Долго говорил Ядне Ейка. По его рассказу выходило, что нет дорог среди болот. Зимой он отважился там гулять, но хорошей добычей похвалиться не мог. Если Шибякин хочет пострелять белок или погонять норок, то дальше Пура ему не надо уходить. Хорошая охота на Ево-Яхе, но до нее три дня пути на оленях. А на лыжах он доходил за неделю.
- Мне охотиться некогда. Тракторами надо буровую перетаскивать за Пур. Ты понял?
Ядне Ейка недоуменно уставился на Шибякина. Неужели он ничего не уразумел из его рассказа? Нет дороги за Пур. Одни болота. Провалятся тракторы. Оленей за Пур не гоняют. Ему не верит - пусть спросит Пирцяко Хабиинкэ. Пожалуй, теперь не спросить: пропал куда-то бригадир!
Филимон Пантелеевич заметил, что Ядне Ейка зачастил к начальнику экспедиции, и при встрече сказал:
- Повадился ты, видно, спирт лакать у приезжего мужика. Любишь на дурницу выпить!
- Спиртом не угощает.
- В карты играете?
- Чай пьем. Говорим. Я рассказываю о местах, где охотился. Интересно ему знать, на какой реке я убивал белок и норок.
- Врал, поди?
- Я не вру. Ты врешь и обманываешь. Моих белок, однако, ты запихал в мешок с первым сортом, а мне заплатил за второй! Кто врет? Я или ты?
- Что ты раскричался? Обо мне Большой Мужик спрашивал?
- А на что ты ему нужен? Что ты знаешь? Печку да еще четыре стороны! Скоро мы пойдем с Большим Мужиком на охоту.
- Ври больше, - сказал недоверчиво Филимон Пантелеевич, злясь на охотника. Нашелся специалист судить о сортах белок! Он сам знает, где первый сорт, а где второй! Иной раз, правда, и схитрит. Но не все же Ядне Ейке быть лучшим охотником, как в тот год, когда фотограф приезжал делать с него портрет и висит он, говорят, в самом Салехарде.
2
Тракторный след убегал в тундру. По глубоким колеям, по самые края залитым водой, ветер гнал срезанные стебли травы и листья. Вода плескалась по всей низине, на гребешках волн пенились белые барашки. Лишь на высоких мочажинах островками поблескивали остатки синеватого снега, истолченное, лапками куропаток.
"Весна - земля воду пьет!" - объяснял Ядне Ейка Шибякину, и тот не впервой поражался точности народной мудрости.
Стаи уток и гусей тянулись над водой, шарахаясь от непривычного гула тяжелых дизелей, бывало, что и разбивались о высокую вышку буровой.
За четыре месяца в поселок несколько раз прилетали тяжелые самолеты. Появлялись новые люди. Но они долго не задерживались, уходили и уезжали на оленях, на тракторах и вездеходах в разные стороны; в тайгу, и тундру.
Однажды, когда Ядне Ейка чаевничал у Шибякина, тот спросил у охотника, умеет ли он ловить рыбу.
От обиды у Ядне Ейки перехватило дыхание. Он может рассказать, как на фронте выручал всех своей смекалкой. Рядом озера, а рыбу не взять: не было сетей. Сделал он из ложки блесну и научил ловить окуней и щук. Появился приварок, и солдаты повеселели. Просить его не надо: поймает рыбу и поделится своим уловом. Так испокон веков заведено ненцами. Много ли ему самому надо рыбы? Одну-две, и сыт. Готов хоть завтра поставить сеть к реке. Для собак пока ему ловить не надо, займется осенью, когда пропадет дурная муха.
- Хочешь, поймаю рыбу на двести человек? - спросил Ядне Ейка и стал ждать, что Большой Мужик захохочет: откуда возьмется здесь столько людей? Но Шибякин смеяться не стал.
- Вот это дело, - похвалил он ненца и сказал, чтобы готовил сети и ждал его.
Зачинив все дырки в сетях, Ядне Ейка начал беспокоиться: куда пропал Большой Мужик? Обошел избу, заглянул в окна. Разозлился на самого себя: не спросил, когда ждать Большого Мужика? Направился к председателю поселкового Совета рассказать, на сколько человек он взялся ловить рыбу. Пусть Сероко посмеется вместе с ним. Сидит дома и скучает. Раньше он бегал на охоту, промышлял белок. А как посадили за стол, совсем мужик испортился. Очки на нос надел. Забыл, наверное, когда ружье чистил последний раз. Шляпу купил у Фильки, чтобы большим начальником быть! И сейчас Ядне Ейка настал Сероко в правлении в шляпе. Но не стал смеяться над ним. Хотел узнать у председателя Совета про Василия Тихоновича. "К бурильщикам уехал", - важно сказал Сероко.
Первую бригаду бурильщиков Шибякин встретил два месяца назад. Он ожидал, что прилетит, как обещал "папа Юра", Павел Кожевников - давний друг. А сошел с самолета неизвестный молодой парень. По белому скуластому лицу можно прочитать лучше, чем по трудовой книжке: на Севере первый раз, иначе ветер и мороз задубили бы кожу, доведя ее до крепости кирзы. Робко представился, словно не верил в себя:
- Мастер Глебов!
Шибякин тогда едва сдержался, чтобы не сказать: "Посмотрим, какой ты мастер!" С трудом скрыл досаду. Перечертил всех начальников отделов в управлении. Досталось заодно и "папе Юре". Потом, приглядевшись к рабочим, немного успокоился. Бригада подобралась из рослых парней, по их одежде и спальным мешкам догадался, что они поработали в разных партиях и опыта им не занимать. Не справится мастер с работой, назначит руководителем кого-нибудь из бурильщиков.
По коротким запискам бригадира Шибякин знал, как в бригаде налаживались дела. Удивился, когда получил известие, что вышку поставили одним трактором. Опробовали дизели и начали готовиться к забурке. Новость воспринял как успех бывалых парней, которых помнил всех до одного, исключая Глебова, как будто того и не существовало. Несколько раз собирался написать в управление, но все откладывал. Злость постепенно притупилась. "Папа Юра" - по прозвищу, а на самом деле начальник управления остается начальником. Всыплет по первое число. Церемониться не станет, хотя они давно знакомы и даже дружат после открытия газа в Березове.
А с Павлом Кожевниковым Шибякин работал в разных экспедициях, пробурили не по одной скважине, стали открывателями многих нефтяных площадей. Прислали бы бригаду Кожевникова, не мучили бы сомнения. Начинать бурение на новой площади надо опытному мастеру, а не молодому парню. Чуть зевнет или не подберет нужный тяжелитель для глинистого раствора, и взлетит вся вышка с трубами кверху. Может оказаться аномальное давление! Да мало ли какие сюрпризы таит земля!
А за каждую аварию на буровой, срыв плана отвечает в первую очередь начальник экспедиции. Вот он и отправился в бригаду, чтобы самому все проверить перед забуриванием.
На второй день пути трактор с санями, на которых везли буровые трубы, застрял в болоте. Шибякин решил добираться до бригады пешком. По его расчетам, осталось пройти километров десять-пятнадцать. Первые шаги напомнили, что шел он по зыбкому болоту. Один неосторожный шаг - и в трясине.
Налетел ветер, нагоняя воду. "Земля пьет воду", - вспомнил объяснение охотника. Пожалел, что нет его сейчас рядом. Ядне Ейка по приметам точно определял погоду. Капельные листочки на крохотной березке и цветы несли ему свои особые сообщения. Он и ходил по-особому: с осторожностью, будто на каждом метре земли находятся птичьи гнезда и он мог раздавить птенцов.
"Однако, ты умнеть начал, - с усмешкой подумал про себя Шибякин словами Ядне Ейки. - Понял, что природу надо уметь слушать, и не только так, как ты ее всю жизнь слушал, чтобы взять то, что надо тебе!"
Шагая вдоль зимнего тракторного следа, Шибякин удивлялся возникавшим картинам. Еще недавно тундра поражала искрящейся белизной снега, а сейчас он лежал черными шапками среди зелени и расплескавшейся кругом воды. След подтверждал, что место ему знакомо, но, хотя смотрел во все глаза, не узнавал его. Вода заливала низины, где островками плыли шапки мочажин. Иногда тракторный след терялся в воде, пока четкие отпечатки гусениц не выскакивали где-то на сером песке. И чем выше подымался начальник экспедиции, песок становился все светлее и светлее, продуваемый ветрами.
Скоро показались низкорослые елки, Шибякин о них совершенно забыл. В редком лесу почувствовал себя спокойнее. Деревья защищали от холодного ветра.
Тракторный след вселял уверенность, что не потерял направление и рано или поздно окажется на буровой. Поймал себя на мысли, что соскучился по рабочим. Представлял, с какими трудностями пришлось им столкнуться.
Вышкомонтажников не прислали. Бригаде своими силами пришлось собирать вышку, монтировать машины и агрегаты. А он точно знал, сколько надо свернуть болтов, перенянчить железок, разных частей, пока дизели, компрессорные насосы, шаровая мельница и решета заняли свои места! Он давно разделил буровую на два цеха: первый - энергетический с дизелями и компрессорами; второй - рабочий, где идет спуск и подъем инструмента, замена долот и отбор керна.
Родившийся где-то далекий, глухой звук дизелей взволновал Шибякина. И по мере того, как он подходил, звук все нарастал и нарастал, словно широкая река принимала в себя вливающиеся ручьи, становился тяжелее. Слышался и звон сталкивающихся наверху свечей около высоких полатей.
Пересекая поляну, почувствовал боковой ветер, и тело от мокрой одежды стало замерзать. Озноб прошел по спине. Подумал, что в бригаде наверняка есть больные. Зря не взял с собой выпускника медицинского училища, худенького парнишку со вздернутым носом, в больших роговых очках. Испугался, что не выдержит дороги, не угонится за ним, испытанным ходоком.
Обогнув маленький лесок, начальник экспедиции сразу увидел буровую, вернее, ее отражение на водной глади. Но налетел ветер, пробежала по воде рябь, и отражение вышки мгновенно как бы раскололось.
Прежде чем шагнуть в воду, Шибякин помедлил. Представил, как через высокие голенища обрушится в сапоги вода и каждая нога станет свинцово-тяжелой.
- Эй-ей-ей! - раздался предостерегающий крик. И тут же с разных сторон понеслись пронзительные разбойничьи свисты.
Шибякин воткнул два пальца в рот и ответил по-мальчишески, с диким озорством звонким свистом. Перед ним неожиданно вырос парень, радостно улыбаясь и поблескивая глазами.
- А мы заждались!
Шибякин нетерпеливо поздоровался. От руки парня, его одежды и от волос пахло свежей смолой. На рукавах куртки и брюках ослепительно блестели натекшие капли.
- Бригадир послал меня, чтобы вы по воде не двинули, - объяснил парень. - Мостки настелили. Досками разживемся, плоскодонку сколотим.
- То-то от тебя смолой пахнет… Забыл, как тебя звать!
- Кличут Александром. Фамилия Лапшин.
- Съедобная фамилия!
- Если разобраться, полный обед можно приготовить по фамилиям в нашей бригаде: я, Лапшин, на второе, Витька Арбузов на десерт. Нет у нас никого на первое - с фамилией Борщ или Суп.
- А похлебать-то найдется у вас чего-нибудь горяченького?
- Как раз к обеду угадали, Василий Тихонович!
Шибякин едва поспевал за веселым буровиком. Если в бригаде все такие жизнелюбы и шутники, больных, может, и не будет. Но и других забот хватает.
Две бригады, кроме глебовской, ведут уже бурение, и долота все глубже уходят в землю. И им всем нужны бурильные и обсадные трубы, цемент, глина и дизельное топливо. И продукты. Голодные люди работать не будут. Вся надежда сейчас на авиацию.
Окинув взглядом производственную площадку со всеми постройками, Шибякин остался доволен. Все определено по местам: на козлах расстелены трубы. Опрессованные помечены меловыми рисками.
Лапшин первым вбежал на мост: на воде лежали металлические бочки из-под солярки, связанные настилом из бревен. Приплясывая, закричал Шибякину:
- Мост сделан по всем правилам саперного искусства! Докладывает ефрейтор запаса, гвардеец Лапшин!
Перед буровой собрались рабочие. Впереди стоял, немного сутулясь, Глебов. Лицо успело потемнеть, ветер и мороз сделали первую запись в трудовой книжке бригадира.
- Здравствуй, Николай Данилович, - сказал Шибякин и с силой пожал клейкую руку. - Гудят дизеля!
- Как положено работают! - ответил неторопливо Глебов. - А ждали вас на тракторе с буровыми трубами.
- Трактор застрял в болоте. Считай, зимника нет!
- Далеко?
- Думаю, километров десять, если не больше.
- Выпейте, Василий Тихонович! - сказал, поднося большую кружку дегтярной жидкости, молодой помбур в зеленой вязаной шапке.
- Бражка?
- Эликсир здоровья, - засмеялся Александр Лапшин. - Рацпредложение бурового мастера. Отваром хвои поят телят в колхозах. А мы хлебаем каждый день для крепости зубов.
- За ваше здоровье, хлопцы! - Шибякин опорожнил кружку, ощущая терпкий запах хвои.
- Василий Тихонович, приглашаем в баню, - сказал Глебов. - После бани обед!
- Соорудили баню? - удивился Шибякин. - Это хорошо. А когда забуриваться будете?
- А мы уже забурились.
Шибякин ничего не сказал, а только крепко сжал бурового мастера огромными ручищами.
3
Шибякин не один раз силился вспомнить, где забыл свой железный сундучок, который таскал за собой много лет. Он важно вышагивал с ним по поселку, и встречавшиеся ему парни и девчонки знали, что торопится на работу помощник машиниста. В сундучке, как у настоящего машиниста паровоза, припасена пара белья, на обед бутылка молока, кусок сала и изрядная горбушка хлеба. С тех пор как Василий начал ездить на паровозе, ему открылся совершенно другой мир, с ключами, гайками, умными частями машин.
Рейсы в депо делились на дальние и близкие. Щ-2 - "Щука", на которой он работал помощником машиниста, - числился маневровым паровозом и, кроме станции, никуда не убегал, так что о дальних рейсах слышал Василий от своего машиниста - Михаила Кондратьевича. Но парень любил пофантазировать и порой в мечтах мчался во Владивосток или спешил в жаркий Ташкент. Подражая машинисту, щурил глаза, как будто в рейсе встречный ветер насек ему глаза, выжимая слезы. А тот, посылая куда-нибудь своего помощника, доставал из кармана на серебряной цепочке часы и внимательно приглядывался к стрелкам, словно предупреждал, что каждый шаг и каждая минута на учете.
Михаил Кондратьевич, потомственный железнодорожник, к разным грузам выработал свое отношение. Считал, что платформы с углем нельзя раскатывать на горке; лес и пиломатериалы терпели все; особого внимания требовали к себе цистерны с нефтью и бензином; повышенным уважением у него пользовались вагоны с зерном. Он прищуривал глаза и назидательно говорил:
- Дары земли!
Однажды Василий заспорил с машинистом: почему только зерно - дары земли? А уголь, нефть, лес, железная руда?
- Спорить ты горазд, - неторопливо, с достоинством ответил Михаил Кондратьевич. - А ты дойди своим умом: кто всему голова? Хлеб! Ты слышал, как пшеница поет? Как пахнет сухое зерно солнцем? Руки положи - тепло!
Переспорить машиниста не удавалось, он, как кремень, твердо стоял на своем.
А еще запомнилась Шибякину особая совестливость Михаила Кондратьевича. Ударив в буфера вагона маневровым паровозом, машинист краснел и целый день потом не находил себе покоя, извинялся перед помощником.
- Василь, видел, как я саданул? Вроде не машинист, а так, балаболка. Ударил цистерну с нефтью! Подводить паровоз надо осторожно, словно хочешь поцеловать. А я саданул!
- Посмотрели бы, как Федька колотит. Ударит в вагон - в поселке звон буферов слышен!
- Федька не пример. Учу я тебя, учу, и все без толку. Федька совесть потерял. А это гвоздь всему. Снимут Федьку с паровоза, он и на другой работе будет хулиганить. В отца пошел. Я покойничка помню. По шабашкам ходил, печным делом занимался. Печку сложит, бутылку выжрет у хозяйки, а потом сидит перед дверцей и фанеркой машет. Дым ест ему глаза, а он, знай, нудит свое: печка за денек пообсохнет и загудит. А сам знает: прибежит к нему хозяйка через день. Печь по-черному топится. Выжрет еще бутылку, покуражится, какой он мастер знаменитый, и выдернет из хода кирпич, который специально оставил. Натурой Федька весь в отца пошел, дня не проживет, чтобы не напакостить. Нас, машинистов, позорит. Без совести живет!
Не случайно Шибякин, вернувшись из бригады Глебова, вспомнил старого машиниста, свою молодость. Было в Глебове что-то и от него молодого, и от его учителя, Михаила Кондратьевича.
На аэродроме оказался вертолет, и Шибякин решил слетать в колхоз попросить продать мясо для экспедиции.
- Вануто, здравствуй!
С первого взгляда понял: председатель встречей недоволен.
- Здравствуй, если хочешь!
- Что стряслось?
- Однако, тогда много оленей пало на Пуре.
- Ты опять за свое. Ведь колхозу заплатили деньги.
- Деньги что? Заплатили, не заплатили. Баба приезжала. Ушел Пирцяко Хабиинкэ и пропал. Однако, он бригадиром был. А теперь бригадира в стаде нет. У бабы мужика нет. Однако, ты думай!
- Я думаю, но ты тоже думай! - первый раз Шибякину захотелось в оправдание сказать, что не имел он понятия, какой глубокий снег на Пуре. Да и председатель колхоза в один голос с председателем поселкового Совета твердили:
- Оленя терпит!
Но тотчас же Шибякин представил, как Михаил Кондратьевич постучал бы согнутым пальцем по голове и назидательно сказал: "Совесть ты потерял, Василий. Зачем же других винишь, когда сам должен был думать".
- Вануто, что надо сделать, говори. Я постараюсь. Нужно, пошлю самолет или вертолет на розыски бригадира.
- Однако, тундра кругом. Самолет, вертолет не знает, куда пошел Пирцяко. Ядне Ейку хочу послать. Пусть бригадира ищет. Бабу жалко.
- Если надо, я охотника переброшу в любую сторону вертолетом.
- Ядне Ейку вертолетом не надо. Пусть так ходит.
Отправляя в очередной рейс вертолет, Шибякин наказал летчикам приглядываться к тундре, искать оленевода. Теперь уже и Шибякину хотелось, чтобы нашелся Пирцяко Хабиинкэ, чтобы понял, почему ему, Шибякину, нужно было выиграть для экспедиции целый год! А это важно! Шибякин не привык тешить себя надеждами. В разведке приходилось по-всякому: выпадали пустые скважины, но приходили и радости: на память помнил все номера удачных буровых! Вдруг и сейчас удастся открыть новое месторождение?
Ядне Ейку Шибякин встретил у реки. Вспомнил, что и утром видел его на том же месте.
- Ты что целый день сидишь на берегу Пура?
- Слушаю, что вода говорит.
- Что же тебе рассказала река?
- Где сетку надо ставить! Ты сказал, однако, рыбу надо ловить!
Шибякин не нашелся, что ответить: как же он забыл, что просил Ядне Ейку заняться ловлей рыбы? Шибякин заговорил о Пирцяко Хабиинкэ. Потом спросил, куда делся Тяпа.
Начальник экспедиции давно уже привязался к черной собаке с белой отметиной на груди. И Тяпа иной раз целыми днями ходил за ним, но не клянчил подачку. И вот уже два дня Тяпы не было на его постоянном месте.
Ядне Ейка сокрушенно вздохнул. Он не понимал, как можно задавать такой вопрос, когда каждый мальчишка знает, что перед охотой собаку сажают на цепь. Тяпе надо набираться сил для зимней охоты. Лето короткое. За Комариным месяцем придет месяц Мошкары. Выпадет снег, и настанет пора гулять по тайге. Охотнику не понравился разговор с Большим Мужиком. Особенно о Пирцяко Хабиинкэ. Найдется бригадир, если не замерз и не попал в "окно" в болоте.
Думая о Пирцяко Хабиинкэ, Ядне Ейка неожиданно ему позавидовал: у него есть баба, есть сын Няколя. А он пропустил время, не женился. "Баба осталась одна, - неожиданно вспомнил он. - Могу я жениться. За меня пойдет. Сразу получу бабу и сына. Из Няколи сделаю охотника. Подарю ему Тяпу".