И как только за ними с характерным звуком закрылась молния замка на двери в палатку, их губы снова слились. Теперь уже в отчаянно-страстном, горячем, не знающем преград и границ поцелуе.
5
За полчаса до рассвета совсем еще молоденькая девушка с растрепанными волосами выскользнула из стоявшей в стороне двухместной палатки и почти бегом добралась до другой, большой, в которой спали и видели сны другие девушки. Нырнула внутрь и тут же уснула, чтобы через пару часов проснуться, как ни в чем не бывало.
Когда Софья, оставив на прощание, горячий поцелуй, выскользнула из палатки, Сергей одним рывком сел в своем спальном мешке. Нашарил в темноте свою куртку, достал из внутреннего кармана пакетик с кокаином. Принял двойную дозу, поморщился, спрятал порошок обратно в куртку. Лег на спину. Так с открытыми глазами он пролежал почти час, пока, наконец, не провалился в беспокойный сон.
Он идет по симпатичной мощеной улочке. Старинный тротуар покрыт еще совсем тонким ковром из пожелтевших опавших листьев. Лучи солнца, клонящегося к закату, весело играют на окнах небольших милых домиков. На балконах сушится выстиранное белье, где-то справа льется из колонки вода. Но странно, на улице ни души. Не спешат с работы мелкие клерки, не выходит из парикмахерской на углу солидная дама с зонтиком. Не проедет кабриолет с молодым щеголем, в невыносимо узких брюках за рулем. Не играют на крыльце окрестные ребятишки.
Он идет вперед, заглядывая в окна, в надежде увидеть чье-нибудь любопытное лицо, или хотя бы силуэт, или на худой конец покачивающуюся занавеску. Но все напрасно, дома вокруг совершенно пусты. Звук льющейся воды внезапно исчезает, полная тишина бьет прямо по нервам, он чувствует, как под шелковой синей рубашкой, (как он мог надеть эту рубашку с коричневыми брюками?) по спине от самого затылка побежала тонкая струйка пота.
Небо с невероятной скоростью затягивается рваными черными тучами, солнце, блеснув прощальным лучом, исчезает за черепичной крышей трехэтажного домика с красно-желтой, незамысловатой вывеской "БАКАЛЕЯ". Поднимается ветер.
Он идет вперед, чувствуя, как тело начинает бить озноб.
По испещренному трещинами тротуару, увлекаемый порывами ветра, проносится смятый обрывок газеты. Он успевает заметить заголовок первой страницы, напечатанный огромными кричащими буквами. Успевает прочесть всего одно слово, и это слово отдается в голове тяжелыми ударами молота по наковальне.
Гибель…
Ветер усиливается. Небо окончательно затянули тучи. Он упорно идет вперед, хотя ему очень холодно, хочется зайти в один из домов, найти одеяло, лечь, укрывшись и свернувшись калачиком, и отдохнуть, да отдохнуть.
Вдруг сквозь шум ветра пробиваются первые аккорды знакомой мелодии. Он из последних сил ускоряет шаг, заворачивает за угол. Через два дома по правой стороне он видит столики летнего кафе. В окнах кафе горит мягкий свет, из открытой двери звучит музыка. Вступает мужской прокуренный голос с сильным итальянским акцентом:
– Я держу мир на веревочке, я сижу верхом на радуге…
За крайним столиком, под едва держащемся на ветру зонтом, он видит женскую фигуру.
Изящная рука подносит ко рту чашку, она делает маленький неторопливый глоток. Поворачивает голову в его сторону, глаза спрятаны за дымчатыми стеклами очков. На ней легкое ситцевое платье с бесконечными разрезами по бедрам. Его тянет к ней, он еще ускоряет шаг, почти переходит на бег.
– Жизнь прекрасная штука, – продолжает напевать прокуренный голос.
Он уже близко, уже чувствует сладкий аромат ее рыжих волос. Уже открывает рот чтобы что-то сказать, но особенно сильный порыв ледяного ветра подхватывает переднюю часть подола ситцевого платья и бросает его ей на грудь. Он видит, боже, он отчетливо видит каждый изгиб бедер цвета спелого персика, каждый волосок, составляющий аккуратный треугольник, и даже…
Желание турбинным насосом гонит кровь к чреслам, угрожая разорвать изнутри, комом встает поперек горла мешая дышать. Собрав всю волю, он делает еще шаг, еще, протягивает дрожащие от возбуждения руки… и обнаруживает, что она исчезла.
Из дверей кафе на улицу высыпает горстка детей лет десяти-двенадцати. Они показывают на него пальцем и оглушительно громко хохочут. Они смеются подталкивая друг друга локтями, вытирая слезы с глаз. Он с ужасом понимает, что стоит перед ними совершенно голый, а его хозяйство торчит как вилы из стога сена. Он пытается прикрыться, пытается убежать, но ноги словно пристыли к тротуару. А дети смеются все громче и громче, это уже похоже на истерику. Вдруг он замечает, что его вид веселит не всех малышей. Маленькая девочка, которую почти не видно из-за спин других, озадаченно смотрит на него чудесными голубыми глазами, беззвучно шевелит губами и накручивает на пальчик непослушную прядь длинных черных волос.
– Хватит, – ее звонкий голос перекрывает безумный смех, и все медленно оборачиваются к ней. – Хватит, разве вы не видите, дяде холодно.
– Дура, – не совсем уверенно отвечает мальчишеский голос.
Но тут же его поддерживают еще несколько голосов, – Дура, стерва, заткнись, заткнись стерва!
Дети отходят от голубоглазой девочки на несколько шагов, окружают ее полукругом.
– Стерва, стерва, – они уже скандируют звенящими от возбуждения голосами.
Возле каждого из них появляется груда камней. Мальчик в синих спортивных шортах, с жидкими белесыми волосами первым опускает руку к своей груде. Задержавшись на секунду, рука возвращается с серым камнем, размером с мандарин и острыми рваными краями.
Чудная знакомая мелодия, сменяется сумасшедшими звуками тяжелого рока.
Его хозяйство опало. Ему больше не холодно, наоборот он буквально сгорает от жара, исходящего прямо от земли. Пот заливает глаза. Все происходящее воспринимается как фильм в замедленном действии.
Мальчишка в шортах заносит руку с камнем за плечо, толпа возбужденно кричит:
– Давай, покажи ей, проучи стерву! Стерва!
– Стерва, – неслышно повторяют его губы и рука резко выпрямляется отпуская серый булыжник прямо в широко открытые прекрасные голубые глаза, глаза налитые слезами, горькими слезами детской обиды.
Камень просвистев в воздухе, с отвратительным звуком врезается в верхнюю губу девочки. Вскрикнув, она хватается за лицо и опускается на колени, по подбородку льется кровь.
– Стерва! – уже визжат голоса, десяток маленьких юрких детских рук шарят в поисках камней. Шарят не долго, и все до одной находят. Одна за одной руки уходят за плечи, потом выпрямляются, метая камни.
Камень разрывает ухо, стоящей на коленях девочки.
– Дура!
Камень гулко ударяется в грудь.
– Заткнись!
Камень попадает в ладонь, закрывающую окровавленное лицо, ломая два пальчика.
– Получи, получи СТЕРВА!
Камни попадают в лицо, живот, плечи, ноги. Они крушат кости, рвут плоть.
Он обнаруживает, что может двигаться. Он бросается к детям, хочет остановить ужасное действо. Но боковым зрением замечает, что она снова сидит за своим столиком, а подол ситцевого платья развевается на ветру. Он замирает, аккурат посредине. Его глаза и устремления мечутся между горсткой обезумивших детей и вожделенной женщиной.
Сознание готово разорваться…
– Сергей, Сергей!
Он открывает глаза и ему требуется долгая секунда, чтобы понять, где он, и кто зовет его по имени. Наконец он привязывается к месту и времени и узнает голос:
– Секунду, профессор, – выкрикнул он и выбрался из спального мешка. Голова гудела, во рту поселился отвратительный ржавый привкус, как всегда бывало после таких снов-видений. Он знал, что образы из сна растворятся через считанные минуты, а вот мерзкий привкус останется на пару часов.
Итальянец выбрался из палатки в недавно родившийся сентябрьский день. День, который принесет так много смертей… Смертей, одна из которых оставит на его сердце глубокий, незатягивающийся шрам. Но пока ничто не нарушает таежной тишины, а Беретты мирно покоятся в скрытых от взглядов кобурах…
Сергей улыбнулся разбудившему его Ванштейну:
– Доброе утро, сеньор Строганов, – проговорил тот, явно чем-то обеспокоенный.
– Доброе утро, Яков Абрамович!
Глава 16
1
Антон выбрался из палатки, и ему пришлось зажмурить глаза, так ярко светило осеннее солнце. Трава была очень мокрой, и пока он, зевая, добрался до самодельного пирса, брюки на щиколотках пропитались влагой и окрасились в темный цвет. Он чувствовал себя прекрасно. На свежем воздухе спалось замечательно. Добравшись до пирса, он присел на корточки, зачерпнул ладонями холодной чистой воды и плеснул в лицо. Это его мгновенно взбодрило, последние остатки сна улетучились. Он плеснул в лицо водой еще несколько раз, выпрямился, довольно потянулся. Полной грудью вдохнул волшебный таежный воздух, наполненный ароматами ночного дождя, трав, грибов и, конечно же, хвои.
– Хорошо! – вслух сказал он и направился обратно к просыпающемуся лагерю.
– Доброе утро, Яков Абрамович!
– Утро доброе, Антон! – профессор сидел на маленьком раскладном стульчике возле костра, на котором, в закопченном чайнике, закипала вода, и рассматривал сложенную вчетверо большую цветную карту. – Как спалось на природе?
– Спасибо, отлично, – ответил Антон широко улыбнувшись.
– Я слышал Вы приехали из Англии? Вроде бы, учились там в престижном университете, даже участвовали в профессиональных автомобильных гонках, – Ванштейн изучающе посмотрел на него поверх нацепленных на кончик носа очков.
– Да вроде бы так, – смутился Антон. – Это Сергей Вам рассказал?
– Отнюдь. Это ваша красавица-спутница отрекомендовала Вас подобным образом.
Антону оставалось лишь развести руками.
– И что же заставило Вас вернуться на родину? – не отставал профессор.
– Любовь, – сказал Антон, подняв глаза к синему небу. Ванштейн удивленно поднял брови, а Антон добавил, – к истории. Любовь к истории, профессор.
– А-а, – протянул Ванштейн, словно раздумывая стоит ли поверить этому объяснению и прекратить расспросы, – Ну что ж, это… Это заслуживает всяческого уважения, молодой человек.
Антон кивнул:
– Доброго дня профессор!
– И вам, Антон, – кивнул Ванштейн и вернулся к изучению карты.
В этот момент взгляд Антона упал на стоявшие на границе поляны, на которой был разбит их лагерь, "Лэнд Роверы". Их было только три.
– Куда делся четвертый джип? – спросил он уткнувшегося в карту профессора.
– Разве вы не знаете!? – Ванштейн удивленно посмотрел на своего студента, – Сергей уехал в Нижнюю Семеновку. Это деревня в пятидесяти километрах отсюда.
– Но для чего? – растерялся Антон, – Мне он ничего не сказал.
– Да, собственно, это обычная наша практика. Я имею в виду себя и своих помощников. Связаться с аборигенами и расспросить их об этих краях, – Ванштейн серьезно посмотрел на Антона, – Зачастую выслушать какую-нибудь белиберду про нехорошие места: мол, вы туда не ходите, и все в этом духе. Но иногда везет. Какой-нибудь толковый местный может своим рассказом сильно облегчить и сократить время поиска того, за чем, собственно, и прибыла экспедиция. Сергей вызвался выполнить эту, с позволения сказать, миссию. Я, естественно, был не против. У него колоссальный опыт.
– И как давно он уехал? – прервал размышления профессора Антон.
– С самым рассветом, – ответил Ванштейн и взглянул на свои часы, – примерно полчаса назад. И, Антон!
– Да, профессор!
Ванштейн потеребил бороду, раздумывая, стоит ли продолжать. Потом кивнул сам себе и сказал:
– Э-э, Сергей уехал не один. Ваша подруга Софья уехала вместе с ним.
Помолчав немного, внимательно глядя на Ванштейна, Антон севшим голосом сказал:
– Я бы хотел отправиться за ним.
Теперь пришел черед Якову Абрамовичу Ванштейну глубоко задуматься. Он заметил накануне, что Антон вскочил на середине чудесной песни, которую пела эта крайне симпатичная девушка. Теперь у него не было никаких сомнений, по поводу того, что именно заставило Антона забыть об Англии и остаться в Щегловске. Антон не соврал, это была любовь. Только вот объектом этой любви была вовсе не история. Ванштейн не хотел конфликтов, но он кое-что узнал об этой жизни. Поэтому, покачав головой, он тихо сказал:
– Думаю, Вам можно доверить автомобиль как никому другому, – посмотрел парню прямо в глаза и, увидев в них то, что и ожидал увидеть, добавил, – Вы умеете читать карту?
– Обязательно! И пользоваться спутниковой навигацией. Участвовал пару раз в небольших ралли-рейдах.
– О-о, – Ванштейн поправил очки, – Ну тогда, собственно…
– Ага, спасибо профессор.
Антон завел двигатель, бросил в рот жвачку, и первым делом уткнулся в экран системы спутниковой навигации. От места их стоянки до Нижней Семеновки на самом деле было ровно пятьдесят три километра. Он прикинул возможную скорость Сергея:
– Час сорок, – пробормотал он себе под нос, – А если ты Софочка пожелаешь в кустики, или там полюбоваться каким-нибудь открывшимся видом в объятиях соблазнительного итальянца, то и все час пятьдесят. Сорок минут форы, – он уже разворачивался, чтобы вырулить на дорогу, – У меня есть час. Час и пятьдесят три километра, – и уже в полный голос, – Готовьте свои секундомеры! На быстрый круг уходит Антон Красношлыков, по прозвищу Русская Ракета. Ему во что бы то ни стало нужно побить время итальянского гонщика, сеньора У-меня-8с-компетиционе! Вы думаете, у него нет шансов… Что ж, смотрите и удивляйтесь!
"Лэнд Ровер" рванулся вперед по узкой отвратительного качества грунтовке. Скорость, с которой он вошел в первые несколько поворотов, была слишком высокой. У него не было штурмана, автомобиль был слишком тяжелым. Такая скорость была действительно очень опасна для жизни.
Зачем ему нужно было догонять их? Ведь он мог ехать спокойно и встретиться с ними в деревне.
По двум причинам.
Во-первых, в Англии его звали Русская Ракета, и он привык принимать без раздумий все вызовы, касавшиеся время и скорости.
Во-вторых, (и эта причина была главной, хоть и не до конца осознанной) что-то гнало его вперед. Какое-то то-ли предчувствие, то-ли ощущение, охватившее его в тот самый момент, когда он заметил отсутствие одной из машин. И это самое предчувствие сверлило его грудную клетку, заставляя сильнее давить на педаль акселератора.
"Лэнд Ровер" продолжал штурмовать повороты, каждый раз рискуя сорваться в слишком сильный занос и впечататься в толстый ствол сосны или слететь в какой-нибудь овражек. Часы отсчитывали драгоценные минуты.
2
Спустя один час и сорок три минуты, с того момента, когда они выехали с поляны, где располагался лагерь археологов, Сергей остановил покрывшийся пылью внедорожник возле покосившегося забора.
– Нижняя Семеновка? – спросила Софья.
Сергей кивнул.
Он не спеша тронул автомобиль вдоль улицы, мимо шеренги неказистых маленьких домиков, отгороженных ветхими деревянными заборами. Доехав до некоторого подобия площади, они остановились. За все это время они не увидели ни одного живого существа. Сергей заглушил двигатель, и двое выбрались из салона.
Над деревней висела абсолютная тишина. Ни голосов, ни шума двигателя работающего трактора или бензопилы, ни скрежета калитки, ни хлопков дверей, ни кудахтанья кур или лая собак. Деревня выглядела абсолютно мертвой.
– Что-то мне не по себе, – прошептала Софья.
Сергей лишь крепче сжал ее руку.
По правой стороне стояли два кирпичных двухэтажных здания, слева чернела коробка автобусной остановки, а мимо нее под прямым углом от той улицы, по которой они шли, уходила другая. Постройки на ней были не такими убогими. Наоборот, это были добротные избы из бревен и бруса, двух– и даже трехэтажные. Но и эта улица была пуста и молчалива. Сергей повернулся к кирпичным зданиям. Первое, вероятнее всего было зданием деревенского клуба, потому что сквозь окна первого этажа можно было видеть некое подобие зала, с небольшой сценой и несколькими десятками стульев, стоявших неровными рядами. Они прошли вдоль здания, свернули к следующему. Там они увидели крыльцо с выцветшей вывеской:
"Нижнесеменовское почтовое отделение".
– Может быть там есть люди? – шепотом спросила Софья.
– Давай зайдем и проверим! – предложил Сергей и они зашагали к двери.
– Добрый день, – осторожно произнося слова, поприветствовал Сергей, сидевшую за стеклом женщину лет тридцати.
– Здравствуйте, – немного нервно ответила она. Ее взгляд был каким-то странным. Но младший Строганов этого не заметил. Не мог заметить! Просто потому, что не знал, как обычно смотрят тридцатилетние женщины с большими курносыми носами, широченными плечами и выменем вместо груди. Ведь он всю жизнь смотрел только в глаза девушкам, чьи груди так и просились в объектив фотокамер, а животы не отличались геометрией от взлетно-посадочной полосы.
Он оглядел помещение. Грязные стены, облупившийся в потеках потолок, две кабинки, с застекленными дверями, на которых выцветшей краской написано "Межгород".
– Извините, – голос заставил Сергея встрепенуться и снова взглянуть на женщину.
– Извините, – повторила она, – Вам нужно позвонить?
Нужно ли ему позвонить? Нет, черт возьми, ему не нужно звонить! Потому что полтора месяца назад, один человек, до которого неведанным образом дотянулись длинные руки старины Джеффри Мак Брайда, уже позвонил с одного из этих телефонов (должно быть с того, что слева).
И вставший в стойку, словно хорошо обученная охотничья собака, учуявшая дичь, могущественный Орден, не нашел ничего лучшего, чем прислать сюда его. И теперь все, кому можно было позвонить, были здесь. ОН был здесь.
И теперь он был уверен, что его долгое путешествие было не напрасным. Джеффри попал в яблочко. Сергей еще раз прогнал перед мысленным взором, пустые, мертвые дома, пялявшиеся на них пустыми зрачками темных окон, и кивнул сам себе. Они были здесь. Теперь он чуял их, ощущал их мерзкий, кисловатый запах, слышал звук их частого, возбужденного дыхания.
И к своему удивлению осознал, что не знает, что ему нужно делать. Он попытался порыться в памяти, вспоминая главы из мудрых книг. Они были полны описаниями и предупреждениями, да, прежде всего предупреждениями! Но совершенно не содержали инструкций. Во всех этих долбанных томах, пропитанных духом тысячелетий не было ни одного дельного совета. Ни слова о том, что стоит обращать внимание на выражение лиц уродливых работниц деревенских почтамтов.