Объект Кузьминки - Максим Жуков 8 стр.


Если с пониманием формы и ее прямой зависимости от телесной конституции я более-менее определился – у Оксаны оказалась "розочка" (да еще какая!) – то вот с шириной, глубиной и измерением прочих дамских параметров явно сплоховал… Впрочем, тут ведь ни за что не угадаешь. И никогда заранее не определишь…

У мужиков все как-то проще: форма и размер полового члена после наступления физической зрелости являют собой величину постоянную и почти неизменную. Если не учитывать, конечно, всякие "дополнительные возможности", как-то: вшитые под кожу стальные шары или вживленные "под уздечку" пластмассовые усики, сделанные из рыболовной лески, а также закаченные в крайнюю плоть при помощи шприца пчелиный воск, парафин, вазелин и прочие вредные для здоровья инородные наполнители, которые, перед тем как ввести, предварительно разогревают на открытом огне и тщательно доводят до жидкого состояния.

В общем, мужской половой член целиком и полностью вырастает и формируется к двадцати пяти годам и, если его искусственно не модифицировать, таким и остается по величине и размеру на всю последующую жизнь.

Совсем не так обстоят дела с женской "песдой" (как говорит научаемый своей младшей контркультурной сестрой мой напарник Сережа Роскошный). Для меня до сих пор остается загадкой внутренняя, так сказать, довольно плохо изученная жизнь этого органа; его развитие; возрастные изменения; сужение и расширение в месячные циклы; его разнообразные реакции на беременность и на различные уровни сексуальной активности…

В общем, черт ногу сломит в этих гинекологических проблемах и физиологических подробностях. Однако одно я знаю точно: внешний вид влагалища – будь то "розочка" или "щель" – никогда и ничего не скажет вам о его объеме или глубине.

На этот раз меж Оксаниных худых и стройных ног мне досталась не только "розочка", что было крайне волнующе и приятно, но и огромная, безразмерная рабочая "лохань", что совсем не радовало и благоприятным обстоятельством, в любом случае, оказаться для меня не могло.

Обвинять Оксану в наличии такой "раздолбанной дырки" мне показалось тогда и слишком грубым, и совершенно нецелесообразным. Откуда я знаю, было ли это следствием ее бурной половой жизни, предшествовавшей нашему знакомству, или же она родилась с такой… "горной расщелиной". Хотя нет, родиться с такой дырищей она, само собой, никак не могла… Это точно!

Даже если обвинить Оксану в этом, условно говоря, грехе, то сразу возникнет закономерный и вполне оправданный вопрос: почему же у меня такой маленький и не совсем подходящий ей по размеру стручок (хотя он, конечно, не маленький, а скорее средненький… впрочем, кому это, по большому счету, интересно?)

В самом деле – почему?

Вот и думай теперь, что лучше для койки: неглубокая асексуальная "щель" или лишенная "дна и покрышки", но разбухшая от неги и наслаждения, свежая и влажная "розочка". Впрочем, мне неоднократно встречались и "щели" неизмеримых глубин, и "розочки" весьма внушительных размеров.

…Я все-таки кое-как кончил. Прямо в нее. Презерватив она мне надеть не предложила (экономит, наверное, – подумал я с каким-то малодостойным злорадством). Своих же "презиков" я дома никогда не держал и вообще всю эту противозачаточную дрянь не люблю – даже очень тонкую и дорогую, со всякими там фруктовыми ароматами и приторно-сладкой синтетической смазкой…

Я с какой-то радостной судорогой откинулся на спину, потом восстановил дыхание, встал и заботливо поправил подушку под ее головой. Обычного отвращения, наступающего сразу же после таких вот случайных и скоропалительных соитий, я, как ни странно, не почувствовал.

Собираясь пройти в ванную и стоя над Оксаной, как победитель над поверженным врагом, я, желая подурачиться и похохмить, намеренно громко продекламировал старинные, но не утратившие своей актуальности по сей день, классические строки:

Открылась бездна звезд полна,
Звездам числа нет, бездне – дна…

Оксана, с ходу оценив мою "полупрозрачную" шутку, приподнялась на локте и моментально отреагировала:

– Хм. Давай быстрей, мне тоже под душ надо – твой "бахчисарайский фонтан" смыть… и обезвредить.

Да. Неплохо нас учили в советских общеобразовательных школах. Особенно русскому языку и литературе.

Посетив вслед за мной ванную комнату, Оксана откинула мокрое полотенце на спинку стоящего возле дивана стула и, переступив через меня, легла на дальний край к стенке, бесцеремонно повернувшись ко мне своей худенькой, с проступающими хрупкими позвонками, но гордой и прямой аристократической спиной.

Я выдержал небольшую паузу и злонамеренно спросил:

– Интересно, ты с этой бездной между ног родилась уже, или она у тебя потом в результате естественного роста образовалась?

Оксана несколько секунд помолчала, видимо решая, что ответить и, слегка повернув голову, задумчиво произнесла:

– Лучше отгадай загадку, скажи: почему у гориллы такие большие ноздри?

Я смутился. Бред какой-то. Причем здесь горилла? Да еще с ноздрями. И вообще, что это за намеки за такие! И что за манера – вопросом на вопрос отвечать? От прямого разговора увиливать?

– Не знаю я, Оксана. Я по приматам, видишь ли, не специалист. Не приходилось мне с ними как-то… И загадки я плохо разгадываю: что для меня правильно, то для других, как правило, неверно… И наоборот.

– Не знаешь, значит?

– Не знаю.

– Я так и думала, – съехидничала Оксана и, повернувшись на спину, посмотрела на меня игривыми, слегка прищуренными глазами:

– Запомни: у гориллы такие большие ноздри, потому что у нее очень – понимаешь! – ну просто о-о-о-чень большие пальцы!

Убедившись по моему лицу, что я, как говорит сестра Роскошного, "всосал", Оксана опять легла на бок и отвернулась к стенке.

Лучше бы не спрашивал.

Есть на этом свете вещи, которые знать совершенно не обязательно.

Лежи теперь и думай, какой величины были те самые "гориллы", то есть их "пальцы", которые побывали в тех "ноздрях" – точнее, в одной, Оксаниной "ноздре", которая у нее, между прочим… и между этим… и между, собственно говоря, тем… К тому же, как часто это происходило? И сколько они провели там времени, чтобы Оксанина злополучная "ноздря" – которая у нее одна… и которая, в общем-то, не ноздря вовсе – разрослась до таких вот невообразимых и крутых размеров?.. И каково было общее количество этих горилл, успевших до меня поковырять… или, условно говоря, посетить… всеми своими пальцами, руками, губами…

О, нет!

Нет! Нет! И еще раз нет!!

Повторяю: лучше бы не спрашивал. Как говорится: меньше знаешь – крепче спишь. (И уж точно меньше думаешь, беспокоишься и переживаешь…)

11

– А еще, Серега, гравитация оказывает существенное воздействие на процесс старения нашего организма, а также на образование в наших задницах геморроидальных узлов.

– Это как?

– От постоянного давления жировая прослойка и кожные покровы на твоем, с позволения сказать, лице с возрастом медленно, но верно оттягиваются: образуются складки, кожа съебуривается и обвисает, и вместо молодой и привлекательной физии мы имеем сморщенный и непотребный обезьяний зад. Но тебе до этого еще далеко, да и мне, будем надеяться, тоже, – заключаю я, искоса окидывая взглядом ободранный угол расположенной неподалеку хрущевской пятиэтажки, как я уже говорил, скорее всего, моей ровесницы и одногодки (хотя, по-моему, "ровесница" и "одногодка" – это одно и то же…).

– А геморрой-то тут причем?

– Видишь ли, Сережа, с того момента, как наш вид стал прямоходящим, у нас изменилась, под воздействием гравитации, структура расположения костей по всему телу вообще и в области таза в частности.

– Ну и что?

– За счет этого ткани в прямой кишке заняли неестественное для себя положение. Гравитация стала оказывать на них изначально непредусмотренную природой избыточную и вредоносную нагрузку…

– Ясно. Я все понял. Не грузи меня больше. Мне и так с похмелья жить не хочется, а тут ты со своим геморроем. И так у меня все через жо…

– Вот-вот, и с жопой у тебя, небось, не все в порядке… Больно живо ты на эту тему реагируешь.

– Ну, насчет прямохождения и изменившейся в связи с ним костной структуры – это ты загнул, – влезает внимательно слушающий наш разговор задумчивый и печальный таксист, услугами которого, если мне не изменяет память, отказалась позавчера воспользоваться Оксана.

Таксист одет в легкую кожаную куртку, он слегка сутулится и носит очки, за которыми прячет тоскливый взгляд хорошо образованного, но, по велению судьбы вынужденного заниматься не своим делом человека.

– Структура костей осталась та же самая. С прямохождением изменилось только их расположение по отношению к притягивающей нас поверхности земли. Отсюда все деформации и изменения в мягких тканях. Вот, к примеру, братья наши меньшие, собаки или кошки – они ведь как ходили на четырех лапах изначально, так и продолжают ходить, и по морде ихней не определишь – старая она или нет, а все почему? Да все потому что положения не меняли – относительно источника планетарного притяжения…

– Ребята, вы случайно в Гарварде не обучались? – саркастически вопрошает Роскошный и, не дождавшись ответа, достает из кармана мятую сторублевку, зачем-то расправляет ее на ладони и, положив обратно в карман, отходит к ближайшему продовольственному ларьку – явно для того, чтобы приобрести там очередную бутылку пива, вина или банку джин-тоника.

Сережин запой продолжается. Стало быть, жизнь не стоит на месте.

Мимо меня, галдя, толкаясь и громко переругиваясь, продвигается в сторону Московского областного Дома искусств колонна выстроенных парами и взявшихся за руки ребятишек.

Я вчера видел афишу: какой-то уездный ТЮЗ, гастролируя по территории бывших Советских Социалистических, решился сыграть у нас в Кузьминках пару своих никому не интересных спектаклей, рассчитанных, судя по афише, на детей среднего и младшего школьного возраста.

Проходящие мимо меня галдящие и озирающиеся по сторонам детишки, в большинстве своем, выглядят растрепанными и неухоженными.

Это несложно объяснить.

Летом, в самый разгар каникул, собрать детей в группу и организованно повести на спектакль можно только в каком-нибудь специализированном учебном учреждении типа детского дома, интерната или городского пионерского лагеря. Летом школы либо пустуют, либо закрыты на ремонт, а все ученики распиханы по санаториям, профилакториям и оздоровительным пансионатам, если не сидят на дачах со своими родителями, бабушками и дедушками.

В Кузьминках есть такой детский дом для брошенных на произвол судьбы, сиречь оставленных на казенное попечение, неприкаянных детишек.

Обучающиеся в нем ребята часто наведываются по ночам к нам на объект, где пытаются вскрыть какую-нибудь продовольственную палатку или обворовать расположенный на самом отшибе ларек с мороженым, или, выбив стекло в бакалейной лавке, быстро и слаженно, пока не появился охранник, натырить себе столь недостающих им в этой жизни пряников, соленых орешков и дорогостоящих шоколадных конфет.

В общем, проблем и хлопот с доверенными нашему государству детьми нам – сотрудникам частных охранных предприятий – всегда хватает с избытком.

Детскую колонну возглавляет сухопарая, седовласая воспитательница. Дети воспитательницу явно боятся, на окрики ее реагируют четко и незамедлительно, смотрят на нее внимательно и с опаской.

Меня вначале слегка удивляет, а потом все больше и больше настораживает количество смуглокожих, черноглазых и темноволосых детей. В составе этого неохотно идущего на дневной спектакль детдомовского класса их почти половина. Наши, русые и светлокожие, курносые и покрытые веселыми конопушками русские дети при сохранении такого положения дел скоро останутся в явном пораженческом меньшинстве или, проще говоря, в глубокой демографической жопе.

Стоящий рядом таксист тоже замечает этот настораживающий дисбаланс:

– Да… даже в советские времена, когда у нас многонациональное государство было, столько "черных" в наших московских школах знания не приобретало…

– Ну, государство у нас и сейчас многонациональное, а вот с "черными" действительно перебор. Это точно. Но – ничего не попишешь, никуда от них теперь не денешься. Правда, говорят, мусульмане детей своих, вроде как, не бросают… Хотя, при современном раскладе…

– И не говори: детишки-то по виду детдомовские – сто пудов.

У вступившего со мной в обсуждение демографических проблем таксиста очень смешное погонялово. Все зовут его Газенваген. Почему? А кто ж его знает. Слово, насколько я знаю, немецкое. Однако, на немца он, чисто внешне, не похож.

Машина у него хоть и старая, но содержит он ее образцово: выхлопная труба не коптит, двигатель не кашляет, масло на асфальт не протекает. Может поэтому. Немцы, я думаю, тоже во время войны свои газенвагены в полном порядке содержали (они в этом смысле молодцы – нация педантов). Насчет антисемитских высказываний – тоже он не очень… разве что на бытовом уровне. Может, конечно, воробья, что ему на капот нагадит, жидом пархатым обозвать… или частушку: "если в кране нет воды, значит, выпили жиды" по-пьяни проорать на всю улицу… так это с кем не бывает… а в остальном – милейший человек. Вполне порядочный. Я бы даже сказал, чрезвычайно сдержанный и политкорректный…

Сухопарая воспитательница, перед тем как перевести детей через дорогу, тщательно пересчитывает их по головам; отдает тихим, но внушительным голосом пару распоряжений и, важно шествуя впереди колонны, уводит свой разномастный многонациональный выводок знакомиться с русским драматическим искусством.

Погода стоит солнечная, но прохладная. Легкий свежий ветерок гоняет по асфальту брошенные окурки, колышет на газонах редкую траву, пересыпает с места на место мелкий придорожный песок.

На душе у меня царят мир и покой. Настроение самое что ни на есть светлое и радостное.

Когда бросаешь пить, начинает казаться, что и без того не очень богатый прейскурант предлагаемых тебе жизнью удовольствий уменьшается на глазах и неумолимо сокращается до удручающе малых размеров и отвратительно небольших величин. Из числа занятий, относящихся к проявлениям высшей нервной деятельности человека, тебе остаются только искусство и секс. (Правда, я не уверен, что секс можно отнести к проявлениям высшей нервной деятельности.) Это – ужасно, ничтожно, душераздирающе мало.

В сущности, количество человеческих страстей и пристрастий, непосредственно связанных с получением истинного телесного или… – чуть не написал "духовного"! – скажем так, ЧУВСТВЕННОГО наслаждения относительно невелико. И до крайности однообразно. Еда, сон, редкие и непродолжительные по времени (помните, сколько в среднем длится половой акт?) сексуальные шалости – вот, если вдуматься, и все. Если не учитывать, конечно, таких сомнительных, на мой взгляд, и приносящих глубокое удовлетворение только определенному кругу специфически организованных людей, занятий как спорт и созидательный физический труд. Но об этих видах человеческой деятельности я здесь распространяться не намерен – слишком далеки они от нормальных чаяний и представлений о здоровом образе жизни простого сотрудника частного охранного предприятия. К тому же, я еще с детства был твердо убежден, что у человека могут быть только два пути самосовершенствования: либо духовный (все-таки пришлось применить это слово), либо физический. Иными словами – или развитый мозг, или накачанные мышцы. Третьего не дано. Совместить и то и другое, как подсказывает мне жизненный опыт, в условиях современной социокультурной ситуации не представляется возможным. Разве что на любительском, откровенно дилетантском уровне: пробежки в парке по утрам и разгадывание кроссвордов в общественном транспорте. Но это точно не для меня.

Впрочем, я несколько отвлекся.

На границе нашего поста – в самом дальнем углу автостоянки – особо не задумываясь о проблемах духовного совершенствования и чувственной самореализации, открыв боковую дверцу своей "Волги" и откинувшись боком на водительское кресло, вальяжно расселся Газенваген. Сегодня он как-то особенно замкнут, сдержан, неразговорчив и сердит.

К нему на стоянку полчаса назад приходила его гражданская жена (или, попросту говоря, сожительница) – рано "раскоровевшая" и обабившаяся двадцатидвухлетняя особа (насколько я знаю – из местных, имеющая малогабаритную двушку на Зеленодольской улице, в которой, не будучи москвичом, Газенваген и проживал).

Они долго ругались. Она, как говорят в молодежной среде, "предъявляла". Он энергично отнекивался и возражал.

Я не слушал – благоразумно отошел подальше.

В течение двадцати с лишним минут со стоянки до меня доносились разрозненные истерические выкрики, однотипная матерная брань, громкие всхлипы и долгие бабские причитания.

Потом, после сложных и мучительных объяснений, они, по всей видимости, пришли к какому-то единому, но с трудом удовлетворившему их обоих соглашению.

Газенваген проводил ее через улицу, вернулся и тут же принялся, нервно прикуривая сигарету от сигареты, почти безостановочно, угрюмо и сосредоточенно дымить. К нему молча подошел Роскошный, прикурил от его бычка и, сочувственно похлопав его по плечу, так же молча пошел к метро окучивать одну смазливую молдаванку, появившуюся на нашем объекте совсем недавно и потому вызывающую к себе повышенный сексуальный интерес у всех сотрудников нашего охранного предприятия – во всех сменах и на всех постах.

Расспрашивать Газенвагена о его семейных проблемах я не тороплюсь. Надо будет – сам все расскажет: обычно после краткой и непродолжительной паузы так всегда и бывает у простых русских людей, не посещающих психоаналитиков и не занимающихся по новомодным американским методикам групповой психотерапией.

Я поправляю болтающуюся на поясе резиновую дубинку, постоянно съезжающую мне на задницу, и облокачиваюсь на пыльный, со следами недавней грунтовки темно-коричневый автомобильный капот.

Газенваген, полуотвернувшись, с досадой бросает в мою сторону:

– Третий год с ней живу – никогда такого еще не было. Как с цепи сорвалась…

Я киваю и делаю безразличное лицо, стараясь по какой-то необъяснимой причине – может быть, желая просто покрасоваться, может, действительно испытывая полное равнодушие к чужим проблемам и делам, – продемонстрировать ему, что, мол, все, что он здесь намерен рассказать, меня совершенно не касается – как то самое, широкоизвестное "чужое горе", с которым в нашем понимании крепко-накрепко связно простое народное выражение "не скребет" (или, как сказал бы Геннадий Иванович Вернигора, избегающий ругаться матом при подчиненных: "не колышет" или "не роляет").

Газен (так для краткости называют его все знакомые и близкие друзья), однако, не обратив на мое показное безразличие ни малейшего внимания, продолжает излагать:

– Хотя, конечно, причина у нее есть. Веская причина. Не отопрешься.

Я фальшиво, без всякого сочувствия, вздыхаю:

– А что такое?

– Да понимаешь, попал я тут недавно. По полной программе попал.

– В иномарку, что ли, въехал?

– Да нет. Конец свой не туда сунул.

Я сразу вспомнил, что Газен был большим любителем покрутиться на четвертом посту, где по ночам у автобусной остановки на обочине Волгоградского проспекта собирались уличные проститутки…

Назад Дальше