Я нарочно засыпаю его вопросами. Сам того не подозревая, он в эту минуту слился со мной воедино. Влип навеки. Рыдая от счастья, мы дрожащими руками выводим свои имена в свидетельстве о браке, и умиленные родственники промокают наши расплывшиеся подписи рукавами. С Алановой кредиткой в кармане и его же младенцем в пузе я забываю о былых страданиях. Я больше не буду бездомной, бездумной собакой слоняться по городу. Кончено! Смерть проигравшим! А я буду просто жить! Я вся во власти любовной лихорадки. Меня знобит. В голове рождаются хитроумные планы: противник будет повержен. Сладкий привкус войны щекочет язык. Я кружусь и танцую, весела и легка. Как прежде.
- Первый супруг умер. Его хватил инфаркт на заседании правления… Второй сбежал с какой-то молодухой. Она никогда тебе не рассказывала? Это был кошмар. Второго мужа Бонни обожала. С тех пор она обрывает все свои романы, прежде чем они перерастут в большую любовь. Не хочет больше страдать. Принципиально.
Он ставит бокал, говорит, что должен бежать.
Далеко не убежишь, радость моя, я тебя все равно настигну!
Я провожаю его до порога, веду себя мило и сдержанно. Он прощается, бросает стандартную фразу: "It was nice to see you again". Одним словом, ничего лишнего - и ни намека на продолжение знакомства.
Едва он уходит, как меня начинают терзать сомнения. Отравленные дротики один за другим пронзают мой несчастный мозг. В глубоком смятении я застываю перед зеркалом.
Интересно, какой он меня увидел?
Отражение не дает ответа.
Я стою некоторое время с закрытыми глазами, потом резко их распахиваю.
Ну, и что ты видишь?
Да так, ничего особенного. Крашеную блондинку в футболке и серых штанах.
Ну же, старуха, пораскинь мозгами! Ты хочешь его?
Да. Да. Да.
Я снова закрываю глаза, жду, пытаюсь отвлечься, забыть, что речь идет обо мне. Открываю глаза. Ну, быстро, первое впечатление от увиденного?
Ну, в общем…
Что в общем? Красивая или так себе?
Трудно сказать.
Постарайся! Сделай над собой усилие!
Она ничего… высокая, стройная, вот только лица разглядеть не могу.
Да ведь это же самое главное! Лицо - зеркало души. Без лица красоты не бывает. Ты же знаешь!
Не знаю, отражение какое-то размытое.
Что же, у тебя нет души?
Обычно есть, но не сегодня.
Старая песня. В решающий момент душа никак себя не проявляет.
Я залезаю в заиндевевший холодильник, достаю мороженое. Нормальное мороженое, купленное в "Деликатесах" неподалеку. Состоит из калорий, крема, орехов, жирного шоколада и натурального сахара. Может, у меня и вправду нет души? Настоящая душа не страшится бурь и невзгод. А моя вся какая-то пенопластовая, ломкая до невозможности.
Прислонив ледяной стаканчик к животу и выискивая ложкой крупные кусочки шоколада и пралине с ванилью, я начинаю размышлять. Я хочу его. Он должен стать моим. Стоит ему прижать меня к груди, и я разом перестану плакать, терзаться и спорить с потусторонним миром. Одним прыжком запрыгну обратно, в нормальную жизнь. И тут я слышу голос. Он возникает по ту сторону Атлантики. Это Тютелька изо всех сил пытается до меня докричаться. Что случилось? Ты летела туда спокойно про-а-на-ли-зи-ро-вать ситуацию, а в итоге решила опять поиграть в любовь. Тебя посетило неземное чувство. Браво! Поздравляю! Как просто все решилось! Видеть тебя не могу. Все, разговор окончен.
При общении с Тютелькой нужно помнить главное: ее ни в коем случае нельзя злить. А злится она, когда кто-нибудь пытается с ней спорить. Несчастный моментально впадает в немилость, объявляется недоумком, начисто лишенным здравого смысла и способности анализировать ситуацию.
Плевать я хотела на Тютельку. Я смакую свою сладкую мечту. В пышной розовой пачке взмываю вверх на глазах у Волшебного принца.
Тютелька не сдается. Интересуется, откуда взялся Принц?
Ну, понимаешь… Это еще из детства. Я, когда не могла заснуть или когда родители скандалили, сама себе придумывала сказки. Прекрасные сказки, в которых сначала я была страшно несчастна, но зато потом все кончалось просто замечательно. И одна из них была про Волшебного принца. Он ждал меня где-то далеко, стоя под фонарем, дрожа от холода и поглядывая на часы. Все девушки были от него без ума, и, когда, преодолев тысячу препятствий, я являлась пред его светлые очи, мне приходилось еще доказывать ему, что я та, которую он так долго ждал. Конец у сказки был счастливый, а Принц - красивый, сильный, черноволосый. Вылитый Алан. Вот я и подумала, что его подослал папочка, чтобы меня утешить.
"Ну вот, - ухмыляется виртуальная ворчунья. - Еще папочку своего приплела. Черт-те что!"
Тютельку можно понять.
Я снова принимаюсь за мороженое. Выскребаю шоколадную корочку до тех пор, пока ложка не упирается в картонный стаканчик. Последние капли лакомства холодным ручьем текут вдоль запястья. Нет, ее действительно можно понять…
А что если мне и вправду хочется удариться в любовь-морковь? Пищать от восторга и парить высоко? Я - свободный человек. У каждого свои слабости! Тютелька неравнодушна к вину, а я - к мужчинам. В особенности торчу от принцев.
Он ждет меня под старым фонарем. Я его окликаю. Хватаю. Сжимаю. Растворяюсь в нем без остатка. Я невинная дурочка, опытная развратница, избалованная принцесса, вражеская лазутчица. Я могу быть любой, только покрепче стисни меня в объятиях, прижми к своим холодным доспехам, сделай меня своим знаменем, спаси от лесных разбойников. (Возможны варианты…) И вдруг я замечаю в нем незначительный недостаток, мелкую погрешность, странную слабость - и кричу, что меня обманули! Не того подсунули! Я обнажаю клинок, и предатель повергнут! Я не сдаюсь. Однажды я встречу ЕГО.
Того самого, единственного. Он станет моим мужем…
Неудивительно, что у меня такие проблемы с душой. Ведь я готова подарить ее первому встречному принцу!
Мороженое оказалось до безобразия жирным и сладким. Я забираюсь на кровать Бонни, лежу на покрывале среди подушек, на которых тончайшей нитью вышиты грубые истины: "I’ve said No and it’s final", "No guts no glory".
Как все запущено!
~~~
Кажется, она только и делает, что ждет Его.
Отца.
А ведь Он живет в одной квартире с ней. На двери значится Его имя. Вот Его кресло, пепельница, приемник, пластинки. Воскресным утром Он в распахнутой пижаме бродит босиком по квартире. В одной руке - чашка кофе с молоком, в другой - сигарета. Он ставит пластинку и начинает танцевать, заполняя собой всю комнату. Cachito-cachito-cachito-mio. Приседая на длинных ногах, покачивая плечами, вытягивая руки в стороны, с закрытыми глазами движется в такт музыке. Поет, надувая губы, как негр на конверте. Девочка сидит на корточках у самой двери и смотрит на Него. Он все время ставит одну и ту же песню. Она не смеет Ему мешать. Какой Он красивый, особенно когда танцует! Какое счастье наблюдать за Ним вот так, издалека. Главное - не занимать места, пусть кружится по всей комнате. Она легонько поводит руками, танцует вместе с Ним, но на расстоянии.
- Полюбуйся, на кого он похож, - говорит мать, проходя по коридору с тазом грязного белья. Она опускает таз на пол, закатывает рукава, вытирает пот со лба. - И так каждое воскресенье. Папочка у нас негритянский танцор, а я при нем - обслуга.
Недобрый взгляд матери пронзает танцора, пригвождает Его к месту. Девочка видит большое мокрое пятно на лиловом ковре, разбухшие синие вены на руках матери, капельки пота на ее лбу. Танцор съеживается так, что пижама становится ему велика.
- Сказать, кто мы такие? - продолжает Недобрый взгляд. - Сказать? Семья голодранцев. Так-то. И все из-за него… Полюбуйся, полюбуйся на своего папеньку! И посмотри, куда мы скатились. А скоро вообще окажемся на улице, если он будет продолжать в том же духе. Голодранцы, говорю я тебе. Я выбиваюсь из сил, а он все хорохорится! Но вечно так продолжаться не будет, я тебе обещаю. И он сам это знает. Я не намерена всю жизнь ходить в горничных! Он еще попомнит мои слова…
Она злорадно ухмыляется.
А Он все танцует. Медленно, прикрыв глаза, прижимая к груди воображаемую партнершу.
Он танцует.
Девочка тянется к тазу, хочет помочь матери, но та вяло отталкивает ее.
- Ты уроки выучила? Все помнишь? Попроси, пусть он тебя проверит… если сможет!
Подняв таз, она выходит из комнаты, ворча себе под нос.
Она часто что-то бубнит вполголоса, выплескивая таким образом свою злость. Девочке кажется, что она здесь лишняя, что мешает матери злиться, что злость доставляет матери куда больше удовольствия, чем общение с ней.
Она подходит к отцу, протягивает сборник басен Лафонтена. Тот берет книгу, переворачивает, листает и со смехом швыряет на ковер.
- Одни нравоучения! Нынче в школе только такое и проходят! Иди сюда, дочка, я прочту тебе одну прекрасную, волшебную вещь.
Девочка знает, что именно Он будет читать. Отец всегда читает одно и то же: про безумный кораблик. Он снимает книгу с полки, садится в большое плетеное кресло и, прижав девочку к себе, листает заветный томик.
- Вот, послушай, моя королевна, послушай, как красиво. Ни черта не понятно, зато красиво… Ты вслушайся!
Одной рукой Он обнимает девочку за талию, длинными тонкими пальцами касаясь ее живота. Другой, свободной от книги, треплет ее по щеке. Он читает. Она внимательно слушает, уткнувшись лбом в отцовскую пижаму. Он читает нараспев, слова, танцуя, сливаются в подобие Cachito-cachito-cachito-mio. Она не пытается понять смысл истории: все слишком сложно. Прикрыв глаза, она наслаждается звуком Его голоса, плывет, ощущая себя под Его крепкой рукой птенцом в скорлупе. Руки отца отгораживают ее от всего, Его голос полон нежности и страсти, Его пальцы гладят ее по щеке, Его запах доносится из-под распахнутой пижамы. Свернувшись клубочком, она слушает отца. А Он - поет. Голос взлетает под потолок, парит высоко-высоко, затем устремляется вниз. Некоторые слова Он смакует особо, мечтательно повторяет, запрокинув голову.
- Ты послушай, послушай, доченька. Послушай, какие слова… "По ночам не манили меня маяки… меня маяки… Словно мальчики - яблока сладкую плоть… сладкую плоть… На щеках словно соль проступает любовь… проступает любовь…"
Он, она и слова поэмы. И, поглубже зарывшись лицом в Его пижамную кофту, она молится, чтобы безумный кораблик плыл вечно.
Пусть плывет и плывет.
Пожалуйста.
Слова и слова, и рука отца на моей щеке, Его длинные пальцы и холодная книга на животе. Мы - два пленника. Он и я. Он и я, и мы счастливы, нам тепло и спокойно. Страх теперь далеко. И уроки теперь далеко. Материнская злость далеко. Далеко и крики, и злость.
Еще.
Еще, пожалуйста.
- Ты тоже закрой глаза, и пусть так будет всегда.
Он закрывает глаза, еще крепче обнимает ее.
- Обещай, что так будет всегда.
- Обещаю.
Вид у Него торжественный. Девочка проверяет, действительно ли Он закрыл глаза, и в сладкой полудреме вдыхает запах его туалетной воды.
- Папочка… - бормочет она, прижав подбородок к коленкам, чтобы казаться совсем крошечной. - Папочка, знаешь, у нас у одной девочки обложки на тетрадках зеленые и оранжевые, я бы тоже такие хотела, но…
Но за креслом возникает мать с книгой басен в руке. Неопровержимая улика. Она кричит, что сыта по горло, что больше так продолжаться не может.
Отец и дочь открывают глаза, и музыка уходит. А вместе с нею - спокойствие, тепло и летящее, всепоглощающее ощущение счастья, которое так и хочется накрыть ладошкой и не выпускать. Спрятавшись за подлокотник кресла, девочка наблюдает за ссорой отца и Недоброго взгляда. Отец держит девочку перед собой, словно щит, сжав кулаки у нее на животе.
Он кричит.
Требует оставить Его в покое, мать вашу! Он всю неделю пашет, а она пусть потрудится в воскресенье и не лезет к Нему со своей стиркой и не строит из себя безгрешную овечку!
Взгляд матери падает на девочку, обвиняет ее в соучастии. Девочка представляет себе огромный таз, мокрый круг на ковре.
Ей стыдно. Она плохая.
Она закрывает глаза и считает. 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30… Ей страшно. Она не понимает, кто из них виноват, а кто прав. Что дурного в том, что воскресным утром ей нравится сидеть у Него на коленях, прижавшись к Нему. А Он, игнорируя Недобрый взгляд, шепчет ей на ухо: "Твоя мать любит только бабки. Сколько бы я ни заработал, ей все мало…" Мать требует не настраивать дочь против нее, тоже нашел выход! Кричит, что не желает больше жить с неудачником! У всех ее подруг - стиральные машины, она одна стирает все вручную, портит себе руки.
Отец встает. Орет. Ему надели эти вечные претензии, несбывшиеся мечты буржуазной барышни, безудержное желание обладать стиральной машиной. Он отрывает девочку от себя, и та падает на ковер.
Мать с отцом продолжают скандалить, не видя нее. С двух сторон летят оскорбления и упреки. Отец кидает пепельницу об стену, ломает пластинку. Мать закрывает лицо руками и плачет, тихо, не глядя на мужа, словно его нет в комнате.
А девочка не плачет: это бесполезно. Она на четвереньках ползет к выходу и молча усаживается у двери. На крики прибегает испуганный братик, прижимается к ней. Спрашивает, почему родители ругаются и бьют пепельницы.
Как обычно, бабки.
Братик не понимает. Спрашивает, что такое бабки.
Девочка объясняет, затем успокаивает братика, говорит, чтобы он не пугался, что они все время так ругаются, и другие родители тоже, наверное, ругаются. Все время.
Отец, не глядя, проходит мимо них. Срывает с вешалки пальто, обувает ботинки на босу ногу, даже не шнурует. Ругается. Дерьмо, дерьмо, дерьмо, все на хрен, дерьмо, сука!..
Хлопает дверь. Он ушел.
Он еще вернется.
Девочка будет ждать.
Недобрый взгляд говорит, что ее отец - пустое место. И пусть она не вздумает гробить свою жизнь с кем-нибудь подобным. Он - недотепа. И ждать его не стоит. Замужество - лотерея. Все мужики - одинаковые. Девочка слушает вполуха, боясь пропустить Его приход.
Он вернется.
Она ждет.
Ждет.
Кажется, она только и делает, что ждет Его.
~~~
На следующее утро звонит Алан, приглашает поужинать вместе. "Я зайду за тобой в восемь, - говорит он и добавляет: - Если ты, конечно, свободна".
Я не сразу соображаю, что ответить. Нет, с ежедневником я не сверяюсь, просто не уверена, что голос в трубке мне не померещился. Вчера он так вежливо и безразлично попрощался со мной и ушел в своем смокинге ужинать с Бонни, а сегодня звонит, назначает свидание. А вдруг я брежу? В моем нынешнем состоянии это вполне возможно. Чего ожидать от девицы, которая носится по городу в поисках бананового йогурта, пререкается с Богом в церкви, видит в толпе усопшего отца и разговаривает со своей душой в зеркале?
Надо бы выяснить, явь это или сон, прикоснуться к реальности. И я без лишних колебаний тянусь правой ногой, босой и теплой со сна, к телефонному столику из чистого мрамора.
Дальше происходит что-то невообразимое. Кажется, меня разрывает на куски. Пытка электричеством. От болевого шока я роняю трубку. Хватаюсь за сердце, чтобы оно не вылетело прочь. Меня ударило током! Сердце бьется во всем теле: в ухе, в бедре, в ребрах, в мизинце правой ноги. Оно повсюду. Нога сейчас взорвется, взлетит на воздух. Мизинец треснул, надломился, из него сочится кровь, заливая белоснежный коврик. Глядя на такую страшную картину, я понимаю, что все это действительно происходит со мной. Я пьяна от счастья, я полна восторга. Это не сон. Он приглашает меня поужинать! Сегодня вечером! Только он и я! Сегодня вечером! Значит, он меня разглядел! Разглядел! И звонит не просто так. В восемь утра просто так не звонят. Это неспроста. Почему он звонит так рано? Боится меня упустить? Я ему понравилась? А что если он влюбился в меня?
Он меня любит…
Я укачиваю раненый палец и благодарю Бога за его доброту. Спасибо, Господи, спасибо. Я все время оскорбляю Вас, дергаю по пустякам, обвиняю во всех моих смертных грехах и мелких неприятностях. А Вы, оказывается, незлопамятны. Вы клевый чувак! Просто умница!
- Hey? What’s happening there? - доносится из упавшей трубки голос Алана.
- Палец ударила. Об угол стола, мраморного, - с трудом выговариваю я дрожащими губами.
- What? What? - кудахчет голос на коврике.
Я прижимаю трубку к уху и снова отчитываюсь о случившемся.
- Приложи лед, а то две недели ни в одни туфли не влезешь! Полчаса держи ногу в холоде! А потом наложи фиксирующую повязку…
Он заботится обо мне! Лечит мой пальчик по телефону! Исцеляет мое раненое сердце! Он - мой личный доктор! Я - маленькая девочка, я вся в его власти. Я закрываю глаза и наслаждаюсь звуком его голоса. Прикажи мне что-нибудь еще… Еще… Я хочу его слушаться. Принадлежать только ему. Превратившись в брелок, повиснуть у него на ремне.
- Алан… - выдыхаю я.
- Да.
- Алан.
- Что?
Я беру себя в руки. Главное - не переусердствовать.
- Вечером я свободна.
- Ты уверена, что сможешь пойти?
- Смогу, - из последних сил выдавливаю я, лежа на коврике и содрогаясь от боли и счастья.
И в этот миг понимаю, что случилось непоправимое.
Положив трубку, я хватаюсь за раненую ногу и начинаю часто-часто дышать, пытаясь справиться с болью. В поле моего зрения попадает пятно. Огромное алое пятно, густо пропитанное кровью. Багровые шарики один за другим окропляют тонкие нити белоснежного коврика, проникают в нежную плоть Бонниного сокровища, и мягкая ткань, набухая, впускает внутрь веселые пурпурные пузырьки, которые с сознанием выполненного долга тут же радостно выпрыгивают наружу.
Что скажет Бонни Мэйлер!
Она меня выгонит. Придется мне жить в приюте у религиозников, на углу Лексингтон и Пятьдесят первой. Там у каждой кровати - Библия, а в каждой Библии - Иов. Удобства в коридоре, тараканы под ногами, грязные липкие куски мыла на умывальнике, туалетная бумага, похожая на наждачную. В этой ночлежке для бедняков я однажды прожила две недели. В тот раз мне негде было остановиться…