- Нет на тебя, девушка, палки хорошей, - бормотал он. - А то еще лозу вымочить в рассоле - да выдрать тебя, чтоб знала, как нужно дорожить товариществом, непутевая моя квартирантка…
В дальнем углу раздался звонок. Обеденный перерыв кончился. Энергетики включили первую секцию станков. Потом - вторую. Третью. Железный гром и грохот покатились по холодному цементному полу, ударились штормовым валом о высокий потолок.
Девушки побежали к станкам. Бросилась и Ольга. Она шла по цеху, высоко подняв голову, но была вся неестественно скованная и, казалось, ничего не видела перед собой. Два ремесленника, которые подвозили к станкам автокар с утками, еле успевали свернуть в сторону, чтобы не наехать на нее. А Ольга даже не взглянула на тележку, наполненную шпулями, из-за которых все вышло так глупо. В пролете к Ольге подбежал Марчук, преградил ей дорогу, что-то стал говорить.
Но она рывком обошла его, тихо бросив на ходу:
- Прочь с моей дороги… Я вас не знаю…
- Ну-ну, - пригрозил пальцем Марчук и стремглав побежал в конторку начальника цеха, в которой исчезли Петр Сухобрус, представитель завкома и Анна Николаевна.
В комнатке тихо и уютно. Оглушительный грохот станков сюда почти не доходит. Нет и начальника цеха, который, словно нарочно, куда-то исчез. За него оправдывалась Анна Николаевна, но вместе с тем она внутренне торжествовала победу. Она вообще не любила, когда в цех приходили разные представители, мешая работать и ткачихам, и плановикам, и контролерам, и бригадирам.
- Мы же с начальником цеха просили не приходить сюда, - заговорила она. - Если бы, скажем, бригадир что-нибудь напутал, то Олеся не дала бы ему усугубить ошибку. А потом сами же девчата грамотные. Их вокруг пальца не обведешь.
Представитель завкома молчал.
Марчук не выдержал:
- Но ведь там безобразие…
- Какое? - наивно спросила Анна Николаевна.
- Ольга Чередник сорвала производственный процесс, а они не хотят ее наказывать. Категорически против того, чтобы Чередник перевести в другую бригаду.
- В штрафную, хотите сказать? - резко прервала его Анна Николаевна. - Так знайте, что таких бригад у нас уже нет… Нет и не будет… Противно, противно было все это… Эти штрафные, словно арестантские бригады…
- Я понимаю, но так можно черт знает куда скатиться, - рассердился Марчук. - Раньше они хотя бы боялись. А теперь никто и ничего не боится. Кто что захочет, то и творит… Полная анархия… Даже наш отдел кадров, который когда-то решал все, перевелся… Никто никого не боится…
- Так это же хорошо! - вскочила Анна Николаевна. - Исчез у людей страх… У них над головой больше не висит меч наказания за малейшую провинность… Собственно даже не за провинность, а за правду, которую ты сказал в глаза начальству, потому что больше не мог терпеть…
- Ого! - ехидно прищурился Марчук. - Попробуйте сказать в глаза главному инженеру о его квалификации! Слабовато! Или намекните, что он держится на этой должности из-за того, что его родственник сидит в совнархозе!
- Что же, согласна. Но об инженере у вас неправильные сведения. Позавчера мы сказали ему об этом на партийном собрании. И его родственника в совнархозе вспомнили. Когда-то, как вы говорите, боялись бы, а может, и не сделали бы этого. А сейчас - делаем! И будем делать. Я думаю, что теперь и инженер и его родственник найдут наконец себе дело по своей силе и квалификации. А если сами не смогут, так есть люди, кто поможет им…
- Поживем - увидим, - пожал неуверенно плечами Марчук и спросил: - Ну и как он, инженер? Сам пришел на собрание?
- Да. Я ему сказала, что коммунисты и ткачи нашего цеха хотят с ним поговорить. Вот и пришел, - спокойно ответила Анна Николаевна.
- Странно и не похоже на правду, - опять пожал плечами Марчук.
- Ничего странного. Раз народ требует, пришел… И если он на самом деле честный коммунист, то, я думаю, он сделает для себя вывод…
Анна Николаевна взглянула на Сухобруса:
- Если у вас нет вопросов, так я побегу в цех, к своим ребятам… Там нужен глаз да глаз…
- Мне все ясно, - ответил Сухобрус.
- А цифры вам не нужны?
- Нет. Я же не для прессы тут сидел, а для истории. Я вообще слежу за этой бригадой, чтобы потом на ее примере показать историю возникновения коммунистических бригад. Мы же начали писать историю вашего комбината…
- Ну, тогда ладно, - обрадовалась Анна Николаевна. - Так вы не забудьте и про тех написать, кто жалеет о старых порядках, когда люди боялись друг друга…
Марчук вобрал голову в плечи, фыркнул и стал подчищать пилочкой и без того короткие ногти. Делал вид, что не о нем речь. Ждал, пока Анна Николаевна уйдет, чтобы снова приняться за свое…
Анна Николаевна шла по цеху. Прямые ряды станков, шелковые платки ткачих. Между белыми косынками то здесь, то там уже алели, как маков цвет, и красные косынки. Они все ближе и ближе окружали бригаду. "Недолго уж. Недолго ждать, скоро и Олеся наденет красную косынку. Мы поможем вам, девчата".
Но, проходя мимо их станков, она даже взглядом не выдала Олесе своих мыслей. Только повернула к Ольге и слегка обняла ее за плечи, как мать. Ольга вздрогнула, но, увидев Анну Николаевну, виновато, одними глазами улыбнулась. Она не услышала, а, скорее, угадала по губам слова Яворской:
- Держись! И больше не оступаться и не падать. А сейчас не раскисай. Мы же все рядом…
И пошла быстро и прямо, как умеют ходить лишь ткачихи, простоявшие всю жизнь у станка. Только на повороте, где начиналась новая линия, она задержалась на миг, оглянулась. Все девушки были заняты делом. Одна Ольга глядела ей вслед.
Не успела Анна Николаевна скрыться за углом, как Ольгу снова кто-то тронул за плечо.
- Нитка! У тебя обрыв! - кричала ей в самое ухо Искра.
Ольга тут же остановила станок. Этого еще не хватало. Брак. Спасибо, что Искра такая глазастая и незлопамятная, а то снова бы неприятности. Ольга быстро нашла разрыв, и вскоре станок вновь загудел ровно и весело.
Когда закончилась смена, Ольгу потянуло к Искре. Она чувствовала себя виноватой. Ей хотелось быстрее помириться с Искрой, которая даже немного перевыполнила норму, хотя у нее и был простой из-за Ольги. В бригаде заметили, что Ольга снова вместе с Искрой, и обрадовались этому.
- Куда вы? - подбежала к ним Олеся.
- Да куда глаза глядят, - пошутила Ольга.
- Да уж вижу! - хитро подмигнула Олеся. - Туда, где ленточки шумят. Где бескозырки плывут.
- Да зачем они нам? - засмеялась Ольга. - Бери уж сразу повыше! Лейтенантов нам подавай, капитанов, мичманки нам по душе!
- А может, еще и адмиралов?
- Они нам если только в деды сгодятся. Да и вся сила у них - в нашивках на рукаве, а у лейтенантов - в сердце. Тебе ли, Олеся, не знать! - не унималась Ольга.
- Да ну тебя! Что болтать глупости, - смутилась Олеся и пошла рядом с ними.
- Да мы на пристань идем, - решила объяснить Искра. - Там флагман китобоев отплывает. Интересно.
- Прощаются там все сейчас небось, - вздохнула Ольга.
- А я не люблю вокзалов и портов. Всегда бывает грустно, когда видишь прощанья.
- Почему же? - удивилась Искра. - Ведь там бывают и встречи.
- Ну что уговариваете! Пошли! - И Олеся первая потащила их в порт.
- Давайте назад отойдем! - стала просить Искра, когда они подошли почти вплотную к флагману. - Вблизи плохо видно. Задирай голову. Издали получше будет.
Они отошли подальше, и флагман предстал перед ними целиком, со всеми палубами, каютами, надстройками. Они увидели моряков, стоявших на верхней палубе, навалившихся грудью на леера, протягивавших руки к берегу. Вокруг стоял такой шум и гам, что нельзя было ничего понять. Все что-то кричали морякам, посылали им поцелуи, что-то показывали руками, размахивали платками, шарфами.
- Постойте здесь. Я его еще впереди посмотрю, этот флагман, - сказала Искра и, не дожидаясь ответа, скрылась в толпе.
Она бегала вдоль причала, внимательно, пристально всматриваясь в каждое лицо моряка, но Валентина среди них не было. Не узнала она его и среди китобоев, которых отпустили с корабля попрощаться с близкими у трапа.
Ей вдруг стало горько и досадно. Она отошла за штабеля каких-то ящиков и горько заплакала. Валентин снова сказал неправду. Не только обманул ее, а еще и насмеялся. Если она не могла узнать его на корабле, он ведь мог увидеть ее на пристани. Она ведь для него надела самое красивое свое платье, которое так ему раньше нравилось. В нем ее видно издалека. Значит, его нет на флагмане. А может, он просто нарочно не хотел ее видеть?
Искра прижалась к ящикам, закрыла лицо своим красным шарфом и дала волю слезам. Она не слышала, как прощально загудел флагман, как с грохотом поднимали трап и громада машин, огней и людей уплыла в море. Она услышала лишь знакомые голоса подруг, которые тревожно и настойчиво звали ее на опустевшей пристани. Искра вытерла слезы, немного припудрила нос и щеки, чтобы не видно было слез, и выбежала к ним.
- Искра! Искра! - закричали девушки. - Мы здесь. Куда ты бежишь?
- А я вас там искала, за воротами, - схитрила Искра. - Толпа меня вынесла прямо за ворота.
- Ты плакала, почему? - встревожилась Олеся.
Ольга тоже внимательно присмотрелась, спросила:
- Плакала?
Искра ответила:
- Все плакали. Вот мне и стало грустно. А слезы у девчат сами льются…
- Привет! - крикнул кто-то.
Они оглянулись, не зная, им ли это предназначалось. Размахивая фотоаппаратом, к ним бежал Петр Сухобрус - казалось, он во что бы то ни стало хочет задержать флагман.
- Девушки! Бандита поймали!
16
Сад пришел к Ирине в палату. В горле защекотало, слезы застлали глаза. Жить! Буду жить! Как сильно, крепко пахнут белые, словно окропленные росой, лилии. Сколько цветов осыпалось за эти две недели, что она пришла в себя, а они всё стоят в изголовье и, кажется, покачиваются и шелестят лепестками. О чем они шепчутся, что скрывают от нее? В палате ведь даже занавеска не шелохнется - так тихо, а цветы все покачиваются и покачиваются, склонив опечаленно белые головки, отряхивая на белую скатерть желтую пыльцу.
Какие чудесные, невиданные краски. Кажется, цветы еще никто такими не нарисовал. Дайте-ка только Ирине набраться сил, подняться и сесть за мольберт. И тогда цветы оживут на картине, запахнут даже зимой. Вот только не будут качаться от ветра. Нет, будет и ветер. Ирина передаст его порывы на листьях, в нежных лепестках. Цветы вспыхнут как алмазы. Алмазы - огни.
Огни. Почему огни? Ведь они светились и тогда, когда Ирина с Валентином переходила железнодорожные пути, в холодном и темном овраге. Они и тогда были перед глазами, сказочные огни. А потом что-то тяжелое и острое ударило в грудь - и глухая ночь упала на глаза. Огни погасли. Алмазные цветы упали в какую-то пропасть, словно их столкнула туда старуха-смерть. И все исчезло. Молодость. Любовь. И сказочные цветы на тропинке к счастью. Огни. Сад. Неужели снова улыбнется судьба? Ох, как тяжело! Горло до сих пор как в железных тисках, его сжимает холодная чужая рука.
Хватит, Ирина! Уже день. Солнце снова улыбается людям. За окном ослепительное море и вечнозеленые кипарисы. Ты не любишь кипарисы? Почему? Говоришь, что это мертвое дерево пахнет тленом, А сосна? Они ведь одной породы. Сосна и кипарис. Проснись, Ирина, ведь сад твой, полный цветов и сладких запахов, снова вернулся к тебе. И не где-то там на курорте, куда ты так спешила, среди зелени, в горах, а здесь, совсем рядом, у самой кровати. Сад в палате, словно свидетель страшного поединка жизни и смерти. Кто кого победит? Сад или глухое забытье в холодном овраге? Сад победил, Ирина. Разве ты не видишь? Сад и цветы, Ирина…
Откуда они появились, эти не по сезону поздние гостьи, ведь пора их цветенья давно отошла? Она всегда мечтала о такой жизни, в которой будет много цветов. Но кто принес их ей в эти самые трудные дни? Кому хочется заботиться о ней?
Кто? Этот вопрос столь жгуч и полон женского нетерпения, что Ирина готова вскочить с кровати и задать его каждому, кто захочет ее выслушать и понять. Но ведь ты, Ирина, даже говорить не в силах. Ты даже прошептать это не сможешь, не то что закричать. А потом, какое это имеет для тебя значение? Страшнее сейчас то, что ты можешь вообще лишиться голоса. Ведь профессор не гарантировал тебе вернуть такой же, как был, звонкий голос, у тебя перерезаны голосовые связки. И шрам на шее останется. Глубокий порез горла. Но это не беда. Шрам можно бусами прикрыть. Или высоким воротником, как это она и делала из-за своей длинной шеи. Не беда. А вот голос?..
Настороженная, как птица в гнезде, Ирина поворачивается на знакомый скрип двери и едва сдерживается, чтобы не захлопать от радости в ладоши. Милая тихая девушка-санитарка несет целую охапку темно-красных с лиловатым отливом роз. И в этой охапке несколько белоснежных цветков. Яркие, бархатистые розы привораживают глаза. И своим ароматом заглушают запах остальных цветов. Настоящий цветочный угар. Кто его создал у ее кровати?
Ирина смотрит испытующе на санитарку, протягивает ей кусочек бумаги, и на нем тревожное: "Кто?" Санитарка звякает о табуретку эмалированным ведерком, в которое ставит розы, удивленно поднимает глаза.
- Как же так? А я думала, вы знаете кто. Это же Олеся Тиховод и ее подружки. Олеся вас сюда и привезла. И почти всю ночь просидела здесь, пока профессор вас оперировал. Ткачиха она, работает на шелкоткацком комбинате. А после смены приходит с девчатами, цветы вам приносит. И когда на работу идет - тоже забегает. А мы решили, что она вам родственница.
Ирина покачала головой. Ей было жалко, что она не родственница этой девушки. Хотелось посмотреть, какая она, хотелось поблагодарить.
- Позвать? - догадалась по ее взгляду санитарка. - Только сегодня не Олеся - другая. Эта тоже часто бывает. Вот я сейчас посмотрю. Только вы уж ненадолго, чтобы врач вас не застал. Приказ милиции такой. И что выдумали? Какое дело милиции? Они к нам еле живых привозят, а мы людей от смерти спасаем, на ноги ставим. Ей надо здоровыми заниматься. Слабых пусть в покое оставит. Жаль, что не я профессор, я бы все это высказала Корзуну. Когда-то людей к нам в город не пускал, а теперь сюда свой нос сует. Так я сейчас позову, только вы не пробуйте заговорить с ней. Пусть она говорит, а вы молчите. Я все ей объясню… - Она вышла и тут же вернулась с Искрой, взволнованной и смущенной.
- Вы не двигайтесь и молчите, - тихо сказала ей Искра. - Я знаю, что к чему. Мне санитарка сказала. Вот только вас мы совсем не знаем, но когда поправитесь, приходите к нам в гости. Тогда и расскажете, если захотите, а сейчас не нужно. Мы всей бригадой так решили: будем ходить к вам, пока совсем не выздоровеете.
Ирина показала рукой на цветы, как бы говоря, что не нужно тратиться.
- Вы не волнуйтесь, - поспешила успокоить ее Искра. - Это из леса, - Искра боялась и на мгновение умолкнуть. - У нашей Леси в лесу свой домик есть и сад… Вот мы там и сорвали эти розы. В городе уж отцвели, а там нет. В лесу прохладнее.
Ирина, которая водила карандашом по листу бумаги, словно рисуя, протянула его Искре: "Спасибо вам, дорогие. Вовек не забуду. Целую всех!"
Она потянулась к Искре, привлекла ее к себе и поцеловала.
- Ну что вы! - смутилась Искра. - Вот познакомитесь с нашими девчатами. Тогда мы уж не дадим вам грустить. А вещи ваши найдутся, и деньги вам вернут. Говорят, капитан Корзун и его поймал, того, что на вашу жизнь покушался.
Ирина побледнела, тонкие ее ноздри задрожали. Она, вспомнив, наверное, ту страшную ночь, закрыла ладонью глаза, безвольно откинувшись на подушку.
- Вам плохо? Может, врача позвать? - бросилась к ней Искра, проклиная себя за противный характер и длинный язык. Сколько раз зарекалась вовремя прикусить его, а он все-таки выскакивает некстати.
Ирина отрицательно покачала головой, притянула Искру к себе, стала гладить ее мягкие густые волосы.
Искра боялась шевельнуться, чтобы нечаянно не причинить боль Ирине. Опершись локтями о край кровати, она принялась успокаивать больную:
- Ну, не надо волноваться. Ну что понапрасну переживать?
Взволнованная Ирина снова взялась за карандаш: "Я нарисую тебя, Искра! И цветы эти нарисую возле тебя…"
- Ой, что вы! - смутилась Искра. - Разве можно? Нет, не надо! Вы лучше нашу Олесю нарисуйте.
"Я вас всех нарисую, - быстро, но разборчиво писала Ирина. - Среди цветов. Пусть смотрят люди и спрашивают: кто лучше - девушки или цветы?"
Она прислонилась к плечу Искры, забывая о ране, в надежде найти хоть капельку того тепла, которое только и может целительно согреть сердце даже в самый сильный холод. Именно такого тепла и не хватало Ирине в те черные дни, когда жизнь еле теплилась в ней. Теперь все прошло. Жизнь разгорается снова, мертвящая ночь отступает перед ней. Мастерство врачей вернуло ей жизнь, а бригада девушек, где работает ткачихой эта непосредственная и чистосердечная Искра, спасла от одиночества.
Неожиданно скрипнула дверь - на пороге появился капитан Корзун, завязывая на ходу халат. Он поздоровался и, улыбнувшись Ирине, сказал:
- Простите, Ирина Анатольевна, но мы задержали человека, которого подозреваем в преступлении. Прошу вас при свидетелях опознать его. Иначе я не могу начать расследование и задержать его.
Ирина сжала руку Искры своей дрожащей, вспотевшей ладонью…
- Войдите! - оглянувшись на дверь, сказал Корзун.
Искра замерла. А вдруг сейчас приведут ее Валентина?
Но в палату вошел не Валентин. Его появление, наверное, меньше всего поразило бы Искру. На пороге стоял не кто иной, как хозяин ее квартиры Павел Зарва. Неужели это он поднял руку на Ирину? Молниеносно промелькнула перед глазами тюрьма и люди возле нее. Зарва шел мимо, низко опустив голову. Его о чем-то спрашивали. Ему что-то кричали. А он даже не оглянулся и не поднял головы. Вскочил на ходу в трамвай и исчез за углом. Потом Искра видела его на морском бульваре. Он там говорил о чем-то с мордастым дяденькой в пестрой кепке. А мимо них прошел какой-то мужчина, которого они испугались. О, да это же был капитан Корзун, который спрашивал теперь Ирину, показывая на Павла:
- Он?
Ирина долго и внешне спокойно, словно забывшись, смотрела на Павла Зарву, потом на возбужденную Искру, глубоко вздохнула и отрицательно замахала рукой. Нет. Это не он. Такого она видит впервые. Тут какая-то ошибка.
- Ошибка? Это точно? - переспросил Корзун.
Больная закрыла ладонью глаза, прижимаясь к Искре. Точно. Ошибка.
Капитан кивнул головой, и Павел Зарва, густо покраснев, отошел к окну.
Перед Ириной у самой ее постели остановился Андрей Мороз, понуро опустив вихрастую голову. Уши его так и горели от стыда. Лицо тоже. Припухшие, казалось, ото сна глаза проснулись и блестели, но он их прятал за густыми ресницами. Большие, непослушные, тоже красные руки неуклюже повисли вдоль тела. Хоть бы в карманы их сунул, что ли. Дурак! Искра зло смотрела на Корзуна, но сдерживала себя, чтобы не поднять шума. Ну что он выдумал, этот Корзун? Неужели он не видит, что Ирина еще даже говорить не может, а он придумал эту канитель. Ясно ведь, что они все подставные, эти ребята, раз после Павла Зарвы вошел тихий - ни рыба ни мясо - Андрей Мороз.
Ирина снова отрицательно махнула рукой. Она протянула капитану блокнот, где большими буквами написала: "Нет".