка". Оба, но по-отдельности, они были накрыты одной и той же пестрой тканью. Аккуратно облегая очертания мебели, она прохудилась, а в некоторых местах виднелись дырочки. За предметами утвари пол был усыпан яркими детскими игрушками. В том числе, они находились и на полочках различной величины, расположенных выше. Вдоль противоположной стены пришлись шкаф, удлиненный стол для приготовления еды и узкая детская кровать. Над местом для кухни, которая обрамлялась размером стола, также находились полки, но, в отличие от "игрушечных", тут объемные и массивные, на которых бережно была расставлена всякая посуда. Столовые же приборы стояли вертикально в специальном для этого приспособлении и на большой столешнице, край которой упирался в высокий и объемный шкаф. Он величественно занимал один, но весь угол.
Из приборов в комнате были - небольшая электроплитка и чайник: они тоже располагались тут же, где положено было готовить еду.
- Здесь мы живем, - скромно произнесла Юля, но, как и всегда, улыбаясь.
Не найдя, что ответить, Рамсес восхитился:
- Уютно тут у вас.
Пока Рамсес осматривал комнату, он не заметил, когда Вера сняла яркую красную куртку и теперь она знакомила куклу с игрушками.
- Вы хотите кушать?
- Спасибо, Юля, мы с Дэвисом… - он замешкал, вспоминая, что тот не ел, но решил не уточняться и лишь добавил, соврав: - уже поели.
- А-а, - протянула доверчиво Юля, - тогда чаю, хотите?
Юля была столь восторженна и постоянно улыбалась, что ее радость, пожалуй, можно было сравнить с довольной Верой, которая обходительно обращалась с куклой и ей тоже (последовав примеру мамы) предложила попить чай в обществе других игрушек.
Рамсес согласился. Он занял место за обеденным столом, а Юля взялась хлопотать, готовя необходимое для чаепития, рядом, напротив, за соседней "кухонной" столешницей. За этим занятием улыбка хозяйки казалась более радостной - определенно было видно искреннее отношение Юли к происходящему, а глаза, наполненные небесной синевой, источали добро и теплоту.
После знакомства, наблюдая за Юлей, у него буквально вырвалась мысль, которая только что его посетила:
- Юля, как я с Вами познакомился, Вы постоянно улыбаетесь, словно сегодня самый счастливый день.
Пожалуй, только сейчас Рамсес понял, почему он не особо желал идти в церковь. Ему определенно хотелось продлить знакомство с Юлей, которая улыбалась в отличие от его угрюмого состояния Рамсеса и не особо разговорчивого Дэвиса.
- Я всегда улыбаюсь, - ответила она. - Как родилась. Потому что, это был счастливый день.
- День рождения?
- Ага.
- Из этого состоит Ваше счастье и оно длится по сей день?
- Ну, что Вы?! А Вы разве не знаете, из чего состоит счастье?
Рамсес вздумал отыскать ответ в голове.
- Да, как-то и не думал, - протянул он, крутившуюся в мозгах мысль, сам не понимая, толи и впрямь никогда не задумывался, из чего состоит счастье, толи с потерей памяти не может вспомнить, до чего додумался в свое время. - Скорее всего, я не знаю.
- Вот поэтому у Вас в глазах нет радости.
Он поразмышлял о взаимосвязи выражения глаз со счастьем, но, без особых выводов, смог лишь повториться:
- И все же, по-вашему мнению, из чего состоит счастье?
- Мне говорила моя бабушка, что само счастье - оно небольшое и даже вовсе малюпасенькое. Но этих крошечных капель в воздухе много и они постоянно пополняются с неба и не закончатся, даже, если все люди начнут разбирать их оттуда! И потому что они мелкие, капельки никогда не падают на землю. Но, если кто-то улыбнется, крошечное счастье попадает в него и остается в нем до тех пор, пока человеку не становится грустно. Если же часто улыбаться, то капелек внутри станет так много, что счастье уже никогда его не покинет.
- Так Вы всегда улыбаетесь, чтобы пополняться капельками счастья?
- Кажется, их у меня столь много, что я способна ими уже делиться, а улыбаюсь давно я потому, что внутри уже просто счастлива.
- Поделитесь, - попросил Рамсес и впервые с пробуждения широко улыбнулся.
- Вот Вы и получили капельки счастья, а я тут не при чем.
Рамсес не ответил и продолжал широко улыбаться. Вспоминая сказанное Юлей, он удивлялся, что, оказывается, для счастья ничего не надо делать, кроме, как просто выражать удовольствие. Но оттого, что он сейчас так надолго расплылся в улыбке, ему даже показалось, счастья в нем так много, что от легкости, заключающейся в невесомости каждой крошечной капельки, он вскоре оторвется от стула и полетит. Подумав об этом, у Рамсеса выразительное движение мышц лица приобрело еще больший максимум.
За разговором, и пребывая в раздумьях, он не заметил, что Юля уже накрыла стол.
Вера отказалась присоединиться к ним и Рамсес разлил чай на двоих. После этого он сложил руки перед собой и попросил Юлю прочитать молитву. Она охотно согласилась. Продекламировав наизусть священное писание, они принялись пить чай, а Рамсес с радостью продолжил разговор:
- Юля, Вы, вот прям, ежедневно улыбаетесь?
- Я не улыбалась, - ответила она, протягивая гостю кусочек выпечки, - когда у меня, до Веры, было две беременности.
Ошеломленный ответом, Рамсес чуть не выронил выпечку из рук.
- Мы с Дэвисом, - продолжала Юля, - сильно хотели ребенка, и тогда моя врач- гинеколог помогла мне. Она приходит к нам в церковь. Врач сразу предупредила, что у меня большая вероятность родить ребенка с синдромом Дауна, поэтому мне надо было пройти все обследования на выявление нарушений плода во время беременности - это я запомнила дословно и не забуду. Но мое первое положение на ранней стадии само закончилась выкидышем и, думаю, это получилось потому, что мои бабушка и дедушка были против. А больше всех тогда ругалась прабабушка Дэвиса. От этих стрессов я сильно уставала.
- Но, я так понимаю, прабабушка Дэвиса не знает, что у нее родился праправнук?
- Надеюсь, когда доча подрастет и станет еще красивее, мы их познакомим, а слов уже не надо будет говорить. Когда же я забеременела во второй раз, мы уже никому из наших не сказали. Но плоду поставили диагноз - синдром Дауна. Как у меня и Дэвиса. Тогда мы с Дэвисом много плакали, а когда мы решились на аборт - это решение далось нам ужасно болезненно. К счастью, я оказалась в положении в третий раз. Теперь, у нас есть красивая девочка. А вместе с ней в доме прибавилось благодати - Вера же улыбается, как и я, - пояснила она, ласково поглядев на дочь, чей детский голосок тихо, потому неразборчиво вел беседу от имени куклы с другими игрушками.
- Я не помню, чтобы я слышал о каких-то историях, которые меня впечатлили, но… - не закончив фразу, он растерянно замолчал, а, улыбнувшись, добавил: - впрочем, сейчас я вообще мало что помню.
- А как это, когда ничего нельзя вспомнить?
Рамсес пожал плечами.
- Ну, собственно, - сказал он, жуя, - и сравнить-то мне не с чем. Я не помню свое имя, да и других имен тоже. Не сохранилось в памяти, как Дэвис привез меня к себе домой и, в общем, чтобы не спросили, я обо всем забыл. А так, в беседе, я о чем-то знаю, многое понимаю и даже ведаю значение некоторых слов… Но в целом… Вот такое мое соприкосновение с прошлым, - так подытожил Рамсес. Он вновь пожал плечами, но теперь улыбнулся, а после сделал глоток ароматного чая.
- Что же Вы сегодня услышали незнакомое?
Он поднял глаза и посмотрел на улыбчивую Юлю, вспоминая. Сказал же Рамсес о первом, что пришло на ум:
- Допустим, я забыл, что надо молиться перед едой, и совершенно вылетело из головы, что за это я отправлюсь в ад! Хорошо, прабабушка Дэвиса мне напомнила и теперь я снова это делаю, вот только мне придется заново молитву выучить.
- А может, Вы не забыли, а просто никогда этого не делали?
В этот раз он весьма глубоко задумался.
- Да, да, - вторила Юля, размышлениям Рамсеса, - правда, это может так быть. Вы делали что-то одно и вовсе другое, а, вот, молиться перед едой - Вы с этим не жили.
- Постойте, Юля, а что, можно кушать и без молитвы? Прабабушка Дэвиса сказала, если не крестить еду, Бог обидится, а там мне и до ада недалеко, чтобы туда угодить. Где, как я понял с ее слов, невообразимо страшно.
- Ой, я так вот Вам и не скажу. Но, знаю, что многие живут по-другому и по всякому бредут к вере. Некоторых я даже такими видела в церкви: они столбиком стоят перед иконами, шепчут молитвы, но воровато всегда оглядываются. Помимо них, есть люди, кто жизнь проживает, но так и не дорастает до молитв перед едой. А кто-то ползет в вопросах церковных со своей скоростью. Вот, я. До Дэвиса и знакомства с отцом Велоретом, я тоже никогда с бабушкой и дедушкой не молилась до того, как кушать. Они же мне пояснили и я теперь, и Вера - мы не можем не помолиться перед едой, - с заботой и строгостью в голосе заверила Юля.
Рамсес озадачился. До этого он выслушал прабабушку и подумал, что, с потерей памяти, просто многое забыл из своей, когда-то нормальной, жизни. Теперь же ему надо было понять, как он себя вел хотя бы перед той же едой.
- Вам к отцу Велорету надо. Он хороший. Он всем помогает. Он самый лучший друг для нас.
- Ну, да, возможно - мне надо с ним увидеться. Вообще-то, до этого, я думал, что Дэвис мне поможет. Если, нет, тогда посмотрю.
- Да, Дэвис помогать любит и умеет.
- Как вы познакомились?
- Я пришла петь в хор, а он там уже пел. Это давно было.
- А Ваши родители, они, где сейчас? В моем с Вами разговоре прозвучали только бабушка с дедушкой.
- Сейчас - не знаю. Как мне рассказывали бабушка с дедушкой, когда я родилась, я ничем не отличалась от других малышей. Только потом могла плохо говорить. Но мои родители старались, чтобы я начала разговаривать и у них многое получилось, а в два года врачи им сообщили, что я больна.
После этих слов, на мгновение, грусть пробежала у нее по лицу и Юля перестала улыбаться, но, заговорив, радость вновь появилась:
- Я не успевала за другими детьми. Не могла говорить и начала ходить поздно. Папе и маме сказали, что я не смогу быть, как остальные, - радость вновь сошла с лица и она пожала плечом, стараясь улыбаться, но все же огорчение выдавало себя с появившейся в ней грустью. Бодрясь, Юля добавила: - Но я каждый день перед сном, говорю спасибо всем, особенно тем, кто помог мне стать той, как я сейчас.
- Родители, я так понимаю, после слов врача, перестали Вам помогать?
- Папа отказался от меня, когда поговорил с врачами… и мама тоже. Она любила папу и не хотела с ним расставаться. Тогда же они и уехали далеко, на Камчатку. Там умерла мама от тяжелой простудной болезни, а папа, как начал сильно пить, так больше о нем мы ничего не знаем.
- Вам их не хватает? - спросил Рамсес и лишь затем подумал. Ему было неловко за такой прямолинейный вопрос в столь далеко не легкой ситуации для нее.
На его удивление, Юля не изменилась в настроении: она, как и прежде, продолжила радостно улыбаться.
Рамсес не удержался и снова спросил, но теперь, естественным образом, удивленно:
- У Вас улыбка не сходит с лица, даже когда Вы говорите о родителях?
- А я уже столько думала. Вот, всю жизнь! Что для меня теперь все - как происходит, то пусть тому и быть, а главное уже свершилось и у нас родилась дочь, - Юля улыбалась еще выразительней. - А их я сильно люблю - они подарили мне жизнь. Как вспоминаю о них, мне всегда становится приятно и тепло на душе.
В своей смятенной душе Рамсес не мог ничего разобрать, где так и не зародилось понимание услышанному. Он думал, что Юля не должна с восторгом относиться к родителям, зная, как они с ней поступили. Но… Толи он что-то упустил, когда обо всем говорила Юля, толи в нем противился и никак не подключался к чему-то более возвышенному некий невидимый лучик связи, который способен относиться ко всему с пониманием, как это, возможно, происходило с ним, когда он был здоров на голову. Но сейчас Рамсес слабо мог осмыслить, почему у Юли нет обиды на отца и мать?
Посчитав, что достаточно уже головоломкам прыгать от одного вопроса к другому, он спросил:
- Родители сами отдали Вас к бабушке с дедушкой?
- Наверное, да. Если бы бабушка с дедушкой не забрали меня к себе, то я бы отправилась в детдом. А бабушка говорит, если Бог дал кому-то душу, то с ней надо хорошо обращаться. Вот они меня и обучили всему тому, что я умею. Благодаря им, я посещала специальные занятия и полюбила ходить в ту школу. Теперь я горда, что могу работать. Я трудилась при церкви, а пока я только с Верой. Но мы с Дэвисом ни на что не жалуемся. Нам платят социальную пенсию и отец Велорет нам помогает вместе с прихожанами.
- Постой, но, если бабушка с дедушкой так отнеслись к Вам, почему тогда они противились Вашей взрослой жизни и сейчас Вы не с ними?
По мере того, как Рамсес узнавал подробности о Юлиной жизни, он никак не мог ни то, чтобы понять, а уже и не в силах был сопоставлять услышанное. Ровно настолько было скудно теперь с мозгами из-за проблем с головой, считал он. Параллельно плачевному мыслительному фону, его все больше тянуло к аналитике, где все должно было выглядеть, хотя бы более-менее логичным. Сам он отчетливо не понимал с чем это связано, но по какому-то зову сердца чувствовал.
- Я же сбежала из дома и никто не знает, где я сейчас.
- Как?! - удивлению Рамсеса не было предела.
- Когда я выросла, бабушка с дедушкой взяли надо мной опеку, как за большим "ребенком".
- Разве плохо, когда о тебе заботятся?
- Нет, не плохо, пока мы растем, - очаровательно улыбаясь, ответила Юля, но тут же стала серьезной и с серьезным видом добавила: - А я уже не ребенок. Я такой же человек, как все! Вот, Вам, я думаю, не понравится, если скомандовать, как Вам сейчас поступать. И правильно. Ведь взрослые делают все для детей, чтобы они потом могли жить, как обычные люди. Но, когда я захотела замуж, по их мнению, почему-то мне этого было нельзя. Они боялись, что у нас родятся такие же дети - с синдромом Дауна и им сразу становилось страшно подумать об этом. Они не хотели таких же деток, как мы с Дэвисом, чтобы с ним потом им сидеть. Представляете?.. Но я не собираюсь Веру кому-то отдавать. Понимаете?
Рамсес, в знак согласия, задумчиво покачал головой, но все больше погружался в нервические раздумья. Так же он предположил, что его, как и Юлю, кто-нибудь тоже ищет: минимум, тот один, кто ударил по голове и это точно! Еще искать могли родители или девушка, если, конечно, он не один на белом свете.
- Получается, они не знают, куда Вы ушли?
- Я взрослая. Я им сказала, что ухожу жить с Дэвисом и, чтобы они не волновались. Раз в неделю я им пишу письмо. Об этой церкви они не знают. Ее построили недавно, после ухода отсюда военных. Когда я познакомилась на улице с Дэвисом, то он привел меня сюда. В первый день он сказал мне, что так и не признался своей прабабушки про помощь церкви. В последнее время она даже просто так на что-то сильно обижается. То же самое сделала и я в первый раз, когда вернулась из церкви домой. И потом, я так и не сказала. А как получилось все с Дэвисом, я стала вовсе скрывать о том, что, уходя на прогулку, встречаюсь с ним в церкви. Я боялась, что они придут сюда и запретят мне вообще все.
- Но ваши родственники - они знакомы друг с другом?
- Нет. Мои и слушать не хотели, что я буду жить с мужем. И у него не лучше. Прабабушка, как узнала, что я забеременела, то, чуть не умерла от переживаний!
Юля отмахнулась и не стала в очередной раз пересказывать эту историю. Улыбаясь, она посмотрела на Веру и потом, недоумевая, немного с грустью пожала плечами.