- Кто–то назвал нашу восточную политику новым магнитным полюсом. - Карахан остановился посреди комнаты, чашка в его руках вздрагивала, отмечая немалое волнение. - Ну что ж, быть может, в этом сравнении есть своя доля правды - у наших восточных принципов есть сила притяжения… Но вот о чем я думаю: легче друзей привлечь, труднее удержать… Вы поняли меня?.. Дружба не освобождает от спора, а спор - это знания. Одним словом, нужны знания, не так ли?
- Очень нужны.
Карахан допил кофе, поставил чашку на стол.
- Есть смысл постичь эту проблему до конца, подумайте, Александр Христофорович, - он произнес все это, прямо глядя на Даниелова, у того были мягкие, кротко мигающие глаза, в этой кротости была и мудрость возраста, и спокойствие натуры - с Александром Христофоровичем всегда было легко. - Как старший Даниелов? - вдруг спросил Карахан. - Собирает передвижников и пишет монографию о человеке как первосути искусства?
- Пишет, Лев Михайлович…
Карахан, собравшийся уходить, вдруг сел.
- А нельзя все–таки посмотреть даниеловских передвижников?.. Приглашение ведь не надо инспирировать? Мы его имеем?..
- Да, конечно…
- Однако при случае дайте знать, что мы готовы побывать на Пречистенке…
- А какое время вам удобно, Лев Михайлович?
- Любое, разумеется, за исключением полуночи, когда Георгий Васильевич принимает дипломатов и может вызвать не предупреждая, - засмеялся Карахан.
Так и условились: они готовы ехать на Пречистенку в любое время, за исключением полуночи.
15
Буллит появился в гостинице в половине двенадцатого и застал Стеффенса, заметно возбужденного.
- Послушайте, Вильям, мы получили приглашение от этого нашего нового знакомого, который встречал нас на подступах к Петрограду! - произнес он, не спуская глаз с Буллита. - Это в двух шагах отсюда, по ту сторону реки… И, представьте, юная хозяйка…
и как хороша! - он сложил большой и указательный палец, щелкнул ими. - Вы ничего не поняли? Ну, мистер Крайнов, который встречал нас от имени мистера Чичерина! Теперь поняли? В кои веки вы имеете возможность побывать в русском доме! Только вникните, в русском доме… - Стеффенс приложил ладонь к батарее и тотчас отнял, видно, батарея была холодна, топили плохо. - Я приглашению рад, а вы?.. Хозяева говорят по–французски, но я не надеюсь на свой французский и пригласил нашего русского друга… Когда Серж рядом, я чувствую себя увереннее…
- Ну что ж, я готов, - сказал Буллит, не выразив особенной радости, в его ответе было согласие и на участие Цветова в посещении русского дома. - Значит, юная хозяйка? А кто она такая… хозяйка? Она ведь русская, а следовательно, должна еще что–то делать?
- Водит экскурсии, - с готовностью ответил Стеффенс. - Показывает русской революции Рафаэля…
- О, Рафаэля! - только и мог воскликнуть Буллит.
Цветова увлек этот поход за Москву–реку. Все–таки у Стеффенса был талант общения. Не так уж долго он видел Крайнова, а сумел заинтересовать настолько, что тот захотел принять его у себя дома. Ну, разумеется, приглашение адресовано делегации, но, не будь Стефа, не было бы и приглашения. Нет, Стеф на коне! Он на коне и в ином смысле: его не смутило высокое положение хозяина, и, собираясь в гости, он увязал пакет, уложив часть своих припасов - по нынешним временам это было, пожалуй, предусмотрительно и не должно было обидеть хозяев. Нет, решительно был у Стефа талант общения, а следовательно, потребность видеть новых и новых людей, открывая в них такое, что обогащало представление о мире…
На их звонок точно откликнулись окна, выходящие на заснеженный двор, все пять окон, вначале два, потом, пораздумав, остальные три, видно, хозяева находились в задних комнатах, где гостей не принимают.
Дверь открыл Крайнов. Сегодня он показался Цветову неожиданно высоким и больше обычного сребро–главым, да и голос соответствовал его стати. Еще там, в вагоне, Цветов сказал себе: для обычной беседы такой голос, пожалуй, был излишне трубным, вот и теперь стоило усилий пригасить его.
- Заходите, пожалуйста, - протрубил Крайнов. Цветов огляделся. На вешалке висела шинель, и
над шинелью торчком был водружен шлем.
- Хотите знать, не упрятал ли я в доме красного офицера? - засмеялся хозяин. - Не упрятал - мои доспехи! Сберег как воспоминание об Урале… - Цветову показалось, что хозяину было в радость вспомнить Урал. - Прошу вас, - пробасил Крайнов и, оглянувшись, бросил во тьму: - Ася, дети, встречайте гостей!..
Вначале послышался перестук каблучков хозяйки стремительный, а потом возникла она сама. Цветов должен был сказать себе: Стеффенс был недалек от истины. Та, кого он назвал юной, действительно была прелестна: невелика ростом, светлоглаза, светловолоса.
- Ой, господи, не надо, не надо!.. - взмолилась она, увидев в руках Стеффенса сверток, который он на раскрытых ладонях поднес ей. - Я вас предупреждала, не надо!.. - произнесла она, однако в глазах ее была благодарность. - Вот сюда, пожалуйста, - добавила она, увлекая гостей. - Здесь не так просторно, но тепло…
Они прошли в комнату, которая и в самом деле была невелика. В открытой печи, над которой простерлась стена обливного кирпича, потрескивали поленья - запах напитанного смолой дерева, непобедимо лесной, бодрящий, шел из печи.
- Садитесь, гости дорогие, поближе к печи, - . указала она на низкие полукресла, обступившие невысокий столик, придвинутый к очагу. - Тут нам будет тепло и, пожалуй, уютно… - она взглянула на открытую дверь, за которой, поотстав, сейчас находился Крайнов, он говорил по телефону. - Вот только одна печаль, как бы хозяина не вызвали… - произнесла она, прислушиваясь к разговору, который сейчас вел муж, она обратила глаза к окну, за которым во мгле раннего вечера поблескивал неяркими огнями кремлевский холм. - Верите, как зазвонит телефон, тотчас смотрю туда… Все звонки из Кремля!..
Стеффенс произнес с неумелой прилежностью, расчленив по слогам:
- Крем–лин… Крем–лин…
Крайнов уже закончил телефонный разговор и встал в дверях.
- Однако соловья баснями не кормят, прошу вас, дорогие гости! - Крайнов простер руку и чуть ли не упрятал под нею стол со всеми разносолами, которые по нынешней поре не так уж и скудны: картошка–кормилица под томатом и сметаной, селедка в подсолнечном масле, кусок овечьего сыра, брусок баранины в тончайших срезах. Бутылка белоголовки, сохраненная на праздники, к разносолам не относилась, но на столе присутствовала. - Разрешите? - хозяин не удержал могучего вздоха, и выводок рюмок будто сам вспорхнул и разлетелся по столу, встав там, где надлежит ему быть, большая пятерня хозяина с зажатой в ней белоголовкой точно описала круг над столом, разливая бесценную жидкость. - Будем здоровы!..
Выпили с готовностью, чуть азартной, не очень соответствующей количеству выпитого.
- Нет, нет, так ли это лишено смысла: превратить яшму и малахит в баржи с зерном и накормить Питер?.. - сказал Крайнов, возвращаясь к разговору со Стеффенсом в предыдущую встречу.
- И Питер не накормишь, и яшму с малахитом потеряешь! - не совладала с собой Крайнова - понимала, что большая сдержанность была бы тут уместнее, но не стерпела и бросила в сердцах.
- Если даже накормишь одного–единственного человека, есть смысл проститься с малахитом! - отрезал Крайнов гневно.
- Правда за внуками… - кротко произнес Стеффенс. - Как они взглянут на это из своего двадцать первого века - что–то могут одобрить, а что–то и не одобрить!
- Нет, надо быть точным: что–то поймут, а что–то не поймут! - откликнулся хозяин. - Я не уступлю внукам своего права вершить суд, правду буду устанавливать я…
- Почему? - спросил Стеффенс, не скрыв изумления. - Разве им будет не так хорошо видно с их вышки, на которую поднимет их двадцать первый век?.. Оттуда наверняка будут лучше видны и наша правда, и наши заблуждения…
- Нет, им надо не подниматься на эту вышку, а опуститься с нее к нам! - отрезал Крайнов.
- Опуститься, чтобы ощутить вкус правды? - спросил Стеффенс, он дал себя втянуть в спор, убежденный, что правда на его стороне.
- Чтобы ощутить вкус… голода! - уточнил хозяин строго. - Сытый голодного не разумеет!..
Крайнова улыбнулась.
Дало о себе знать молчание, долгое и, по всему, нерушимое. Только булькала водка, которую разливал Крайнов; он был взволнован не на шутку, рука, разливающая водку, подрагивала.
- Я отнюдь не против того, чтобы самоцветы остались в России, - сказал наконец Стеффенс.
- И я не против!.. - ответствовал Крайнов, и сочувственная улыбка обежала сидящих за столом.
- Сегодня самоцветы, а завтра, упаси господи, и Рафаэль с аукциона пойдет… - уперлась испуганными глазами в мужа хозяйка, она–то понимала толк в Рафаэле.
- Ася, это не так нелепо, как тебе может показаться! - взглянул на жену Крайнов, взглянул не без гнева - этот разговор, видно, и крайновский дом не раз раскалывал надвое. - Когда ребенок твой валится от голодного обморока, пустишь с аукциона и Рафаэля… - он посмотрел на дверь, за которой находились дети, посмотрел сам и будто приковал к дверям взгляды других.
- Ты хочешь, чтобы я выбрала между Рафаэлем и Танечкой?.. - едва ли не крикнула Крайнова. - Ты об этом хочешь меня спросить?
- Есть вопросы, на которые не ответа, - подал несмелый голос Стеффенс.
- Нет–нет, все вопросы имеют ответ!.. - воскликнул Крайнов и поднял глаза на жену, они все еще были полны гнева. - Допускаю, что наши дети дадут ответ и на этот вопрос…
- Вот именно, они–то разберутся в этом… - подхватила Крайнова, она вкладывала в слова мужа свой смысл.
- На этом и помиримся!.. - заметил Буллит, он выбрал подходящий момент, чтобы заявить о себе. - Поговорим о том, что можно назвать… злобой дня…
- Это что же такое… злоба дня? - спросил Край–нов, и серебристая струйка, повисшая над рюмкой Буллита, прервалась.
- Россия и королевская Швеция! - возгласила Крайнова. - Что может быть сегодня злободневнее!.. Кстати, Станислав Николаевич едет в Стокгольм!..
- Ася! - повысил глос Крайнов. - Нас же с тобой об этом не спрашивают?
- Спрашивают, спрашивают! - подхватил Буллит. - Этот секрет уже разгласила парижская "Тан": вам поручено вернуть русское золото, переправленное в Стокгольм Керенским, так?
- Ну, вот видишь, Станислав, наши гости знают больше, чем мы с тобой думаем…
- Ася!..
- Но я, признаться, имел в виду не Стокгольм, когда говорил о злобе дня… - Буллит был великодушен и пришел на помощь Крайновой вовремя - хозяин дома воспротивился не на шутку. - Не о Стокгольме…
- Тогда… о чем? - спросил Крайнов мрачно.
- О Колчаке, например… - пояснил американец.
- Давайте выпьем, а уж потом поговорим о Колчаке! - сказал Стеффенс и, подняв рюмку с водкой, помедлил, дав понять, что сказал не все. - Я видел краем глаза ваших красивых детей. Мне они симпатичны. Настолько симпатичны, что я действительно передал бы им решение всех наших споров…
- Значит, адмирал Колчак?.. - Крайнов задумался, помрачнев. - Тут был у меня друг детства из Екатеринбурга, говорит: Колчак медлит с возвратом земли помещикам…
- Медлит? - переспросил Буллит. - Это как же понять? Почему медлит? Расчет?
- Расчет, конечно… - ответил Крайнов без большой готовности, видно, боялся категорических суждений.
- Какой… расчет? - осторожно спросил Буллит.
- Какой? - повторил вопрос Буллита хозяин. - Я скажу, но только чур, это всего лишь мое мнение, а я, как вы понимаете, нынче уже не военный, поэтому мнению моему невелика цена. - Он задумался. - Кто воюет на стороне красных? Рабочие города!.. Тверь, Ярославль, Иваново - Вознесенск, Владимир, как, разумеется, Москва и Петроград… Не только, конечно, города, но ядро - города!.. А кто такие колчаки?.. Казаки–станичники, а также коренные золотопогонники - золотопогонников со счетов не сбросишь!.. - он оглядел сидящих за столом, заметно притихших. Его стройный рассказ, быть может, явился и для него самого неожиданностью. - Кто берет верх и кто возьмет верх?
- В самом деле, кто? - подал голос Буллит. Хотел того Крайнов или нет, но подвел рассказ к самому значительному, кстати, и для Буллита значительному.
- А это как раз самое трудное! - вырвалось у хозяина. - Вот тот же Уральск: утром - белые, вечером - красные, утром - белые, вечером - опять красные… Как на весах, на каждой чашечке которых по фунту - равновесие, трагическое, я бы сказал, равновесие…
- Переведите, переведите, пожалуйста: трагическое равновесие!.. - произнесла хозяйка, обращаясь к Цветову, и с откровенным восхищением взглянула на мужа, она уже простила ему Рафаэля.
- Но есть сила, способная нарушить… равновесие? - спросил Буллит, его мысль неотступно следовала за Крайновым.
- Есть, конечно.
- Какая?
- Мужик русский… - Крайнов улыбнулся, будто бы все сказанное было и для него неожиданностью. - Тот, кто сумеет склонить его на свою сторону, окончательно склонить, за тем и победа!..
- А мужик, он понимает это?
- Наш мужик - голова, он все понимает!
- И что?
- У России вон сколько лесов - мужик и переселился в леса, дезертировал!
- Не хочет идти в армию… белую?
- Нет, почему же, и в красную не хочет, но идет - боится остаться без земли…
Буллит замер, опустив глаза, его лицо изобразило усталость.
- Но золотые погоны у Колчака, а это, значит, и выучка, и знание стратегии, и опыт?
- Опыт - категория преходящая! - ответствовал Крайнов. - Когда это война гражданская да к тому же длится годы, опыт становится достоянием не только военных.
- Генерала бьет в открытом бою клерк заурядный или такой же заурядный молотобоец?
Крайнов не торопился с ответом, у него было искушение сказать "бьет!", однако в этом была бы уже симпатия к одной из сторон, а он хотел выдержать характер до конца.
- Да, бывает и так… - ответил хозяин, пораздумав. - Не без этого! - добавил он.
- Переведите, пожалуйста: не без этого! - устремила на Сергея свои серо–синие глаза Крайнова.
- Поэтому кроме этих двух фронтов - красные, белые - есть еще третий фронт, - сказал хозяин.
- Мужик?
- Да, мужик, - согласился Крайнов. - И тут каждая из сторон сильна в той мере, в какой ее принципы позволяют ей не пренебречь правдой…
- Каким образом?
Крайнов точно запнулся на миг - то, что он хотел сказать сейчас, требовало раздумий основательных.
- Ася, принеси, пожалуйста, газету, которую оставил Вольский… - произнес он наконец и, дождавшись, когда жена покинет комнату, добавил: - Тут Саша Вольский, однокашник мой, приволок листок, который слепили колчаковские мудрецы под видом газеты советской, - он принял из рук жены просторный газетный двухполосный лист. - Вот видите… "Рабочий край" - газета Иваново - Вознесенского Совета… Все тут на своих местах: и дата, и издатель, и адрес редакции, кроме вот этого аншлага… Нет, вы не туда смотрите, вот здесь… Переведите, пожалуйста!
Газета легла поверх стола и всего, что на столе поместилось. Угол газетного листа был отхвачен, видно, пошел лихому молодцу на "козью ножку", другой прожжен - не иначе газета шла трудными путями в крайновский дом… Цветов смотрел на газетный лист и глазам своим не верил. Вот так, черным по белому: "Генерал Мамонтов на Поклонной горе - ждет ключи от Москвы!" Заметка, подпирающая аншлаг, сообщала подробности: "Новая волна восстаний в больших русских городах. Белые ворвались в столицу. Генерал Мамонтов, ожидая ключей от Москвы, расположился на том самом выступе Поклонной горы, где ожидал русских челобитчиков Наполеон". Цветов закончил переводить немудреную заметку, сложил вчетверо газетный лист. Газета была напитана запахом жженой бумаги и, пожалуй, сыростью, казалось, комната, в которой лежала газета, давно не топилась.
Раздался дверной звонок, его рокотание донеслось до собеседников не без труда.
- Это Лев Михайлович, он живет рядом и пришел на огонек!.. - возвестила Крайнова. - Вы, конечно, знаете Льва Михайловича?
Вошел Карахан, казалось, в его бороде еще таяли крупинки снега.
- Хотел повернуть обратно, да услышал, что Ася Васильевна успела меня представить.
- Хотите чаю горячего? - предложила хозяйка. - Можно и водки… Хотите?
- Не откажусь, - согласился Карахан.
- Вот гостей интересует адмирал Колчак, - произнес Крайнов. - Я сказал: военный опыт перестанет быть монополией белых, им овладевает и Красная Армия…
Карахан отстранил стакан с чаем.
- Война стала академией, - произнес Карахан. - Все чаще командиром становится комиссар, при этом командиром способным…
- Вы были этому свидетелем? - спросил Буллит. Он хотел установить, к фронту или тылу относятся наблюдения Карахана.
- Да, свидетелем, - пояснил Карахан с готовностью. - Под Питером и много южнее - под Псковом и Двинском…
- Во время поездки в Брест? - настаивал Буллит. Карахан внимательно посмотрел на него - Буллит
случайно наслышан о биографии Карахана или проштудировал ее?
- Да, и во время нашей брестской поездки…
- Простите, с Чичериным вас свел Брест?
- В какой–то мере и Брест…
- В сложной брестской коллизии вы были с ним единомышленником?
Карахан сделал паузу, она была сейчас больше обычного долгой - эта очередь вопросов могла ему и не понравиться.
- Считал за честь быть единомышленником Чичерина, - его взволновал последний вопрос, медленно выступил румянец, он был густо–бордовым, плотным. - И впредь сочту за честь быть его единомышленником…
Он быстро выпил свой чай и встал.
- Простите, господа, что прервал ваш разговор, - произнес он, румянец еще удерживался на его щеках. - Хотел уйти, да отступать было поздно, - он поцеловал руку хозяйке, пожал руки гостям, - Станислав Николаевич, проводите меня…
- Что же вы так быстро, Лев Михайлович? - спросила хозяйка и украдкой взглянула на мужа. В ее взгляде Сергею привиделся укор.
Когда Крайнов, провожавший Карахана, вернулся к гостям, по всему, он был встревожен. От взгляда Буллита, которым он с пристрастием измерил хозяина, не ускользнуло это.
- Он так говорил о комиссарах, будто сам был комиссаром? - спросил Буллит, помешивая чай.
- Это каким же образом… комиссаром? - спросил Крайнов, его недоумение было искренним.
- Комиссаром при Чичерине… - уточнил Буллит, не поднимая глаз от стакана с чаем.
- Moi быть и комиссаром, и тут нет ничего плохого, - парировал Крайнов, ему показалась реплика Буллита не очень–то корректной. - Но в данном случае это как раз не так… Нынешнее положение Карахана определено Чичериным, при этом, как вы верно заметили, в дни Бреста… - он задумался, очень хотелось, чтобы его ответ был для гостей убедительным. - Не комиссар, а советник, вернее даже, советчик. Для нас дипломатия - дело новое… - он говорил больше обычного медленно. - К тому же, несмотря на разницу в характерах, у них есть общее: они пришли из революции…
- Карахан - вам друг? - спросил Буллит и поднял глаза на Крайнова, кажется, впервые, как начался этот тур беседы.
- Я знал его по Петрограду… - был ответ Край–нова.
- По Октябрю? - пытался уточнить Буллит.
- Да, по рктябрю, он входил в Военно–революционный комитет…
- Теперь вижу, он вам друг… - подытожил Буллит.