Мне отчаянно захотелось плакать от оскорбления. Хам! Предатель! Гад! Маньяк сексуальный! Я чувствовала, что происходит нечто мерзкое, ужасное. Но ужаснее всего, что происходило это не только с ним. Моя спина выгнулась, и ягодицы сами собой приподнялись, пропуская чужака внутрь. Он понял это. Рука Шурика перестала медлить, продвигаясь по-пластунски, и повела себя резко, профессионально. Он продолжал говорить. Я - идиотски улыбаться. В этот момент машина подпрыгнула на очередном из ухабов. И я заорала. От толчка рука Шурика вошла так глубоко, что дальше было уже только мое сердце - сердце предательницы.
- Что с тобой? - сдвинула брови Линда.
- Остановите машину. Остановите! Мне плохо! Сейчас меня…
Машина с визгом затормозила. Я пулей выскочила из нее и, отбежав на несколько шагов, согнулась над выжженной крымской травой. Мне действительно хотелось рвать от отвращения к самой себе. Поскольку то, что я чувствовала, было не что иное, как - удовольствие. Жуткое. Нестерпимое. Захлестывающее, как море.
Подняв лицо, я увидела: Шурик направляется ко мне. Я взглянула на него затравленно, исподлобья. Мы стояли достаточно далеко, и нас не могли слышать. Он наклонился.
- Прости, - прошептал он. - Прости. Нам нужно поговорить. Я схожу с ума…
- Нам не о чем говорить, - выдохнула я.
На его круглом, полудетском лице была выписана явственная мука.
* * *
Я лежала в кровати, тупо уткнувшись носом в подушку.
- А-а-а… Нет, медленнее… А-а-а… Не так глубоко…
Вот уже четверть часа я слушала стоны за стеной, прерываемые ровными Линдиными назиданиями. И кто только делает такие тонкие перегородки в смежных спальнях! Все слышно. Забавно, если раньше я ничего не слышала, выходит, они занимаются сексом первый раз? Непонятная парочка.
- А-а-а…
Нет, невыносимо! Я скатилась с кровати и вышла на террасу.
Море!
Бежать к нему, скорее, полотенце, купальник. Оно все залечит, все смоет, оно успокоит меня.
На спуск с горы ушло всего несколько минут. За три дня я научилась карабкаться по скалам не хуже горного козла. Но сегодня я пошла не на "наш", левый, а на правый пляж, где все-таки копошился народец. Парочка компаний, десяток влюбленных парочек. Ладно, искупаюсь и разберусь, кому тут строить глазки.
Я погрузилась в воду и поплыла навстречу небосводу. Я бежала. Мне хотелось оторваться, ампутировать себя от происходящего в спальне, от ахов и охов, от мысли, что сейчас они занимаются любовью. И мне почему-то больно это знать.
Вернувшись из Севастополя на Феолент, я не отходила от Линды ни на шаг, опасаясь разговора с Шуриком.
"Я схожу с ума!"
Его фраза билась у меня в мозгу колоколом.
И лишь когда, пообедав, они ушли к себе и я услышала стоны за стеной, я поняла, что боюсь не его, а себя. Я хочу быть там, на месте Линды! Быть с ним! И злюсь на него, еще несколько часов назад занимавшегося запретным сексом со мной в машине, и вот уже с другой…
Нет, не он, это я схожу с ума! Как такое могло произойти? Только сутки тому я осуждала его, брезговала им, отстранялась от него всей кожей, если он оказывался слишком близко. И здравствуйте! Не прошло двадцати четырех часов - бешусь, как сучка во время течки.
Не думать об этом! Не думать! Забыть.
Вернувшись на берег, я понуро легла на расстеленное полотенце. Облака стремительно неслись по небу, их перламутровые брюшки напоминали огромные раковины. Странно, ветра совсем не чувствуется…
- Девушка, чего вы скучаете?
Я отмахнулась от навязчивого мужского баса, даже не посмотрев, как выглядит его обладатель. Не хочется ни с кем знакомиться, флиртовать, улыбаться. Вляпалась, врезалась, втрескалась в самого недоступного - парня своей подруги. Нечего делать, нужно уезжать в Киев. Иначе - мука адская.
Мужчина нерешительно топтался на месте неподалеку от меня. Я слышала, как похрустывают камешки у него под ногами.
- Уходите, - попросила я глухо. - Ничего не выйдет. Я люблю другого.
- Интересно, кого? - послышался голос Шурика.
Я села. Он расположился рядом со мной, по-турецки сложив ноги.
- Ты действительно кого-то любишь? - напряженно повторил он, пытливо глядя на меня.
- Тебе-то что?
- Нам нужно поговорить.
- Натрахался, теперь можно и поговорить? Где Линда? Что-то вы слишком быстро закончили… - Я уже упрекала его, уже ревновала. И он понял это.
- Линда сказала, что устала и хочет спать. А закончить нам не удалось, ничего не получилось.
- Врешь. - Я болезненно скривилась. - Уже врать мне начал.
- Я не вру, - тихо сказал он. - Я не могу любить, когда ничего нельзя.
- Раньше же получалось!
- И раньше так было. Я понимал, она не такая, как все, с ней нужно аккуратно, по чуть-чуть. Думал, оттает со временем, раззадорится. Но я больше не могу так.
- Незачем посвящать меня в интимные подробности вашей жизни, - рассердилась я. - Я не хочу их знать!
- Хочешь. - Он смотрел на меня в упор, его пухлые губы были сжаты сейчас в одну жесткую линию.
- Сегодня в машине ты вел себя как последний мерзавец!
- Но ты сама дала мне сделать это!
- Значит, я такая же подлая, как и ты. Я уеду. Сегодня же. Прямо сейчас соберу вещи и уеду в Киев.
Я вскочила. Послышался удар.
Ветер влетел в нависшую над пляжем скалу и ударился о нее сильным упругим телом. С горы посыпался град камней. Один из них попал в голову какому-то мужчине. Он упал. Люди испуганно бросились к нему, начали поднимать. Из виска пострадавшего текла струйка крови. "Не убило, но шрам останется…" - с облегчением сказал кто-то.
И в ту же минуту дождь обрушился на нас тяжелыми потоками воды. Небо почернело. Я испуганно вжала голову в плечи, еще три секунды назад светило солнце, ничего не предвещало урагана.
- Не бойся, - произнес Шурик. - В Крыму часто бывает так. Здесь все - внезапно…
Народ спешно собирал пожитки и мчался к горе. Вереница пляжников уже пыталась ползти вверх по тропинке, но навстречу им лился поток желтой, перемешанной с глиной, воды.
Перекинув полотенце через плечо, я кинулась вслед за всеми, поддавшись массовой панике.
- Куда ты? - попытался остановить меня Шурик.
- Убери руки! Не подходи ко мне! - ненавидяще прорычала я.
Вскарабкаться против течения водопада оказалось практически нереально. Ноги скользили, не за что было ухватиться. Вокруг меня копошились злые, испуганные люди, никому и в голову не приходило протянуть мне руку.
- Давай помогу, - сопел Шурик сзади. Я попыталась лягнуть его ногой.
- Уйди!
Неожиданно мой купальник без шлеек пополз вниз и грудь вывалилась наружу. Стало стыдно, противно. Мужики вокруг оживились, потянулись ко мне.
- Эй, красавица, давай поддержу! - фривольно предложил один.
- Не смей! - заорал Шурик и, навалившись на него, сбил с ног. Оба упали и понеслись вниз, как на водных горках.
Чувство мучительной беспомощности, незащищенности нахлынуло на меня. Я попыталась подтянуть руками лиф, и ноги тут же разъехались, поток подхватил меня, понес вниз. Грязная вода лезла в рот, пальцы отчаянно искали опору, но ее не было, и глиняный водопад выплюнул меня на камни.
Увы, только в романах героини после перенесенных испытаний приходят в себя в объятиях любимого. Мне же даже не удалось потерять сознание. Оглушенная, я встала на четвереньки и поползла, покачивая бюстом. Но данный нюанс меня уже не смущал.
Прямо по курсу Шурик неутомимо тряс бесчувственное тело несчастного, имевшего неосторожность заметить мои прелести. Это показалось мне безумно смешным. Я села и заржала долгим истерическим смехом. А дождь шел и шел, будто море поменялось местами с небом и теперь проливалось на нас оттуда, и пройдет немало лет, прежде чем иссякнет эта бесконечная вода…
Выпустив из рук соперника, Шурик подошел ко мне, поднял, молча прижал к себе. Моя голая грудь прижалась к его груди. Но сейчас это казалось несущественным, неважным, само собой разумеющимся. Его объятия были такими большими и всеобъемлющими, что я чувствовала себя в них будто в маленьком домике.
- Тебе нужно выпить, у меня есть, - коротко распорядился он и достал из кармана шортов плоскую флягу.
Я глотнула из нее, не задумываясь, глубоко. Гадостный коньяк взорвался внутри теплом. Было ужасно весело. Два полуголых, вымазанных глиной животных в центре бушующей стихии.
- Пошли в море, - предложил он.
Я сделала еще один глоток, и мы поплыли по странно-спокойной морской глади, изрешеченной каплями дождя. Мне было лень шевелить руками и ногами, и я обхватила сзади мощную шею Шурика. Он нес меня, рассекая воду ровно и уверенно, как дельфин. Мы вплыли в грот Скалы-кольца, разделяющей два пляжа, и выползли на камни.
Высокий каменный свод защищал от дождя. Его серебряные стрелы звенели справа и слева от нас, а мы сидели, словно на террасе, попивая горько-горячий коньяк из фляги. И трудно было поверить, что в этом мире существует кто-то, кроме нас.
Некого предавать, не перед кем оправдываться, не к кому ревновать…
И потому, когда он наклонился ко мне, я с готовностью протянула ему свое лицо, свои губы, плечи, грудь, зная: на всем белом свете это принадлежит только ему одному.
* * *
Я пришла в себя, когда начало темнеть. Реальность навалилась как-то сразу, невыносимо тяжким грузом. Мы лежали на пляже посреди теплых, уже высушенных солнцем камней, два человека - родные, голые, невинные. И вдруг стали грешными, подлыми, отвратительными. Чужими.
Отпрянув от мужчины, я вскочила и заметалась в поисках купальника. Шурик не двинулся с места.
- Что случилось? - Его взгляд стал темным, упрекающим.
- А то и случилось, - отчаянно огрызнулась я, - что ты изменил Линде. И это моя вина.
- Я все ей объясню.
- Что, боже ты мой, ты ей объяснишь? Что мы, попав под дождь, не смогли сдержать своих природных инстинктов размножения?!
- Что мы любим друг друга.
- Это не так. Ты сам знаешь, что это не так. Это не любовь, а похоть.
- Нет, - зло произнес он. - Это любовь. Настоящая.
- Это настоящее свинство. Не смей ей ничего говорить. Я уеду сегодня же, как обещала.
- Уже поздно. Поезд ушел.
- Ничего, переночую на вокзале.
Отъезд казался мне единственно правильным решением, если в сложившейся ситуации еще можно было говорить о какой-то правильности. Быстро сгрести вещи и сбежать, раньше чем я увижу Линду, потому что у меня нет сил смотреть ей в глаза. Никаким враньем тут уже не откупишься - нас не было полдня, она не могла не понять.
Но моя слабовольная совесть плакала и канючила у Бога: "Сделай так, чтобы она ничего не заподозрила! Ведь того, чего ты не знаешь, - не существует. Измена, о которой тебе неизвестно, не может разрушить твою жизнь. Пусть Линда останется в неведении. Достаточно того, что я знаю о своем скотстве и ненавижу себя за это…"
Дача была тихой и мертвой. Ни в одном из окон не горел свет.
Господи, неужели Линда догадалась, и…
Нет, не хочу этого знать, не хочу!
Я ринулась в душ и жестоко - ах, какое слабое наказание! - включила ледяную воду. Желтая грязь стекала с моей груди. Я отчаянно терла себя мочалкой, смывая следы бури, глины и любовных утех. Следы предательства. Потом, завернувшись наспех в полотенце, начала лихорадочно паковать чемодан.
- Маша, иди сюда, - позвал Шурик. Его голос был официальным.
Я выбежала из спальни и наткнулась на Линду, сонную, заторможенную, одетую в белый махровый халат. Ее жених стоял рядом.
- Чего ты такая взъерошенная? - спросила она слабо. - Тоже дуешься, что я ужин не сделала? Простите, дорогие, но сегодня вам придется питаться консервами. Как заснула после обеда, так до вечера и проспала. Вот Шурка разбудил. А вы на пляже были?
- Да, - невинно согласился Шурик. - Нас на море гроза застукала. Неудивительно, что ты так долго спала - в дождь всегда сон крепкий.
- Нет, - покачала головой Линда. - Мне что-то нехорошо. Я, наверно, сейчас опять лягу. Там в холодильнике овощи, икра - с голоду не умрете.
- Да уж состряпаем что-нибудь, - отозвался предатель. - Да, Маша?
Предательница безвольно кивнула.
- И еще, Шурик, не дуйся, пожалуйста, но ты сегодня в дядиной спальне переночуешь, хорошо?
Ее ясный голос звучал устало. Глаза глядели на нас затуманенно и равнодушно. Линда не бравировала, не позировала, не лгала - реально не догадывалась ни о чем. И похоже, правда, чувствовала себя неважно.
- Хорошо, - сухо согласился Шурик.
А я поняла, что у меня уже не хватит сил уехать сегодня.
Я ограничилась тем, что заперла изнутри дверь своей спальни, напрочь позабыв про открытое настежь окно, и вспомнила о нем лишь тогда, когда было уже поздно…
А затем всю ночь стискивала зубы, чтобы мои стоны не были слышны за стеной.
* * *
Утром выяснилось: у Линды жар. Шурик отвез ее в Севастополь и, с помощью дяди, устроил в какую-то частную лечебницу. Врачи сказали: больная пробудет там не меньше недели. Острая инфекция, лучше не рисковать! И, оставив в больнице, мы словно бы забыли ее там. Не сговариваясь, стали вспоминать Линду лишь как нашего больного товарища, которого нужно регулярно проведывать и носить ему в палату фрукты и цветы.
Жалость к ней, приправленная неунывающими муками совести, была последним чувством, которое я смогла трезво осознать. Дальше мы оба жили без дум в голове, зная: наше счастье будет длиться до первой здравой мысли о будущем. Мы напоминали двух изголодавшихся зверей, которых ненадолго пустили к вожделенной миске с едой, и они, остервенело, давясь, запихивают в рот пищу, понимая - больше такой возможности не будет. И оттого, сколько они съедят сейчас, зависит, как скоро они умрут с голоду завтра.
Мы купались в шторм, плавали под водой, устраивали заплывы наперегонки. Я научилась грести кролем и стрелять из морского ружья. Мы облазили все прибрежные скалы. Мы радостно возились с Семкой, повсюду таская его за собой. Мы плавали на яхте, которую одолжил Шурику сосед - дядин друг. Смеясь, мы поднимали на ней черный пиратский флаг, сделанный из моей старой майки, и однажды далеко-далеко от берега поймали унесенную морем надувную акулу с голубыми глазами. Мы ездили в Херсонес и бродили по разрушенному театру, между древних греческих колонн и современных кафешек. Мы ужасно напились там и, усевшись на асфальт прямо посреди центральной аллеи, вдохновенно и сбивчиво рассказали друг другу историю всей нашей прошлой жизни. Люди испуганно обходили нас стороной… Мы загорели до черноты, объедались мидиями и рыбой, запивая их красным крымским шампанским. Мы устраивали себе пионерские "барбекю", пекли картошку и жарили на костре наколотые на веточки мясо и хлеб. А потом, сидя ночью у огня, пели хором нашу "Бригантину".
Вьется по ветру веселый Роджер,
Люди Флинта песенку поют.
И, звеня бокалами, мы тоже
Запеваем песенку свою.
А еще отчаянно любили друг друга, часами, ночами, неустанно, безостановочно, на пляже, в море, на палубе, в горах, в спальне. И, как это ни ужасно, были совершенно, абсолютно, идеально счастливы!
Так прощаемся мы с серебристою,
Самою заветною мечтой,
Флибустьеры и авантюристы
По крови, упругой и густой…
Август догорал, но здесь, на Феоленте, казалось, что лето вечно и счастье может быть вечным…
А все рухнуло в одно мгновение.
* * *
Рано утром Шурик решил мотнуться на севастопольский базар, пополнить наши запасы съестного и спиртного. Я еще спала и вскользь поцеловала его, не открывая глаз, не зная, что больше не увижу своего любимого. Того, кто вернулся ко мне, я не знала. Он вбежал в комнату, схватил меня за плечи и затряс с бессердечным неистовством морского шторма.
- Зачем ты это сделала? Зачем?
Я молча хлопала глазами, как бестолковая кукла.
- Сука, ты… Ты во всем виновата! - завывал Шурик.
Таким разгневанным, страшным он не был еще никогда. Сейчас этот человек казался действительно опасным, неукротимым, способным на все…
- Зачем тебе это понадобилось? А я, придурок, повелся!
Я испугалась. Он болтал меня изо всех сил, его пальцы больно сжимали плечи. Голова закружилась. И я закричала:
- Я ничего не делала! Пусти!
- Я все знаю! - взревел он и выпустил меня из рук.
Потеряв равновесие, я чуть не упала.
- Гадалка мне все рассказала, - произнес он, стиснув зубы. - Теперь мне все ясно.
- Что тебе ясно? - спросила я, окрысившаяся и сбитая с толку.
- Почему я изменил невесте и запал на тебя, как последний лох, - заорал Шурик. - Ты меня приворожила. А еще совестливую из себя корчила!
- Я?!! - искреннейше изумилась я.
На его лице появилась слабая тень сомнения.
- Будешь отпираться? - уточнил он угрюмо.
- Но я ничего не делала…
- Хо-ро-шо, - грозово выговорил он по слогам. - Слушай сюда.
История, рассказанная Шуриком, показалась мне попросту глупой. Отоварившись, он решил прогуляться по набережной возле театра, где, как в каждом курортном городе, тусовались торговцы всякой всячиной: поделками из ракушек, бисерными фенечками, бусами из янтаря.
Там же сидела молодая гадалка на картах Таро с искристыми, зазывными глазами. Барышня улыбнулась ему и предложила погадать.
- Ну, теперь мне все понятно! - раздосадованно перебила я.
- И я согласился. Понимаешь, мне очень хотелось знать, что у нас с тобой дальше будет, - признался Шурик. И на секунду снова стал теплым - моим.
- А она карты свои непонятные разложила, потом ладонь мою взяла, затем в глаза заглянула и заквохтала: "Проблемы у тебя, парень. Есть у тебя любовь большая, но не настоящая. Приворожили тебя насмерть. К сильной колдунье девушка твоя ходила. Фотографию твою носила. Та тебе иголкой сердце проткнула. Беги от той, кто это сделала, дальше чем видишь, иначе она тебе сердце пополам разорвет". Вот. Скажешь, неправда это?
- Но у меня ведь и фотографии твоей нет! - отчаянно напомнила я.
- Откуда я знаю, может, ты ее заранее у Линды стащила!
- Да гадалка тебя просто на понт взяла. Сама небось охмурить хотела.
- Нет. Я ей верю, - уперся Шурик. - Немедленно звони своей ворожке и развораживай меня обратно! Я к Линде вернусь! Насильно меня никто любить не заставит!
- А вот и заставит, - звонко сказал кто-то. - Уже заставили!
Мы вздрогнули. На пороге комнаты стояла Линда. Она материализовалась так бесшумно и внезапно, что вначале мне почудилось: это лишь привидение, порожденное моим страхом неизбежного финала и раскаяния.
Но это была она, во плоти и крови. Хотя и осунувшаяся, еще более бледная, чем обычно. Моя подруга. Его невеста. Она слышала все!