12. День Ее Высочества
Конец апреля выдался солнечным и теплым. Тридцатого, как сказал им Кес, намечалось большое празднество - "Конингиннедах", королевский день. Накануне вечером Кес поднялся к ним на чердак, стал рыться в картонных коробках, что стояли в углу, вытаскивая самые экзотические вещички: невысокий ржавый канделябр, рокерский плакат в сломанной деревянной рамке, потертый кожаный портфель…
Потом спустился вниз, вернулся с негустой охапкой ношеной одежды. Критически оглядел худощавые фигуры русских нелегалов и собственное пивное пузико, поцокал языком, приложил свитер к Вовке, потом к Сане, что-то спросил. Ребята покачали головами - нет, не по размеру. Да и тепло уже. Тогда Кес аккуратно сложил одежду - а она оказалась выстиранной и поглаженной - в стопочку поближе к отобранным вещам, похлопал ребят по спине и разразился длинной речью, из которой они отчетливо поняли только "морхен", "конингеннедах" и "феркоп".
Утром он позвал их с собой на улицу - не на свою, правда, на соседнюю, где движение пооживленнее. Выбрал место, прямо на тротуаре постелил какую-то драную скатерку, разложил на ней странные свои товары. Впрочем… странные ли? Слева и справа на том же тротуаре пристраивались соседи, с таким же нехитрым скарбом. Неужто это всерьез? А вот и совсем интересно: пара молодых парней вытащила ящик пива, и второй, и ведерко со льдом… Так, пиво на лед, грамотно. Сверху - ценник. И недорого, кстати, куда дешевле, чем в пивной. Так это… они собираются его продавать?! А как же полиция? Законы? То Вовке с его дудкой деньги собирать не дают, а то на виду у всех - пивом торговать, да еще и всякой дребеденью непонятной, и ничего?
А пива, кстати, неплохо бы сейчас. Солнце шпарит совсем по-летнему.
Кес вовсю перекидывался радостными фразами с соседями, подходил к ним посмотреть, и они подходили, вертели в руках ржавый канделябр и рокерский плакат. А вот… неужели? Дама в нарядном плаще протянула Кесу три желтых пятигульденовых кругляша, и канделябр перекочевал к ней в объемистую сумку. Довольный Кес сунул деньги в кошелек, подмигнул ребятам - мол, поняли, как надо? - и, уже развернувшись уходить, бросил на прощание:
- It’s all yours, chums. Whatever sells out, keep the cash. If the junk doesn’t sell, just leave it here. G’luck, see ya!
- Данк е вел! - только и сумели поблагодарить его Саша с Вовкой, прямо в унисон.
Тут Вовку осенило. Из бесчисленных своих карманов он вытащил пригоршню советских монет, положил с краю скатерки. Монеты взял проходивший господин, видать, нумизмат, причем за "лысого" - рубль с Лениным - отвалил целый ряйксдалдер. Ну, хоть по пиву взяли, освежились.
Но на этом - всё. Вовка еще чего-то пыжился, потрясал рокерским плакатом, а Саша молчаливо созерцал камни на мостовой.
- Ну что ты, как неживой, медитируешь! - внезапно взорвался Вовка. - Давай, что ли, слепи им пару фраз по-ихнему, мол, хут, зер хут! Можешь ведь, Санёк!
- Хорош с дерьма пенки снимать! - Сашин ответ прозвучал резко, неожиданно для него самого.
- Ну, а ты с чего хотел бы? Жрать-то надо? - вдруг посерьезнел Вовка.
- Надо. Но не по-собачьи! - сам не понимая, что на него нашло, отрубил Саня. - Всё, хватит, - он резко встал на ноги.
- Что, в полицию сдаваться? Чтоб депортировали? Да отстань ты, чудогрёб, не до тебя - отмахнулся Вовка от потенциального клиента, который как раз спросил цену шерстяного свитера.
- Да хоть бы и это, - вдруг устало выдохнул Саня. - Понимаешь, не могу так больше. Или найду вот сегодня, вот сейчас, что-нибудь настоящее - или в полицию. Пусть депортируют. Жили в Союзе, ничего. Проживем.
- Эх, паря, пожалеешь. Эээ, минхер, минхер, - бросился Вовка за уходящим клиентом, - Хут, чистая шерсть, понимаешь, тин хилдер. Ну, фор ю ахт, хуткоп, фяйф! Да постой же ты, рожа твоя нерусская! - бросал Вовка в напряженную высокую спину, которая не реагировала ни одним мускулом, ни одной складкой синей ветровки.
Саша нагнал Вовку:
- Знаешь, Володя… брось это, а?
- Как ты меня назвал? - опешил тот, до сих пор он был только Вовкой. Потом криво улыбнулся и упрямо мотнул головой: - Не, Санёк. Я еще побарахтаюсь. Пену повзбиваю. А ты иди, раз решил…
- Ладно. Бывай. Лихом не поминай.
- И ты… будь.
И они крепко обнялись, а потом Саша развернулся и потихоньку побрел прочь, сам пока не зная, куда.
Столица нидерландского королевства явно страдала от острого приступа шизофрении: одна ее половина дурела от безделья, другая - ударилась в лихорадочную торговлю. По улицам шли кучки молодежи: парни в двурогих викинговских шлемах, и на каждом роге - по пивной банке, и девчонок в драных джинсовых шортах, так аппетитно просвечивавших голыми попками, что ужасно хотелось ущипнуть. И тут же на тротуарах - такие же парни и девчонки, а с ними и люди постарше, а с ними и разномастные иностранцы - черные, желтые, медно-бронзовые, а порой и явные братья по соцлагерю - торговали всем, чем только можно и чем, казалось бы, и вовсе нельзя торговать. Вот, две матроны оживленно ощупывают переходящее знамя победителя соцсоревнования - хороший материал, Ленин красиво вышит… На коврик в сортир, что ли?
- Привет!
Русское приветствие посреди голландского празднества прозвучало как выстрел. Саша ошалело завертел головой. Он добрел почти до Фондел-парка, куда вливались толпы отдыхающих.
- Привет, говорю! Не узнал?
- Ян! Ваня! - перед ним стоял ван дер Велд, - это… Ваня… с праздником тебя.
- Меня-то зачем? Сегодня - день рождения принцессы Юлианы.
- Тогда при чем тут королева?
- Сейчас все объясню. Слушай, пошли в парк, у меня тут в двух шагах свидание назначено? А я по дороге расскажу.
Пока они потихоньку плыли в густой толпе к входной калитке, Ян начал хорошо поставленным лекторским голосом:
- Изначально этот день - день рождения нашей бывшей королевы Юлианы.
- А разве она умерла?
- Жива еще. Когда она поняла, что слишком состарилась, то ушла в отставку и передала трон своей дочери, Беатрикс. Это нынешняя королева. А Юлиана теперь опять называется принцесса. Но поскольку все привыкли праздновать именно 30 апреля, и это очень удобный день, то решили королевин день не перемещать. Обычно сегодня бывает хорошая погода, как теперь.
- Слушай, а почему базар такой повсюду?
- Сегодня не может работать ни один магазин. Но каждый человек имеет право без налогов, пошлин и лицензий торговать в любом месте любым разрешенным товаром. Мы - нация торговцев, так? Вот и торгуем раз в год всем подряд.
- Опаньки! - вздрогнул Саша, когда толпа притиснула их к забору.
- Кстати, и в Москве сейчас точно так. Каждый день, - заметил Ян.
- То есть?
- Торгуют, чем попало, где попало. Ельцин объявил свободу торговли, и теперь весь центр Москвы выглядит именно так. Теперь Россия - самая свободная в мире страна. Серьезно. Я как раз две недели назад вернулся. Впрочем, - помолчав, добавил Ян, - там кажется, люди этим живут. А у нас - весело избавляются от старых… шмакодявок, так это называется?
- Шмоток. Или - барахла. Шмакодявки - это… маленькие люди, - поправил его Саша.
- Ты, кстати, посмотри, что тебе нужно, обычно находишь много ценных… шмоток для дома.
- Да что мне нужно… - вдруг вырвалось у Саши. - У меня и дома-то никакого нет.
- Серьезно? - В голосе Яна неожиданно прозвучала теплота, словно не был Саша для него - чужим нелегалом, незаконно попирающим голландскую землю. Или правда - не был?
- Серьезно, Ваня.
- А с работой?
- Аналогично.
- Так, - вытянутое нордическое лицо прорезали деловые морщинки, - надо будет подумать. Жаль, что ты не сказал раньше… Знаешь что? Я позвоню сегодня вечером Дмитрию с Украины, помнишь? У него напарник, вроде, уезжает. Они убирают богатые квартиры. Нелегально, конечно. Может, он возьмет тебя. А ночевать - есть где?
- Нет.
- Хорошо. Сегодня можешь переночевать у меня, а потом будет ясно.
- Ваня… спасибо! - справляясь с комком в горле, выдохнул Саша. Да разве можно было ожидать, что все разрешится так быстро и просто?!
- Еще не за что. Вечером пойдем ко мне, и я ему буду звонить. Я еще не знаю. Ооо! - обрадовался Ян, заметив какую-то компанию, которая как раз ожидала его по другую сторону от калитки. - Hoi!
И они пошли в переполненный парк сидеть на покрывале, постеленном поверх загаженного донельзя газона, есть бутерброды, пить пиво, сок и лимонад. Потом гуляли по улицам. Потом Ян терпеливо ждал, пока Саша рьяно рылся в грудах тряпья по гульдену-два за вещь и вылавливал оттуда небросовые еще свитера, курточки, платьица - в Москве такие в комиссионках висят, и недешево! А потом и вовсе наткнулся на бесплатную кучу: бери кто что хочет - нераспродано.
Потом какие-то непривычно услужливые женщины усадили их за белый пластмассовый столик и напоили ароматнейшим кофе с куском пирога - всего за гульден. А потом они пошли к Яну домой, в маленькую студенческую квартирку на одной из центральных улиц города.
За окном уже смеркалось. Горы старого барахла рассыпались по тротуару, и коммунальные рабочие аккуратно заталкивали их в бездонные чрева медленно ехавших по обеим сторонам дороги мусорных машин. Апофеоз общества потребления.
А Сашино ухо улавливало в телефонной трубке сухой и острый выговор Димы, словно музыку небесных сфер:
- Значит так. Работать начинаем послезавтра, а ко мне переберешься дня через два, когда Толян съедет. За хавиру договорились по стольнику в месяц, стол общий, готовка по очереди. Работа почасовая - когда десятка в час, когда только семь с полтиной. Первые две недели я тебя учу, что и как, ты за это отдаешь треть заработка мне. Потом - сам. По-голландски-то спрекать - мал-мала смогешь?
- Dat kan, - с чистым амстердамским выговором ответил Саша.
На чужую и богатую землю опускался вечер - чуть-чуть попозже, чем на московские улицы, переулки и бульвары, где тоже торговали чем попало. И где ходили люди, которых он прежде любил.
13. Все нормально!
Саша захлопнул дверь и аккуратно повернул ключ. Димка ушел еще раньше, по своим собственным делам. Хорошо все-таки с таким соседом - все четко, по-деловому, в душу не лезет. Голландец прямо, а не славянин.
За спиной - рюкзак с инструментом, в руке - связка ключей от двери и от велосипеда. Ведь, пожалуй, мог бы быть и от машины ключик, только прав нелегалу не получить, да и ездить на подержанных нашенских жигулях ему особенно некуда. А по городу на велосипеде даже и быстрее.
Вниз по лестнице, к велосипедному подвальчику. Открыть одним ключом дверь, найти своего железного друга, другим ключом разблокировать ему заднее колесо, третьим - раскрыть амбарный замок на стальной цепи, что оплела раму, переднее колесо и вросший в землю стояк. Иначе нельзя: или переднее колесо открутят на запчасти, или велосипед с цепью унесут, чтобы потом в мастерской спокойно перерезать цепь автогеном. Первый велосипед у него так и увели с парковки перед магазином. На специальных стояках велосипедных мест не было, а за фонарный столб цепь завести поленился - до сих пор вспоминать обидно! Впрочем, ворованный велик он тогда купил, вот его и своровали. Второй уже выбирал в магазине подержанных велосипедов, за настоящую цену.
Теперь-то все уже совсем не так, как в прошлом году. Этот город стал ему знакомым и своим, иногда даже казалось - родным, хотя на самом деле они не породнились. Он знал, где, что и почем, он понимал, как не только выживать, но и жить. Где будешь в пролете, где можешь забашлить. Все нормально!
Над деньгами теперь можно было не трястись - просто считать их и даже рассчитывать наперед. Это там, в далекой России, то разрисовывали всякими узорами советские червонцы, то прибавляли российский флаг (ребята показывали, он видел), а главное - то и дело приписывали нули. Тут деньги жили спокойной жизнью. Монеты были скучными, с номиналом на одной стороне и портретами королевы на другой. Старые монеты изображали ее реалистично, новые лепили из ее профиля что-то авангардистки-геометрическое. Из всех монет Саше нравилось держать в руке только толстенькие желтые пятигульденовые кругляши. Да еще "ряйксдалдеры", монеты в два с половиной гульдена, забавляли своим названием и дурацким номиналом.
Но в бумажнике, том самом, от Ингрид, не переводились и купюры. Синяя десятка с портретом Франса Хальса, импозантного господина …надцатого века (оказалось, это знаменитый художник) была самым частым гостем. Пореже водились красные четвертные - на них была какая-то геометрическая муть в виде спирали, видимо, чтобы фальшивомонетчиков стошнило, пока будут перерисовывать. Изредка попадались и старые, с Вильгельмом Оранским. И по особым поводам доводилось подержать в руках - недолго, правда! - желтые полусотенные с пейзажем польдера и подсолнухами, а еще потрясающе красивые коричневатые сотни с водяными птицами. Такую сотню хоть в рамке на стену вешай.
Не на стенку, конечно, а вот в конверте на полке с бельем если не сотни, то десятки и четвертные оседали не так уж и редко. Тем более, что жизнь в строжайшей экономии уже стала привычкой, бананы, и те только при снижении цен покупаешь (в черных пятнышках, не выше гульдена за кило), не говоря уж о прочем.
Изредка подворачивалась оказия в Москву, и тогда Саня шел в одну из контор в центре города и обменивал часть своей галереи на скучные серо-зеленые доллары. Приходилось просить, чтобы дали новые бумажки - в Москве не любят старых. Эти бумажки заклеивались в конверт с маминым телефоном и вручались случайному путнику. До сих пор никто не подводил. Много не посылал - а ведь и на полусотне долларов (в гульденах - чуть меньше сотни) там, в обновленно-демократической Москве одинокая женщина, литературный редактор, могла протянуть месяца два-три, а то и все четыре, если скромно.
Теперь они с Димой уже снимали третью квартиру, причем эта была сама лучшая. Можно было уже не гоняться за сверхдешевой, а просто выбирать по средствам. В новом доме, две комнатки, кухня с балкончиком. Место называется Амстелфейн, официально - отдельный город, а по сути дела, южная часть Амстердама. Если бы у нас так держались за традиционную географию, то Москва кончалась бы за Садовым кольцом, а Хамовники и Сокольники числились бы сами по себе, не говоря уж о более дальних районах. До центра, конечно, далековато, зато не слишком дорого, и магазины все под боком.
Саша вывел велосипед из подъезда и по коротенькому переулочку выехал на рыжую велосипедную дорожку. Сегодня было два заказа, довольно удобных - недалеко друг от друга, и по времени как раз успеваешь. Димка-то уже квартир больше не убирал, развернулся всерьез с какой-то торговлишкой, кажется, и не слишком законной, но жили они по-прежнему вместе. Диме, к тому же, надоело нелегальное положение. Не застревать же так на всю жизнь, в самом деле! Так что в последнее время он звонил в посольства Южной Африки и Новой Зеландии в Гааге: в эти страны принимали молодых-перспективных, особенно с белым цветом кожи. Надо было только еще раздобыть всякие рекомендательные письма, справки и все такое прочее - и через месяц-другой рассчитывать на льготный билет в Африку или на Тихий Океан с вполне легальным видом на жительство. А через сколько-то там лет - и на гражданство…
А своих клиентов Дима передал Саше за стольник отступного. Ничего не скажешь, интересы свои парень блюдет основательно, но все честно, никого не кидает, лишнего тоже не требует. Сане чужие ковры пылесосить да окна мыть - не в западло. Руки заняты, зато голова свободна. И нелегалом быть не в западло. Африка, конечно, это круто, но ведь оттуда уже вряд ли выберешься. А как оно там - кто знает… Был бы Саша евреем, может, еще и подумал бы об "исторической родине", но только и с этой родины прибывали в Голландию несчастные совграждане, которых в московских подворотнях ругали жидовскими мордами, а в тель-авивских - необрезанными гоями. И, что характерно, некоторые из них даже смогли получить в Голландии политическое убежище. Но от себя ведь все равно не убежишь. Хоть на Луну переселяйся, но если в двух таких разных странах места себе не нашел, и в третьей вряд ли найдешь.
Фитспад, рыжая велосипедная дорожка вела в центр, словно маленькое шоссе, тянущееся вдоль основной трассы для автомобилей. Со своими дорожными указателями, красными на белом, со своей осевой линией разметки, со своими правилами движения. Словно сам Бенилюкс - маленький кусочек суши, вроде и на обочине европейской истории, зажатый между Германией, Францией и Англией, а поди ж ты, все свое и ничуть не отстаем от сверхдержав. Так оно и приятнее, и для здоровья полезнее, тише едешь - дальше будешь. А Россию - с чем сравнишь? Разве что с безнадежно разбитым и размокшим под ливнями глинистым проселком, что бежит через холмы, луга и березовые перелески, но все так и не сменится асфальтом… Зато, конечно, очень живописно.
Впрочем, такие удобства для велосипедистов - только тут, вдоль относительно нового проспекта Бяутенфердтсе Лан. Скоро велосипедная дорожка закончится и ехать придется по мостовой этих здешних улиц с аршинными названиями - Рулоф-харт-пляйн, Ван-барле-страт - справа от автомобильного потока. Тут следи следить в оба! Движение будь здоров, и даже припаркованная машина может оказаться опасной - откроет водитель дверь, не посмотрев, и саданет тебя пямо по колесу. Саня так один раз уже получил от какого-то немца, не то чеха, потом три дня прихрамывал. Жаль, не догадался тогда слупить с обалдуя четвертной за ущерб! Хорошо хоть велосипед цел остался. А нелегалам ни в полицию, ни в больницу попадать нельзя. В больнице за наличные, может, и примут, а вот страховки у нас нет, и не будет.
Хорошо, что свет не без добрых людей! Тут ведь даже и в аптеке серьезней аспирина без рецепта ничего не купишь… Как той осенью заболел гриппом, пришлось знакомых просить, достали все-таки капли - голландцы, они не немцы, на всякий запрет отмычку найдут, всякую инструкцию нарушат, если хорошему человеку плохо. Как-то оклемался. Димка тоже молодец, лимоны ему тогда таскал, апельсины, и денег не взял. Хоть и жмот, а настоящий товарищ. Он тогда только и разобрался в этих апельсинах, или, как они говорят, "синасаппелях": "ханд" - чтоб чистить, то есть для руки, а "перс" - чтоб сок давить, прессовать, то бишь. Надо же, буржуины проклятые! В Москве хоть какие купил - и счастлив.