К нашему с отцом разговору, который произошел в новогоднюю ночь, я еще много раз возвращался. Думал, анализировал. Да, действительно, отец был во многом прав. Конечно, не стоит уподобляться тому бедному таксисту и считать всех женщин шлюхами, но при этом нужно всегда помнить то, что стало основанием моей жизненной философии - наша цивилизация построена на лжи. Поэтому никому до конца верить не стоит. Но как можно любить и при этом не доверять? Этого я пока для себя решить не мог. Однако одно я понял тогда четко: выбирая себе спутницу жизни, мы выбираем не самую лучшую, мы выбираем меньшее зло.
Зло, конечно же, всегда остается злом. Много его или мало. Но идеальных людей не бывает и быть не может. Поэтому прежде чем оставлять кого-то в своем доме больше, чем на одну ночь, мне следовало четко определить для себя, с чем я смогу смириться, а с чем нет. И еще…
Если любовь так и не вернется ко мне, то, видимо, семью мне заводить не стоит. Ведь любовь - это тот самый раствор, который держит семью и не дает ей развалиться на отдельные кирпичики. Но несмотря на то, что я стал умнее, злее и циничнее, я все-таки еще очень надеялся, что когда-нибудь построю свое маленькое королевство без лжи, хоть и понимал, что в нашем мире это утопия. И врать рано или поздно придется и любимому человеку, для его же блага. Меньшее зло, как ни крути. Меньшее зло, ложь, лицемерие… Может ли все это жить рядом с любовью? Я не знаю ответа на этот вопрос, по-прежнему живу по принципу меньшего зла и при этом его ненавижу.
Глава 2. Зимний город
Приятные впечатления от встречи Нового года вместе с родителями остались в моей душе надолго. Собственно, эти воспоминания и согревали меня холодными зимними вечерами. Холода ничуть не успокоили мою похоть, и я регулярно приносил жертву магии.
Наши отношения со Светой протекали в прежнем русле. Однако я стал замечать, что на мою давнюю подругу все чаще стали нападать приступы хандры, которые могут длиться от нескольких часов до нескольких дней. В этих случаях Света спасалась старым проверенным способом: безумным сексом. Я знал, что изредка у нее бывают другие мужчины, но никакого чувства ревности по этому поводу не испытывал. Я знал, что все ее мужчины приходят и уходят, так же как и мои женщины. Мы оба прекрасно осознавали, что наши отношения можно назвать дружбой, привязанностью, взаимопониманием, но любовью здесь и не пахло. Но, тем не менее, нам хорошо было вместе, потому что мы устраивали друг друга.
Но Света отчаянно хотела завести семью и, чем ближе к ней подступала старость, тем чаще она заводила об этом разговоры. Однажды она даже попросила меня пожить у нее два дня под предлогом того, что ее в последнее время мучают жуткие кошмары. Мы провели вместе ночь, затем еще одну. Она спала, как и обычно: на спине, ровно дыша и практически не ворочаясь. На третью ночь я ушел к себе. Я привык работать дома, да и вообще я не любил ночевать в чужих квартирах.
Когда через день я позвонил Свете, то почувствовал какие-то совсем странные интонации в ее голосе и тут же пришел к совершенно удивительному выводу: Света была пьяна, причем пьяна порядочно. Мне стало страшно.
Я повесил трубку и отправился прямо к ней. Она очень долго не хотела открывать. А когда открыла, то, стараясь не смотреть мне в глаза, тут же ушла в ванную. Под раковиной я обнаружил две пустые бутылки из-под хорошего армянского коньяка, а в самой раковине гору немытой посуды, которую я тут же принялся перемывать.
Света вернулась через час. Вид у нее был жалкий. Под глазами залегли синие круги, пальцы слегка подрагивали. Она посмотрела на меня с видом провинившейся младшей сестры, я улыбнулся, а затем мы оба рассмеялись.
- Глупо, правда?
- Правда, - сказал я.
- Не оставайся у меня больше чем на одну ночь. Пожалуйста, не оставайся, даже если я тебя очень сильно попрошу. Даже если угрожать буду.
- Хорошо. - Я пожал плечами. - Как скажешь. Только ты, наверное, работу запустила.
- Да нет, у меня заказ был хороший. Можно расслабиться. Но так нельзя. Я знаю: так нельзя.
- Ты просто устала.
- Да, устала. Ведь дальше ничего нет. Понимаешь, Андрюш, для таких как мы с тобой ничего дальше нет. Я старости стала бояться.
- Я тоже, хоть и младше тебя. Мне не так страшно, что на меня девушки не будут обращать внимания, и то, что я один останусь, меня тоже не пугает.
- Тогда что?
- Беспомощность, вот что меня страшит. Когда я вижу всех этих бедных, несчастных, одиноких и оттого злых на весь мир стариков в Сбербанке или в магазине, я невольно представляю себя на их месте. А ведь нас много, нас очень много. Таких вот, считающих себя умными, самодостаточными, уверенными, что нам никто не нужен. Думающих, что у нас всегда будут силы для борьбы. А если нет?
- Будут, будут! - Глаза Светы зло заблестели. - Недаром мы платим такую цену магии. Но все равно, с одиночеством иногда очень трудно справиться. ОЧЕНЬ!
- Иди ко мне! - только и смог я сказать ей в ответ. Ведь кроме секса я ей не мог дать больше ничего. Или просто не хотел?
Ближе к концу января на меня неожиданно напала бессонница. Я никогда не жаловался на плохой сон. А после секса вообще засыпал мгновенно. Но тогда мне не помогало ничего. Я часами лежал в постели, таращился в темноту, затем зажигал ночник и читал лежа в кровати или же садился работать. Под утро мне удавалось забыться тяжелым, тревожным сном. И мне снова снилась война.
Мне было легко смотреть на войны далеких веков. Ведь это было так давно. Но когда мой экскурс в военную историю дошел до первой мировой войны, мне стало не до шуток. Первые громоздкие танки, давящие людей, разорванные снарядами тела, повисшие на колючей проволоке. Вместо кольчуг и доспехов - серая униформа. Вместо шлемов - каски и противогазы. Я просыпался в холодном поту и не мог больше уснуть.
У меня был знакомый психотерапевт, который помог мне сделать множество материалов, в основном касающихся разных фобий большого города. Однажды, когда я приехал к нему, чтобы обсудить очередной материал, он посмотрел на мое осунувшееся от бессонницы лицо и предложил мне попринимать снотворное.
Первые две ночи я спал отлично. Даже сны про войну были какими-то бледными и незапоминающимися, но наутро мне было очень тяжело вставать, за работой я терял нить повествования и меня постоянно клонило в сон. В итоге мне пришлось отказаться от снотворного и вновь ощутить горький вкус бессонницы.
Ночами очень хорошо писалась проза. Третий роман был почти закончен, и мне предстояла долгая и утомительная вычитка. Накопившееся портфолио работало на меня. Те статьи, что не содержали какого-либо устаревшего новостного материла, я переиздавал по два-три раза. Так что, если мне везло на переиздание, я мог позволить себе полностью переключиться на прозу. И это спасало меня, давало мне силы. Я чувствовал, как герои оживают среди ровных строчек на экране монитора. Порой, переделывая главы, мне казалось, что я переписываю жизни живых людей, хотя это было далеко не так. Ведь мои герои только начинали оживать, постепенно превращаясь из картонных марионеток в людей. Во всяком случае, мне очень хотелось в это верить.
Однажды, сидя около двух часов ночи за романом, я понял, что довольно прочно застрял. Что делать в таких случаях, мне было известно: на время оставить роман в покое. Я отложил роман, набросал вчерновую одну небольшую статью. На часах было около трех, но сон по-прежнему не шел. Я уже собирался что-нибудь почитать, но на глаза мне попалась реклама круглосуточного такси, которую вместе с прочим печатным спамом регулярно кладут в мой почтовый ящик.
Недолго думая, я набрал номер и заказал такси. В ожидании машины, я потеплее оделся и твердо решил гулять по ночному центру до тех пор, пока не откроют метро. Может быть, так удастся избавиться от бессонницы?
Таксист был очень удивлен, когда я попросил его остановить на пустынной улице, где-то в районе между Бауманской и Курской, и я, выйдя из машины, медленно побрел по улице.
В центре города ночью почти так же светло, как днем. Так светло, что только в очень темных переулках можно было полюбоваться звездами. Но в этот раз ни звезд, ни луны увидеть было нельзя. Все небо заволокли тяжелые зимние тучи. Шел мокрый, пушистый снег. Город спал, и его сон рождал странных чудовищ.
Если бы вы хотя бы один раз потратили три-четыре часа времени на ночную прогулку по центру Москвы, вы бы поняли меня. Странные тени то и дело мелькали в глухих подворотнях, изредка я слышал голоса, будто бы зовущие меня. Даже некоторые следы на свежевыпавшем снеге иногда наводили на меня ужас. Где-то в районе Горохового переулка я увидел цепочку следов, обрывающихся на полушаге, будто бы человек шел, шел и вдруг взлетел. Причем обувь, оставившая свой след в снегу, выглядела более чем странной.
Но ночной город принял меня. Принял в свои холодные крепкие объятия, и я растворился в нем, стал его частью. Я прислушивался к малейшим шорохам, ловил на самом краю зрения еле заметные движения фигур, лишь отдаленно напоминающих человеческие. Это постоянное напряжение, чувство страха, смешанное с любопытством, стало тем новым, что звало меня. И по три-четыре раза в неделю я стал выбираться на такие безумные прогулки.
Чем дольше я ходил, тем больше начинал видеть то, что обычному человеку, пусть даже и обладающему магическим даром, видеть не надо. У одного старого особняка, переделанного под офис крупной компании, я увидел человека в цилиндре и старинном плаще. Оглянувшись куда-то в сторону и будто бы кого-то там заметив, он приподнял шляпу и направился ко входу. Но, к моему удивлению, не вошел через дверь, а прошел сквозь стену чуть левее. Позднее я смог найти более или менее логичное объяснение этому. Видимо, этот дом много раз перестраивался и дверь раньше находилась именно там, где прошел призрак.
Истории о фантомах я слышал не раз. Один мой хороший знакомый по имени Андрей, владелец студии звукозаписи, расположенной как раз в том самом районе, где я так любил гулять ночами, рассказывал мне, что раньше они арендовали помещение в бывшем ДК НКВД. Работы было много, и они нередко оставались на студии на всю ночь. Что только они там ни слышали! Как вам громкий стук армейских сапог по лестнице часа в три ночи, а за дверью никого?
Мне иногда кажется, что это что-то вроде видеозаписи в памяти города. Какой-то особый сорт блуждающих миражей, которые способны оставлять люди с сильной энергетикой. Возможно, лет через сто какой-нибудь любитель ночных прогулок увидит и мой призрак, одиноко бредущий по улице и курящий сигарету за сигаретой. Кто знает?
Но помимо всяких странных явлений, среди ярких ночных огней обитали и самые обычные люди: сутенеры, проститутки, бомжи и торговцы наркотиками. Многие из них успели мне примелькаться за время регулярных прогулок по зимней ночной Москве. Да и на меня обратили внимание. Однако в сферу их интересов я по каким-то им одним понятным причинам не попадал.
Возможно, я просто пугал их. Трезвый молодой человек, регулярно в одиночестве гуляющий по ночному городу, вызывал у них непонимание. Лишь однажды какая-то уже немолодая сутенерша подошла ко мне и хотела предложить мне девушку, но, едва посмотрев мне в глаза, она оборвала свой монолог на полуслове, извинилась и ушла. Глаз у них наметанный, и она, видимо, просто не стала тратить на меня время.
Мои прогулки по ночной Москве закончились так же внезапно, как и начались. В ту ночь ничего не предвещало необычных событий. Как обычно, около трех часов ночи я вызвал такси и отправился гулять по ночной зимней Москве по любимому маршруту.
Где-то почти у самого входа в метро Бауманская я заметил несколько бездомных собак. У метро их обычно бывало много. Там тепло и нередко можно разжиться едой. Бродячих собак я никогда не боялся, и они, прекрасно, чувствуя это, ни разу не приставали ко мне. Однако мне почему-то сразу показалось, что эти собаки не совсем обычные. Маленькие, с хвостиком-колбаской, с острыми стоячими ушками, все практически одинакового окраса - черно-рыже-белые. И что больше всего меня напугало - у всех них были слишком умные для собак глаза.
Я постарался как можно быстрее пройти это место. Но стоило мне миновать квартал, как я почувствовал, что кто-то идет за мной. Это были те самые собаки. Я насчитал их пять. Чуть позже к ним присоединилась шестая.
Они не лаяли и даже не тявкали. Просто неторопливо трусили вслед за мной. Я отлично знал, что бежать ни в коем случае нельзя. Поэтому я просто прибавил шагу и стал лихорадочно оглядываться по сторонам в поисках палки или обломка трубы. Но, как назло, ничего годящегося для самообороны мне на глаза не попадалось. Между тем, расстояние между мной и собачьей стаей медленно, но верно сокращалось.
Я быстро шел и старался не оглядываться. Однако вскоре не выдержал и оглянулся, тут же пожалев об этом. Собаки исчезли, а за мной шло пять бомжей. Причем настолько страшных, что у меня душа ушла в пятки. Неопределенного пола и возраста, с покрасневшими от обморожения лицами и руками, замотанные в вонючее тряпье, они шли за мной, уверенно сокращая дистанцию. Помню, что тогда я даже не успел удивиться тому, что вместо собак за мною гонятся бомжи. Причем такого зловещего вида, что и на вокзале не встретишь.
И тогда я побежал. Побежал быстро и легко. Еще со времен физической подготовки в университете я отличался хорошими показателями по бегу. Особенно на длинные дистанции. И у меня не было никаких сомнений в том, что обутые в дрянную обувь, пьяные и голодные бродяги не смогут догнать меня. Но, тем не менее, я ошибся. Через пять минут бега я почувствовал, что они догоняют меня. И, что самое страшное, я услышал их голоса: хриплые, пропитые голоса, в которых то и дело проскальзывали звуки, похожие на собачий лай.
Еще через пару минут бега я понял, что если не заскочу куда-нибудь, где они не посмеют на меня напасть, то дело кончится для меня плохо. Впереди замаячили очертания Елоховского собора. Я тут же подумал, что это шанс. На часах было около пяти, и в моей голове мелькнула призрачная надежда, что храм все-таки открыт.
Но добежать до храма я так и не успел. Один из преследователей нагнал меня и попытался ухватить за плечо. Я резко дернулся, споткнулся на оледеневшем асфальте и покатился кубарем в снег.
Я медленно поднимался с земли, а они стояли передо мной полукругом. Страшные, обезображенные лица, опухшие от водки, покрытые синяками и коростой. Они стояли и ухмылялись беззубыми ртами. Наконец тот, что пытался схватить меня, мужик, одетый в разодранную во многих местах женскую дубленку, поморщился и сказал: "Отдай нам свою магию, отдай и катись. У тебя много, на всех нас хватит".
Я ожидал чего угодно. Им могла быть нужна моя теплая одежда, деньги. Но магия? Значит, мне не показалось: и собаки, и бомжи - это одни и те же существа.
- Да сам бы рад от нее избавиться, - сказал я, стараясь сохранять спокойствие. - Только как же я вам ее отдам, это же не кошелек?
- А ты сиди, где сидишь. Мы сами у тебя заберем, - и он потянул ко мне свои обмороженные, замотанные в грязные тряпки руки.
Я мгновенно вскочил на ноги и встал в боевую стойку, хотя понимал, что с шестью бродягами, поднаторевшими в уличных драках, мне не справиться. Мои глаза лихорадочно шарили по асфальту в поисках какого-нибудь тяжелого предмета. Но ничего не находили. А моя левая рука совершенно инстинктивно скользнула куда-то в область правого кармана пальто. И наткнулась на что-то холодное и твердое.
Вероятно, со стороны это смотрелось как-то совсем уж странно. Моя левая рука сжимала воздух в том месте, где раньше у воинов весели ножны с мечом. Вернее у тех воинов, которые были левшами. Я отчетливо видел, что в моей руке ничего нет. Но стоило мне закрыть глаза, как я начинал чувствовать холодную рукоять. Я сделал неуверенное движение и услышал звон вынимаемого из ножен меча. Я открыл глаза и увидел крайнее изумление на лицах бомжей.
- Рыцарь! - прошептал тот, кто, видимо, был у них за вожака.
- Обознались вы, падшие, - раздался тихий старческий голос за спиной у бомжей.
Они оглянулись и тут же попятились ко мне. Затем стало происходить и вовсе что-то странное. Бомжи оказались зажаты между мной и невысоким, сухоньким, на редкость опрятно одетым благообразным старичком. Причем ни ко мне, ни к нему они приближаться не спешили.
- Прочь отседова, окаянные! - прикрикнул на них дедуля.
Тот момент, когда бомжи снова стали сворой маленьких дворняжек, я упустил. Но произошло это так быстро, что я только успел заметить, как псы с визгом и лаем убегают подальше от Елоховского собора.
Проводив взглядом собак, я перевел дух. Левая рука теперь сжимала воздух. Никакой рукояти меча я больше не чувствовал. Я тут же обернулся и стал внимательно разглядывать дедушку. Это бы типичный представитель московской интеллигенции. Одет аккуратно, но довольно скромно. Умные серо-голубые глаза, аккуратно подстриженная бородка. Может быть, он был когда-то ученым или преподавателем ВУЗа, получил где-нибудь в этих старых домах квартиру, а теперь коротал оставшийся ему век на пенсии.
- Тоже не спится, дедушка? - спросил я его.
- Кто рано встает, тому и Бог подает. А ты, как я вижу, и вовсе не ложился. Шляешься ночами, а лучше бы дома сидел. Все вы такие, чуть что - за оружие.
- Кто? - непонимающе спросил я.
- Витязи.
- Какой же из меня витязь, дедушка? Я журналистом работаю.
- Одно другому не мешает, - хитро усмехнулся дедок.
- Ну, а эти-то кто были?
- Эти? - дед махнул рукой, - Другому бы сказал, что черти это, а тебе как есть скажу. Падшие это, внучок. Кто долги свои не хотел отдавать.
- Кому?
- Кому и ты платишь, тому и они. Только ты зря связался с этим. Не твое это. Сталь и ворожба редко в одном человеке спокойно уживаются.
- А ты, дедушка, кто?
- Я?
- Да, ты!
Я вообще-то всегда привык обращаться к пожилым людям на вы, но тут как-то само собой получилось, что я стал говорить ему ты. Слишком уж доброе у него было лицо, умное, и в то же время очень простое. Так и хотелось называть его просто дедушка.
- А мы с тобой, внучок, частенько видимся. Ты работаешь, и я за тобой со стены приглядываю. За всеми вами пригляд нужен.
- Говоришь загадками, - ответил я.
- Да и ты не дурак, вон, слова на своей машине складываешь, смекалку прояви.
В этот момент в Елоховском соборе зазвонили к заутрене. Дедушка повернулся, снял шапку, перекрестился и поклонился в пояс. Я инстинктивно последовал его примеру.
- К заутрене звонят, внучок. Пойду помолюсь Боженьке. Пошли со мной?
Я был настолько измотан происшедшим событиями, что едва переставлял ноги, но отказываться было неудобно. К счастью, меня выручил сам дедушка.
- Ладно уж, иди спи. Только помни, здесь тебе всегда рады будут. Всегда! Когда бы ты ни пришел. А то так и будешь в ночи бродить…
- А зовут-то тебя как? - крикнул я ему вслед, но он мне так и не ответил.