Искра и не заметила, как пришла на комбинат. И теперь этот занудливый дядька гудит и гудит у нее над ухом. Мол, если бы не он, бригада ни за что на свете не приняла бы ее, не захотела бы даже говорить. А так он все устроил - у него ведь авторитет. Теперь Искра должна благодарить его денно и нощно. Пусть и тетке напишет, каким уважением он тут пользуется - капитан второго ранга в запасе, вечный холостяк Марчук. Напишет? Искра промолчала. О чем, собственно, писать? Ведь Марчук лишь проводил ее в проходную и передал хмурой и молчаливой Олесе Тиховод.
Искра сразу узнала ее, как только та появилась в солнечном проеме темноватой проходной. А Олеся, наверное, не узнала Искру. Они стояли в узком проходе рядом с потертым железным турникетом, через который пробегали ткачи, выбрасывая вперед руку с пропуском перед вахтером. Если уж на то пошло, так девушки могли бы так встретиться и без Марчука, и нечего ему набивать себе цену. Он же решил еще и Олесю уколоть, чтобы показать свое превосходство. Хмыкнул и забубнил:
- Ай-яй-яй! Дочка! И зачем тебе нужно было выскакивать с этим буфетом на такую высокую трибуну? И свой авторитет подорвала, и дирекции хлопот… Надо было бы посоветоваться в парткоме, согласовать тезисы… Ведь не маленькая… А теперь сама виновата!..
Олеся вспыхнула, уголки ярких губ задрожали. Еле сдерживалась. Только стиснула кулачки и холодно бросила:
- Я права! Слышите? Я права!..
- Права? - ехидно прищурился Марчук. - А кто же не прав?
- Вы! - вдруг зло выкрикнула Олеся. - Вот такие, как вы! Все, кто пуговицы драит каждый день мелом и сапоги чистит, чтоб только мундир блестел. А под мундиром пусть все гниет. Вам все равно. Лишь бы честь мундира. Вызубрили одно на всю жизнь: "Есть! Так точно! Никак нет!" И хотите с этим прожить всю жизнь. Не выйдет! Не те времена!..
- Ну, ну! - отшатнулся Марчук и погрозил пальцем. - Не забывай, Олеся, в какой ты бригаде. Ваш девиз - все за одного, один за всех…
- А ваш: кто в лес, кто по дрова, лишь бы цела моя голова? Лишь бы мундир блестел? - сдержанно засмеялась Олеся.
Марчук закашлялся и куда-то исчез.
Искре очень понравилось поведение молодой ткачихи. И она сказала:
- А я вас знаю… Вы так смело сказали им про этот буфет… Прямо здорово!..
- Здорово, - задумчиво повторила Олеся. - А вот видите, как налетел?.. Да и не он один. В завкоме тоже подпевают. И бригадир наш… И дирекция косо смотрит…
- А девчата?
- Девчата горой стоят… Я же сказала не свое, а то, что все мы думали… А такие, как вот этот отдел кадров, привыкли по-старому жить. Не выйдет!
- Не выйдет! - поддакнула Искра.
Олеся внимательно взглянула на нее, словно проверяла: искренне она это говорит или только формы ради, чтобы поддакнуть той, от которой зависело ее устройство на работу. И, не разгадав мыслей Искры, заметила:
- А я вас тоже знаю… Видела на собрании…
- Вот и хорошо… Мы и познакомились, - просто ответила Искра.
Они шли по просторному двору комбината, который скорее походил на длинный сад с цветниками, чем на фабричную территорию. Олеся похвасталась Искре, что сад они сами сажали, а ее, Олесю, прозвали Лесничихой, потому что раньше она работала в лесничестве. Вот здесь они посадили яблони, а вон груши и сливы. Вдоль цехов высадили орехи и горький миндаль. Крыжовник и черную смородину вдоль дорожек.
Оказалось, что Искра тоже хорошо разбирается в садоводстве. Но вот как она разбирается в ткацком производстве? Что-то уж очень расхваливал ее отдел кадров. Правда, кажется, не напрасно. Искра, по просьбе Олеси, точно угадывала, где и какой находится цех, узнавая это по мельчайшим деталям и признакам, которые известны только опытному ткачу. А их ткацкий Искра узнала еще издали и грустно покачала головой:
- А у вас окна наглухо закрыты.
- Режим температуры и влажности, - вздохнула Олеся. - Иначе нитка становится не та. Брак пойдет.
- Знаю, - независимо ответила Искра.
Она вся как-то внутренне напряглась, словно перешагнула порог родного дома, в котором давно не была: знакомый до боли гул станков и шум сновальных машин, и острый запах красильных цехов, где рождались сказочные сочетания красок, и, наконец, склады готовой продукции, которые шелестели и трещали шелками, бархатом разнообразнейших расцветок, - от всего этого повеяло на Искру чем-то дорогим и родным. Может, это она и есть, тяга рабочего класса к родной стихии. Она никогда раньше об этом не думала. Вот чудеса! Не успела отойти от проходной, а кажется: уже давно здесь и все, все знает. За проходной увидела высокий памятник адмиралу Нахимову, и сердце радостно застучало, сладко заныло. Теперь и она будет каждый день ходить туда, где когда-то стоял ее Валентин. И разлука их будет не такой горькой. Да, да!
Девушки вошли в просторную комнату рядом с бухгалтерией и конторкой начальника цеха. За длинными узкими столами сидела вся бригада. Одни читали и что-то конспектировали, другие писали письма, две девушки вышивали у окна. Все оглянулись на Искру и тут же отложили свои занятия.
- Знакомьтесь, новая ткачиха из Самгородка Искра Величай. Хочет к нам в бригаду, - сказала Олеся. - Вопросы будут?
Искра взглянула на незнакомых ткачих и почувствовала, как у нее холодеют кончики пальцев, а под глазом начинает дергаться живчик. Ткачихи смотрели на нее внимательно, словно боялись, что она не все им скажет, а что-то утаит. Поэтому и похолодели пальцы. Но в их взглядах чувствовалась и искренняя теплота, в них светился ясный дружеский огонек. Это немного успокаивало.
- Знакомых моряков имеете? - неожиданно спросила Ольга Чередник.
Она была в блестящем сатиновом халате с белым воротничком и гордо выпячивала пышную, высокую грудь. В ладной ее фигуре угадывалась женщина. Что ей сказать? Правду? Нет уж, ни за что. И Искра четко ответила:
- Нет, моряков знакомых тут у меня нет!
Ткачихи незаметно, но многозначительно переглянулись. Видимо, этот вопрос рано или поздно они задавали всем, кто приезжал к ним на работу, потому что вслед ему полетел и второй:
- А что тебя привело к нам?
- Мой брат служил тут во флоте и рассказывал о вас, о борьбе за передовую фабрику. И о коммунистических бригадах. И о маяке.
- О маяке? - словно удивилась Олеся.
- Да, о маяке, - спокойно повторила Искра. - Вот я и решила прийти к вам, девчата. Может, и сама чему-нибудь выучусь, а может, и вам помогу, если, конечно, примете.
Девушки словно не услышали этой просьбы. Они расспрашивали Искру еще и еще - и о работе в Самгородке, и о родственниках и знакомых, о тетке Ивге и брате. Потом Олеся познакомила ее со всеми ткачихами, которые сидели тут, и коротко рассказала, как они работают и живут, какие у них обычаи и законы. Искра узнала, что Ольга Чередник хорошая ткачиха, но никак не хочет идти в вечерний техникум, потому что у нее, мол, голова не работает. Есть еще две подружки, которые сейчас сидели и вышивали, Галя Диденко в аквамариновых сережках и Стася Богун с массивной бисерной нитью на шее. Живут как игла с ниткой. Куда одна, туда и другая. А вот беленькая Светлана Козийчук с большими голубыми глазами учится на первом курсе заочного института легкой промышленности. Учится в техникуме и Олеся. И обе подружки - Галя и Стася. Поступает в техникум и их бригадир Василий Бурый. Электрик и ученик бригадира Андрей Мороз устраивается на курсы помощников мастера. Вот и весь их образовательный ценз. А как Искра? Куда пойдет учиться, когда поступит в их бригаду? Ну раз все учатся, так ей ли отставать? И не задумываясь, она ответила:
- На курсы кройки и шитья!..
- Что? - оторопели девушки.
- А потом увижу, - спохватилась Искра. - Мне трудно сразу в техникум, у меня образование маленькое.
Она посмотрела на Олесю и уже не отводила от нее взгляда. Ну а что скажет комсорг? Верит она Искре или сомневается? Почему молчит? Неужели недовольна ответами Искры? Может, сомневается и не верит ей? Нет. По глазам, во всяком случае, этого не видно. Иссиня-черные глаза по-прежнему глубоки, с огоньком на самом дне. Горят и не тускнеют. И в них светится вера в каждую из подружек. И, наверное, уже и в Искру вера есть. Только молчит об этом Олеся, потому что еще, наверное, не время. Она просит Искру:
- А теперь нас спрашивайте обо всем, что вас интересует, спрашивайте.
Поверила! Олеся ей поверила! И забывая, где она и что тут происходит, Искра спросила у Олеси:
- Скажите, а у вас есть парень? Ну, кавалер, значит. Ухажер?
Девушки заулыбались.
- Есть, - тихо проговорила Олеся и покраснела.
- А какой он? Правда, моряк? - нетерпеливо проговорила Искра. - И он вас любит? Да?
- Да, - тихо, но твердо сказала Олеся, и Искру бросило в жар.
И девушки едва слышным эхом, словно боясь кого-то вспугнуть, вслед за Олесей повторили:
- Правда…
И это было самое крепкое, самое правдивое подтверждение на свете. Но Олеся словно бы и не заметила всего этого и, раскрыв сумочку, вынула оттуда фотографию Гната Бурчака, подала Искре.
- Смотрите. Я не скрываю.
Искра выхватила фотографию:
- Он! Чтоб меня гром убил - он! - выкрикнула она.
- Кто? - вновь оторопели девушки.
- Моряк! Я именно таким его себе и представляла, когда впервые увидела вас на том собрании, Олеся. Ну, думаю, такой у нее и должен быть жених. Вот как я все угадала, девочки! Правда?
Девушки неуверенно переглядывались, словно спрашивали глазами Олесю: как им быть и что делать?
Олеся растерялась. Это случилось с нею впервые. Чужая, незнакомая девушка искренне радовалась ее любви и так восторгалась ее суженым. Олеся поверила Искре, а вот как ей ответить, она не знала. Подружки тоже молчали.
И тогда от окна бросилась Ольга Чередник и громко захохотала. От неожиданности Искра даже припала щекой к круглому Олесиному плечу, словно искала там защиты. Дебелая Чередник все смеялась, так что колыхался ее пышный бюст.
- Ой, спасите меня, ой, не могу. Вы слышали, девочки? Да у нее где-нибудь здесь жених на море вертится. А она нам тумана напускает.
- Вот уж неправда! - топнула ногой Искра. - Вы вот лучше скажите, а у вас есть жених или муж?
Она, не думая, выпалила эти слова, чтоб сбить гонор Ольги, но попала как раз в цель. Ольга тряхнула высокой прической, хохотнула, но это уже был не хохот, а что-то похожее на всхлипывание. Девушки внимательно смотрели не на Искру, а на Ольгу. Ну, что молчишь? Говори. Она у тебя спрашивает: где твой суженый или муж?
- Нет, - чуть не взвизгнула Ольга.
- Это почему же?
- Мы разошлись, как в море пароходы.
- Корабли! Корабли, а не пароходы! - закричали Галя и Стася, эти неразлейвода, которые и сидели теперь у окна в обнимку.
- Да нет, пароходы, потому что он у меня всегда под парами денатурата ходил. Потому и пароходы, - уже совсем тихо и скорее зло сказала Ольга.
- Ну, хватит, Оля, - заметила Олеся. - Пошутила, и будет. Давай к делу… Так вот, Искра. У нас такой закон. Собственно, правило. Если ты вступила в нашу бригаду, то выйти из нее можешь только в двух случаях. Если замуж выйдешь и муж тебя заберет в другой город. Или если пойдешь на дневное отделение учиться. Других причин во внимание не принимаем. Все остальное - дезертирство. Так вот, подумай хорошенько и завтра ответь нам! Согласна или нет?
- Согласна, согласна!
- Нет! Ты подумай, Искра. Сегодня мы тебя на работе возле станка увидим, а завтра скажешь свое решение. С этим не надо спешить, - рассудительно объяснила Олеся и открыла ящик, где лежал ее белоснежный фартук и такая же косынка.
Но дверь в этот миг распахнулась, и на пороге появился одноглазый, тот, которого только что выпустили из тюрьмы, за ним вошел Марчук, размахивая зеленой папкой, в которой, наверное, лежало личное дело.
- Принимайте пополнение, девушки! Павел Зарва, - бросил Марчук.
Олеся побледнела, но сдержалась. Спокойно показала на свободный табурет, и Зарва сразу же сел, положив у ног котомку. А Марчука девушка остановила на пороге. Подошла к нему вплотную и, еле сдерживая слезы, зашептала ему на ухо:
- Это издевательство! Сколько вы еще будете присылать людей?
- Не знаю.
- А кто знает?
- Главинж.
- Но это уже все? Больше присылать не будете? У нас же станков не хватит. Это же самовольство.
- Не знаю. Ничего не знаю, рыбочка.
Мужчина догадался, что ему здесь не очень рады, потупился. Искра увидела тревогу на лице Олеси, когда та шепталась с Марчуком, и настороженно притаилась в уголке, возле окна. Будь что будет, а она уже устроилась. Она, считайте, уже приступила к работе. И скоро перед ней снова появится Валентин и покорно склонит голову. Не возьмут же девчата вместо нее этого Зарву? Какой же из него ткач? Он, наверно, учеником бригадира пойдет. Ему нужно начинать все заново, раз сам себе навредил. Искра своего уже добилась. Теперь рано или поздно ее моряк бросит якорь лишь у этого причала.
7
Павел Зарва сразу же принялся за работу и стал помогать бригадиру заправлять пряжей станок. Они, присев на корточки, возятся возле больших валов, за серебряными струнами основы, которая тысячами лучиков бежит между колесами и валками, словно ей конца-края нет. Василий Бурый учит Павла самому сложному в ткацкой профессии - вязать узлы. А когда тот завяжет узел и весело показывает его Василию, бригадир объясняет ему, как пропускать шелковую нить сквозь сложные и мелкие гребни, чтобы она не спутывалась, а шла ровно и плавно, словно вода в лотках. Когда же Павел Зарва кивает головой, что понял и хитрое сплетение нитей, бригадир снова приказывает ему вязать узлы. Это сложное и канительное дело, но новичок выполняет его старательно и точно, хотя, как и всякий ученик, слишком долго и чрезмерно тщательно.
Они возятся у Олеси за спиной. И если бы не отчаянный грохот станков, девушка услышала бы их напряженное дыхание, звяканье гаечных ключей о железо и короткие возгласы, которые сопровождают каждое удачное движение, поворот гайки, оборот вала, а на нем - серебристой основы. Но девушка ничего этого не слышит, а лишь искоса посматривает на них, догадывается, что дела у бригадира идут отлично. Иначе он уже не раз бегал бы в конторку на перекур. Как бы отучить его от этого?! Говорят, врачи такие порошки придумали и еще дают чем-то во рту полоскать. Глотнул, прополоскал - и начисто отвернет от курева. И человек сразу словно заново на свет родился. Если бы! Да бригадир не захочет. Ни за что на свете. Хорошо, хоть Павел не курит. Как бы бригадир не приучил его, не то канителься тогда. Случится что-нибудь со станком, а их и не окажется поблизости. Ищи-свищи, а станок пусть простаивает. Норма срывается. Ткачиха - в плач. Олесе - тройные хлопоты. Ищи бригадира, успокаивай ткачиху и свой станок не бросай. Следи, чтобы нитка не порвалась или не спуталась. А они, проклятые, как назло, еще и песенку заведут: "Давай закурим по одной, давай закурим, товарищ мой…"
Олесе жаль одноглазого. Никогда не думала, что у них в Новограде, почти рядом с маяком, могло такое случиться. Это произошло давно, она ничего и не знала, даже не догадывалась. Имел сын моряка Павел Зарва отца и мать, а стал сиротой, сделался вором. Неужели об этом не знает и Дмитрий Григорьевич? Это же совсем близко от маяка. Старик должен помнить и покойных родителей Павла. Но Ольга Чередник тоже хороша штучка. Сколько лет живет в Зарвином доме, а и не намекнула, что это не ее дом, а сиротский, и что она оформлена как-то странно, назначена опекуншей, пока не выйдет из тюрьмы Павел Зарва. Но оказалось, что и сам Павел об этом не знал. Только что на собрании все выяснилось. Олеся спросила парня, где он жил с матерью. Павел назвал улицу и номер дома, и все девчата вопросительно взглянули на Ольгу Чередник.
Это правда, Ольга? Ты живешь в сиротском доме, а всем говорила, что снимаешь? А сейчас где будешь жить, когда вернулся хозяин? Ты хотя бы написала ему про дом, опекунша?
Ткачихи не говорили ей этого, Ольга же не объяснила ничего, хотя и прочитала в их взглядах вопросы. Этим все и закончилось. Девушки принялись за работу.
Ольга Чередник сразу же привязалась к Искре, словно они были давно знакомы или даже дружили. Может, хотела прикрыть свое смущение. А может, почувствовала угрозу, которая таилась в Искриной красоте?.. Ольга что-то шепнула Искре, когда та становилась на смену к свободному станку, на котором работал сам бригадир, все ожидая, когда отдел кадров докомплектует их бригаду. Возможно, эта девушка из Самгородка и будет той ткачихой, которую они так долго ждали? Время покажет.
Между сменами станки не останавливали, и это приятно удивило Искру. Просто девушки предыдущей смены, когда приходило время кончать работу, пускали в полотно красную нитку, которая и выводила по кайме полотна номер каждой из них. Ткачиха отходила в сторону, а на ее место становилась к станку другая, пуская новой ниткой и свой номер. Вот поэтому работа ткачей была непрерывной, и определить ее могли только бракеры, внимательно следившие и за качеством тканей, и за метражом каждой ткачихи. Метраж определяли по вытканным на кайме цифрам. А вот в Самгородке девушки останавливали станки, передавая смену. И долго разговаривали, иногда и спорили. Тут же друг дружку понимали с полуслова, по движению руки.
Ткачихи давно разбирают слова по движению губ. При таком грохоте на самом деле научишься говорить при помощи мимики и жестов. Это было и в Самгородке. Но чтобы смену принимать на полном ходу станков - такого Искра не видела…
Девушка с жаром принялась за работу. Сжала губы, повторяя про себя: "Не горячись! Будь спокойна. Только спокойна. Все смотрят на тебя, а ты не обращай внимания. Словно вокруг никого и нет. Не горячись, Искра… Ты выдержишь, ты должна выдержать, Искра…"
Как черная молния, летает челнок с шелковой нитью, намотанной на шпулю. Остановиться ему не дает грозная и неумолимая погонялка. Она бьет челнок то вправо, то влево; он еле успевает промчать до конца своей ровной стежки, между тысячами ниток, а нитки серебрятся в лучах ламп дневного света. И выдумают же люди. Погонялка! Кажется, так и стенная газета у них, на этой фабрике, называется - "Погонялка"… Искра не хочет об этом думать, но оно само почему-то лезет в голову.
За спиной стоит Василий Бурый, следит за каждым ее движением, готовый в любую секунду помочь. Искра даже слышит его горячее дыхание у себя на шее. Ей кажется, что волосы шевелятся от этого дыхания, щекочут кожу. Уже перед глазами рябят пряди нитей, плывут белым туманом, но она до предела напрягает зрение и так вовремя останавливает станок, что бригадир даже не успевает подать ей предупредительный знак. Молодец Искра. Орлиный глаз у нее. Видишь, как своевременно заметила обрыв нити. И уже нырнула белыми, словно литыми руками в серебристую основу, быстро нашла разрыв и вяжет его. И бригадир нагнулся к ней, дышит в самое ухо, внимательно смотрит, как она вяжет этот первый свой узел. Так или нет? Улыбнулся Василий. Молодец, Искра. Движение бригадира и его улыбку заметила Олеся, а потом и все ткачихи. И тепло улыбнулись Искре, но она не ответила.
Пусть простят. Некогда. И снова не отрывает глаз от серебристого сплетения нитей, от черной молнии челнока, от острых ножей.