- Чего ты вертишься, Искра? Что с тобой? Не таись, скажи…
- А что говорить, Олеся? Я давно присматриваюсь ко всем девушкам и женщинам, - какие они платья носят, из какого материала и как пошиты. В общем, гляжу, что здесь модно, а то и опозориться недолго, когда станем выбирать тебе материал…
"Хитрая", - подумала Олеся, а вслух сказала:
- Спасибо за внимание. Только я вот о чем: говорили мы о Корзуне, о том, что честный он человек. А я тебе про другого честного хочу рассказать. Есть у нас в отделе кадров такой Марчук. На службе очень честный, старательный, ничего не скажешь. Все по инструкции - ни шагу в сторону. Как автомат с газированной водой. Есть копейка - нацедит стакан. Нет, хоть головой об стену бейся, хоть умри, ни капельки не выпьешь… Честно этот Марчук выполняет свои служебные обязанности, как ты думаешь? По инструкции - да. А часто честность его похожа на издевательство. Правда, они, эти кабинетные службисты, вообще чересчур консервативны…
- И моряки?
- А разве среди моряков не может быть автоматов?
- Как же тогда Гнат? Ведь, кажется, так было. Марчук вышел в отставку, а Гнат пришел на флот… Я слышала, нигде так не наследуют традиции, как на флоте… Хорошие, конечно. Но бывает, что и плохие. А если твой Гнат станет таким вот Марчуком, который без копейки не даст человеку глотка воды?
- Не бойся. Сейчас не те времена. Это Марчука, Искра, завели, как пружинку… А мой Гнат иной системы, или, как теперь говорят, другая у него автоматика… Я стараюсь, чтобы эта система и вовсе изменилась.
- И помогает?
- Да всяко бывает. Он у меня упрямый. И все же, Искра, он не марчуковский автомат… Марчук ни за что в мире не пойдет к начальству передоложить, хотя отлично видит, что иной приказ только тормозит общее дело… Наберет в рот воды и молчит, пока само начальство не опомнится и другим приказом не исправит ошибки. А сколько было вреда оттого, что Марчук молчал, не ходил передокладывать. Все боялся, что ему влетит, что понизят в должности или раньше срока спишут в отставку, не дав дослужить до большей пенсии… Не суй свой нос в чужой огород…
- А твой Гнат уже суется в чужой огород?
- Пробует. Еще робко, но пробует.
- Ну и как?
- Во всяком случае, если речь зайдет о чести и совести флота - не смолчит… Я верю в это, Искра. Ну вот и универмаг. Давай быстренько на второй этаж. Выберем - и обратно…
Не успела Олеся произнести эти слова, как уже заколебалась: "А может, не покупать шелк? Истрачу деньги, а на что жить до получки? Оттого, что стану вертеться перед зеркалом в новом платье, сыта не буду, да и осень еще только, до лета долго".
"Опомнись, Олеся, не глупи!" - запротестовала та, первая девушка, которая всегда на людях.
"А почему ты молчала раньше, когда я говорила Искре о правде и честности? Гляди какая хитрая!… - запротестовала вторая, та, что была наедине с Олесей. - Тогда молчала, крыть было нечем. Здесь ты никогда не победишь, ибо закон для меня один: что на словах, то и на деле. Так почему же ты проснулась сейчас, когда я иду покупать шелк? Ты только погляди, сколько девушек и женщин идут по лестнице в новых платьях. А мне что, прикажешь ходить в прошлогоднем? Нет, милая! Знаешь ли ты, что это, может, мое последнее девичье платье? Может, сразу после него я надену свадебное? Молчишь? Ну и молчи".
Толпа на ступеньках универмага подхватила девушек, обдав их ароматами различных духов и одеколонов, пудры и кремов. Хотя и была осень, но не по сезону пестрые платья из яркого ситца, который вошел в моду этим летом, все еще звали, манили всеми цветами радуги. Блеск и лунное сияние. Буйство весны и пламя осени. Серебристая волна и свет маяка. Алмазы на черном небе и бисер на ослепительном снегу. Ночь и день. Лето и зима. Крыло сойки и кипение горного водопада. Соревнование художников, красок и человеческого разума. Все для радости, счастья. Поглядите, как мы красивы в этих нарядах! Склоняйте пред нами головы, ведь мы красивы вдвойне. Сочетанием живой природы и высокого искусства. Любуйтесь, пока мы молоды и здоровы.
- Выберем самую лучшую, - шепчет Олеся, - фасон ты мне подскажешь. Анна Николаевна зимой сошьет… Попрошу.
- Погляди, Олеся! - удивленно озирается Искра. - Вон Андрей Мороз… Увидал нас - и вышел из очереди… Бежит сюда. Ну что он такой нескладный, прямо ни рыба ни мясо?
- Он еще не развернулся, Искра! Он еще себя покажет. Вот увидишь. Андрейка, привет! Ты что здесь делаешь? Невесту себе выбираешь, нас не спросив?
- Нет, мотоцикл "Ява". Люкс с коляской. Хочу оформить в кредит, - Андрей потряс паспортом.
- Так беги, а то очередь пропустишь, - забеспокоилась Олеся.
- Я поменялся, теперь не скоро. Провожу вас и тогда…
- Погляди, каков рыцарь! Разве я тебе не говорила? Рыцарь, а не ученик бригадира. Ну веди же нас, соколик, к прилавку и выбирай, как Вакула черевички… О деньгах не думай… Мы сами заплатим, ты и так со своим мотоциклом на голодный паек сядешь…
- Не сяду. Я завтра сдаю на разряд, буду электриком.
- Вот и покупай, когда сдашь, - весело проговорила Искра.
- Нет! - отрезал Андрей, взяв девушек под руки. - Пойдемте, ваш слуга покорный… Все контакты зачищены, высоковольтная линия в порядке, трансформатор поет…
Узнав Олесю, продавцы отдела тканей стали выкладывать рулоны лучших шелков, бойко разворачивая их. Ткань весело, знакомо шелестела, словно хлопал на ветру парус. Продавцы вспоминали, что девушка не раз стояла за этим прилавком как представительница шелкоткацкого комбината, выслушивая пожелания покупателей. Знали продавцы и о ее переходе в отстающую бригаду. Только одного не ведали: почему Олеся так привередничает. Ткачиха. Ткань знает отлично. Расцветки тоже. А вот никак не подберет себе на платье.
Легко им рассуждать. Если в кармане много денег, то можно долго и не раздумывать. А если с трудом собрала на платье, тут не разбежишься, здесь будешь выбирать долго, боясь прогадать. Об этом продавцы не подумали, хотя хорошо понимали, что значит для передовой ткачихи перейти в отстающую бригаду. Олеся уловила их мысли и неожиданно для всех попросила:
- Покажите мне, пожалуйста, вон тот отрез репса. Кажется, это "березка"?
- Да. Кусок от рулона остался. Зачем вам остаток? - удивились продавцы.
Олеся откинула краешек нежной, словно молодая березовая кора, ткани, поглядела на серую боковую кромку с номером и заявила:
- Возьму. Это воспоминание о прошедших хороших днях… Как она сохранилась?
- Сами не знаем. Рулон расхватали за день, а этот кусочек остался… А что?
Девушка вспыхнула. На сердце потеплело. Как им объяснить? Еще не так поймут. И зачем объяснять? Поэтому она сказала:
- Ничего. Просто я люблю березку… Красивую молодую березку. И все…
Продавцы недоуменно переглянулись. Что за чудеса? "Березка" вышла из моды. Ее, кажется, уже не вырабатывают, а Олеся берет. Да что тут удивляться! Деньги уплачены - покупка выдана, и все. Девичья душа - потемки.
Но продавцы не знали, что в тот день, когда Олеся прощалась с передовой бригадой, переходя в отстающую, девушки ткали вот эту самую "березку". Сколько Олеся потом мечтала о таком шелке, но нигде не могла найти его. И вот теперь такое счастье! Не только платье, но и дорогие воспоминания о прежней жизни, о былых подружках, о красных косынках, которые скоро заалеют и в ее новой бригаде. И материнское ожерелье, настоящий жемчуг, наконец увидит свет. Засияет оно на шее дочери.
- А теперь туфли, сумочку, берет, - тянул Олесю к другому прилавку Андрей. - И чтобы все белое, как кора молодой березки… Как и это платье… Согласны?
- Обойдется! - весело махнула рукой Олеся. - Береты нам скоро дирекция выдаст. Туфли и сумка у меня есть… Итак, конец первой серии. Иди, Андрейка, покупай свой мотоцикл…
- Нет уж, я с вами пойду… Провожу до самого дома… Не могу так, как другие: "Наше дело не зевать. Встретил, глянул и бежать". Раз с этим платьем серийное дело, так я хочу поглядеть и вторую серию…
- Не увидишь. Я еще в поликлинику зайду, - сказала Олеся. - Мне надо к окулисту. Ниток на станке много, света мало… Что-то зрение подводить стало… Глаза скоро устают и к вечеру болят… Подождите меня здесь, на лавочке. Я скоро…
Старик окулист удивленно развел руками, не понимая, что хочет эта красивая и задорная девушка? Глаза у нее не болят, очки не нужны. Что же тогда? И при чем здесь парень? Почему у него нет глаза? Кто он ей? Ничего не ясно.
- Я вас очень прошу, - уговаривала Олеся. - Искусственный глаз, как и живой, должен быть темно-карий. Ведь Павел смуглый, лицо загорелое. Но лучше вы сами присмотритесь, когда будете во время медосмотра проверять зрение у ткачей. Вы и его вызовите… Я очень вас прошу от имени нашей бригады, от всех девушек вставить ему искусственный глаз. Парень красивый… И на тебе, такое горе…
Пока окулист, важно кивая головой, заполнял карточку на Павла Зарву, записывал его адрес, пока размышлял над услышанным, Олеся выбежала из кабинета.
- Ну что, Олеся? - бросились к ней Искра и Андрей.
- Ерунда. Запретили читать лежа. А я так люблю перед сном… - вздохнула Олеся и опустилась на лавочку.
- Ну, как он выглядит здесь, на солнце, мой репс?
Она разворачивала ткань медленно, осторожно, словно боялась, что та расползется у нее в руках от малейшего прикосновения. На девушку повеяло зеленым шумом березовых рощ, надувался белый парус в море, и натянутый до отказа канат на яхте уже звенел как струна…
- Я ведь эту материю видела только при лампах дневного света, в цеху. А какие это лампы? Светят, правда, ярко, но люди при этом кажутся зелеными, как мертвецы. Вот какая она, моя "березка", днем, при солнышке…
И тут произошло удивительное. Олеся вскочила, и шелк соскользнул на землю.
- Близна! По всему отрезу! - вскрикнула она.
Искра подняла ткань, раскинула ее на руках и увидала длинную, извилистую грязновато-серую полосу, словно кто-то забрызгал нефтью молодую березовую кору. Близна - стыд и позор любой ткачихи. Брак. Обрыв ниток, на нем незатканное полотно - черное пятно на ее совести. Крик и шум на всех собраниях и заседаниях. Близну обычно замечают в браковке, а этот кусок проскочил даже на прилавок универмага. Искра наморщила лоб, тяжело вздохнула, но тотчас решительно тряхнула головой:
- Ну и что? На свете бывает и пострашнее… Не хнычь!
- Хватит! - вскочил и Андрей. - Пойдем обратно. Пусть дают другой отрез или возвращают деньги… Я их заставлю.
Он вынул из кармана красную повязку и стал прилаживать ее на рукав, хотя эмалированный значок дружинника всегда был у него на пиджаке.
- Оставь, Андрей, - тихо и виновато проговорила Олеся. - Это мой брак. Я сама его сделала…
- Олеся! - бросилась к ней Искра. - Ты-то при чем здесь?
- Так ведь мой номер выткан. Посмотри, - еще тише проговорила девушка, подняв на Искру полные слез глаза. - Как же это?
Андрей закрепил повязку, откашлялся.
- Давай шелк. Я все возьму на себя… Верну и заберу деньги…
- А номер! Мой же номер выткан!
- Ничего! Я осторожно его вырежу… Все будет хорошо. Давай материю… Мы найдем для тебя еще лучшую…
- Не смей! - топнула ногой Олеся. - Кого хочешь обмануть? Комсомолец!.. Сам у себя воровать вздумал…
- Да хватит вам! - цыкнула на обоих Искра. - Надо что-то придумать, чтобы раздобыть тебе материал на платье…
Андрей пожал плечами, косо поглядывая на Олесю. А она не видела ничего перед собой, покусывала пересохшие губы. Оба ее голоса заговорили вместе. Они не спорили, не дискутировали, а разматывали ясную и четкую нить воспоминаний.
"Мой номер… Я ткала, а они прибежали поздравить… И комитет комсомола, и завком… Прямо к станку… Как назло завертели целую карусель. "Ты молодец, что идешь в отстающую бригаду. Настоящая ударница коммунистического труда…" А на станок, где двигалась эта молодая "березка", никто не взглянул… И я уже не смотрела: как бы не подумали, что не рада им, глаза отвожу… Позор… Вот и надела свое лучшее платье… И ожерелье материнское… Сколько раз зарекалась! Не хвались до поры. Вот тебе и расплата. Что же теперь? Кто рассудит? Не эти же двое - Искра и Андрей. Они скорее на обман пойдут… И Гната нет рядом… Он подсказал бы… Что же делать, что же делать?.."
- Знаю что, - вдруг решительно вслух проговорила она. - На комбинат! В цех! Быстрее!
Искра и Андрей едва поспевали за ней, так стучали ее каблучки по крутым ступенькам. А потом она и вовсе побежала. И все оглядывалась, просила поспешить, и Искре вдруг расхотелось искать Валентина. И это казалось ей странным и удивительным, и было обидно, что Олеся не замечает происшедшей с ней перемены.
18
Ольга Чередник и бригадир вышли из леса, прячась за поредевшими кустами, и остановились у раскидистого ореха. Видно, не торопились, ведь отсюда до фабричной стены рукой подать.
- Ты и не любил меня по-настоящему, - глотая слезы, всхлипывала ткачиха. - Даже любовь у тебя была по графику, на проценты разделена. Когда с женой, а когда со мной. Где у тебя совесть?
- Неправда! Я и сейчас тебя люблю, - стоял на своем Василий Бурый, приминая носком башмака опавшие листья.
- Любишь? А почему же орал на собрании, чтобы меня выгнали из бригады за эти несчастные утки? Чтобы отправили в последнюю дыру, туда, к самой стенке? Куда никто и не заглядывает…
- Неправда! Я хотел тебя от людского глаза схоронить, чтобы и дальше встречаться, - беззаботно оправдывался бригадир. - Чтобы и дальше жить спокойно…
- Спокойно! Вырвал меня из бригады, где работают все мои бывшие подруги. Они уже надели красные косынки. Загнал в эту дыру, а сейчас хочешь запихнуть еще дальше? Не выйдет! Я только слезы от тебя видела и постоянный страх… Ночью плакала от злости, проклиная судьбу. Боялась встречи с твоей женой, которая когда-нибудь да произойдет… Ты брал у меня все, а взамен не возвращал ни крошечки…
- О, нет! - криво улыбнулся Василий. - А кто приписывал тебе десятки метров шелка, которых ты никогда не ткала? Кто завышал процент в нарядах? Признавайся, если честная…
- Честная… Я честная, потому что намучилась с пьяницей и поверила тебе, что будем счастливы… Что навсегда уедем отсюда… Что бросишь жену и будешь моим… Ты сам умолял и настаивал… Не я начала первая… О какой же честности говоришь ты, бригадир?
- Нет, нет. Не уклоняйся от ответа. Брала деньги за чужие метры? Получала за перевыполнение плана, который никогда не выполняла?
- Брала! Но вечером все тебе же возвращала. На рестораны, на гульбу. Все, до копейки. Еще и свои добавляла, когда на курорты ездил…
- И это все? Скажи честно: все?
- Нет, не все. Запамятовал, как бусы мне подарил… Говорил, настоящий жемчуг… А оказалась подделка… Крашеная пластмасса…
- За что купил, за то и продал! Я не ювелир, чтобы докапываться до истины…
- А я докопалась. И нашла твою пробу… Ты яблочко румяное только сверху, а в середине червивое… Противно… Страшно… Как гадко!.. Больше этого не будет!.. Я тебя выведу на чистую воду. Карьерист во главе бригады, которая борется за самое светлое, самое честное звание!
- Ты меня не пугай. Я пуганый…
- А я тоже не из пугливых. Натешился, и будет. Я повторяю, больше это не повторится.
- Что? - Василий выскочил из-за куста и преградил дорогу Ольге, которая собиралась выйти на тропинку. - Скажи, Ольга, о чем ты?.. Чтобы я знал наперед.
- Да о том, что и я при тебе, и Марина под боком… Не могу я обманывать твою жену и деток, как обманывала до сих пор… Стыдно мне перед девчатами, перед Олесей. Уйди с моей дороги, чтобы я больше тебя не видела. И забудь, что знал меня… Забудь, а то плохо тебе придется…
- Но ведь я не могу, Ольга, сердце не позволяет, - вкрадчиво проговорил Василий.
- Сердце? Да оно у тебя как футбольный мяч: летит, куда посылают… Бессердечный, вот ты какой! Не верю я тебе больше… Уйди с дороги, а то быть беде… И давай возвращайся к жене, к детям, а станешь искать новые развлечения, обо всем расскажу…
- Тебе не поверят…
- Поверят. У меня свидетели есть…
- Кто?
- Нас ребята видели. Дважды… Только молчат до поры… А если начну я, то и они откликнутся на твою голову…
- А может, на твою?
- Нет!
- Ну так знай: ни тебе, ни жене. К третьей пойду… На целину сбегу… Меня давно в Красноярск на капроновый зовут…
- А наша бригада? - казалось позабыв обо всем, что между ними произошло, вскрикнула Ольга. Даже руки протянула к Василию. - Ты что выдумал, сумасброд?
- То, что слышала.
- Не пустим. Хочешь вредить еще и гам? Тебя здесь раскусили, здесь и положат конец твоей брехне. Как только твоя жена до сих пор не догадалась?
Ольга в отчаянии обхватила голову руками и кинулась прочь. Горячие слезы, душившие ее во время разговора, вдруг прорвались, заслонили весь мир. Тот пьяница избивал ее до полусмерти, пока не выгнала. Этот, проходимец, измывается. До каких же пор так будет? Кто его осадит, чтоб не опутывал паутиной людей, которые его еще не раскусили? Олеся ведь ничего не знает. Анна Николаевна тоже ни о чем не ведает… Вот он и распоясался… Вызвал среди бела дня Ольгу в клуб, увел в лес, стал вымогать деньги. Даже не спросил, есть ли они у нее. Не спросил, как она себя чувствует, что станет делать в выходной, слова ласкового не сказал… Вынь да положь деньги… Словно Ольга раба его…
И туг она вскипела. Выложила все накопленное за долгие дни, недели, месяцы… А он показал себя таким, каков был на самом деле - мелочным и никчемным!
Ольга бежала, не разбирая дороги, и лишь у проходной пришла в себя. Но глаз все равно спрятать не смогла. Заплаканные. Лицо осунулось. Даже пудра не помогла. До того довел, изверг, что и свет не мил. На небе солнце, у нее же перед глазами туман, словно моросит частый дождик, который скоро зарядит и у них в Новограде, - а нитка на станке тонкая. Тысячи ниток… Как тут быть?
Рында, увидав Ольгу, хохотнул:
- Вот до чего морячки доводят…
Ольга пропустила его слова мимо ушей. Не до этого. В другой раз не смолчала бы. А Рында был зол, как всегда, когда не успевал опохмелиться.
Но не успел он еще что-нибудь добавить, как на пороге появилась Олеся, и тоже сама не своя. С красными от слез глазами. Еще бледнее Ольги. Дрожащими руками она торопливо развернула какой-то сверточек, ткнула его Рынде под нос. Старик оторопело, бессмысленно хлопал глазами, никак не мог взять в толк, чего от него хотят. Что они там еще натворили, эти кандидатки в коммунистическую бригаду?
- Прошу вас, Архип Иванович, - всхлипывая, говорила Олеся. - Взгляните на этот шелк и запомните. Он мой. Я хочу пройти с ним в ткацкий цех. И выйти обратно. Поглядите, чтобы потом не задержали и не заподозрили меня в чем. Я только что купила его в универмаге. Мне надо показать его всем и вынести обратно… Вот свидетели!..
Олеся показала на Искру и Андрея, те утвердительно кивнули. Не раздумывай долго, старый Рында, а то вон уже какая очередь ткачих выстроилась. Проверяй пропуска, и пусть проходят.
- Ладно! Только смотрите мне! - Рында погрозил пальцем неизвестно кому и зачем. Верно, он так и не понял, что это за материал, зачем его показывать в цеху и почему у Олеси глаза полны слез.