- "Цирк в Кремле", - и словно в подтверждение самому себе, что он может читать свободно, Рамсес продолжил и весьма бегло: - Самое ли время, когда на улицу выходят недовольные граждане, устраивать в Кремле шоу?! Руководство ГКД, отдавая отчет, что главная площадка страны непроста, заверило…
- Так, - перебил Дэвис, - читать Вы можете. Это значит, что у Вас - временная потеря памяти.
- А ты откуда можешь об этом знать? - удивился Рамсес, будучи твердо убежден, что Дэвис не может об этом ведать наверняка.
- В основном в Интернете я читаю только о болезнях и помню, о чем пишут, - Дэвис обиделся.
- Я имел в виду, что ты не врач, - ответил Рамсес и приободряюще улыбнулся, потому что одновременно с этим, он отчетливо понял, что такое и Интернет, и доктор.
- Вот, Вы почему-то верно знаете, что болезнь и врачи, и вообще все то, о чем мы говорим - это связано с медициной. Вы же понимаете это? Ведь, так?
- Да, - твердо ответил Рамсес, начиная осознавать, что, действительно, он о чем-то просто знает и все тут. А, вот, какие-либо темы (равно, как и значение отдельных слов) ему совершенно не знакомы.
- Вот, я и Вам говорю, доктора про такую болезнь пишут, что иногда люди забывают недавнюю свою жизнь, а остальное у Вас будет все так, как и прежде.
- Но, - растерянно заговорил Рамсес, - почему тогда я не помню семью, имя…Ты, случайно, не читал в Интернете, как долго подобное состояние может длиться?
- Я читал о таких, как Вы, что после двух дней они опять вспоминали о себе все.
Рамсес недовольно поджал губы.
- Один врач писал, - продолжал Дэвис, - что такое происходит с тем, кто перенапрягся или у него был сильный стресс…и после холодной воды такое может быть! Я теперь стараюсь ей не умываться.
Рамсес усмехнулся, машинально реагируя на последнее предложение.
- Вы можете, и правда, радоваться, - пробубнил Дэвис, насупившись от обиды, - в случае с Вами, это не приносит никакого вреда. А память воротится к Вам и у Вас не останется ничего плохого…В отличие от Вашей болезни, о моей - так не пишут.
Наступило молчание. После этого бабуля, которая до сей минуты слушала и не перебивала их, поинтересовалась:
- Х-де ж ты живешь? Тоже не помнишь, милок?
Рамсес вновь поджал губы, вспоминая, а затем ответил, мотая головой:
- Ничего не помню.
- Вот те на, - озадаченно сказала бабуля, - свалился на мою голову! И, як я с вами двумя управлюсь? Ладно б, Дэвис, до того приносил в дом какусь живность больну - и все боле кошек, да собак. Те поживут-поживут, оклемаются, да сызнова вольной душой на раздолье, изрядко у гости воротясь, а с тобою тяперечя, як?
Рамсес растерялся, почувствовав неловкость, и поспешил ответить, но получилось неуверенно:
- Я уйду сейчас.
- Далече? - поинтересовалась она. - Иль, як партизан, знамо куда, но вам - промолчу?
- Нет, я, правда, не знаю.
- О, то-то, сиди уж, - махнув рукой, бабуля тяжело поднялась с табурета и направилась прочь.
Она пошла в соседнюю комнату. Но не в ту, в которой проснулся Рамсес, а рядом.
- Прилягу, - отозвалась она, повышая голос, когда закрыла за собой хлипкую дверь, - ноги болять. А тебе, партизан, як отойдешь, в милицию надо, шоб их! - таким образом, почему-то выругалась бабуля. А, укладываясь на койку, пружины которой поскрипывали, она добавила: - В полицию тебе надобно!
Дэвис, как в фильмах про шпионов, поглядывая по сторонам, быстро перешел к столу и занял место бабули; заговорил шепотом:
- Я не знаю, надо Вам идти в полицию или нет… Я Вас выкрал!
Рамсес округлил глаза.
- Вчера я видел, что Вас ударили по голове, потом оттащили в маленькую кладовку и этот ушел наверх, а я испугался за Вас и от испуга быстро вытащил Вас и перетащил на балкон!
Дэвис разволновался, а потом и вовсе замолчал. Рамсес решил не задавать вопросы, лишь выслушать с интересом - не перебивать и не обращать внимания на сбивчивость парня.
- Мне было страшно. Вы лежали на полу с закрытыми глазами. Я потолкал Вас, а Вы не проснулись, но простонали. Я вернулся к кладовке, забрал одеяло и укрыл Вас так же, как там. Я бы не унес Вас и поэтому побежал домой за тележкой. Моя бабушка мне говорит, что надо помогать. А сама ругается, если я кого-то приношу с собой, - упомянув об этом, Дэвис удивленно пожал плечами. Рассказывать далее он продолжил также взволнованно: - Со стороны леса я с тележкой в руках подошел к балкону, - волнение у Дэвиса усилилось: задрожали голос и руки. - Ремнями я привязал Вас к своей спине и с Вами перелез за балкон. Сразу уложил Вас на тележку и накинул на Вас то одеяло, чтобы тело не заметили. Мне было тяжело везти. Когда же я приехал с Вами, моя бабушка сильно ругалась, что я привез пьяного к нам в дом. Но она все время тоже говорила, что не бросать же Вас во дворе. Еще она сказала, что Вы пьяный и Вам надо спать. А я промолчал об увиденном с Вами. Я не хотел, чтобы она ругалась и сильно волновалась.
Дэвис закончил длинный рассказ и ладонью вытер себе лоб, который заблестел от испарины.
- А кто это был, который ударил меня по голове?
Не ответив, он отвернулся, сел боком к столу и начал рассматривать ногти на пальцах рук.
- Ты боишься о нем говорить?
Дэвис покачал головой, соглашаясь.
- Ты его знаешь?
- Да, - тихо подтвердил Дэвис. - Он - друг мне.
- Ты не хочешь его выдавать?
- Не хочу, чтобы у него потом были неприятности.
"Да уж, неприятности для друга! А то, что он сделал со мной, так это ничего страшного? - размышлял Рамсес".
- А из какой квартиры ты меня привез?
- С первого этажа.
- Я это уже понял. Ты конкретней скажи, где эта квартира находится?
- Я туда хожу почти каждый день.
- Так, ты отведешь меня туда?
Помолчав, Дэвис отрицательно помотал головой, как и прежде, смотря и перебирая ногти на руках.
- Ты еще чего-то боишься?
- Да.
Рамсесу надоело вытягивать из Дэвиса слова, но он решил не повышать голос на него - и без того взволнованного и напуганного. Хотя, желание узнать больше, было сильным и оно искало яркого, эмоционального проявления, хотя бы в словах!
- Отчего же? - спросил Рамсес, сдерживая себя.
- Боюсь, он перестанет мне разрешать к нему приходить.
- То есть?! Ты каждый день приходишь к нему в квартиру?
- У него не одна квартира - их много.
Рамсес окончательно запутался: причем тут много квартир, а Дэвис так обыденно является к кому-то и вытаскивает тело из кладовки? И вообще, раз ударили по голове, спрятали, почему за всем этим спокойно наблюдал Дэвис и потом он делал то, чего ему захотелось, при этом никто его не остановил?
- Мне надо идти, - сказал Дэвис, чем прервал плеяду вопросов у собеседника, которые только еще набирали обороты!
Рамсес растеряно спросил:
- В смысле?
- Мне надо идти, - спокойно повторил он.
- Так. Постой-постой. А мне-то, что теперь делать?
Дэвис снова пожал плечами, но предложил:
- Спите, как бабушка.
Рамсес окончательно вышел из себя, но и опять сдержался, не показывая вида. А все потому, что надежда (после общения с бабулей) хотя бы на Дэвиса, кто мог бы внести ясность на его появление здесь, таяла на глазах и ситуация казалась ему уже безвыходной. Но и, если напористо потребовать объяснений, Дэвис мог совершенно уйти в себя и тогда, что делать, Рамсес не представлял. Он лишь определенно понимал, что обращаться в полицию пока не стоит. В особенности, когда самому ничего не понятно и потеряна память. Заявиться же туда с парнем, из которого надо вытягивать слова, да еще и с каким-то синдромом Дауна и, чтобы им обоим поверили, сейчас, казалось Рамсесу, излишне смехотворным.
- Я могу тебя сопровождать? - поинтересовался Рамсес, не желая, хотя бы на первых порах, расставаться с Дэвисом.
Прежде чем ответить, он помолчал, но после спросил:
- А вы бабушке не расскажите?
В ответ Рамсес захотел тоже выдвинуть условие: если ты мне покажешь, что и где со мной происходило, то я буду нем, как рыба! Внезапная мысль ему понравилась и он решил стать "свидетелем компромата" на него, чтобы затем, по-необходимости, Дэвиса "дожать", если тот по-прежнему будет упорствовать и стоять на своем, ничего не рассказывая.
- Не расскажу, - твердо заявил Рамсес.
- Но, идти далеко.
- До ночи обернемся туда и обратно? - с иронией в голосе спросил Рамсес, чтобы поднять настроение Дэвису.
- Конечно! - повеселел он.
Из-за того, что необходимо будет снова возвращаться в этот старый дом с большой рукодельной печкой, Рамсес поймал себя на мысли, что не особенно этого хочет, а, как поступать иначе, куда еще пойти, он пока что не знал.
Собрались и вышли из дома молча.
Начали они путь между жилыми многоэтажными домами, которые явно были построены не так давно, но уже заселены. Пройдя очередную высотку, они вышли к лесу, и уже в нем отправились далее по тропинке. Дэвис шел впереди. Сразу, как появилась возможность, Рамсес поравнялся с ним. Рамсесу хотелось разговорить Дэвиса. Но упоминать о "произошедшем в какой-то квартире" напрямую он не стал, а начал с обычных, после первого знакомства, расспросов:
- Ты всегда жил с бабушкой?
- Всегда и совсем не помню маму. О ней рассказывала моя прабабушка, когда я вырос. Я правнук для нее, а моя мама была единственная у нее внучка.
- Так, она приходится тебе прабабушкой? - удивленно спросил Рамсес.
- Да, прабабушка.
- Где же мама?
- Мы не знаем… Около двадцати лет она к нам не приходит.
- А до этого?
- Приходила. Потом пропала.
- Дэвис, я это уже понял.
- Долго обо всем говорить. Я прабабушку тоже расспрашивал и она много по вечерам рассказывала.
- Вот и поделись, - настаивал Рамсес, стараясь таким незатейливым образом расположить к себе Дэвиса. - Кратко, о главном.
- Для меня о маме все главное: кратко - не получится.
Из-за того, что разговор с парнем невозможно поддерживать, Рамсес уж было отчаялся пообщаться с ним, как вдруг Дэвис заговорил сам:
- Моя мама занималась большим теннисом. Ее родители, а мои бабушка с дедушкой, делали все, чтобы мама была чемпионкой. Она выросла и начала вместе с еще с другими тренироваться у мужика из Франции. Я слышал о нем только от прабабушки. Мама и он полюбили друг друга и хотели жениться. Но родители моей мамы были против: тренер был женат и там у него было аж трое детей, - многозначительно добавил он о своих братьях или сестрах и печально добавил: - Потом моя мама родила меня.
- Так папа и есть тренер из Франции?
- Да… Спустя время врач сказал моей маме, чтобы меня отдали в приют, потому что я никогда не смогу писать и читать и поэтому не буду радовать мою маму.
После этих слов какое-то время Дэвис шел молча, а Рамсес не осмелился говорить о чем-либо. В эти мгновения у Рамсеса возникло странное ощущение, он совершенно определенно понимал, что с кем-то и когда-то об этом говорил… Но с кем, при каких обстоятельствах, он никак не мог вспомнить.
Молчание не продлилось долго, Дэвис снова заговорил:
- Я не люблю врачей. Они сказали, что я стану мешать моей маме.
- А папа? - заинтересовался Рамсес, проникаясь историей.
- Вскоре, после моего рождения, когда он узнал, что я такой вот, он уехал обратно, туда. Прабабушка говорила, что потом родители моей мамы мучили ее, что ей не надо было бросать спорт, а все то, что моя мама долгие годы делала - оказалось все незачем. Потом, они все много переживали.
- Как же ты у прабабушки оказался?
- Моя эта прабабушка рассказывала мне. Она, узнав, что моя мама и ее родители собираются отвезти меня в приют, устроила им такой скандал… И уговорила маму привезти меня домой к ней. Прабабушке было жалко мою маму - днем и ночью ее родители уговаривали отдать меня в приют.
Дэвис снова замолчал.
- Потом, что было?
- Моя мама сделала так, как попросила прабабушка. Что было еще, она не говорит мне. Знаю, почти сразу умерли из-за больного сердца родители моей мамы, а она начала пить. Я помню это, когда мама привозила нам деньги. Потом она приезжать перестала. Поэтому сейчас ничего мы не знаем, где она и что с ней.
Рамсес почувствовал, как сердце, только что, безучастно выполняя функции, начало сопереживать мыслям, которые находились в поисках объяснений - почему так получилось, чтобы произошедшее, затем, печально отразилось сразу же на нескольких судьбах? Родители матери умерли. Сама она запила. Дэвис, несмотря на то, что остался жив, не особо радуется всему. Из-за переживаний у Рамсеса защемило сердце и он спросил:
- И, как вы жили?
- Воспитывался я у прабабушки, - коротко ответил Дэвис и опять замолчал.
- Ты учился?
- Я поздно заговорил, но после я стал много изучать благодаря прабабушке и ее знакомой - логопеду. Заниматься мне сразу понравилось, а они всегда меня хвалили! Потом я перешел в специальную школу, но об этом я не хочу вспоминать.
- Получается, родители тебя предали? - рассудил Рамсес вслух.
Дэвис лишь пожал плечами и не стал отвечать.
- Ни тебе помощи, ни поддержки, - уточнил Рамсес и без того очевидное.
Лес кончился, и они пошли вдоль высокого бетонного ограждения, на котором когда-то по центру каждого отдельного фрагмента у сплошного забора сияли алые пятиконечные звезды. Но нынче они потускнели, а кое-где краски не было и вовсе, превратив мистические пентаграммы пламенеющего всемогущества и самодержавства Разума в простоту рядового вида. Уцелевший же выцветший красный цвет, располагаясь пятнами на звезде, наглядно теперь демонстрировал только одно - время, как единственную и истинную неизменность, с которым непременно всем стоило бы считаться.
Настроение у обоих ухудшилось. В последних словах Дэвиса чувствовалось, что он живет с некоей обидой на то, что он почти не помнит маму, и все это время она не рядом. Рамсес же, помимо сопереживания к истории, еще и почувствовал, как слабеют ноги и немного кружится голова, он спросил:
- Еще далеко?
Дэвис, не останавливаясь, поднял голову и ткнул пальцем по направлению, куда посмотрел.
- Нам туда. Это еще недолго.
Рамсес только сейчас увидел огромные церковные купола, которые виднелись за высоким бетонным ограждением.
- Мы идем в церковь?
Дэвис загадочно улыбнулся.
- Откуда Вы узнали, что там церковь? Вы многое не помните, а ее назвали правильно! Вы там были?
Рамсес задумался, потом ответил:
- Не знаю. Просто, понял, что это церковь и, не более. А, возможно, что и был я там, поэтому знаю, что это - церковь.
- А вообще, Вы помните, что когда-то были в какой-нибудь церкви? - переспросил Дэвис.
Рамсес, поразмыслив, ответил:
- Не помню.
- Значит, не были. А то бы на всю жизнь запомнили! А в этой церкви я пою в хоре.
- Прабабушка тоже туда ходит?
- Она не в курсе, - деловито ответил он, - и давно уже никуда не ходит. Только по огороду.
Дэвис воспользовался дырой в заборе в человеческий рост и перешел на другую сторону бетонного ограждения, тоже проделал и Рамсес.
Они оказались на территории, похожей на воинскую часть, но, которую давно забросили. С тропинки теперь они шли по плитам и тоже из цемента, но тут уложенным вместо асфальта на земле.
В стороне Рамсес заметил невысокую полноватую девушку в голубом платке и в облегающем сером пальто, из-под которого виднелась пестрая аляпистая юбка в мелкий цветочек. Она вышла из-за угла длинного одноэтажного здания с просевшей по середине крышей и тоже направлялась к церкви. За руку она вела девочку в красной куртке с накинутым капюшоном и с куклой в руке.
Девочка взглянула в сторону Дэвиса и Рамсеса.
- Папа! - крикнула она, отпустила руку девушки и побежала к ним.
Рамсес опешил и остановился в полной растерянности. Следом встал и Дэвис, испуганно поглядывая на Рамсеса.
- Папа, ты видел, у меня новая кукла? - кричала девочка и приближалась.
Рамсес испытывал полнейший ступор и не мог поверить, что у него есть дочь! Подбежав…девочка кинулась в объятья к Дэвису!
- Замечательная, - сказал отец ребенка, беря дочь на руки. - Откуда она?
- Батюшка Велорет подарил и я с мамой иду сказать ему спасибо. Он оставил куклу у двери и записку с ней.
Наблюдая за этой сценой, Рамсес не заметил, как следом подошла полноватая девушка в яркой юбке: из-за одежды в непосредственной близости она воспринималась довольно крикливо.
Рамсес перевел взгляд с юбки на лицо девушки - черты, необыкновенно точной копией сближали ее с Дэвисом, и совершенно рознили маму и дочь. А еще, она счастливо улыбалась и эта эмоция, так выглядело, не собирается покидать ее облик.
- Здравствуй, папа, - поздоровалась она с Дэвисом и поцеловала того в щеку.
- Юля, это… - Дэвис, продолжая пребывать в напряжении, поспешил представить Рамсеса, но, понятное дело, замешкал.
- Я не помню имени, - пояснил Рамсес в помощь Дэвису и протянул Юле руку. А, глядя на улыбающуюся девчушку, он добавил: - Я партизан, как называла меня прабабушка твоего папы.
Девочка звонко захохотала.
- Юля - жена и мама, - представилась она, пожимая руку Рамсеса.
Довольной Юле, он ответил дружелюбной улыбкой и снова посмотрел на их красивую дочь - невозможно было поверить, что родители (оба!) больны синдромом Дауна, в отличие от ребенка. Ему совершенно не было понятно, как подобное могло получиться? Не помня ничего о себе, в то же время, он определенно знал, что дети непременно похожи на папу или на маму. А то, кого сейчас мог видеть Рамсес, скорее, походило на чью-то шутку, чтобы Юля и Дэвис почувствовали себя родителями. Но едва ли ребенок мог выглядеть настолько счастливым, следуя чьей-то просьбе подыграть роль дочери? Да и могла ли, по сути, осилить такую роль маленькая девочка?
- Как тебя зовут? - обратился Рамсес к ребенку.
- Вера, - по-детски мило улыбаясь, ответила она.
- А я, вот, не скажу тебе, как меня зовут.
- Почему?
- Потому, что я и твой папа, мы идем искать мое имя.
- Оно потерялось?
- Потерялось.
- Папа, неужели имя может потеряться?
- Может, иногда.
- И мое, может?
- Твое, не может. Я читал, это бывает у больших, у кого было сильное умственное напряжение.
"Вдобавок, кому бьют по голове, - добавил Рамсес про себя, вспоминая обстоятельства, которые поведал ему Дэвис, чему очень порадовался, потому как это продолжало указывать на работу памяти хотя бы от момента пробуждения".
- А сколько тебе лет? - поинтересовался Рамсес у Веры.
В ответ она сжала кулачки на обеих ручках и старательно оттопырила три пальчика.
- Юля, как же вы на улице? - заботливо спросил Дэвис.
- Отцу Велорету пошли говорить спасибо, он передал Вере куклу.
- Идите домой. Я сам передам от вас спасибо. Отец Велорет сам тебе сказал, не выходить на улицу, пока болит у тебя горло.
То, с какой заботой разговаривал Дэвис с Юлей, заставило Рамсеса вспомнить о том, что, нечто подобное, он тоже когда-то испытывал по отношению к кому-то, но совершенно не понимал, к кому.
Желание Рамсеса вспомнить, к кому именно, прервал Дэвис:
- Нам надо идти. Я опоздаю.