4
Плотный туман открывался с озера, закручиваясь в тугие кольца. Низкое солнце било в их края, и от золотой подсветки каждое облачко, казалось, несло свое нерастраченное тепло.
Глебов в течение ночи просыпался несколько раз.
С беспокойством посматривал через окно на буровую, прислушиваясь к ровному гудению дизелей. На рассвете открыл глаза, но не поднялся, решил досмотреть сон. Сроду никогда не плавал по реке, а здесь увидел себя на палубе парохода. Силился вспомнить, что произошло после того, как он в тревоге вбежал в рубку и крикнул капитану: "Давайте гудок, на нас прет танкер!" К чему этот сон? Он редко их видел, изрядно наломавшись за долгий день. Электрическая лампочка под потолком заморгала и потеряла свою яркость. Мастер понял, что смена начала опускать бурильную трубу в скважину. Торопливо соскочил с койки и прошлепал босыми ногами к окну. Белое молоко за стеклами закрывало от него вышку и глушило все звуки.
"Надо проплыть как-нибудь до Салехарда на пароходе, - подумал Глебов и сокрушенно вздохнул: планов строил много, а осуществить почти никогда не удавалось. - Около озер в самом деле чувствуешь себя капитаном, а балок становится пароходом". Про себя подумал: к хорошему не приведет его фантазия. Не повзрослел, до сих пор еще мальчишка. Ему доверили бригаду, а разобраться, он все тот же пэтэушник, любитель придумывать для себя немыслимое дело. Забыл взять с собой ящик с деталями, а то бы начал собирать портативный приемник. Первый сделал в мыльнице. Положил в душевой и ошарашил ребят в общежитии. У коменданта не могли выпросить динамик, а здесь музыка гремит, и не понять, откуда несется. Комендантша прибежала: "Прекратите безобразие, сейчас отбой!" В комнаты заглядывала, ни у одного гнезда трансляции нет динамиков, а музыка гремит. А сейчас бы он всем на удивление смонтировал приемник на полупроводниках в спичечном коробке. Сделал бы с сюрпризом: открыл коробок, чтобы достать спичку, а в этот момент музыка. А может быть, он блажит? Несолидно мастеру заниматься такими делами? Так недолго потерять уважение в бригаде. Каждый рабочий - термометр: посмотрел и определил к себе отношение. Мастер должен выглядеть солидно, чтобы одним видом внушать доверие. Павел Гаврилович Кожевников всегда был для него примером. Он начал верховым в его бригаде. Ловил свечи на полатях. Не было ни одного случая, чтобы мастер не нашел решения или не справился в критической ситуации. Встанет к лебедке, и кажется, что по-другому гудят дизели и идет бурение.
"Николай, больше мне тебя учить нечему, - сказал тогда Кожевников. - Рекомендовал тебя мастером в бригаду. На деле докажи, чего стоит рабочий человек. Авторитет завоевывается не словами, а делом. Жизнь прожить - не поле перейти!"
Мысли вернули Глебова к работающей смене. Работал помбур Александр Лапшин. Относился он к нему настороженно, постоянно ожидая какого-нибудь подвоха или необдуманного поступка. Парень вроде складный, но ветер в голове. Между ними разница всего в три года, но разве их сравнить? Александр Лапшин придумал рабочим клички. Дизелист - Обезьянка, слесарь - Буцало. Объяснил, что играл в духовом оркестре, а там у каждого музыканта прозвище. Но кто назвал помбура Помазком, установить не удалось.
"Помазок, смажь графитом соединение!" - кричал верховой без всякого зазрения совести.
Глебова передернуло, когда услышал такое обращение. Предупредил Александра Лапшина, чтобы вел себя достойно, но тот вскипел. Чуть дело не дошло до скандала.
"Мне все равно, как меня зовут, лишь бы в печь не затолкали!"
"Работает смена Помазка!" - сказал Глебов про себя, не замечая, что сам воспользовался кличкой. Сдержал закипающую злость. Совершенно по-другому ведут себя Морозов и Лиманский. Мужики как мужики. Есть своя рабочая гордость. Они бурильщики и не позволят, чтобы их называли Помазками.
Из головы не выходил разговор с Шибякиным. Начальник экспедиции прилетал на вертолете, а не добирался пешком, как было до этого. Вода в озере с края синела, а дальше чернела: задернули тучи. В светлой стороне отражался лес, и зелень добавляла новые краски в осеннюю палитру.
Шибякин ходил, развернув плечи, непомерно высокий. На обветренных щеках, как заплатки, следы обморожения. Привез радостную весть: экспедиция получает радиостанции, и все буровые будут связываться с диспетчером. Смогут передавать заявки на продукты для столовой и на все материалы.
Приглядевшись к начальнику экспедиции, Глебов заметил его озабоченность. Понял: прилетел Шибякин не ради того, чтобы сообщить о получении радиостанций. Поглядывал он на вышку, словно видел ее впервые.
"Воды у вас море. Не хватает лишь парохода, - повернулся к Глебову и, стараясь поймать его глаза, спросил: - А превентор не забыли поставить?"
"Василий Тихонович, вы же сами видели".
"Не приметил. Защитный подход сделали?"
"Посмотрите, если мне не верите", - неожиданно вспылил Глебов.
Подошел Помазок. Геологическая куртка залита глинистым раствором. Остановился рядом, бесцеремонно прислушивался к перепалке. Подмигнул Глебову, словно хотел сказать: "Мастер, ты на меня наседал, а начальник экспедиции тебе рога обламывает! Вот как бывает!"
Глебов почувствовал, что у него загорелось лицо.
"Лапшин, занимайтесь делом!" - сказал он резко помбуру.
Но Помазок сделал вид, что приказание Глебова к нему не относится, он сам хозяин и без подсказки найдет себе дело.
"Глебов, не ерепенься. Если спрашиваю, значит, есть причина, - уже спокойнее сказал Шибякин. - Слышал, что произошло на Пурпее?"
"Был слух об аварии. Григорьев к нам в техникум приезжал, рассказывал, как тушили пожар!" - сказал, оживляясь, Александр Лапшин.
Глебов нетерпеливо посмотрел на Помазка. "Понял, почему ты лезешь на глаза начальству, - подумал он. - Закончил техникум, а работаешь помбуром. Глебов, пэтэушник, - мастер, а он, Александр Лапшин, - лишь помбур! Если он этого добивается, готов уступить ему свое место. Смену отработал - и порядок. А здесь крутись как белка в колесе. Смена работает, а ты около нее как часовой на посту. Электрическая лампочка под потолком и я круглые сутки на работе".
"Я к тому затеял разговор, - Шибякин в упор посмотрел на Глебова, насупил брови, потом перевел строгий взгляд на Лапшина. - В Пурпее могли аварии избежать. А из-за халатности бурового мастера пожар свирепствовал восемь месяцев".
"Совершенно верно, - снова ввязался в разговор Лапшин. - На месте скважины озеро образовалось!" Желая блеснуть своей осведомленностью о делах в других экспедициях, Александр Лапшин напомнил об аварии в Тазу.
"Кстати, авария там произошла тоже по вине мастера - Кожевникова!"
"Неправда, Лапшин! - прервал Шибякин. - Там оказалось аномальное давление! И при опасности Кожевников не убежал от скважины, а сумел закрыть заслонку превентора".
"Так оно и было, - подтвердил Глебов. - Я работал в бригаде Кожевникова".
"Не знал, что вы работали с Павлом Гавриловичем", - сказал Шибякин и перешел на "вы", признав его как равного.
"Так сколько вы прошли, Глебов?"
"Двести метров!"
"Начало есть!" Василий Тихонович, когда остались одни, рассказал Глебову, что авария в бригаде Кожевникова, как ни странно, помогла открыть Пурпейскую структуру, богатейшее месторождение с площадью более тысячи километров. Назвали его Губкинским, в честь академика. Газовый фонтан мобилизовал на новые поиски. Заставил перейти на Пур. Бригаде Глебова и требуется доказать, что скрыто за Уренгойским валом.
"Пройдете пятьсот метров, пришлю инженера, чтобы провел каротаж. Передадите мне по рации".
"Василий Тихонович, вы приказываете, будто у меня стоит рация!"
"Если не стоит, будет стоять. Каждый день жду самолет. Первая рация - ваша! Но еще раз говорю - будь внимателен!"
Утром Шибякин присутствовал при смене вахт. На столе перед ним лежал круглый лист с диаграммой выработки.
"Девять метров прошли за смену, - объявил Александр Лапшин. - На рекорд тянем".
"Выработка по бригаде лучшая", - охотно согласился Глебов и выразительно посмотрел на Морозова.
"Морозов, хочу вызвать тебя на соревнование", - сказал с вызовом Александр Лапшин.
"Поговорю с ребятами!" - прежде чем принять какое-либо решение, Морозов всегда советовался со своими рабочими.
Глава третья
1
Целую неделю в Салехарде, на улицах деревянного города, встречали ненца в изодранной малице. Он упрямо расспрашивал прохожих, как ему добраться до Пура.
Многие из горожан не знали ненецкого языка и недоуменно пожимали плечами, а то направляли в интернат для ненецких детей или в окружном.
Пирцяко Хабиинкэ смотрел умоляющими глазами, настойчиво объяснял приметы своей тундры. Иногда начинал злиться, что никто не знал о существовании больших озер, болот и рек Пяко-Пура и Пур-Пе. Один раз бригадиру попался сведущий человек, геофизик из экспедиции.
- Далеко ты, мужик, забрался! - Он удивленно смотрел на ненца с клочковатой маленькой бороденкой и длинными косами волос. - Топай на аэродром. Если летчик подбросит, будешь дома!
- Аэродром? - переспросил Пирцяко Хабиинкэ. Перед глазами снова возникли гибнущие олени на Пуре. Показалось - а так бывало не один раз, - что со всех сторон на него смотрели оленьи продолговатые глаза, выражая муку и страдания. Он не хотел вспоминать, но видение не отпускало. - Аэродром!
- Все понял, молодец, мужик!
Пирцяко Хабиинкэ вернулся на Ангальский мыс. Здесь его ссадили с машины бородатые парни. Маленькие домики кончились, они разбежались в разные стороны, как упрямые важенки и хоры. Сбоку дороги увидел кусты яра и обрадовался крепким ветвям. Начиналась знакомая тундра, к которой он привык: жесткая трава, болотные мхи и стелющиеся кустики брусники и голубики. Слева поблескивала рыбьей чешуей широкая Обь. Сейчас он не обращал внимания на реку, не интересовался пароходами и самоходными баржами, все его мысли занимал далекий Пур. Знакомая с детства река с исхоженными берегами, заливами и отмелями представилась ему особенно дорогой и красивой. Он знал все броды, где перегонял во время каслания свое стадо оленей. Помнил самые рыбные места.
В конце большого поля Пирцяко Хабиинкэ наткнулся на деревянный дом с острой крышей - настоящий чум. Двери то и дело хлопали, и в открывшуюся дыру входили и выходили люди. Тащили на себе рюкзаки, спальные мешки или ящики. Пастух сел на траву и долго смотрел на дверь. Старался отыскать хорошего человека, которому мог бы рассказать о своей беде. Представил Сероко - председателя поселкового Совета. Хотел знать, что бы он делал, если бы к нему в избу ввалилось сразу столько людей? Сидит сейчас, наверное, без дела и смотрит в окна.
Не отыскав нужного человека, Пирцяко Хабиинкэ осторожно вошел в помещение аэровокзала. Сразу оглох от громких голосов людей. Казалось, что все старались перекричать друг друга. Каждый, на кого он смотрел, торопился просунуть голову в круглую дырку, как в пасть капкана на песца.
Пирцяко Хабиинкэ тоже попробовал затолкать свою взлохмаченную голову в круглую дырку, для этого ему пришлось встать на носки. От страха закрыл глаза, а распахнув узкие щелки, упершись плечами в края стекла, увидел сидящую женщину. Она напомнила ему Марию. Лицо скуластое, нос пуговкой. Только волосы светлее, как подпушка у важенок.
- Что надо?
Пирцяко Хабиинкэ отпрянул.
- На Пур надо. Там баба и мальчишка!
- Ищи начальника аэровокзала.
Добрые люди привели Пирцяко Хабиинкэ к начальнику летного отряда Васильеву.
- На Пур надо. Там баба и мальчишка.
Васильев понял. За долгие годы работы на Ямале он перевез сам тысячи охотников и оленеводов. Стоящий перед ним ненец был из самого необжитого края, куда летали по заявкам экспедиции.
- Вылет есть на Уренгой? - спросил Васильев у диспетчера.
- Вертолет из Ухты везет баллоны с газом для экспедиции.
- Понятно! - Васильев сочувственно посмотрел на стоящего перед ним ненца.
По встревоженному лицу начальника в синей фуражке Пирцяко Хабиинкэ понял, что дело совсем плохо. Сморщил лоб, как от сильной боли, и начал быстро-быстро объяснять:
- На Пуре олешки. Стадо. Там баба и мальчишка!
- Знаю. Ты рассказал. Приказать вертолетчикам, чтобы взяли тебя на борт, не имею права. Сумеешь уговорить - твое счастье! - Васильев вытянутой рукой показал на стоящий за окном Ми-8.
Пирцяко Хабиинкэ впервые видел вертолет. Показалось, что перед ним огромный комар. Такой же горбатый. Того и гляди, сейчас взлетит.
- Летал?
Пирцяко Хабиинкэ испуганно замотал головой.
Пирцяко устроился за вокзалом, сидел, привалившись спиной к толстым бревнам. Через широкое песчаное поле ветер приносил разные запахи. Тянуло сыростью от Оби, горьковатой смолой елей от леса, с болот накатывало пряно дурманящими запахами трав и ягод.
Коротка на Севере летняя ночь. Не успело солнце сползти к горизонту, как торопливо пошло наверх.
Открыл глаза Пирцяко и не поверил: рядом с первым большим комаром присел второй, зеленый и горбатый.
Пирцяко Хабиинкэ заспешил к прилетевшим летчикам. Обошел вертолет кругом, задрав кверху голову. Резкий запах керосина защекотал ноздри, как понюшка нюхательного табака. Он громко чихнул, как будто выстрелил из берданки.
- Будь здоров! - раздался сверху голос. Открылась дверь, и по лестнице опустились на землю несколько человек. Все, как один, в одинаковых синих фуражках.
Пирцяко Хабиинкэ усвоил: начальник должен быть в фуражке. Его окружили одни начальники.
- Начальник! - просительно сказал бригадир, обращаясь ко всем сразу, протягивая руки. - На Пур надо. Там баба и мальчишка. Стадо.
- Не пойму, чего он лопочет? - обратился бортмеханик к товарищам.
- На Пур просится, - объяснил второй пилот. - А Уренгой как раз на Пуре!
- Мы баллоны везем! Не можем взять. Газ, ты понял? - сказал командир вертолета.
Пирцяко Хабиинкэ замотал головой, сморщив лицо. Какой газ? Филька в фактории никогда о нем не говорил. Председатель колхоза не знал о газе!
- Не понял? - допытывался второй пилот, смотря с участием на ненца. - Ну как тебе объяснить. Огонь везем. Ты видел огонь у костра? Так у нас здесь тысяча костров. - Минуту подумал и добавил: - Не сто костров, а десять тысяч. Пожар может быть. Ты понял, пожар?
- Пожар плохо, плохо пожар! - закачал головой бригадир и зацокал языком. Пожары он видел. Видел, как горела тайга, как горела тундра с торфяниками. - Пожар плохо!
- Дошло! - обрадованно сказал второй пилот. - У нас баллоны с пропаном. Чуть что - и взрыв. А это пострашней, чем пожар!
Летчики ушли. Пирцяко Хабиинкэ сел на землю напротив вертолета и стал караулить. Терпения ему не занимать: он хороший охотник. Прошел долгий день. Прилетали и улетали самолеты, подымая песчаные облака, а он сидел на том же самом месте, засунув руки в рукава малицы. О чем он только не передумал! Видел сны. Они являлись к нему один за другим, бесконечно длинные…
Утром к вертолету пришли летчики. Увидели сидящего Пирцяко Хабиинкэ и удивились.
- Здравствуй, мужик! - сказал командир вертолета. - Неужели ты вчера ничего не понял? Газ мы везем в Уренгой. Газ!
- Пожар, - повторил объяснение второй пилот.
- Сергей Васильевич, - раздался вдруг женский голос, - в прошлый раз в оба глаза к вам комары забрались, а сегодня что за пожар у вас?
Все разом обернулись на глубокий низкий женский голос. А второй пилот стремительно подошел к женщине, поцеловал ей руку и торжественно объявил:
- Моя спасительница. Мария Петровна.
Члены экипажа, которые в подробностях знали историю, приключившуюся со вторым пилотом, с интересом посмотрели на миловидную женщину в ненецкой кухлянке и один за другим представились ей. Начался непринужденный разговор. Выяснилось, что Мария Петровна детский врач, но на Севере приходится заниматься более широкой практикой, особенно когда вылетаешь к оленеводам, в дальние становища.
Из всего, что говорилось, Пирцяко Хабиинкэ услышал знакомое имя Мария. И он, осмелев, встал рядом со вторым пилотом, на которого женщина смотрела чаще, чем на других. И сейчас она взглянула на него, что-то весело рассказывая. И вдруг замолчала, будто что-то вспомнив.
- Ты Пирцяко Хабиинкэ? - не то вопросительно, не то утвердительно сказала женщина и, не дожидаясь ответа, заговорила по-ненецки. А потом с обезоруживающей улыбкой подошла к командиру вертолета:
- Константин Николаевич, вы ничего мне не объясняйте. Знаю, что по инструкции не положено. Но этот ненец должен улететь в Уренгой. Сергей Васильевич, придумайте что-нибудь. Случай с этим ненцем - это посерьезнее, чем два комара в ваших глазах. Прошу вас.
- Что будем делать? - после недолгого молчания, ни к кому не обращаясь, спросил командир вертолета.
- Запишу его в путевой лист, - ответил второй пилот.
- Записывай. Должен же ты отблагодарить Марию Петровну, которая спасла тебя от твоей же глупости, когда ты решил, что потерял зрение, а дело-то оказалось комариное.
Русская женщина в ненецкой кухлянке постояла на краю взлетного поля, пока не скрылась из глаз управляемая человеком птица.
Низкие своды вертолета напомнили Пирцяко Хабиинкэ родной чум. Стояли впритык ящики с красными круглыми поленьями. Зачем везут дрова? На Пуре тайга! Он постучал согнутым пальцем по железу и удивился еще больше. Неужели железо будет гореть? Почему мужики говорили о пожаре?
- Газ, газ! - несколько раз подряд повторял ненец новое слово, чтобы его хорошо запомнить. Что принесет газ его родной земле? Его Пуру? Рекам и болотам? Стадам оленей? Ягельникам?
Никто не видел, как Пирцяко Хабиинкэ вышел из вертолета, за руку попрощался со всеми начальниками. А вертолет скоро ушел в обратный рейс. Так случилось, что экипажу больше не пришлось лететь в Уренгой, и никто в поселке не узнал, что привезли вертолетчики давно пропавшего ненца.
Пирцяко Хабиинкэ не стал задерживаться на берегу ненавистного Пура. Казалось, каждое дерево: кедрач, ель и кусты по берегам напоминали о постигшем его горе. Решил зайти в поселковый Совет, поговорить с Сероко, спросить, не знает ли он, где его чум с бабой и сыном. Но изба Сероко затерялась среди новых изб, искристо желтых от вытаявшей смолы. Дорога неожиданно прицела бывшего бригадира к бане. Срубил ее когда-то Филька. Напарившись, приемщик с разбегу бросался в холодную воду реки. Но сейчас из бани при нем выбегали незнакомые мужики, красные, распаренные. Прыгали в Пур и снова убегали париться.
Пирцяко Хабиинкэ вдыхал новые для себя запахи. Чем больше ходил, тем сильнее появлялось желание снова отправиться в путь. Он ловил мысль, как убегающий аргиш: не понимал, что произошло с его родным Пуром, тундрой, тайгой, поселком, и это не давало ему покоя.