И все присутствующие в аудитории вдруг закричали разом. Кто обвинял детей, кто родителей, кто школу, кто соседей, кто общество, а кого конкретно - трудно разобрать, потому что кричали одновременно. Полная женщина с детским лицом прижала к груди не по размеру маленькие кулачки и заплакала.
- Ну, это совсем неинтересно, - сказала Червоная дама и переключила канал.
Но и там, на другом канале, тоже сидели какие-то люди, жаловались, плакали и кричали.
- Это совсем неинтересно, - повторила Червоная дама. - Сами виноваты, пусть сами и разбираются. Что других-то грузить. - И нажала на выключатель.
Но телевизор, что удивительно, не выключился - каналы замелькали один за другим: то там что-то взрывалось, то кто-то стрелял, то кто-то кричал или смотрел с экрана особенно душераздирающим взглядом.
- Да что же это такое! - воскликнула Червоная дама. - Этот телевизор такой навязчивый!
- Не говорите! - подхватил официант. - То его вообще не включить, а то вдруг врубится - остановить невозможно.
Как бы подтверждая это, экран телевизора как-то издевательски подмигнул и программы опять понеслись с головокружительной быстротой.
- Разбирайтесь сами, девочки, - сказала Червоная дама. - А я пошла в туалет.
И она пошла в туалет, решительно толкнула дверь, на которой светился медальончик с женской шляпкой. "Хорошо, что хоть шляпка, а не этот пошлый треугольник, расширяющийся книзу", - подумала она.
До последнего несся ей в спину разноязыкий, раздражающий крик телевизора.
"Пусть разбираются!" - опять подумала она зло.
- Выключатель справа, - послышался голос официанта.
Червоная дама
Короче, она вошла и оказалась в полной темноте. Но она вовсе не растерялась - не такой она была человек, а спокойно протянула руку вправо и стала нащупывать выключатель.
Вспыхнул свет, она осмотрелась, определяя, куда направиться дальше, как с удивлением поняла, что оказалась в каком-то другом месте. Да, в своей собственной квартире. "Что такое? - подумала Червоная дама. - Что происходит? Ведь я совсем не пила…"
И не из таких она была, кто сначала думает, а потом действует. Она всегда действовала. Так что без раздумий отправилась в глубь квартиры и тут же наткнулась на своего мужа, который ушел от нее несколько лет назад… Если точнее, ровно четыре.
Сколько раз потом днями и ночами она перетирала этот день и этот разговор: что ему сказала она, да что ей сказал он, да как бы надо было сказать, да что ответить. Как лучше, как правильнее, чтобы все стало на свое место. Но теперь что-то как бы сдвинулось в ее голове, и она стала такой, какой была четыре года назад. И думала также, и чувствовала. Противостоять этому было невозможно, хоть и одновременно она, раздваиваясь, наблюдала за собой со стороны, глядя, как через стекло, страдая от бессилия.
Он и раньше ей изменял, но она как-то смотрела на это сквозь пальцы. С кем не бывает? Мелькнуло и прошло. Ведь он был хороший муж и хороший отец. Но на этот раз было что-то другое. История эта продолжалась уже несколько месяцев, регулярно кто-то звонил, и когда она брала трубку, слышала лишь осторожное дыхание, а когда говорила: "Але!" или "Вас слушают!" - связь отрубалась.
Наверное, нужно было перетерпеть, да, конечно, мудрее всего было бы перетерпеть, переждать - именно так поступают мудрые женщины. Но, как оказалось, она не была мудрой женщиной. А может, в тот день у нее самой было не то настроение - погода, плохой сон, да просто не с той ноги встала. Короче, ее понесло…
Он сидел к ней спиной, и она видела его чуть сгорбленную спину, уже начинавший светиться затылок, чуть оттопыренные уши. И от этого его вида она почему-то впала в еще большую ярость. Вот, лысина светится, уши торчат, а туда же!
"Негодяй! Негодяй! - бушевала ярость в душе у Червонной дамы. - И я должна это терпеть! Я должна терпеть! Не буду терпеть!"
И ее прорвало.
- Кто это тебе звонит все время? - спросила она напряженно-ледяным тоном.
- А кто звонит? - спросил он тоже напряженным голосом.
И Червонной даме даже показалось, что проступающая сквозь поредевшие волосы кожа на его затылке чуть покраснела.
- Это я у тебя хочу спросить. Со мной не говорят, на меня только дышат.
Вот с этого и началось… Она встала не с той ноги… И погода… И поза, в которой он сидел, спиной, чуть сутулясь, поза, вызвавшая у нее особенную ярость… Да, даже поза! А ведь он совсем не хотел уходить тогда из дома. Да, погода, мокрый снег, да, устал, да свое, как у каждого, свое собственное настроение, когда бы просто посидеть в уголке на диване, уставившись в телевизор и ни о чем не думая. Она же, Червоная дама, распалялась все больше. И по-своему она, конечно, была права. Сознание этой правоты поддерживало.
Да, она - фундамент их существования, камень краеугольный, верная подруга, труженица. А он - просто негодяй, помойный кот, старый импотент, да! Тридцатилетняя Лолита? Чего уж там! Пора искать помоложе! С его-то развращенностью как раз.
Она кричала долго, летала, как на крыльях - огромных, черных, перепончатых крыльях, как у летучей мыши. И вот уже взлетела высоко-высоко - на вершину ораторского искусства, все было ясно и просто, как на ладони - она жертва, а он - негодяй. Она права, а он - тысячу раз нет. И он должен это понять.
Наконец, речь ее была победоносно закончена. Он встал и повернулся к ней лицом. Он был очень бледный и угол правого глаза подергивался.
- Ты меня никогда не любила… - сказал он тихо и даже жалобно. - Да, работа, дом, дети, хозяйка… Ты лучше всех! Но меня ты никогда не любила…
Он прошел в прихожую, оделся и вышел. Под этот мокрый снег, в дождливую метель… Вот так. Просто вышел. И уже не вернулся. Вернее, заехал, когда ее не было дома, взял кое-какие бумаги, свой ноутбук и все.
Но тогда, в тот вечер, четыре года назад она почему-то думала, что он вот-вот и вернется. Только немного успокоится, остудит голову под мокрым, противным снегом. И все ждала, все прислушивалась, не открывается ли тихо входная дверь. Но дверь все не открывалась. В десять часов она почувствовала, что слабеет и еще противный липкий страх, какой бывает, когда надвигается что-то неотвратимое. Она вынула из холодильника бутылку шампанского…
Праздничный напиток с новогодними веселыми пузырьками привел ее в чувство и вернул уверенность в себе.
"Я и так долго терпела, - думала Червоная дама. - Я столько терпела! Я должна была сказать! Я просто высказалась!"
Думала она и о том, что сказал он ей. В чем упрекнул. Она его не любила? Как это не любила? Тогда - зачем? Все - зачем?
Они давно были вместе, с двадцати четырех лет… Он был застенчив и довольно не уверен в себе, а она была сильной, спортивной, напористой. Это ему нравилось. Они были почти одного роста и когда она надевала свои высокие каблуки (12 см.), то была намного выше. Встречаясь с ним, она эти туфли не надевала.
Перед тем, как пожениться, они встречались почти год. Он был влюблен больше, но и она привязалась к нему очень скоро. Без него ей было неуютно и скучно, с ним она чувствовала себя как бы на своем месте. Да и замуж было пора. Пора! Пора! - говорила мать. Так любовь это или не любовь? Она думала, что любовь. Да нет, это действительно была любовь.
Другое дело, сколько людей - столько любовей. Когда он рассказывал ей про себя, впускал в свой мир, открывал душу, она слушала, конечно, и была, вроде, внимательна, но ей было это неинтересно. Он был какой-то другой. Совсем другой. Как вообще-то и все. Это надо понимать, это надо принимать, как данность. Ей было интересно на общем их пространстве и только.
Вместе строили они свою жизнь, совместный добробыт: квартиру, дачу, фирму по продаже евроокон, родили и воспитали двоих хороших детей, хлопот-то было море. И все, все добросовестно тянула она с ее энергией, спортивностью, напористостью. И вот результат: сын в Штатах, дочь замужем и уже получила гринкарту на жительство в Канаде.
Их жизнь обеспечена, стабильна, здоровье еще не подводит. А ему все мало, все чего-то не хватает. "Любви! - подумала Червоная дама с яростью. - Любви ему не хватает! Все есть - птичьего молока нет!"
И вспомнила, что его любимый торт - Птичье молоко.
Понятно, не так уж она обабилась: продажа евроокон не была мечтой его жизни, да и дети никогда не занимали целиком. Но ведь это жизнь, да, это жизнь. Потом есть еще такая хорошая вещь, как хобби. Ему надо было просто найти для себя какое-то хобби.
Червоная дама прислушалась - дверь ответила молчанием. За окном все валил мокрый снег. Может, он уехал на машине? В такую погоду? Нехорошо…
Она не поленилась накинуть шубу и спуститься на лифте вниз, выглянула во двор. Их машина стояла на своем месте, покрытая снегом, как ватой.
Она вернулась домой и допила оставшееся шампанское. Набрала номер мужа - он не отвечал. Тогда она набрала тот самый номер, из которого дышала прямо ей в ухо незнакомая женщина, она знала его наизусть - у них был определитель.
- Да? Я слушаю… - пискнул почти детский голос.
И тогда ее опять прорвало, она закричала, сама поражаясь своей грубости, своей вульгарности, как какая-то последняя уличная торговка, и даже упиваясь этим.
Что удивительно, на той стороне связь не отрубили - ее слушали. И не просто слушали, а как бы втягивали в себя, высасывая всю ее энергию.
Она не выдержала первая, бросила трубку и зарыдала.
Через год они продали фирму и разделили все через адвоката. Из нажитого имущества - квартира, дача, машина - он не взял ничего, все оставил детям и ей.
Всегда найдутся те, кто расскажет. Кто-то говорил, что он счастлив, кто- то - наоборот, кто-то - что он серьезно болен, кто-то - что открыл новое дело. Но она знала, что он по-прежнему живет с ней в ее небольшой квартирке в дальнем микрорайоне. Это был достоверный факт.
И уже после того, как дочь уехала в Канаду, она как-то столкнулась с ним лицом к лицу.
Он сидел в кафе за столиком, один, лицом к улице. Он вообще любил заходить в кафе и сидеть там один, особенно, если хотел что-то обдумать, как быть наедине со всеми. А она просто шла мимо, заметив его, остановилась…
Их разделяла только стеклянная стена и расстояние не больше метра.
Она стояла и смотрела на него, а он смотрел на нее. Сколько это продолжалось, трудно сказать. Время как-то остановилось. Она не могла бы сказать, постарел он или похудел, а может ни то, и ни другое… Не могла бы сказать, как он вообще выглядит и во что одет, она видела его как бы изнутри. Он был Он, с которым она прожила почти двадцать пять лет. И в то же время Он был не Он, с которым она прожила почти двадцать пять лет, а кто-то совсем другой.
Потом она просто пошла дальше, но в голове ее все-таки промелькнула наивная мысль, что сейчас он выбежит из кафе и ее окликнет. Но он этого не сделал. Все.
Как выскочила Червоная дама из женского туалета, она не знала, просто не зафиксировав в сознании этот момент - через дверь или через стену. Она как бы выпала из другой реальности, как падают с высоты в сугроб. Но так как там был не сугроб, а крепкий деревянный пол, то она даже ударила коленку. И злясь, и чертыхаясь, пошла к своему столику.
Разборки
- Я бы выпила вина! - сказала Червоная дама мрачно.
- Подруга, ты за рулем, - сказала Крестовая и отодвинула от нее бутылку.
Тут взгляды их встретились, и они что-то поняли друг про друга.
- Ты что-нибудь там видела? - спросила Крестовая.
- А ты?
Опять взгляды их встретились. Ушибленная коленка болела, и Червоная дама сделалась агрессивной.
- Надо бы разобраться в этой хреновине! - сказала Червоная дама.
- А я против?
- Пошли вместе! Что они тут устроили? Что здесь такое творится? Что за лавочка такая? Пошли!
- Пошли! - бесстрашно сказала Крестовая. - Я, понятно, чуть выпивши, но ты-то как стеклышко!
- Разберемся! - сказала Червоная и решительно встала.
Поднялась и Крестовая. И тоже решительно.
- Девочки, вы куда? - забеспокоилась Бубновая.
- В туалет! - ответили Червоная и Крестовая разом.
- Так вы же там только были.
- Забыли кое-что…
И обе, Червоная и Крестовая, поддерживая друг друга, что, впрочем, было совершенно излишне, направились к туалету.
- И я, девочки, - забеспокоилась Бубновая и, подхватив сумочку, побежала за ними.
На пути их неожиданно появился официант:
- Дамы хотят в дамскую комнату?
- Да! - ответила Червоная за всех.
- Выключатель справа.
- Знаем!
Тут подошла Бубновая и они, все трое, остановились у двери, с светящейся женской головкой под кокетливой шляпкой, но застыли вдруг в нерешительности.
- Может, я первая? - сказала Бубновая.
- Не советую, - сказала Крестовая.
- Почему?
- По кочану, детка!
Постояли еще, чего-то боясь.
- Ладно, что уж! - сказала Червоная и толкнула дверь.
Дверь распахнулась прямо в прохладный, мокренький вечер. Где-то далеко мерцали огни, отражаясь в озере. Шумели деревья. Пахло сыро и чуть гниловато. Пахло близкой водой.
- Фокусы, - сказала Червоная дама. - Это какие-то фокусы.
- Дамы не забыли включить свет? - донесся голос официанта.
Червоная дама протянулу руку вправо, вдоль наружной, холодной стены
дома и нащупала выключатель.
Вспыхнуло освещение. Прямо перед дверью показалась дорожка, усыпанная гравием, по бокам ее сидели керамические лягушки и в их открытых пастях светили фонарики. В конце дорожки виднелся небольшой голубой домик.
- Так вон же туалет! - весело воскликнула Бубновая дама и ступила на дорожку.
- Не смей! Не смей! - готовы были вскричать, как Червоная, так и Крестовая, но что-то сдавило им горло и они не могли выдавить ни звука.
Бубновая дама
Между тем, Бубновая дама быстро и все так же весело добежала до домика, легко потянула дверь и вошла.
Там было пусто. Дощатый пустой домик неизвестного предназначения. Под потолком горела самая обыкновенная лампочка в сто ватт, свисая на простом проводе. Домик был маленький, так что и этого освещения вполне хватало.
"Это совсем не туалет", - подумала Бубновая дама. Впрочем, она пошла сюда скорее, как водится, за компанию и уже думала вернуться, но сила привычки была велика и нужно было сделать то, что делается в таких случаях, - хотя бы напудрить нос.
Она достала из сумочки пудреницу и посмотрела в маленькое зеркальце, но почему-то увидела там не себя, а своего бывшего мужа Пашу. Было такое чувство, что он заглядывает ей через плечо.
Она огляделась и увидела, что она совсем не в этом крошечном домике, а в своей квартире. Голова закружилась. Она опять торопливо взглянула в зеркальце и увидела свой собственный нос, - блестящий, надо бы напудрить, - а потом глаз, уже с чуть размазанной карандашной подводкой. А потом вдруг она опять увидела Пашу - он заглядывал ей через плечо. Это было, по крайней мере, странно, потому что зеркальце было маленькое. И как он мог в нем уместиться?
Она оглянулась. Паша действительно стоял рядом, и они были в ее квартире. Паша улыбался своей обычной улыбкой - чуть-чуть, уголками губ.
Она не любила эту улыбку, по которой никогда нельзя было понять, нравится ему что-то из происходящего или нет. Это была маска, за которой он прятался. И эта маска ее раздражала. Он вообще ее раздражал. Дома он всегда ходил в шортах, особенно подчеркивающих его непропорциональную фигуру, - коротковатые ноги и от этого казавшееся еще более длинным тело. В обычной одежде это было почти незаметно, но в шортах… Шорты ему просто не шли, но она стеснялась ему об этом сказать.
Так что в этих шортах, в выходные дни он сновал по кухне и готовил завтрак (он любил готовить), зачем-то поминутно хлопая дверцей холодильника и - поочередно - дверцами кухонных шкафчиков. И у нее мелькала глупая мысль: что этот человек делает в моем холодильнике и в моих шкафчиках, просто в моей кухне, совершенно забыв о том, что они были женаты уже почти год и можно сказать, что это был и его холодильник и его шкафчики.
Они были женаты уже почти год, но она к нему так и не привыкла, он был в ее жизни чем-то ненужным, инородным. Была у него своя квартира, и он предлагал их квартиры объединить. Но интуиция подсказывала ей, что спешить с этим не надо, что их совместная жизнь долго не продлится. И она не спешила.
Когда их познакомили, ей было тридцать семь. Перед тем был ряд поверхностных отношений, так и не приведших к браку. И одна знакомая как-то бестактно и очень обидно заметила, что на ней какой-то особый венец безбрачия, и посоветовала сходить к знахарке. К знахарке она не пошла, но когда ее познакомили с Пашей, просто взяла и вышла замуж, назло этой женщине и себе. Вот вам венец! Вот вам безбрачие! Тем более, все подруги, близкие и дальние, уговаривали в один голос: материально обеспечен, с квартирой, компьютерщик, программист, не дурак, не урод. Что еще нужно для счастья?
Она сидела на кухне и пила уже вторую чашку кофе. И курила уже вторую сигарету. Вообще же она курила совсем мало и даже не каждый день. А тут раскурилась что-то.
Она курила, а муж все мелькал и мелькал перед глазами в своих шортах и со своей ни к чему не относящейся улыбкой, и все хлопал дверцей холодильника и дверцами кухонных шкафчиков, то одной, то другой, то одной, то другой - хлоп-хлоп, хлоп-хлоп, хлоп-хлоп…
"Да что же это такое? - подумала Бубновая дама. Что происходит? Что я здесь делаю? Что он здесь делает?"
После второй чашки кофе сердце у нее заколотилось, как бешеное. И она поняла, что должна что-то сделать! Хоть что-то! Иначе ее сердце просто выскочит из груди… и она умрет.
Она взяла пустую уже чашку из-под кофе и швырнула на пол. Пол на кухне был кафельный и чашка тут же разбилась вдребезги, за ней полетело блюдце, декоративная тарелочка, в которую она обычно нарезала хлеб, ну а потом уже все остальное, что попадалось под руку.
Муж выключил газ и выскользнул из кухни, а она все швыряла на пол самые разные предметы. В какой-то момент она услышала, как тихо хлопнула входная дверь и щелкнул замок. Тогда она взяла веник и стала подметать пол, сгребая множество стеклянных осколков.
Она вынесла к мусоропроводу два ведра. И тут же забыла про Пашу. Ей не было его даже жаль. И вечером, когда она улеглась на их совместную широкую тахту, одна, она с особым удовольствием потянулась и минуту или две даже что-то напевала.
Бубновая дама сидела в пустой холодной будке и крутила в руках пудреницу. Нет, она совсем не жалела о Паше. Ни тогда, ни теперь. Но пора было возвращаться. Наверное, ее ждали. Ей даже показалось, что ее зовут.
Она машинально опять щелкнула пудреницей и глянула в зеркальце. Но то, что она там увидела на этот раз, заставило больно сжаться сердце.
Ведь увидела она там Митеньку, свою первую любовь.
Учились они в одном институте, на параллельных курсах, и любовь эта была с первого взгляда.