Потом они поднялись в номер, Говоров сменил батарейки в "нагре" (он помнил, как в первую свою командировку в Вену не проверил магнитофон, одна беседа пошла в брак, поплыл звук) и записал часовое интервью со Штейном. Теперь вроде бы все дела были кончены и Говоров мог спокойно гулять по городу, созерцая венские архитектурные красоты. Однако для Говорова работа лишь начиналась. Необходим был подробный разговор о каких-то вещах, которые не вошли в интервью, - последние сплетни, если хотите. Человек, неделю назад прибывший оттуда, невольно осторожничал перед микрофоном. О чем-то нельзя было сообщать, чтобы не навредить другим. Какие-то свои резкие замечания и оценки лучше было бы не запускать в эфир - себя скомпрометируешь. Благодаря таким доверительным беседам Говоров набирал уникальную информацию. В Гамбурге его коллеги тоже штудировали советские газеты и журналы, но у Говорова был прямой контакт. Поэтому в Гамбурге лишь в общих чертах представляли себе московскую жизнь, а Говоров "держал руку на пульсе".
И еще было важно объяснить собеседнику, что его тут ждет, выяснить и скорректировать его планы. Феликс Штейн стоял перед выбором: ехать ли ему в общем потоке в Америку или принять приглашение в Западный Берлин? Кажется, для него путь в Америку открыт, а в Германию трудно получить визу, но новые знакомые из Партии "орлов" обещали, что нелегально провезут Феликса с женой и ребенком через границу на машине. Говоров поморщился. "Феликс, мой тебе совет: не связывайся с "орлами". Через границу они провезут, но ты попадешь в полную зависимость от партии. И если ты разочаруешь "орлов", они сделают так, чтоб тебя выслали из Германии. Кто приглашает в Берлин? Академия? Контора серьезная, она добьется для тебя визы, не нервничай, жди. Берлинский вариант лучше Америки. Во-первых, ты знаешь немецкий, во-вторых, Западный Берлин жаждет стать культурным центром Европы, тебе дадут стипендию плюс немецкое социальное страхование. Насколько я понимаю, ты хочешь сидеть дома и писать книги, может, у тебя получится в Западном Берлине, а в Америке придется искать работу, это точно". Дальше поговорили об издании книг на Западе, о здешних гонорарах. Надо ли просить аванс? Какой? Или скромно помалкивать в тряпочку? И как русские издательства… "О русских издательствах забудь, - сказал Говоров, - если сорвешь с них пятьсот франков, считай, крупно выиграл в лотерею". "А сколько это - пятьсот франков?"
Мелкие житейские вопросы. Но кто на них ответит, если не Говоров?
И еще. Тут Феликс замялся.
- Вдруг ХИАС перестанет мне платить, когда узнает, что я собираюсь в Берлин? Деньги за интервью - приятный подарок, но их надолго не хватит. А я с женой, дочкой и котом. Кот, сволочь, тоже жратвы требует… Евреи шепчутся: мол, есть какой-то закрытый американский фонд доктора Фауста, там дают больше, чем в ХИАСе, но туда не попасть.
"Феликс прав, - подумал Говоров. - И как я раньше не сообразил?" Достал записную книжку, набрал номер по телефону и по-английски:
- Соедините меня, пожалуйста, с доктором Фаустом. Это Андрей Говоров из Парижа. Спасибо.
Штейн понял, кому он звонит, и смотрел на него так, будто он из кармана вытащил за уши трех кроликов. Чтоб сбить торжественность момента, Говоров пошутил:
- Кроме этого, я могу спросить по-английски: где кошка? Но это все.
С доктором Фаустом он объяснялся по-французски. Он никогда не видел доктора Фауста, все обещал забежать в его офис вместе пообедать. Но он знал, кто такой доктор Фауст, а доктор Фауст - кто такой Говоров. Если Говоров предлагал чью-то кандидатуру, доктор Фауст, как правило, не отказывал.
- Завтра в девять утра придешь по этому адресу. - Говоров протянул Феликсу бумажку. - Мне кажется, все будет в порядке.
Четыре кролика.
Они спустились в бар выпить кофе, Говоров продолжал учить Штейна уму-разуму, у него в запасе еще имелась пара кроликов, и вдруг Феликс спросил:
- А ты читал последнее интервью Левы Самсонова во "Вселенной"?
С насмешливым блеском в глазах преобразившийся Феликс Штейн (таким его Говоров помнил по Москве) достаточно язвительно высказал все, что думает об этом "литературном явлении". Нет, не все. Говоров догадывался, что последних уничтожающих слов Штейн не произнесет. А именно: "В Союзе у тебя и В. П. репутация смелых людей. Почему же вы не остановили Самсонова? Раз он ваш друг, то ему все можно? Или в эмиграции расцвело чинопочитание?" Просто из-за элементарной вежливости не будет Феликс его тыкать носом в.
Говоров допил кофе, закурил (затягивая паузу), поднял на Штейна тяжелый взгляд (Феликс чуть стушевался, но не очень, приготовился к худшему) и сказал, проверяя действие своих слов:
- Тут возможна интрига. Фаина Путака решила подставить Леву. Так, чтоб от него все отвернулись. Мол, смотри, дорогой шеф, у тебя друзья лишь во "Вселенной". Жалко, что Лева проглотил наживку. (Это не довод!) Феликс, в эмиграции сплетни передаются мгновенно. Больше не выступай на эту тему. Тебе здесь жить. Будешь печататься во "Вселенной". Будешь! "Вселенная" - единственный журнал в эмиграции, где платят гонорар. У "Вселенной" еще сохранился престиж. Да, Лева совершил ошибку. Где гарантия, что ты не наломаешь дров на первых порах? (Кажется, Штейн вспомнил если не о жене и ребенке, то хотя бы о коте.) Обещаю тебе: все, о чем ты говорил, не уйдет в песок. Я напишу статью, передам ее по Радио, опубликую в Нью-Йорке в "Новом русском слове". Имен называть не буду, я здесь беседовал со многими людьми. Пусть догадываются. Пойми, меня интервью Самсонова задело больнее, чем тебя. И я отвечу. Но не потому, что я самый храбрый и отчаянный. У меня сильная позиция. Я могу себе позволить такой риск. (Вот теперь Штейн поверил.) А ты не торопись влезать в эмигрантские свары. Успеешь.
Он простился со Штейном и с помощью гостиничной телефонистки из "Бель эпок" связался с Гамбургом. Пусть позвонят ему в номер в семь вечера, он передаст корреспонденцию о последних московских литературных новостях (самое важное из того, что рассказал ему Штейн). Когда он закончил читать корреспонденцию, трубку в гамбургской студии взял Леня Фридман. "Специально задержался, чтоб тебя послушать, очень интересный материал, спасибо за оперативность, через час пойдет в эфир".
Похвала от начальства всегда приятна, но Леня говорил из студии, на публику. Значит, у Фридмана свои соображения и планы…
Через час голос Говорова, посланный по кабелю в Испанию, поднятый оттуда мощной антенной на спутник связи, спустился на огромные российские просторы, в клубящуюся тьму ночной метели. Родная земля встретила плотной радиозаглушкой, коктейлем из грохота отбойных молотков и визга электропилы. Молодые лейтенанты, глядя на прыгающие синусоиды на экране, с азартом крутили ручки приборов, преследовали и перекрывали убегавшую радиоволну. Но у каждой глушилки был определенный радиус действия, образовывались мертвые зоны, и тогда голос Говорова прорывался сквозь скрежет и вой. И во многих домах еще горел свет, оконные стекла подрагивали от порывов ветра, и люди, приникнув к приемнику, слушали репортаж Говорова из далекой Вены - если слушали, а не пили водку и не смотрели по телику очередной матч по хоккею.
В это время сам Говоров стоял на узком тротуаре кривого переулка, напротив маленькой гостиницы "Турецкий медведь", и созерцал два окна на третьем этаже. Окна были плотно задраены шторами. Кто живет сейчас в этом номере? Неважно. Но именно в этом номере с тремя кроватями, шкафом и тумбочками (туалет и ванная в коридоре) прожил Говоров свой первый месяц в эмиграции. Что ж, Феликс Штейн начинает так же, как Говоров, правда, у Штейна кроме жены и дочери еще кот на иждивении, но ведь Денис в Вене был совсем крохотным! К великому счастью Говорова и Киры, в цивилизованном мире обходились без ежедневной стирки пеленок. Юра фон Роден объяснил Говорову, что в любом магазине продаются специальные штанишки для младенцев, "куши". Вообще Юра фон Роден дал много полезных советов плюс деньги за интервью. Говоров ахнул, когда Юра вытащил из кармана и протянул ему 350 немецких марок. Они вкалывали целый день, Юра заряжал новые кассеты и заставлял переделывать, обращаться опять к той же теме. Говоров тихо матерился, жалел потерянное время - но если бы он знал, что за это заплатят! Юру фон Родена, корреспондента Радио, прилетевшего из Гамбурга, Говоров встретил настороженно. В советских газетах писали, что Радио в Гамбурге - логово бывших нацистских преступников, и фамилия парня звучала подозрительно. "Откуда у вас такой хороший русский язык?" - спросил Говоров. "Мой отец преподает советскую литературу в университете, я с детства воспитывался русской культуре". "О’кей, - сказал Говоров,- поехали". Юра включил магнитофон. "Эмиграция для русского писателя - трагедия. Эмигрируя, мы попадаем не в другую страну, а на другую планету". Юра нажал на "стоп". А как же свобода, демократия?
Они долго спорили, и Говоров настоял, чтоб интервью с ним начиналось только так.
Давно уже Юра фон Роден не приезжает встречать эмигрантов. Его место занял Говоров. И не потому, что Юра плохой журналист, нет, он профессионал, ходячая энциклопедия, но его знания теоретические, книжные, а Говоров понимает своих собеседников с полуслова.
Говоров подумал, что не случайно его сегодня во всеуслышание хвалил Леня Фридман. Явно в пику Юре фон Родену. У них какие-то старые счеты, и, став главным, Леня, похоже, задвигает Юру в архивный отдел. Надеюсь, с Радио Юру не выкинут. Было бы глупо терять такого работника. Впрочем, из Гамбурга никого невозможно уволить.
…Как бы ни был занят Говоров в Вене, он всегда находил время подойти к "Турецкому медведю". Своего рода ностальгия, ритуал. Свой дом в Москве ему никогда не увидеть, так хотя бы побывать на месте, где началась его новая жизнь. Кира выходила из этой двери с коляской и гуляла с Дениской по переулку. Тут неподалеку небольшой супермаркет, который поразил Говорова изобилием продуктов, особенно колбас. Ну да, после Москвы. А когда он прилетел в Вену из Парижа и заглянул в этот магазинчик - фу, жалкая лавочка!
…Тогда в "Турецком медведе" кроме Говоровых жили еще несколько семей из России. В коридоре около их комнат витал аппетитный запах горячего борща. А Говоров мечтал вечером пить чай. Спуститься в кафе, заказать чай представлялось немыслимым кутежом (деньги у Говорова были, но мало ли что впереди? Он их берег для Парижа). Как и все эмигранты, Говоров прихватил из Союза кипятильник. Однако от сети работала только электробритва. Хозяин "Турецкого медведя" экономил электроэнергию. Хозяин иногда врывался в комнату Говоровых и с порога радостно выпаливал: "Здравствуй, товарищ, руки вверх!" На этом его запас русских слов иссякал. Говорова интриговала загадка борща, пока ему не объяснили, что народные умельцы отвинчивают крышку с розетки и подключают кипятильник прямо к проводам. Кира стыдила: "У всех горячий ужин, а мы едим всухомятку". Наконец Говоров решился… и вырубил электричество на трех соседних улицах.
…Вообще их венская жизнь оставила добрые воспоминания. Они как-то по-хорошему сблизились с Кирой (в Москве Кира чувствовала, что Говоров в первую очередь озабочен Аленой и Наташей), чуть ли не роман начался, как десять лет назад. Запоем читали эмигрантскую литературу и периодику. Верный своей привычке, Говоров пешком прочесывал Вену, по кварталам, легко ориентировался в городе. Между прочим, не раз проходил мимо "Регины", этот отель ему казался местом, где блаженствуют богачи…
Говоров вздохнул, бросил прощальный взгляд на зашторенное окно и поспешил в центр к Кёрнтнерштрассе - там по вечерам призывно и заманчиво сияли витрины магазинов, ресторанов и кафе.
Наверно, Феликс Штейн был бы несказанно удивлен и озадачен, если бы увидел, как Говоров, возвращаясь к "Регине", покупает в уличном киоске у турка горячие сосиски с булочкой и пакетик жареной картошки. А что делать, граждане? Почти все командировочные Говоров истратил на московских друзей и теперь мог себе позволить лишь такой импровизированный ужин, благо в шкафу была припрятана бутылка виски, приобретенная во фри-шопе парижского аэропорта.
* * *
Периодически в какой-нибудь советской газете появлялся фельетон про Радио с заголовком типа "Диверсанты за работой". Согласно фельетонисту, жители Гамбурга, простые немцы, с симпатией относящиеся к Советскому Союзу, диверсантов не любили и презрительно называли их павианами. "Павианы" - все сплошь предатели, отщепенцы или уголовники - в городе старались не показываться и прятались в мрачном здании Радио, огороженном от мира густой колючей проволокой. Фельетон сопровождала фотография: угол дома за проволочным забором. Как-то, будучи в Гамбурге, Говоров спросил: "Как делают такие фотографии? Монтаж?" Его повели на теннисный корт, расположенный по соседству. Действительно, если снимать Радио через ограждение теннисного корта, то картинка получалась впечатляющей.
Радио находилось в городском парке, где всегда было много праздношатающихся. Летом в обеденный перерыв пугливые "павианы" устраивали пикник прямо на травке. Здание никто не охранял, лишь в центральном подъезде стоял немецкий полицейский и лениво проверял пропуска. Но можно было беспрепятственно пройти на Радио через боковые двери, что Говоров неоднократно проделывал. "Когда-нибудь вам под окна подвезут грузовик с взрывчаткой, - предупреждал Говоров, - и никто не заметит". Очередной американский начальник озабоченно кивал тем предметом, который заменял ему голову. "Да, да, мы обсуждаем эту проблему с немцами". Обсуждение, если оно имело место быть, длилось годами, пока не взорвали чешскую редакцию. Только тогда соорудили забор - и фотоснимки Радио в советских газетах приобрели достоверность.
Голоса из публики:
- Кто взорвал?
Ну вот, откуда Говоров знает? Он же не полицейский детектив и участия в расследовании не принимал.
- А было расследование?
Разумеется. Только оно ни к чему не привело. Однако любопытно, что в советской прессе сразу радостно откликнулись на это событие. Одна газета даже сообщила подробности: радиодиверсанты не просто отравляют эфир своей клеветой, они еще в закрытых спецкомнатах варят какую-то подозрительную химию, и оттуда часто пахнет паленым. Дальше в своих предположениях газета не пошла, но проницательный читатель мог догадаться, дескать, радиодиверсанты сами себя взорвали.
- Значит, КГБ?
Говоров это не утверждает. Нет доказательств. Впоследствии на Радио распространилось мнение, что вообще произошла ошибка: мол, польскую разведку очень раздражали программы польской редакции в Гамбурге (в Польше уже действовала "Солидарность"), но ребята малость перепутали, не к той стене подложили бомбу. Как и в случае с "болгарскими зонтиками", предпочтительнее было думать, что все это художественная самодеятельность Софии, Праги, Варшавы, а Старший Брат в Москве ни о чем не ведает.
- Американцы послали ноту протеста?
Куда? Кому? К тому же был такой дипломатический нюанс. В советской печати постоянно критиковали американское правительство и проводимую им политику, но в умеренных дозах. Когда же речь заходила об американском Радио в Гамбурге, тут в выражениях не стеснялись. Похоже, по негласному двустороннему соглашению, "павианам" заранее отводилась роль мальчиков для битья.
- И как же чувствовал себя в этой роли Говоров?
Плохо. Правда, его лично никто "павианом" не обзывал, он в Гамбурге не жил и не работал, но после каждого советского фельетона он обращался с просьбой к начальству - давайте я отвечу, уж как-нибудь тоже найду нежные слова, моя профессия. И всегда получал категорический отказ: Радио в полемику не вступает.
- Мы не поняли, уже взорвали или только собираются?
Пока никто не собирается. Вокруг Радио тихо и спокойно. Лишь вороны каркают на заиндевелых ветках в парке.
- Тогда какого черта мы оказались в Гамбурге?
В Гамбурге оказались не вы, а Говоров. Из Вены он прилетел в Гамбург. Вот уж час сидит вместе с Леней Фридманом в кабинете мистера Трака.
- Значит, Радио заинтересовало его интервью с писателем Штейном?
- Конечно, - продолжал Говоров, - из-за Штейна меня бы в Гамбург не вызвали. Наверно, надо срочно обработать пленки с диссидентами?
Мистер Трак ласково зажмурился.
- Андрей, мы в первую очередь политическое радио, - заметил Фридман.
- Что ж, мне повезло. Заодно пообщаюсь со своими коллегами. И с новым начальством. - Говоров сделал полупоклон мистеру Траку. - Но знаете, все это мне напоминает известную байку про Молотова и Маленкова. Молотов был Председателем Совета народных комиссаров, а Маленков еще не набрал силы, так вот, когда Маленков чем-то не угождал, то Молотов орал на него: "Еще раз повторится - назначу тебя наркомом культуры!" И для советских руководителей на первом месте всегда была политика, а культура - как наказание.
Мистер Трак вежливо посмеялся.
Фридман работал в бешеном темпе. У Говорова было впечатление, что Леня одновременно правит скрипты, пишет политический обзор, отвечает на телефонные звонки и попутно объясняет ему ситуацию на Радио. Фридман отпускал его только в студию, чистить пленки, привезенные из Вены. Не успевали они с техником подклеить последнюю фразу, как Фридман возникал на пороге, вел за руку по коридору в свой кабинет. "К этому не заходи, с этим не разговаривай. Что значит - вы с ним в добрых отношениях? Мудак он и интриган, из банды Матуса!" Лишь раз в коридоре подлетел к ним высокий блондин:
- Вы Андрей Говоров? Узнал вас по голосу. Я Герд Браун. Рад познакомиться.
Герд умчался, и Леня сказал ему все:
- Этот юный американец отнюдь не Спиноза, но далеко пойдет. Его готовят на повышение. Будь с ним в контакте. А вообще…
А вообще, по словам Фридмана, вот нынешнее положение в Гамбурге.