На шестьдесят четвёртом ударе мне стало страшно. Я не предполагал прожить такую долгую жизнь. Поэтому немедленно перестал бить в барабан. Вместо этого достал из внутреннего кармана свою любимую записную книжку в кожаном переплете с золотыми уголками (если вы писатель, то наверняка у вас есть подобная), отстегнул кнопку, взял из специального кармашка маленький карандаш и записал чуть ниже сделанной недавно записи о циклопе: "Не бей в барабан, если не уверен, что тебе это нужно". Потом я закрыл книжку, аккуратно застегнул кнопку и вернул свое богатство на место - во внутренний карман пиджака.
Только тут я обратил внимание, что та парочка, которую я видел в конце улицы удаляющейся от нашей компании, теперь возвращается. Они были уже не более чем в двух десятках метров от нас. Может быть, обратно они шли быстрее.
Ничего особенного нельзя было сказать об этой паре - пара как пара, самые обычные люди: мужчина в светло-коричневых, почти желтых, ботинках и такого же возраста женщина, о которой нельзя было бы даже твердо утверждать, красива она или нет. Она шла рядом со своим спутником, держа его под руку и склонив голову ему на плечо. Вероятно, они просто прогуливались перед сном, во всяком случае, не было никаких оснований заподозрить их в чем-либо нехорошем.
Через пару минут они поравнялись с машиной и остановились напротив, на другой стороне улицы. Там они принялись о чем-то перешептываться. Как я ни пытался по выражению их лиц понять, о чем идет речь, сделать этого я не смог. Лица их абсолютно ничего не выражали, кроме ночи. Женщина стояла, всё так же склонившись головой на плечо своего спутника, а он - положив свою голову на ее пышную прическу.
Наконец, их диалог закончился и они перешли дорогу, приблизившись к машине со стороны водителя. Тот, словно и не видя их, продолжал вязание. Я заметил теперь, что его заготовка значительно увеличилась в размерах за последнее время. По форме изделия невозможно было догадаться, что же именно водитель вяжет, можно было только предположить: сомбреро.
Подойдя к машине, пара постояла с минуту, словно не зная, что делать дальше. Потом мужчина слегка наклонился к окну водителя.
- Отвезите нас домой, - попросил он.
Таксист ничего не ответил, он был слишком поглощён своим вязанием и возможно, даже не слышал обратившегося к нему человека.
Тот неуверенно повернулся к своей спутнице, словно прося помощи. Женщина немедленно наклонилась к окошку водителя и произнесла с волнением в голосе:
- Нам очень нужно быть дома через пять минут. Жанна, наверное, уже плачет. И молоко всё выкипело.
Я поднялся и подошел к машине с другой стороны, встав от неё на таком же расстоянии, на каком стояла эта парочка.
- Простите, что вмешиваюсь, - обратился я к ним. - А кто это - Жанна?
Женщина смерила меня неприязненным взглядом и, кажется, даже фыркнула то ли сердито, то ли недоуменно. Мужчина успокаивающе погладил её по плечу и мягко произнёс:
- Ну что ты так нервничаешь, Машенька… Ведь этот господин не с умыслом спрашивает, он не собирался тебя оскорбить.
- Ведь так? - обратился он уже ко мне.
- Да, да! - горячо подтвердил я. - Разумеется! Я не имел намерения как-то вас задеть. Просто… Просто мне стало интересно… Жанна… Кхм…
Я совершенно покоробился, запутавшись в словах.
- Это вас не оправдывает! - сурово произнесла женщина.
- Да, - согласился я, - конечно, я понимаю… Простите меня… Видите ли, я… Как бы это сказать… Дело в том, что я писатель и… и мне всё интересно о совсем даже незнакомых мне людях… Поэтому… Поэтому я…
- И это вас тоже не оправдывает! - произнесла она всё так же холодно.
Я подумал, что наверное, эта женщина просто видит во мне конкурента в очередь на такси и оттого так строга со мной. Ведь я же действительно никак не собирался её задеть.
- Я не хочу ехать на этом такси! - заверил я на всякий случай.
- Это правда? - произнесла она уже теплее, и я похвалил себя за проницательность.
Проницательность для писателя - одно из важнейших качеств, уверяю вас; пользы от неё писателю ничуть не меньше, чем психологу, а то и больше. Но, заявляю вам, проницаемость для любого автора важна не менее, а то и более.
- Чистейшая правда! - подтвердил я радостно и горячо.
Она совсем оттаяла и даже улыбнулась мне.
Но в это время передняя дверь машины, с моей стороны, открылась и я увидел удивлённо-возмущённое лицо таксиста.
- То есть как это? - воскликнул он, откладывая свое вязание. - То есть как это вы не хотите ехать? А ради чего же я, скажите на милость, стою здесь уже битый час? Ваш мальчик сидит у меня в машине. Я и счётчик давно уже включил.
- Да, но… - попытался возразить я.
- Что же это вы, а?! - осуждающе покачал головой таксист.
- Но это не мой мальчик, - возразил я.
- Какой подозрительный тип, - донёсся до меня шёпот женщины, направленный в ухо её спутнику. Тот лишь молча кивнул, но взгляд его, обращенный на меня, сразу стал суше, строже, колючее, неприязненней.
- Ради своего удобства некоторые готовы отказаться даже от ребёнка, - добавила дама уже громко, глядя на меня с презрением.
- Отвезите же нас, домой, - сказал её спутник, обращаясь к таксисту.
- Такси занято, - ответил водитель, даже не оборачиваясь к мужчине. Глаза его были обращены на меня.
- Ещё и лгун! - произнесла женщина. - Ведь говорил, что не хочет ехать.
- Да, - закивал я, - я действительно не хочу…
- То есть хочу, - поправился я, чтобы не обидеть таксиста, - но… мне некуда сейчас ехать… я направляюсь в издательство. Я писатель.
- Мой барабан! - напомнил мне мальчик с заднего сиденья. Кажется, он задремал, но наш разговор разбудил его. - Не забудь барабан!
- Да, конечно, - кивнул я, делая шаг обратно к барабану.
Но я не успел. Потому что женщина, проявляя совсем не женскую прыть, очень быстро обежала машину и уселась на инструмент, прямо на моё, ещё не остывшее, место. Усевшись и оправив платье, она победно взглянула на меня.
- Вам-то что, - пояснила она своё поведение, - вы-то сейчас уедете. А нам ещё битый час сидеть тут и ждать трамвая.
- График, - сказал мальчик, высовываясь в окно такси.
А спутник женщины, выказывая полную с ней солидарность и распрощавшись со своей робостью, почти уверенным шагом обошёл такси и тоже присел на краешек инструмента, рядом с ней.
- Но позвольте, - возразил я. - Я не могу уехать без этой вещи.
- Так не езжайте, - равнодушно пожала плечами дама.
- Не езжайте, - как эхо повторил ее спутник.
- Но вы же прекрасно понимаете, что я должен ехать, - попытался я убедить их, налегая на "должен". - Меня ждёт такси, видите?
С последними словами я повернулся к машине, так, чтобы мое "видите?" было одновременно и обращением к водителю: дескать, вот, посмотрите, не я виноват в том, что вам приходится ждать.
Парочка равнодушно посмотрела на машину, на лицо шофёра, уже начинавшего терять терпение, на барабан, на меня.
- Наверное, следует вызвать полицию, - произнес таксист угрожающе.
- Да, - согласился я. - Будьте любезны, сообщите им по рации.
- У меня нет рации, - ответил водитель, снова принимаясь за вязание. Наверное, он совсем отчаялся уехать сегодня с этого места.
- Как же это у вас нет рации?! - удивилась дама. - То есть, если с пассажиром что-то случится, вы не сможете даже известить кого следует?
- Ужас! - последовал тихий возглас её спутника.
- Да как же можно ездить в нашем такси! - возмутилась женщина. - Что за разгильдяйство! Куда смотрят власти?! Даже в такси гражданин не может чувствовать себя в безопасности!
- У меня есть рация, - пояснил шофёр. - Просто она сломалась.
- А, - вздохнула женщина уже успокоенно.
- Вот видите, - обратилась она ко мне, - у него всё же есть рация, зря вы волновались.
- Совершенно напрасно, - подтвердил её спутник.
Действительно, мне стало намного спокойнее. Я даже почувствовал себя почти уютно на этой неуютной улице. Всё же безопасность жизни значит для простого обывателя, вроде меня, очень много.
Меня подспудно тревожила только одна мысль. Вернее - две. Во-первых, мне надо было ехать. Во-вторых, я не мог уехать без инструмента, а значит, мне следовало как-то выручить мой барабан.
Между тем, эта пара, кажется, совершенно не собиралась идти на мировую. Они поудобнее устроились на инструменте, прижались друг к другу. Дама закурила длинную сигарету, положив голову спутнику на плечо. Он снова, как и ранее, положил свою голову на её прическу.
На их лицах отображалось полное умиротворение, словно иначе как сложившись головами (ну а как ещё выразить? не расписывать же ещё раз, как они клали свои головы: она на плечо спутнику, а тот - сверху на её голову), сидя на чужом барабане посреди ночной сентябрьской улицы, они просто не могли существовать.
Раздался сигнал, который был так резок и неожидан, я бы даже сказал - неуместен посреди этой идиллии, что я подпрыгнул.
Это таксист нажал на клаксон - то ли случайно, то ли желая таким образом поторопить меня.
Как тут же выяснилось, этот резкий сигнал не был случайным. Таксист наклонился к дверце с моей стороны и смотрел на меня нетерпеливо и осуждающе.
Нужно было что-то делать. Нельзя было больше ждать, пока эта парочка надумает покинуть барабан, да и надеяться на это было бы по крайней мере смешно. Они совершенно очевидно не собирались уходить, пока не придет трамвай. Вновь уснувший и теперь разбуженный клаксоном мальчик выглянул в окно. Его небесно-голубые глаза смотрели на меня - кажется, тоже с укором.
Но что я мог сделать! Не стаскивать же мне, в конце концов, эту милующуюся парочку с барабана силой! Да я и совсем не был уверен, что дама не даст мне достойного отпора. Что касается её спутника, то с ним я бы, пожалуй, справился. Но перед этой женщиной я почему-то робел. К тому же, я так и не выяснил, кто такая Жанна.
- Послушайте, - вдруг обратилась ко мне дама. - А куда вы едете? Быть может, мы уедем вместе с вами?
Такой возможности я не предусмотрел, но сейчас она мне понравилась - это был шанс поднять их с барабана.
- А куда мы едем? - спросил я у таксиста, который давно уже вернулся к своему занятию. Его сомбреро (то, которое он предположительно вязал, а не то, которое было у него на голове) увеличилось в размере еще больше.
- Обратно, - буркнул он, не отрываясь от вывязывания петель.
- Обратно, - повернулся я к даме. - Такси едет обратно.
- Вам надо обратно? - спросил я с надеждой через мгновение.
- Обратно? - переспросила женщина. - Обратно…
На минуту она, казалось, погрузилась в раздумья. Следя за её выражением лица, я то воспрянал (или как там ещё несовершенный вид от "воспрянуть"?) духом, то падал в пропасть тревоги.
Наконец дама утвердительно кивнула и воскликнула:
- Да, конечно же! Как я могла забыть! Конечно нам нужно обратно!
- Дорогая, прости! - взмолился её спутник, - у меня совсем вылетело из головы, что нам нужно обратно.
Они одновременно встали с барабана и направились к машине. Подойдя, взялись за ручки дверей, дама - у передней, ее спутник - у задней.
- Куда вы? - спросил шофёр, не глядя на них, не отводя глаз от вязания. Его пальцы мелькали так, что их невозможно было рассмотреть.
- Обратно, - ответила дама.
- Но вас здесь не было, - возразил таксист.
- А где же мы, по-вашему, были? - удивилась женщина.
- Где? - поддакнул её спутник.
- Там, - кивнул водитель на барабан, не оставляя работы.
Опасаясь, что они сейчас вернутся и снова займут место на моём барабане, я сделал быстрый прыжок к нему и уселся.
Потом я достал из внутреннего кармана мою любимую записную книжку (ну, вы знаете, ту самую). Щелкнув кнопкой, вынул из специального кармашка небольшой карандаш, нашёл чистую страничку и записал там: "Не спеши обзавестись барабаном, если не уверен, что сумеешь сохранить своё место на нём".
Но мои конкуренты, кажется, не собирались возвращаться
Хлопнули двери машины.
Послышалось мягкое и довольное рычание двигателя.
Такси медленно тронулось с места и, набирая скорость, двинулось в сторону площади.
Уж не знаю, как им удалось так быстро склонить на свою сторону водителя - буквально за какую-то минуту, пока я записывал мысль. Но факт оставался фактом - такси уже скрылось за поворотом. А я остался один сидеть на моем барабане без всякой…
- Хватит! - обрывает меня доктор. - Вы сумасшедший, вы опять всё перевернули с ног на голову в вашем больном воображении. Вы всё придумали. Поймите же, что вашего мира не существует, как не существует и вас - такого, каким вы себя представляете. Вы безумец.
- Что есть безумие? - возражаю я философски и чуть иронично. - Безумие, друг мой, - это лишь иной взгляд на реальность. Выражаясь вашим языком, это вставание на голову. А вставание на голову - не лучший ли способ заглянуть под юбку реальности?
- Бред! - восклицает он горячо. - Бред! Вы больны. Ничего нет: нет вас, мальчика, барабана. Нет даже меня.
- Мы все больны, - мягко успокаиваю я. - Кто-то более, кто-то менее. Вот вы, например, - более.
- Бред… - произносит он уже без надежды. - У вас шизофрения.
- Как смело вы ставите диагноз, доктор! - улыбаюсь я. - Не мне же рассказывать вам, профессору психиатрии, что нет такой болезни как шизофрения.
- Глядя на вас, я начинаю думать, что есть, - парирует он. - Вы меня утомили… Закончим сеанс.
- Как скажете, - соглашаюсь я, рассматривая рукав рубашки, снимая с него прилипший волосок. - Но помните, доктор: такси обратно - не будет.
- Он бросает на меня взгляд, от которого мне хочется взять лежащий в столе нож для бумаги и этим ножом отрезать ему ухо. Но я сдерживаю свой порыв. Все-таки я силён, я опять победил доктора.
- Санитар! - зовёт он, словно прочитав мои мысли.
- Ау! - иронично улыбаюсь я. - Успокойтесь, доктор, вы же прекрасно знаете, что он не придёт. - и добавляю зловеще: - Никогда больше санитар не придёт на ваш зов.
- Ну так позовите же его вы! - взмаливается он. - Пока я окончательно не сошёл с ума.
- Разумеется, доктор, - соглашаюсь я. - Не смею вас больше задерживать.
На мой зов приходит массивный санитар с лёгкой косинкой в левом глазу.
- Проводите доктора в палату, - говорю я ему небрежно. - Хлорпромазин, полтора, атропин и аспирин внутривенно… Да, и не давайте ему витамины!.. Он от них волнуется.
Когда санитар уводит доктора, я достаю из внутреннего кармана пиджака мою любимую записную книжечку в кожаном переплете с позолоченными уголками и кнопкой. Отстегнув кнопку, я беру из специального кармашка коротенький карандаш, нахожу чистую страницу и записываю: "Реальность - это такси в безумие".
Перечитав эту фразу несколько раз, полюбовавшись аккуратным красивым почерком, я дописываю чуть ниже: "Безумие - это такси в реальность?".
Потом я вкладываю карандаш обратно в кармашек, защёлкиваю кнопку и прячу записную книжку во внутренний карман пиджака под белым халатом.
Немного ослабив галстук, я несколько минут просто сижу, покачиваясь в удобном кресле и не о чём не думая.
Потом встаю и иду в маленький кабинет, позади большого. Там я открываю шкаф, в котором стоит массивный красный барабан с желтой лентой и галунами (так ли это называется? так и не знаю), и несколько раз размеренно бью по натянутой коже инструмента.
"Буммм!.. Буммм!.. Буммм!.." - ворчит спросонья разбуженный циклоп (Ciclops Vulgaris H.).
В тринадцать двадцать по москве
Пролог
Иван Мессершмидт по прозвищу Партизан, стрелочник вокзала Богаделенск Пассажирский проснулся в зарослях бузины от странного ощущения, что время пошло вспять.
В пьяном угаре ему снился ужасный сон: бледный мальчик в белой пижаме ходил по ночным и пустынным железнодорожным путям и звал его, силясь перекричать нарастающий хор Богаделенских бабушек, которые где-то разгульно-яростно распевались на "Room of Angel" композитора Акиры Ямаоки. Ивану было жутко, он прятался глубже в кусты бузины, рискуя свалиться в овраг, и уходил огородами. А московский поезд на тринадцать двадцать горестно кричал и плакал и звал своего верного стрелочника…
Окончательно проснувшись, он некоторое время пытался сообразить, где же до такой степени ушпалился вчера, но так и не смог определиться: на поминках или на свадьбе. И только случайно обнаружив в кармане телогрейки белое вафельное полотенце, понял, что был таки на похоронах. И даже смутно припомнил гром-бабу со странной кличкой Заначка, произносившую речь в память упокойного.
Выбравшись из зарослей бузины, где всегда спал, будучи в нетрезвом состоянии, Мессершмидт поднялся по откосу, с трудом преодолевая осыпающуюся гальку, и почти бегом направился к разводной стрелке.
1. Вокзал
Люди лежали на рельсах плотно, голова к голове, буквально яблоку негде было упасть. Череда этих голов - чёрных, белокурых, русых, рыжих, крашеных, в завитушках, лысых и усреднённо стриженых - уходила за вокзальный горизонт, как чётки из разносортных арбузов и тыкв.
Это совершенно точно не было сном. Пётр Сергеевич был абсолютно уверен, что всё происходит на самом деле.
Ведь проснулся он ещё в начале девятого. Пил невкусный кофе и следил за раздражённой женой, которая уверенно и молча собирала вещи, чтобы уйти от него навсегда и тем самым испортить ему выходной. Если бы она собирала вещи не молча или хотя бы не так хаотично, что бывало уже не раз, Пётр Сергеевич, возможно, нашёл бы кофе неплохим и не пришёл на вокзал. Но по всему выходило, что в этот раз ему точно грозил бракоразводный процесс.
- Может быть, пообедаем вместе, Нинок? - робко предложил он напоследок. Жену свою Пётр Сергеевич боготворил, ей поклонялся и стряхивал с неё пылинки.
- Нет уж, Бредяев, - холодно ответила стремительно становящаяся бывшей жена. - Иди ты в задницу. И не смей называть меня этим идиотским прозвищем, тысячу раз тебе говорила!
Уже у двери она окончательно добила несостоявшегося мужа:
- Никогда ты не умел быть настоящим мужиком, Бредяев. Подкаблучник!
В последнее время у неё много и часто болели зубы, так что она практически не выходила из кабинета стоматолога и пришлось удалить уже два или три зуба в нижней челюсти. Тем не менее, как видите, она могла ещё очень и очень больно укусить.
Укусив таким образом, бывшего мужа в душу и впрыснув в неё змеиный яд вины, убивающий надёжней любого другого яда, она ушла.
В десять ноль-ноль, поедая вчерашнюю холодную котлету, Пётр Сергеевич понял, что сил больше нет, что свет ему не мил и жить не хочется.
В одиннадцать пятнадцать, за кружкой пива, ему попалось на глаза расписание поездов.