Достала чемодан.
Обессилено присела. Неужели она сделает это? Взяла Маркизу, уткнулась ей в шерсть мокрым от слез лицом. Потом решительно отшвырнула на одеяло: "Все, спи!"
Хотела пойти в комнату, где спали дети. И сразу поняла: стоит ей их увидеть – и она не сдвинется с места.
Тихо выскользнула в коридор. Бесшумно открыла и закрыла за собой дверь.
Побежала вниз по лестнице. Даже лифт не вызвала, чтобы не создавать лишнего шума.
Вышла во двор. Он дышал прохладой весеннего утра. В палисаднике на деревьях уже проклевывались листья – еще день-другой и все тут зазеленеет, наполнится белым цветом, хмельным яблоневым ароматом.
Деревья в палисаднике стояли в белых гольфах, как дети на школьной линейке: вчера она сама покрасила их стволы от вредителей, помогая дворнику. Это все, что она могла сделать здесь, где прошла жизнь, в последний раз.
Во двор тихо въехало такси.
И в этот момент Оксана услышала, как сверху раздалось протяжное и громкое: "Мяу-я-я!.."
Эхом прокатилось по двору. Маркиза даже не закончила свою фразу – она летела, неуклюже болтая в воздухе лапами, с седьмого этажа.
Оксана охнула и вместе с выдохом услышала глухой удар маленького тела о вскопанную землю палисадника. Замерла и закрыла глаза.
Опомнилась от недовольного голоса таксиста: "Ну, ты садишься или нет?"
Оксана посмотрела в полисадник – там неподвижно лежала ее кошка. Она была еще жива и смотрела на нее – прямо в глаза.
Если сейчас подхватить ее и занести домой – уже никогда оттуда не вырвешься.
Если этого не сделать – до конца своих дней будешь видеть перед собой этот взгляд.
Во дворе стояла невыносимая тишина. Даже птички притихли, будто наблюдая за ситуацией: подойдет – не подойдет? Это долгое мгновение и разделило ее жизнь на "до" – где она была порядочной женщиной, матерью семейства, и "после" – когда она стала железной. Ее разорвало пополам, как бумажную куклу оригами, и одна часть понеслась по ветру…
Оксана бросила последний взгляд на распластанное, растерзанное тельце Маркизы, прошептала побелевшими губами: "Прости…" и быстро села в такси.
Пока автомобиль выезжал из двора, смотрела на палисадник с заднего сиденья, вывернув шею – почти в той же неудобной позе, в какой лежала на земле кошка. И все еще смотрела ей вслед.
…Оксана шевельнулась на кровати, и это движение перекатило пустоту внутри в желудок и обратно – до середины груди.
Значит, и сегодня ничего не изменилось. Но она уже привыкла. Хотя наметился и некоторый прогресс: воспоминание двухлетней давности уже не вызывало спазмов – воспринималось, как сон. Страшный и давний.
Оксана посмотрела на Меджнуна, который лежал рядом с ней так тихо, будто и не дышал. Годы нелегальной жизни за границей превратили его в робкого мышонка. Через десять минут нужно его разбудить и незаметно выпроводить из квартиры. Она и так рискует, давая ему приют. Если это заметит фрау Шульце или еще кто-нибудь из соседей – проблем не оберешься!
Ночь закончилась.
Настал новый день.
Сегодня он будет хорошим: после работы она пойдет на почту и отправит домой очередной перевод. Зайдет в Интернет-кафе – вдруг кто-то из детей откликнулся на ее письма. Она ждет этого все эти два бесконечно долгих года. Она напишет, что совсем скоро уедет в Израиль или Италию, где будет зарабатывать гораздо больше, – и тогда Оля поедет учиться в Киев, сможет снимать там квартиру, выучится, как мечтала, на экономиста, выйдет замуж. А она потом вернется нянчить внуков.
Оксана улыбнулась, как будто уже держала на руках младенца. Конечно, в тридцать четыре думать об этом рано, но о чем еще думать? Не о себе же! И не об этом смешном турке, который сопит рядом и иногда произносит смешные слова, что-то вроде "О, звезда моих очей…" – как какой-нибудь бей или паша. Почувствовав, что она пошевелилась, Меджнун открыл глаза, потянулся к ней рукой.
Тебе пора! – отбросила руку Оксана, показывая глазами на часы. – Одевайся быстренько. Мы проспали. Придется спускать тебя из окна. Вниз головой!!!
Меджнун испуганно посмотрел на нее, не понимая, шутит она или говорит серьезно, и принялся быстро натягивать на себя джинсы.
– Я буду "маджнун Оксьяна́…" – произнес он с акцентом, который всегда заставлял ее улыбаться, в каком бы настроении она ни была.
Этот забавный азиат, как малое дитя – наивный, с вечно удивленным выражением лица. Она познакомилась с ним в кафе, где он работал мойщиком посуды. Конечно, она не собиралась заводить здесь романов, но парень так прикипел к ней, что пришлось взять его под опеку.
Сначала он растрогал ее рубашкой, которую стирал и гладил чуть ли не каждый день, потому что другой у него не было.
А потом умиление дошло до того, что раз или два в неделю она забирала юношу к себе на ночь, чтобы он мог выспаться, ведь он снимал одну квартиру на десятерых вместе со своими соотечественниками. Подкармливала "домашненьким", стирала и гладила его вещи и скрашивала свое и его одиночество настолько, насколько ей позволяла постоянная усталость и отсутствие на месте исчезнувшей души…
– Что это значит? – спросила она, смеясь над тем, как забавно он произносит ее имя – с ударением на последнем слоге.
– В нашем эпосе был такой себе "маджнун Лейла", что означает – "тот, что сошел с ума из-за любви к Лейле"…
– А-а… Разве это не имя? И почему "маджнун"? Кажется, мы это в школе проходили…
Имя – Меджнун, а сумасшедший пишется через "а", – серьезно принялся объяснять турок. – А на самом деле его звали Гаис ибн аль-Мулаввах ибн Музах. А уже после того, как он сошел с ума из-за несчастной любви, его прозвали "маджнуном"… Вот и я – "маджнун Оксьяна́"…
– Не заговаривай мне зубы! – строго сказала Оксана, сдерживая улыбку и принимая строгий вид. – И не рассчитывай на завтрак. Вот бери этот бутерброд и живо – "цигель-цигель ай-лю-лю – ауфвидерзейн!" Опоздаешь на работу. Да и мне пора убирать у фрау. И потом еще куча дел.
Она присела, помогая ему завязать кроссовок. На мгновение представила, что собирает сына в школу… На пороге отмахнулась от его поцелуя, мол, ночь прошла и нежностям конец. Выглянула в коридор – никого! Вытолкала на лестницу.
Утро начиналось с уборки в комнатах фрау Шульце, потом – четыре часа дежурства у постели герра Отто, которого нужно помыть, накормить и перевернуть с боку на бок раз двадцать, а потом еще по два часа уборки в двух квартирах. Иногда к этим обязанностям прибавлялся выгул собак или уход за детьми, если родители отправлялись в театр или на вечеринку, – за отдельную плату.
Таким образом, ежемесячно Оксана могла отсылать домой от пятисот до тысячи евро. Что дальше происходит с этими деньгами, она не знала: ни дети, ни муж на письма не отвечали. И это расширяло дыру в душе, будто кто-то раздирал ее пальцами.
Оксана выглянула в окно, удостоверилась, что Меджнун благополучно скрылся за калиткой, надела фартук, резиновые перчатки и принялась выставлять на поднос моющие средства, с помощью которых наводила чистоту на лестнице и в двух больших комнатах фрау Шульце.
Это было взаимовыгодное условие проживания Оксаны в квартире. Во-первых, из благодарности за усердную работу, хозяйка нашла несколько приличных семей, в которых Оксана и работала, во-вторых, она уменьшила квартирную плату, вычтя из общей суммы стоимость Оксаниных услуг.
Конечно, эти условия были выгодны прежде всего самой фрау, потому что садовнику, уборщице и вообще любому человеку со стороны пришлось бы платить вдвое или втрое больше. Ведь в стоимость их услуг входили налоги, расходы на страхование работника и взнос в пенсионный фонд.
Если же человек, работающий по хозяйству, проживает в том же доме, налоговые службы ни за что не докажут, что здесь имеет место использование наемного труда. Всегда можно сказать, что квартирант по доброте душевной взялся привести в порядок сад или помогает старой даме вымыть окна и развесить на них занавески.
Правда, утренняя уборка отнимала довольно много времени. В первые месяцы на это уходило часа три. Теперь Оксана наловчилась управляться за полтора. На первых порах не обошлось и без курьезов. Она долго не могла понять, в контейнер какого цвета выбрасывать ту или иную разновидность мусора. Этой премудрости она обучалась с месяц, заглядывая в "шпаргалку", которую написала под диктовку фрау Шульце: в желтые контейнеры нужно выбрасывать только пластик, в синие – бумагу, в зеленые – "компост": заварку, листья, кожуру от овощей. Все, что не относится к этим трем категориям, скажем, старые колготки, разбитые чашки или содержимое пылесоса, – попадает в черные контейнеры.
Отдельным пунктом шли специальные контейнеры для стекла – они также распределялись на три группы: для белого (молочные бутылки и баночки), коричневого (коньяк, пиво) и зеленого (вино), а также – баки для алюминиевых банок.
Теперь она в мгновение ока сортировала мусор – и ей это даже нравилось.
Оксана подошла к двери фрау Шульце и не успела взглянуть на часы – было без пяти минут семь, – как пунктуальная старая дама тоже вышла в холл с чашкой кофе в руке. Во время уборки она всегда выходила и сидела в холле, поглядывая в окно, листая газету и попивая крепкий кофе.
Оксана поздоровалась и вошла в ее комнату.
Делала все автоматически – чисто и четко. Каждая вещь должна стоять на своем месте. А вещей и всяческих безделушек здесь было много – не дай бог задеть хоть одну! На ночном столике стояла большая фотография ее покойного мужа – богатого ювелира, благодаря которому фрау и владеет этим "имением". Оксана вздохнула и включила пылесос…
Фрау Шульце подошла тихо и стала за ее спиной в тот момент, когда она засмотрелась на большой портрет молодой женщины, висевший над кроватью.
Вокруг утонченного лица женщины ореолом светились белокурые волосы, в руках она держала красную розу.
И улыбалась.
Но улыбка была грустной и не гармонировала с выражением больших, странного – "с золотинкой" – цвета глаз. Оксана всегда засматривалась на этот портрет, он завораживал ее этим вот своим выражением – грустные глаза и будто вымученно растянутые в улыбку губы.
– Плохая работа, не так ли? – сказала фрау Шульце. – Я ее никогда не любила. И этот цветок в руках – верх безвкусицы. Но так хотел муж.
Оксана вздрогнула от неожиданности. Вежливо обернулась:
– Ну что вы, фрау Шульце! Мне очень нравится. Особенно глаза. Они у вас совсем не изменились…
Хорошая мина при плохой игре… – пробормотала старуха.
Оксана пожала плечами и стала обмахивать фарфоровые безделушки пушистой щеткой. Она не любила, когда хозяйка наблюдает за уборкой – вдруг сделает что-то не так или оставит пыль в углу подоконника. Но фрау не уходила. Видимо, захотела поболтать.
– А вам приходилось сохранять улыбку на лице, когда жизнь проиграна? – спросила она.
Оксана остановилась и внимательно посмотрела на нее.
– Да, – сказала она, – и очень часто. Но неужели вы знаете, что это такое?
– Знаю. А еще я знаю, что вам пока рано чувствовать себя проигравшей.
Оксана удивленно посмотрела на фрау – что она может о ней знать?..
– Я чувствую себя нормально, – ответила она, продолжая обмахивать статуэтки.
– Тогда извините. Не буду вам мешать.
Фрау вышла, прихрамывая на одну ногу. Оксана еще раз взглянула на портрет – что делает с людьми время! Неужели когда-то и она станет такой – немощной, в морщинах, с кучей болячек и с воспоминаниями, которые никому не нужны. А главное – с этим вечным "фонариком боли" и пустотой внутри грудной клетки. Оксана посмотрела на себя в зеркало, растянула губы в улыбке – и выражение ее лица стало похожим на выражение лица женщины на портрете.
Да, пока рано чувствовать себя проигравшей. Еще есть время…
В этот день, убрав в комнатах домовладелицы, Оксана:
а) рассортировала и вынесла три ведра использованных медицинских причиндалов герра Отто,
б) отскоблила пол под его кроватью от засохших пятен мочи – видимо, больной не дождался "утки" от племянника, с которым жил,
в) вымыла, смазала и перебинтовала ноги старика, раны на которых издавали жуткое зловоние, и из них сочилась белая жидкость,
г) четыре раза прочитала ему "Послание к филистимлянам",
д) сварила обед и накормила им герра Отто через катетер,
е) безрезультатно трижды высаживала старика на "утку", пока не сделала клизму, на что старичок среагировал слишком бурно – так, что пришлось снова перестилать постель и мыть пол,
ж) постирала белье, которое все равно сохраняло запах старости и миазмов…
Когда алфавит исчерпался, начались просто "пункты", которые еще следовало выполнить после дежурства у больного:
1. Выгулять собак фрау и герра Шумахера,
2. Забрать из школы детей фрау Моники,
3. Купить и завезти продукты семье Мюллер
и наконец – зайти на почту и отправить перевод домой.
Последний пункт смог подсластить всю тяжесть и горечь сегодняшнего дня, он придавал ему смысл, тешил душу.
Через месяц она отправится в Израиль – дело уже почти решенное, и тогда сможет отсылать гораздо больше. Распрощается с несчастным стариканом, со всеми этими счастливыми семьями, с Меджнуном, с жильцами дома фрау Шульце, которые ее презирают. Им она скажет, что выходит замуж и будет жить в собственном доме на берегу Средиземного моря.
Это будет почти правдой: три месяца назад через Интернет она познакомилась с Сэмюэлем, который предложил ей фиктивный брак и работу на своей автозаправке неподалеку от Иерусалима. Судя по обмену письмами и фотографиями, он не вызывал особого доверия – был старым, толстым и лысым, но уверял, что ее заработок будет вдвое больше, а климат – гораздо лучше, чем в Германии. А года через три– четыре она сможет вернуться на родину или будет иметь право пригласить к себе детей. И это были радужные перспективы. Ради них стоит работать. А работы она никогда не боялась.
…Вечером Оксана зашла в Интернет-клуб и увидела долгожданное сообщение: Сэм заказал ей электронные билеты в Тель-Авив.
Вылет завтра. Значит, нужно немедленно собирать вещи. Хорошо, что все семьи рассчитались с ней именно сегодня, а о возможном отъезде она их предупреждала заранее.
Оставалось распрощаться с Меджнуном.
А он уже маячил у забора особняка. Его светлая рубашка выдавала его в темноте, как бы он ни прятался за деревьями. Что за надоедливый парень! Сегодня ей не до него. Оксана приняла суровый вид и, не дав ему сказать ни слова, начала первой:
– Значит так: завтра я уезжаю. Сегодня должна собраться. Так что мне не до тебя.
– Оксьяна, я тебя люблю… – сказал Меджнун. – Скоро я заработаю много денег – будем жить вместе.
Оксана рассмеялась, покачала головой. Но внутри пустоты что-то всколыхнулось: хоть кому-то в этом мире она была небезразлична. Протянула руку, взъерошила его волосы:
– Нет. Даже не думай. У меня дети. Я старше на десять лет. У меня другие планы.
Его глаза наполнились слезами.
Ну точно – ребенок, ему еще расти и расти.
Но расслабляться нельзя! Оксана убрала руку с его головы и сказала как можно строже:
– Если не хочешь меня расстроить – иди домой. Мне завтра на самолет. Все.
И пошла через сад, не оглядываясь. Знала: без нее он не осмелится пересечь границу дома.
Итак, этот вопрос тоже решен.
Остается сообщить фрау о том, что одна из комнат завтра освободится. А прощаться с соотечественниками – дело десятое, как получится.
Фрау сидела в гостиной, смотрела телевизор и клевала носом. Оксана кратко сообщила ей о своих новостях.
– Что ж, дело ваше, – вздохнула старуха. – Мне очень жаль. Хотите, я завтра вызову такси – доедете прямо до аэропорта. Это будет моим подарком.
– Спасибо, – ответила Оксана. – У меня мало вещей, доеду на электричке.
Фрау пожала плечами – делайте, как хотите, и добавила напоследок:
– Возвращались бы вы лучше к детям. У вас их, кажется, двое? Я много путешествовала в свое время и знаю: всегда лучше там, где нас нет…
Оксана тоже знала эту прописную истину, но не могла объяснить, что она не "путешествует" и охотно вернулась бы к Коле с Олей, если бы не деньги. Но что может понять эта богатая дама, вдова ювелира, которая никогда ни в чем себе не отказывала…
Оксана поблагодарила за совет и отправилась собирать вещи.
Их действительно было немного – тот же чемодан, с которым она приехала сюда. Добавилось разве что несколько футболок и зимнее пальто, которое, возможно, ей и не понадобится в теплых краях. Точно! Его можно оставить Меджнуну – пусть продаст. Пальто хорошее. Зачем же добру пропадать?
Она набрала номер телефона отправленного в отставку любовника. Назначила встречу утром на вокзале – пусть придет за пакетом. Добавила к пальто еще несколько своих футболок. Упаковала все в пластиковый пакет.
Чемодан был собран около часа ночи. Оксана опустилась на кровать. Усталость охватила ее. Усталость и чувство некоего дежавю: она снова уходит! Хотя теперь не надо прятать чемодан под кроватью и тоска не такая острая, не разрывает мозг.
Просто висит посередине груди большим пустым шаром.
Но как там говорила фрау Шульце: еще придет время для настоящей улыбки.
Конечно, придет!
Начнется все с того, что в той теплой стране она наконец получит долгожданную весточку из дома. Наверняка напишет сын – он всегда был с ней более ласковым – "маменькиным сыночком". Напишет так: "Дорогая мамочка!.."
И она задохнется от счастья и всепрощения. Ну вот: дорогая мамочка, папа сделал ремонт и купил компьютер. А мне – настоящий большой фотоаппарат, учусь фотографировать. Мы ездили на море. Оля пошла на курсы английского. Папа больше не пьет, ведь он купил машину, и теперь мы каждое воскресенье выезжаем в лес. Мамочка, мы все понимаем, что это все – от тебя. И просим прощения, что не писали. Ведь мы были поначалу очень-очень на тебя обижены. Я тебя очень люблю. И Оля тоже. Папа скучает. И больше не играет на баяне, потому что у него нет свободного времени: он работает на заводе. Мы часто вспоминаем тебя и мечтаем поскорее увидеть. А еще тебя очень любит Маркиза – ты бы видела, какая она стала пушистая! И уже совсем не хромает…
А еще к письму будет прикреплено "вложение".
Она нажмет на клавишу и сохранит его на "рабочем столе".
Откроет и увидит фотографию: три человека на фоне моря и гор – папа с сыном и дочерью. Будет всматриваться в светлые улыбающиеся лица детей. Коля вытянулся, почти одного роста с хрупкой Олей.
Оля – настоящая красавица, такая, какой когда-то была она. Сергей обнимает их за плечи и улыбается, будто говорит: ну, вот видишь, а ты не верила!
Неправда: я верила! И именно поэтому поехала сюда и поеду еще дальше, чтобы произошло именно так!
Было уже за полночь.
Оксана сидела на кровати, обняв подушку, и улыбка – настоящая улыбка! – блуждала по ее освещенному луной лицу.
Просидела так до утра.
В семь тихо вышла из комнаты с чемоданом и пакетом для Меджнуна.
До вокзала близко – донесет. А в городе возьмет такси до аэропорта – так будет дешевле. Прощай, особняк! Оставайся с миром! Пусть каждому, кто временно пребывает в нем, – повезет так же, как и ей…