Выгнали старого президента Радио Тупелла. Тупелл - безобидный дурак - коллекционировал ресторанные меню, но он был хорош тем, что не вмешивался в работу редакций. На смену пришел новый президент, Трепелл, бывший посол в Португалии. Его плюсы: связи в конгрессе, видимо, он сможет выбивать для Радио приличный бюджет. Его минусы: ничего не смыслит в радиовещании, но, как человек энергичный, жаждет радикальных перемен. Отдает явное предпочтение восточноевропейским редакциям. По русской редакции стреляет от пуза длинными очередями. Это он убрал Фрэнка Стаффа, звезду американской журналистики. Мистер Трак - армейский майор, и, когда ты ему рассказывал анекдот про Молотова и Маленкова, я, честно говоря, не был уверен, что он знает, кто они такие. Тем не менее мистер Трак не самый плохой вариант. Служака, работяга. Не интриган. Сумеет навести дисциплину. Давно пора. Ведь у нас тут русская партия бьется с еврейской стенка на стенку. Доходило до мордобоя в столовой. Наши русофилы кричат, что власть на Радио захватили жиды. То есть я, как главный редактор, хотя с Матусом и компанией я говорю только по редакционным делам. Почему я тебя придерживаю за руку? Ты же не разбираешься в обстановке. Твой приятель Джон усердно копал под Франка, думал, что его назначат директором русской службы. Не похоже на Джона? Конечно, ты у нас инженер человеческих душ. Короче, пригласили мистера Трака, и теперь твой Джон спит в своем рабочем кабинете, ибо делать ему на Радио решительно нечего. Почему ты не хочешь переехать в Гамбург? Мы бы с тобой составили сильную пару. Иначе мне в замы дадут Олега Облачного, а он моряк торгового флота, образование - десять классов. Его плюс: ни во что не лезет, все ему до лампочки. Кто еще твои друзья? Чилианский? Ставленник "орлов", почетный член этой организации. Правда, пока сидит тихо, "орлы" нынче не в моде. Ира Хренкина хороший редактор? Она баба бойкая и начитанная. Первая стукачка на Радио. Стучит даже на собственного мужа.
- Леня, расскажи мне что-нибудь более веселое, - взмолился Говоров.
- А разве не весело? - изумился Фридман. - У нас каждая редакция - комната смеха. Как в Парке культуры и отдыха имени Горького.
Странной парой, сопровождаемые озабоченными взглядами и перешептыванием (Фридман переводит Говорова в Гамбург? Кем?), проплывали они по коридорам, появлялись в студиях и кабинетах, сидели в столовой, и Говорову казалось, что он участвует в каких-то танцах-шманцах, и если раньше он не понимал значение этого слова - "шманцы", то теперь был убежден: что бы оно ни значило, но на Радио именно шманцы. Шманцы, когда в столовой каждая партия, группа, компания занимает свой столик и с соседями не общается, в упор их не видит. Шманцы, когда приглашают в кабинет к американцу, просят прослушать программу, высказать свое мнение, а потом спрашиваешь у Лени: "У кого мы были?" - и получаешь в ответ: "Никто не знает, чем он занимается. Вот зарплата у него большая. Это точно". Шманцы, когда на утренней летучке начальства собирается в два раза больше, чем журналистов, предлагают темы дня, а журналисты (кроме одного знаменитого Николая Ивановича, который готов делать пять-шесть корреспонденций за раз и тематика его нисколько не смущает) прячут головы в плечи - не хотят писать! Шманцы, когда в глухом подвале находишь говенный автомат с почтовыми открытками, намереваешься бросить монету, чтобы получить одну, и вдруг возникает дюжий парень в форме американского гвардейца и лениво цедит: "Только для американцев". И в то же время редакции бурлили, всюду кипели страсти, спонтанно вспыхивали споры-разговоры, но в основном о Радио, о местных делах и происшествиях и очень мало о том, чем живет страна, для которой они работают.
Все же Говорову удавалось отрываться от Лени. В столовой он подсел к Матусу, одиноко ковырявшему вилкой котлету (по столикам прошелестело: "???? Ведь Матус в опале!"), и Матус, помимо всего прочего, сказал: "Знаете ли вы, что Фридман по утрам стоит с секундомером в проходной, засекает опоздавших?" "Не может быть!" - возмутился Говоров. Матус горестно вздохнул: "Поэтому я уезжаю в Лондон. Теряю в деньгах и в грейде, но не желаю этой собачьей дисциплины".
Заглянул Говоров и к Джону. Джон дремал над бумагами. Обсудили последние новости (естественно, гамбургские, а не московские). "Джон, ответь мне на один вопрос: насколько хорошо мистер Трак знает русский? Когда мы с ним беседуем, у меня ощущение, что он половину слов не понимает". Джон рассмеялся: "Когда я с ним говорю по-английски, у меня точно такое же впечатление".
И еще Говоров успел написать в Гамбурге статью о поездке в Вену. Пересказал все, что обещал Штейну, не называя фамилии собеседника. Фридман прочел, крякнул: "Может, смягчить немного?" - "Я и так смягчил". Фридман покачал головой, но подписал.
Услышал сам Лева этот скрипт по Радио или ему раньше донесли из Гамбурга - неизвестно. Однако как только Говоров прилетел в Париж, поздно вечером в его квартире зазвенел телефон. Самсонов проорал и швырнул трубку, не дожидаясь ответа.
Позже было выяснение отношений с Катей. Ведь Говоров знал ее девчонкой, задолго до того, как она вышла замуж за Самсонова. Теперь Катя стала преданной женой, на страже интересов мужа и "Вселенной". "Катя, пока Лева передо мной не извинится, я с ним больше не разговариваю". - "Андрей, ну не стоит обижаться. Лева поорет, поорет и успокоится". - "Пусть Лева орет на Путаку. А на меня даже генерал Ильин в Союзе писателей не смел повышать голос".
…Русский Париж маленький. Невозможно за многие годы не столкнуться или в редакции, или на эмигрантском собрании, на демонстрации протеста. Но Говоров и Самсонов как-то изловчились ни разу не взглянуть друг на друга, словом не перекинуться.
Жан Пьер был бойкий крепыш, очень довольный тем, что имеет работу (а в стране два миллиона безработных!) и зарплату на тысячу франков больше смига, что получил трехкомнатную квартиру в "ашелеме" (для семьи из четырех человек совсем не плохо, и хоть дом старой постройки, да другие ждут по пятнадцать лет!), что у него "Рено-5" (купил подержанную, но в хорошем состоянии, на счетчике 80 тысяч км, а заводится с полоборота - что еще надо?). Прошлым летом Жан Пьер провел отпуск в кемпинге в Сальбри около пруда: дешево, милые соседи, дети загорели, ловил рыбу. А совсем недавно Жан Пьер выиграл в лотерею "Тик-о-так" сто франков! Выигрыш прогулял с друзьями в кафе, да не в деньгах счастье, главное - добрый знак, лиха беда начало.
Жан Поль был заторможенный зануда, очень недовольный тем, что всю жизнь горбится за месячную зарплату (всего на тысячу франков больше смига, тогда как другие гребут миллионы!), что живет не в собственном доме или квартире, а в "ашелеме", с неграми и арабами (здание пятидесятых годов, планировка отвратная, три комнаты на семью из четырех человек - ужас! Гостей негде принять!). Жан Поль стыдился своего маленького "Рено-5" (80 тысяч км уже набегал, вот-вот развалится, а сосед, торгаш, сучий потрох, рулит на новенькой "лансии"). Люди ездят отдыхать к морю. Увы, Жан Поль с детьми вынужден загорать в Солони, у грязного пруда, в палатке, взятой напрокат в кемпинге. Шум, гам, суета, никакого спокойствия. И тут недавно, как в издевку, выиграл по билетику "Тик-о-так" сто франков. Другие шесть номеров в лото угадывают, а ему - вонючая сотня! Знак судьбы: большего ему никогда не выиграть…
Говоров часто повторял эту байку в назидание Кире, дескать, вот она - вечная проблема характеров оптимиста и пессимиста, дескать, все зависит от взгляда на жизнь, и, мол, Кристина Онасис, миллиардерша и красавица, чувствует себя несчастной, а уж ей-то, кажется, все должны завидовать. Однако со временем Говоров стал подозревать, что дело не только в характерах, вернее, не столько в характерах, сколько в возрасте. Раньше Говоров был Жан Пьером. Но сумеет ли он и дальше сохранить свою природную жизнерадостность? Уже случались какие-то сбои, резкие перемены, и Говорова пугало, что он может когда-нибудь превратиться в типичного Жан Поля.
У Галины Вишневской был прощальный спектакль в Парижской опере. Ростропович прислал Говорову билет и приглашение на банкет в Кафе де ля Пэ. Говоров решил, что банкет он, естественно, не пропустит, а билет на "Евгения Онегина" кому-нибудь подарит. Корреспонденцию для Радио он готов написать заранее, с закрытыми глазами: "Выдающееся событие в культурной жизни Франции… Галина Вишневская последний раз пела Татьяну на оперной сцене… Восторженная публика…" И обязательно надо напомнить, что указом за подписью Брежнева Ростропович и Вишневская лишены советского гражданства, всех званий и орденов. Вот, собственно, и все. Не сообщать же советским радиослушателям, кто убил Ленского.
Утром в день спектакля Савельев и Говоров сидели в кабинете Владимира Владимировича. Рабочая пятиминутка, обычно заканчивающаяся за час: распределение тем, обсуждение новостей, какие-то сплетни из Гамбурга, просто треп. Тенью проскользнула Беатрис, положила на директорский стол телекс, испарилась. Владимир Владимирович прочел вслух: "Мистер Трак предлагает мистеру Говорову сделать получасовой репортаж из Оперы". Говоров устроил детский крик на лужайке: "Они озверели? С ума спятили? Нам через глушилку передавать запись "Евгения Онегина", которого советское радио транслирует ежедневно из всех оперных театров страны? Или товарищ Трак меломан? Я ему куплю полный набор пластинок Чайковского в праздничной упаковке в советском магазине "Глоб".
Директор парижского бюро, вальяжный и всегда спокойный, весело смотрел на Говорова. Когда Говоров иссяк, Боря Савельев иронически заметил:
- Создается впечатление, что Андрей не стремится повышать свой культурный уровень.
- Или хочет поругаться с Ростроповичем, - в тон ему добавил Владимир Владимирович.
- Да нет, ребята, я люблю Славу и Галю, но…
- Тогда почему "но"? - притворно удивился Владимир Владимирович. - Тем более, сдается мне, что эта инициатива исходит - я употребляю вашу терминологию - не от товарища Трака, а от товарища Трипелла.
- Андрей вас научил своему языку, но не совсем, - перебил Савельев. - Андрей сказал бы так: "Это товарищ Трипелл кинул мне подлянку".
Директор вздохнул:
- До таких высот мне пока далеко. В общем, товарищ Трипелл очень чтит Ростроповича и, насколько я знаю, мечтает с ним подружиться. В этом случае Трипелл совершенно прав: Радио должно не просто сделать реверанс, а подчеркнуть значительность события.
- Значит, мне в тридцать третий раз слушать "Евгения Онегина"? - в панике пролепетал Говоров.
- Ах вот в чем дело? - рассмеялся Владимир Владимирович. - Но наше ремесло требует жертв. И путей отступления я для вас не вижу. Разве что бежать в советское посольство и просить политического убежища.
В мрачнейшем настроении Говоров явился домой - переодеться в костюм, нацепить чертов галстук. И вдруг Кира предложила: "Давай я пойду в Оперу. Объясни мне только, какие кнопки нажимать на магнитофоне и что надо записывать".
Молодец, Кирюха, выручила! Говоров прокайфовал последние известия по телику, уложил Дениса, неспешно пролистал "Юность", "Коммунист", "Экспресс", а к полдвенадцатому ночи, отдохнувший и бодрый, подъехал к Опере. Из дверей вниз по лестнице валила разнаряженная публика. Вместе с французской звучала английская речь. Подруливали большие лимузины с дипломатическими номерами. Говоров увидел в толпе раскрасневшееся, оживленное лицо Киры. "Ей-богу, она интересная баба, - как бы со стороны отметил Говоров, - не уступает парижанкам".
- Записала, как ты просил: последние Галины "а-а-а!" и много аплодисментов. Наберется минут на десять. Между прочим, зря ты не пошел. Галя мне понравилась, у нее сильный голос. И музыка клевая.
Говоров на секунду потерял нижнюю челюсть.
- Ты хочешь сказать, что никогда раньше не слышала "Евгения Онегина"???
- Однажды маменька купила мне билет в Большой театр, но я предпочла свиданку, - честно призналась Кира.
Да, граждане, Кирюха на одиннадцать лет его младше. Другое поколение!
Говоров повесил магнитофон себе на плечо, поцеловал Киру, проводил ее к метро и чинно отправился на банкет.
Банкет был скромненький. Человек на сто. Пять министров. Семь послов. Три королевы. Еще какие-то черно-фрачно-галстучные господа, явно не подметальщики улиц. Но приглашен был и русский церковный хор в полном составе. Увидел Говоров и Самсонова с Катей. Табличку со своим именем Говоров нашел за столиком, где сидели старый знакомый из Би-би-си, главный с "Немецкой волны" и европейский корреспондент "Голоса Америки" - радиофицированный уголок. Бойцы идеологического фронта дружно вдарили по закуске. Немец хвалил вино (в котором Говоров ни хрена не понимал), американец рассуждал на профессиональные темы (мол, овес нынче дорог), а англичанин смиренно обронил, что успел послать свою корреспонденцию в Лондон. Класс! Би-би-си, как водится, всех обскакало. Надо было что-то придумывать. "Коллеги! Просветите темного деревенского мужика, из каких стран коронованные особы?" Коллеги охотно просветили: значит, так, рядом с Вишневской две красотки - королева Дании и королева Голландии, напротив - две старухи-гренадерки, нет, это вдова Помпиду, а вот другая - королева Италии. "Это не считается, - сказал Говоров, - ее давно свергли рабочие и крестьяне". Встал, вытер салфеткой рот, вытащил магнитофон из-под стула и нагло поперся к столику, где. "Андрей, не приставай, не могу, - не оборачиваясь, бросила Вишневская, - видишь, три королевы!" "Клал я на них с прибором, - зло прошипел Говоров. - Галя, я хочу, чтоб твои милые подружки из Большого театра уже завтра знали, что ты не будешь сидеть дома и мыть посуду, а продолжишь свою концертную деятельность". Вишневская вскинулась, обожгла его взглядом. "Жди в коридоре, приду через две минуты".
В два часа ночи в радиофицированный уголок подсел Ростропович. Улыбка до ушей, но выглядит плохо - лицо зеленое, скулы обтянуты. "Устал, наверно, - подумал Говоров. - Еще бы, дирижировал целый вечер, а сейчас, когда все гуляют, обходит столики, чтобы никого из гостей не обидеть. В этом весь его характер". Несколько захмелевшие и изрядно поужинавшие "голоса" радостно закурлыкали, загудели: "Мстислав Леопольдович, позвольте выпить с вами за здоровье Галины Павловны!" Ростропович воровато оглянулся: "Друзья, помилуйте, только вам, по секрету. Я пятый день не жру и не пью. У меня двухнедельный курс голодной диеты. Нельзя музыканту жить с таким брюхом".
И Говорову:
- Изнасиловал мою жену?
- Слава, трудящиеся Советской страны жаждут услышать твой горячий привет Министерству культуры и лично товарищу Демичеву.
- Подлец и кровопивец, - сказал Ростропович, непонятно кого имея в виду, Демичева или Говорова.
Утром Говоров принес в монтажную пленку, на которой кроме "И я другому отдана и буду век ему верна" (бурные аплодисменты) были десять минут интервью с Ростроповичем и восемь с Вишневской.
- Какой букет! - ахнул Шафранов. - Да мы такую конфетку соорудим!
Когда готовая передача посылалась по телефону в Гамбург, в студию пришли даже венгры и поляки. Беатрис соответствовала торжественности момента. Владимир Владимирович слушал и бормотал: "Андрей - злодей и карьерист. Умаслил начальство. Трипелл будет писать кипятком".
Мистер Трак не замедлил отбить в Париж благодарственный телекс.
- Про таких, как ты, - смеялся Савельев, - песни поют и былины слагают.
Но это удачи. А случались и проколы.
Конечно, конфликт с Партией "орлов" начал сам Говоров. "Ну чем они тебе мешают? - удивлялся В. П. - Они делают полезное дело, выпускают и распространяют книги". - "В основном свои бездарные партийные брошюры". - "Неверно. Они и тебя издавали. Меня издают. Хотят партию? Пускай! Они живут в свободном мире". - "Вика, но ведь они распределили между собой министерские посты! Как будто в СССР ждут не дождутся, чтоб их пригласить в правительство!" - "У каждого свои забавы. Наши партийные пенсионеры при ЖЭКах играют в домино, а они - в министерства". - "Вот видишь, они старые идиоты!" - "Зато ты у нас очень умный! Смотри, я ни с кем не ссорюсь, и они мне организовали поездку в Австралию".
В общем, Говоров их не трогал, пока не прочел в "Русской газете" резолюцию партийного съезда "орлов", в которой между прочим было сказано: "С диссидентским движением в России мы установили оперативно-техническую связь".
Говоров взбеленился. Провокаторы чистой воды! Однако ответить по Радио не разрешили (мол, опять эмигрантские распри!), и Говоров опубликовал статью в "Новом русском слове".
"Старички-боровички из Партии "орлов", - писал Говоров, - играют в опасные игры. КГБ шьет нашим диссидентам обвинения, будто их деятельность инспирирована "орлами". За это дают тюрьму и лагеря. Наши диссиденты заявляют, что они независимы, и вдруг - какой подарок КГБ! Что такое "оперативно-техническая связь", на Лубянке прекрасно понимают. Резолюция съезда, да еще опубликованная в печати, послужит основанием для новых судебных процессов в России. Если бы Партия "орлов" не существовала, КГБ был бы просто обязан ее выдумать".
И вот накануне прилета Лит Литыча во Франкфурт позвонил Копелев из Кельна:
- Андрей, по моим сведениям, Лит Литыч попадет прямо на аэродроме в объятия "орлов". Боюсь, что они его охмурят, как ксендзы Козлевича. Объясните ему обстановку. Я могу пристроить его в свой университет.
- Лев Зиновьевич, я еду не с пустыми руками, - заверил Говоров. - У меня в кармане несколько предложений, на выбор, для работы на Радио.
Говоров понимал, что "орлы" не забыли его статью и могут устроить мелкие пакости. Поделился своими опасениями с начальством. Из Гамбурга прислали подкрепление - журналиста и техника с магнитофоном.
…Команда Говорова металась по лабиринтам огромного франкфуртского аэропорта. Самолет из Москвы приземлился час тому назад. Пассажиры получили багаж. Но где Лит Литыч? Исчез! Растворился в природе!
Может, Лит Литыч не прилетел, в Москве в последний момент его сняли с самолета? КГБ любит откалывать такие номера!
Говоров попросил Володю, своего гамбургского коллегу, проверить в авиакомпании список пассажиров, а сам с техником крупной рысью прочесывал залы и коридоры. Совершенно случайно они вломились в одну дверь, и там…
При виде Говорова прошел глухой ропот. Партия встретила его "нерушимой стеной, обороной стальной". "Орлы" стояли насмерть, как двадцать восемь героев-панфиловцев, не подпуская Говорова к Лит Литычу. Женщины плотно окружили Владу, кудахтали, сюсюкали, гладили ее, чуть ли не руки целовали. М-да, граждане, такой прием оказывают только ее императорскому величеству. Дальше последовала смесь рукопашной с позиционно-окопной войной. Протискиваясь между спинами и животами, получая толчки, тычки и ненавидящие взгляды, Говоров выигрывал по сантиметру пространства, пока Влада торжественно не объявила на публику:
- Лит Литыч, смотри, кто появи-и-и-ился! Андрей Говоров собственной персоной!
Раз матушка государыня изволили обратить свое высокое внимание, то тиски ослабли и Говоров был допущен до Лит Литыча.