Пенсионеру Шлакову премию так и не выдали. В отместку он попытался однажды проникнуть на территорию зоопарка под покровом ночи, с берданкой, чтобы отомстить всем сразу, но был пойман сторожем Николаевым и сдан в милицию. Там он и умер от инфаркта миокарда, потому что губы никогда не синеют просто так, от волнения, нет - это всегда верный признак болезни сердца.
Убить прошлое
- Не убивай меня, Тони, - глаза Фила капали взглядом безысходности на стол, на пол, на руку сидящего напротив. - Мы ведь друзья.
Тони пожал плечами, поправил шляпу. Его плащ сопровождал каждое движение тяжелым и влажным шуршанием. На улице моросил дождь.
- Друзья, Фил, - Тони задумчиво покрутил в пальцах сигарету. Сжал её тонкими губами, щёлкнул зажигалкой. Добавил, выпуская струйку дыма: - Были.
- А ты всё так же куришь эту дрянь, - Фил потянул носом и неуверенно улыбнулся.
- Угу.
- Помнишь, как мы ходили в Миджинтаун, к этому старому вьетнамцу… Как его звали?.. Хао?
- Хуа, - кивнул Тони. - Его звали Хуа, Фил.
- Ну да… И он крутил эти самокрутки своими грязными пальцами. У него всегда были грязные пальцы и чёрные ногти, помнишь?
- Ну, не всегда.
- Тони… Дружище!.. А ты всё такой же, - робко улыбнулся Фил.
- Ты тоже мало изменился, - кивнул Тони. - Ну, разве что, пузо…
- Ну, тебя ведь тоже когда-то звали Тощим… А сейчас - язык не повернётся, хе-хе.
- Хе-хе…
- Не убивай меня, Тони.
Где-то далеко проскулила раненым койотом полицейская сирена. Жёлтыми бликами приплясывало на ночном окне отражение вывески паба напротив. В приоткрытую фрамугу тянуло мокрым асфальтом и бензиновой гарью, ещё не прибитой дождём.
Тони сделал последнюю задумчивую затяжку, вдавил окурок в пепельницу-водоём, на берегу которого возлежал бронзовый лев. Сосредоточенно истёр в порошок останки сигареты и только после этого шумно и долго выпустил задохнувшийся ожиданием дым.
- Странная штука эта жизнь, - произнёс он, кашлянув. Кашель у него был хриплый, как и голос, давно испорченный ангинами, сигаретами и алкоголем.
- Ага, - нерешительно поддакнул Фил, не сводя взгляда с револьвера, которым небрежно поигрывал сидящий напротив друг детства.
- Странная, - повторил Тони. - А знаешь, сколько мне за тебя заплатят, Фил?
- Тони… Не убивай меня. Я и так скоро… Врачи говорят, что мне осталось недолго, - Фил опустил глаза, чтобы спрятать слезу, замутившую взгляд.
- М?
- У меня рак, Тони.
- У-у… Мне жаль, Фил.
Он вздохнул, обежал взглядом утонувшую в полумраке комнату. Мебели было не густо, но она - даже старый-престарый чёрный письменный стол, за которым они сидели - источала аромат деловитой роскоши. Или роскошной деловитости. Видимый аскетизм обстановки не мог обмануть. Человек, который жил в этом доме и работал в этом кабинете, умел жить вкусно.
- Неплохо ты устроился, - одобрительно кивнул Тони.
Фил тоже осмотрел кабинет, будто видел его в первый раз. Пожал плечами. Потянул носом залп свежего воздуха, вбитый ветром в отверстие открытой фрамуги. Заглянул в лицо Тони, почти невидимое за разделяющей их лампой под зелёным абажуром.
- Я много работал, - сказал он. - Я очень много работал, Тони. Жизнь прошла к чертям, а я её даже не рассмотрел.
- Угу. Думаешь, ты один… Зато твои дети поживут всласть.
- У меня нет детей, дружище.
- У тебя нет детей…
- Нет.
- Хм… Впрочем, у меня тоже… А что, Деззи не родила тебе сына?
При упоминании этого имени лицо Фила вытянулось. Он побледнел. Пошевелился, пряча лицо за лампу.
- Помнишь, как ты увёл у меня Деззи? - оживился Тони. - Ты уже тогда умел взять от жизни то, чего тебе хочется, Фил. Нет-нет, я не осуждаю тебя, ты не подумай. Ты молодец. Мне часто хотелось быть похожим на тебя… Так и не научился. Теперь вот забираю жизнь у парней, которые взяли от неё всё, что хотели, хе-хе.
- Деззи умерла, Тони, - сказал Фил.
Он конечно не стал говорить, что её пришлось убрать. Связалась с этим сопляком, с Делахи! Мало того, что опозорила фамилию, так ещё и слишком много болтала о делах мужа…
Он всегда говорил ей, чтобы ездила аккуратней. Но Деззи любила скорость. И не любила автосервис. Что-то с тормозами…
- Умерла… - выдохнул Тони. - Я не знал.
- Да, Тони, - Фил смахнул слезу. - Попала в аварию. Ты же знаешь, она всегда любила погонять.
- Жаль, Фил, - покачал головой его визави. - Мне очень жаль. Чёртова жизнь!.. А я и не думал, что Беккерсон - это ты. Мда… Давно ты им стал?
- Давно. Когда перестал быть собой.
- Сомневаюсь, что перестал.
Тони поелозил в кресле, посмотрел в окно, на котором всё так же выплясывали жёлтые блики. Вдалеке, за Лоуэй-стрит, одно за другим угасали окна Стаутон-билдинг. Клерки расходились по домам. Небо, тусклым намёком на луну, просвечивало в разрывах низко нависших над крышами туч.
В этом городе Тони родился и дожил до первой седины. Это был его город. Но это был не его город. С некоторых пор - с довольно давних, впрочем, - Тони был не нужен этому городу. Чёртова жизнь!..
- Мне жаль, Фил, - повторил он задумчиво. - Ты ведь любил её?
- Я любил её. Я и сейчас… люблю.
- Понимаю.
- Она не могла иметь детей.
Да, тот аборт был неудачным, что-то пошло не так. Ему нужен был сын, на будущее. Но что-то пошло не так. Он женился во второй раз, но эта дрянь, эта Мэгги…
- Я исчезну, Тони, - прошептал Фил. - Я сейчас же возьму билет до Франкфурта, до Мадрида, до… до Аддис-Абебы, до Улан-Батора!.. Я исчезну, Тони, клянусь! Ты скажешь Рэндону, что не успел. Ведь это Рэндон заказал меня?.. Ах, ну да, прости… Я лезу не в своё дело… Я исчезну, клянусь тебе! Навсегда. Я дам в пять раз больше, чем тебе обещали за мою жизнь.
- Мне жаль, Фил, - покачал головой его друг.
- Тони… - губы Фила скривились в бессильном плаче. Смешно перекосились тонкие чаплинские усики. Но он взял себя в руки. - Ты ведь не сможешь вот так взять и убить своё прошлое, Тони? Нашу дружбу? Нашу юность? Общие воспоминания? Деззи?
- Деззи… Вертушка Деззи… - Тони покачал головой. Положил револьвер на стол, достал портсигар. Долго выбирал из четырёх самокруток.
- Деззи, - ухватился за это имя Фил, как за спасительную соломинку. - Она часто вспоминала тебя, знаешь. Она ведь… в общем…
- Да ладно, Фил, - Тони наконец выбрал одну сигарету. Щёлкнул зажигалкой. - Дело прошлое. Сколько, ты говоришь, тебе осталось?
- А? - Фил отклонился, выглянул из-за лампы, чтобы получше рассмотреть лицо собеседника. Но увидел только щёку, на которой ленивой ящерицей прилёг застарелый шрам. В зеленоватом свете лампы ящерица была совсем как живая. - Не… не знаю, Тони. Врачи говорят, что если буду соблюдать все… в общем, они сами толком не знают. Год, от силы полтора.
- Полтора года… - покивал Тони. - Чертовски мало, Фил, по сравнению с тем, что прожито.
- Да.
- А с другой стороны… Если сравнить с тем, что нам осталось… Это же масса времени, а?
- Не убивай меня, Тони. Я ведь не сделал тебе ничего плохого.
- Это да…
- Я знаю, тебе трудно простить мне, что…
- Не надо об этом, Фил.
- Хорошо, хорошо. Не буду.
Вонючий дым от вьетнамского табака клубился в свете лампы, щекотал и покалывал ноздри, лениво поднимался и уплывал в форточку, примешивая к коктейлю уличных запахов свою нездешнюю ноту. Где-то в стороне Силверплейс одиноко повизгивал сигнализацией припаркованный "Бьюик". Меланхолично тикали у стены напольные часы.
Фил не сводил взгляда с тёмного пятна, в которое лампа превращала лицо Тони. Минуты стекали каплями по мокрому плащу киллера и падали на песочного цвета, с зеленью, ковёр.
Тони размял окурок в пепельнице. Провёл жёлтым прокуренным пальцем по гриве бронзового льва. Вздохнул.
- Знаешь, там, во Вьетнаме, я часто вспоминал юность. Там было для этого достаточно времени. И подходящих случаев.
- Понимаю.
- И тебя тоже вспоминал, конечно. У нас во взводе был парень… Его тоже звали Фил. Смешной такой. Мы держались вместе, я опекал этого сопляка, как мог. Нет, он совсем не был похож на тебя, ничего общего. Он был другой. Чистый какой-то весь, голубоглазый такой, простой, как… Я убил его.
- У… убил…
Тони кивнул, сверкнул в сторону собеседника белками. Взял со стола револьвер.
- Угу. Под Данангом ему оторвало ногу. У него не было шансов. Там был такой засер, знаешь… Много раз потом я думал, правильно ли поступил. Может быть, следовало попытаться вытащить его из того ада… Меня бы, наверное, убили. Наверняка убили бы.
- Ты не виноват, Тони, - осторожно произнёс Фил.
- Да, наверное. Он просил не оставлять его вьетконговцам. И тоже говорил, что моей вины ни в чём нет… Ты совсем не похож на него, Фил.
- Понимаю.
- Да, ты совсем на него не похож. И всё же… И всё же, скажи, что моей вины во всём этом нет.
- Ты ни в чём не виноват, Тони, - послушно произнёс Фил.
В животе что-то задрожало, засвербило ожиданием смерти. Запах мокрого асфальта, прелой листвы и бензиновых выхлопов, залетавший в форточку с ветром, хорошо гармонировал с ощущением близкой смерти. И в то же время жутко контрастировал с её безысходностью. Ведь за осенью обязательно, рано или поздно, придёт весна. Фил очень любил весну. Особенно теперь.
- Не убивай меня, Тони! - прошептал он. - Клянусь, я…
- Тш-ш-ш, - перебил его визави, приложив ствол револьвера к губам - вместо пальца - и прислушиваясь. - Дождь прибавил.
Дождь действительно зачастил, гулко забарабанил в карниз, заплевал окно. Кажется, он решил скоротать ночь в этом городе смога и палой листвы. А сигнализация брошенного Бьюика так и гудела уныло сквозь дождь. Хозяин пьян, сидит в пабе, уронив голову на руку, и спит. А может быть, его кончили где-нибудь в переулке - сунули в шею "бабочку". Здесь это просто. В этом городе ветра и скорой зимы…
Верхний ящик стола был чуть выдвинут. Фил не успел открыть его до конца - Тони появился слишком внезапно. Там, в ящике, холодел одиночеством пистолет. Уже несколько раз за последний час пальцы Фила мелко подрагивали, готовые метнуться к ящику, выдвинуть его одним рывком, вцепиться в прохладную удобную рукоять, согреть пистолет своим теплом, распалить его жаром выстрела. Фил представлял, как падая со стула за тумбу, взводит курок и стреляет, стреляет раз за разом в силуэт напротив. Он успеет. Он должен успеть. Когда Тони положил револьвер на стол и потянулся за портсигаром, Фил почти готов был сделать это. Но он привык просчитывать шансы. Шансов было очень мало. Ведь тысячу раз говорил тебе, чёртов увалень: нужно меньше есть, стряхнуть с себя это безобразное пузо…
Эх, стряхнуть бы ещё годы!..
- У меня будут проблемы, - произнёс Тони, обращаясь скорее к своему револьверу, чем к собеседнику.
- А?
- Вот что Фил… Сделай для меня одну вещь.
- Конечно. Тебе нужны деньги? - оживился Фил. - Укрытие? У меня и работёнка для тебя найдётся, хе-хе…
Тони усмехнулся, помотал головой.
- Ты сказал полтора года? - произнёс он и ящерица на его щеке дёрнулась, изогнулась.
Фил громко сглотнул непослушный шершавый комок, застрявший в горле. Кашлянул.
- Обещай мне Фил, поклянись мне, что самое большее через полтора года тебя не будет на свете. Обещай, что умрёшь.
- Тони, дружище, ты же знаешь, я…
- Тише! Тише, Фил, не говори так много лишнего. Скажи только: Тони, через полтора года я сдохну и меня больше не будет на этом грёбаном свете.
- Тони, я… Боюсь, что да.
- Если рак не приберёт тебя к тому времени, ты сам всё сделаешь. Ты убьёшь себя, хорошо?
- А?.. Да… Да, я…
- Хорошо. Я поверю тебе, Фил.
- То есть… ты…
Тони поднялся. Надвинул шляпу пониже на лицо. Сунул руки в карманы плаща.
- Напоследок, Фил, - сказал он, вздохнув и покашляв. - Напоследок…
- Да..?
- Ты всегда был порядочной мразью.
- Тони, я…
- Даже в юности, наверное. Но ты был мне другом. Когда-то. И Деззи… Глупышка Деззи любила тебя.
Фил поник, замер, уставившись остекленевшим в ожидании взглядом на пол под ногами.
- Прощай, Фил.
Сидящий вздрогнул, словно вместо "прощай" получил пулю, которой ожидал с таким страхом. Всхрапнул что-то неразборчивое.
Тони кивнул, не глядя на свою несостоявшуюся жертву.
- У тебя максимум час, Фил. Через час тебя не должно быть в городе.
- А?.. Да, я понял. Да.
Тони снова кивнул и быстро пошёл к выходу из кабинета. Остановился перед чёрной дверью, чтобы погладить пальцами бронзовую витую рукоять.
Он не услышал, как глухо, почти неслышно стукнул ящик стола. Как сухо щёлкнул курок "Ругера".
- Тони, - позвал Фил.
- М? - Тони отпустил ручку, повернул голову чуть назад. Ящерица на его щеке шевельнула хвостом - это прокатился под щекой желвак.
- Спасибо тебе, - сказал Фил.
И нажал на спуск…
Через полтора часа он задумчиво смотрел на скрывающиеся за горизонтом городские огни, через окно "Боинга", который уносил его по дождю во Франкфурт. И никак не мог избавиться от вони дешёвого вьетнамского табака, пропитавшей пиджак - от этого запаха прошлого, которое он убил сегодня во второй, кажется, раз.
Хитрый стул
"Безумие - это реальность, которая существует вне нашего восприятия"
Он опять, опять обманул меня! Он хитер, да, он дьявольски хитер! Когда я так неожиданно оглянулся, он скромно стоял позади меня - старый венский стул красного дерева, изготовленный мастером Берле Якобсоном из Эгрё в 1877 году. Он просто насмехается надо мной!
День за днем длится наша упорная борьба. И каждый раз я остаюсь в дураках. Он, этот хитрец, этот демон, всегда успевает принять вид самого обычного, скромного, без претензий, стула. Вот и сейчас… Я испробовал новую тактику. Придя к завтраку, я выдвинул его из-под стола, поставил позади себя, чуть левее, и затеял ссору с Эвелин (это моя жена). Я начал выговаривать ей за то, что она положила в суп клецки. Я попытался напрочь забыть о стуле, я сосредоточился, я полностью сконцентрировался на произносимых мною резких фразах в адрес жены, я весь ушел в ссору, но внутренне, где-то в глубинах моего сверхчувствительного мозга, я был остро напряжен - я ждал. И вот, в тот момент, когда, как мне казалось, демон потерял бдительность, я вдруг резко обернулся…
Он скромно стоял позади меня - старый венский стул красного дерева. Он упорно не хотел поддаваться на мои уловки и открыть мне свою сущность. Раскрасневшаяся жена порывисто встала из-за стола и выбежала из столовой, бросив: "Ты просто несносен!" Маргрета, моя пятилетняя дочка, смотрела на меня, приоткрыв рот и приплюснув нос ложкой. Я чертыхнулся, сердито пихнул моего врага и ушел в свой кабинет - есть мне уже не хотелось.
Мы с Эвелин купили этот стул на аукционе, года два назад, за сорок пять тысяч. Сначала все было хорошо - этот хитрец медленно и аккуратно вживался в мою семью, входил в доверие. И он умудрился на какое-то время обмануть даже меня. Но потом я стал замечать, что этот стул совсем не таков, каким кажется. Едва я поворачивался к нему спиной, как по коже моей сразу пробегал липкий холодок страха. Едва я садился на него (он принадлежит мне, главе семьи), как душа моя давала трещину и я чувствовал, что только одна половина меня остается сидеть во главе стола, на этом стуле, другая же - переходит в другое измерение, в иной мир, таинственный и странный. Я чувствовал, как некий демон разевает за моей спиной пасть, готовясь поглотить меня, отправить меня в свои огненные внутренности. А быть может, позади меня разверзался бездонный провал, черная дыра, способная в один миг перебросить меня на другой конец вселенной, на планету Зальфир, где огромные оранжевые гваллины охотятся на зеленых мух комболинги и пожирают их вместе с алмазными крылышками. А иногда - я это чувствовал - он превращался в огненный трон Великого Каббалиста, и тогда спину мою обжигали языки адского пламени и поцелуи ведьм. И каждый раз, предвидя, что вот сейчас я оглянусь, он успевал превратиться в старый невинный венский стул.
Несомненно, он умеет читать мои мысли и мне никогда, никогда не удастся перехитрить его. Но я не оставлю своих попыток, я буду повторять их снова и снова, пока не увижу его истинное лицо; и неважно, последует ли за этим смерть или новая, вечная, жизнь; ужас или радость открытия…
В кабинете я выкурил сигару, чтобы хоть немного успокоиться и привести себя в рабочее состояние. Потом сел за стол.
Мой труд подходил к концу. Я писал историю первой эры Майалинги и уже дошел до последнего похода масакеров на восток и до восстания гоблинов. Мне предстояло дать анализ происхождения слова "майалинги", в основе которого, как я установил, лежит древний рабаданский корень "майала", означающий "закат", и более позднее среднебаттийское "ллинги" - "на восходе солнца". Я предвидел, что мое толкование вызовет бурные научные дебаты в кругах историков и лингвистов по всему миру, и эта перспектива возбуждала меня, делая мой слог легким и быстрым, а мысль - отточенной как баттийский клинок. За каких-нибудь двадцать минут я написал четыре страницы и поставил точку на том, как корабли масакеров были разбросаны по всему Асмаденскому морю злой богиней Эльвингой, покровительницей туканов.
Я собрался было начать следующую главу, но мне вдруг ужасно захотелось Эвелин. Я попытался перебороть это никчемное желание и настроиться на рабочий лад, но ничего не получалось - перед моим мысленным взором стояли ее розовые трусики.
Я бросился в гостиную, но не нашел там жены. Тогда я ураганом ворвался в столовую и чуть не закричал от восторга - Эвелин была там. Они с Маргретой закончили завтрак и теперь пили чай с десертом. Дочурка что-то весело болтала, а жена, моя любимая супруга, рассеянно смотрела в окно. Она тоже думала обо мне! Я бросился к ней, обнял ее за плечи и покрыл поцелуями ее шею.
- Я услышал твой мысленный призыв! - воскликнул я в полном восторге. - Я здесь, любовь моя!
Но супруга отстранилась от меня и взгляд ее был полон удивления и даже, как мне показалось, - досады. В последнее время я часто замечал такое выражение в ее глазах. Оно раздражает меня, но сейчас я решил не обращать на него внимания и быстро расстегнул верхние пуговицы ее блузки, торопясь ощутить под ладонью упругость ее божественной груди.
- Йоган! - воскликнула она. - Мы в ссоре… Йоган… Ты с ума сошел!
Я не слушал ее, я сдавил пальцами ее левую грудь, другой рукой поднимая вверх подол платья.
- Маргрета… - тихо произнесла жена. - Не при ней же!..
Ах черт! Я совсем не обратил внимания на присутствие дочери.
- Иди, поиграй, - велел я ей.
Дочь, удивленно и испуганно наблюдавшая за нами, встала.
- Дай ребенку попить чаю, - раздраженно сказала жена, пытаясь оправить поднятый мною подол. Но я уже касался пальцами ее теплых шелковистых трусиков и был готов стерпеть подобный тон, который все же был сейчас неуместен.
- Но я хочу тебя, - возразил я как можно мягче. - Здесь и сейчас!
Я подхватил жену на руки и упал на стул, усаживая ее к себе на колени, покрывая поцелуями ее полуобнаженную грудь.