У Стефы была бабка-венка, сумасбродная мать, сбежавшая с молодым любовником, и отчаявшийся беспомощный отец. Они сдавали комнаты. Когда жильцов не было, Стефе не давали денег на учебники и школьные экскурсии. Она очень хотела помочь подружке - уговаривала скинуться одноклассников, продавала в школе билеты в кино. В результате Стефа ехала вместе со всем классом в Величку, а на контрольной по алгебре снова не присылала ей шпаргалку. "Я не могла, - оправдывалась она, - а то сама бы не успела решить последнюю задачку".
Стефа прекрасно знает немецкий (спасибо бабке) и работает в конторе Восточной железной дороги. У нее там есть ящик, запирающийся на ключ, для ценных предметов. Перед каждой поездкой к Франтишеку она оставляла в этом ящике свою серебряную пудреницу.
Сидя на плаще в бане французских военнопленных, она пишет подруге, что в последнее время много болела. "Не знаю, удастся ли нам встретиться. Если не удастся, отдай пудреницу моему мужу. Если и с мужем увидеться не удастся, оставь себе. Надеюсь, она принесет тебе счастье".
Француз заглядывает ей через плечо. Спрашивает, о чем она пишет красивой подруге.
О пудренице.
Француз восхищается - ее почерком, рукой, в которой она держит карандаш, коленом, на которое кладет листок, смуглой шелковистой кожей…
Она поднимается с плаща. Раздевается. Встает под душ, включает горячую воду. Моет шею, грудь, бедра, живот… Она такая, какая есть. Не хуже других. Не еврейка. Не полька. Красивее иных - тех, у кого все зубы на месте, кого не вытаскивают из рикши и не волокут на рассвете в подворотню.
На станцию они идут рано утром. Она просит француза отослать письмо. Француз просит ее дожить до конца войны. Поклянись, говорит он и начинает плакать. Она радуется, что не должна спасать этого француза и что это ей велят дожить до конца войны.
Она садится в поезд.
Даже не старается запомнить французскую фамилию и адрес в Провансе.
Сейчас надо решить: сесть в купе? встать в коридоре? запереться в туалете?
Тетя
На улице Наврот лежит снег. Дворник сгребает его лопатой. Ребенок лепит снеговика. Дворник насвистывает. Гладильная мастерская открыта, тетя Юзека снимает с валиков постельное белье, старательно его раскладывает. Она с умилением разглядывает камешек из почки Юзека и разрешает переночевать в мастерской.
Тетя Юзека теперь в рейхе, а Варшава - в генерал-губернаторстве. Граница недалеко, надо сесть на двенадцатый трамвай, доехать до Стрыкова и найти спекулянтов. Их все знают; они обменивают сахар на чулки, а водку - на теплое белье или наоборот - сахар на белье.
Тетя щедра: дает ей для обмена носки и еще в подарок - чулки с черной стрелкой.
- Последний писк моды, - заверяет она. - Теперь носят длинную стрелку, над щиколоткой, и обязательно темнее, чем сам чулок.
Кресло: более срочные дела
Надо их навестить, скажет она как-то. Поблагодарить пана Болека, выводившего из гетто по каналам, тетку Юзека, оказавшуюся такой щедрой, женщину из Стрыкова, угостившую ее клецками, немецкое семейство в Берлине…
Пройдет еще несколько лет, и она скажет: нет, правда, я обязательно должна их навестить. Пана Болека. Тетку Юзека. Ту женщину из Стрыкова…
Но так и не навестит. Не оттого что неблагодарная - наоборот, ведь она столько раз вспоминала об этих людях. Просто так уж получается - всегда находятся более срочные дела.
Двенадцатый номер
Она едет в трамвае. Разглядывает немецкие названия улиц и пытается угадать (непонятно зачем) прежние, польские. Трамвай замедляет ход, она видит колючую проволоку. Пост. Чуть дальше стоит бородатый мужчина с желтой заплаткой на рукаве. Заплатка потрепанная, в виде звезды. В Варшаве носили другие звезды - синие на белых повязках, поэтому лишь через пару секунд она понимает: это еврей. Гетто. Она не знала, что двенадцатый трамвай проезжает через гетто. Редкие прохожие останавливаются и разглядывают трамвай. Она сидит у окна, а они не сводят с нее глаз. Именно с нее. Она отворачивается, но на противоположной стороне улицы тоже люди. Они стоят неподвижно и смотрят…
Вместе с ней на конечной остановке выходит молодая женщина, на вид ее ровесница. Она начинает рассказывать про свой побег из Германии, та приглашает ее к себе домой. Мать - милая, гостеприимная - спрашивает, чего ей хочется: может, вареников? Специально для нее варит целую кастрюлю, поливает шкварками. Ешь, угощает она, ешь на здоровье.
- Нам тут тоже несладко, - рассказывает она позже, вечером. - Раньше-то торговля была бойкая, а теперь полицаев стало много, всё евреев ищут. Ищут-то евреев, а находят товар… Ешь, детка, ешь на здоровье.
Она стелет постель, укрывает ее пуховым одеялом и будит ночью, когда приходят спекулянты.
Спекулянты усталые, грязные и чем-то напоминают людей пана Болека. Вынимают из рюкзаков водку и сахар, прячут туда дамское белье. Она отдает им носки Юзековой тети и получает взамен белую простыню. А также инструкцию: простыню держать над головой, передвигаться прыжками и приседать каждые несколько метров. Присели - замерли. Простыня должна полностью закрывать вас, свисать до снега. Запомните: замираем, прыгаем - опять приседаем. Это называется заячий шаг, сумеете?
Она бежит вместе с мужчинами: заснеженное поле, лес, снова поле… приседает, следит, чтобы простыня полностью закрывала ее, замирает, снова бежит.
Восходит бледное холодное солнце. Они в генерал-губернаторстве. Она отдает простыню и спрашивает, где ближайшая железнодорожная станция.
Радость
Она покрасила волосы (любимый цвет - пепельная блондинка).
Вставила зуб (на штифте, техник заверил, что очень практично, в случае чего можно вынуть; она удивилась: зачем вынимать искусственный зуб?).
Забрала свою пудреницу. ("Она так плакала, получив твое письмо, - рассказывает подруга Стефы, машинистка с Восточной железной дороги. - Так жалела, что не давала тебе списать на алгебре…" "Зато теперь я подарю тебе шляпу", - обещает Стефа, и в самом деле приносит красивую шляпу - черную, с большими затейливыми полями, наследство романтичной матери.)
Машинистка дает ей лакированные туфельки на высоких каблуках, сшитые на заказ перед самой войной у сапожника на Новом Святе, а пани Крусевич старательно перешивает на нее пальто пана Крусевича.
Она стоит на углу улицы Пенкной и ждет знакомую - переводчицу немецкой поэзии (эта переводчица, очень известная, обещала найти покупателя на кольцо с жемчужиной - если за реальную цену).
Она притопывает от холода на мокром снегу.
В лакированных туфельках от машинистки.
В романтической шляпе от Стефы.
В шелковых чулках с черной стрелкой от тети Юзека.
В бывшем пальто пана Крусевича…
Две женщины, обе в штатском, подозрительно рассматривают ее.
- Вы кого-то ждете? - спрашивает одна, пряча руки в меховой муфте. - Кенкарта у вас есть? - и вынимает из муфты полицейское удостоверение.
- Простите, не поняла… - удивляется она, но голос у нее заискивающий. - А в чем, собственно, дело?
- Вот только не надо притворяться, - говорит та. - И оставьте эти улыбочки. Все вы такие - сначала изображаете святую невинность, потом принимаетесь рыдать. Пошли.
Она идет вслед за полицейской.
Ближайший комиссариат - на Познанской. У этого места дурная слава, быстро оттуда не возвращаются.
У нее с собой кольцо с жемчужиной. Сразу ей предложить? Но что значит "все"? "Все" - так говорят о евреях…
- Простите, - решается она наконец. - А кто это - все?
- Перестань валять дурака, - полицейская теряет остатки вежливости. - Я из полиции нравов. Поняла теперь, кто это - все?
Она поняла.
Ее приняли не за еврейку, а за шлюху. Какое счастье, Господи Боже мой, всего-навсего за шлюху!
Теперь она идет спокойно, как порядочная женщина, которую искренне позабавило нелепое подозрение.
Полицейская садится за столик и рассматривает ее кенкарту.
- Замужем, - читает она вслух. - Замужем, ну-ну… И где же твой муж?
Она отвечает:
- В лагере муж. Был в Освенциме.
- Не врешь? - полицейская поднимает глаза от кенкарты и поправляется: - Вы не врете?
- Мой муж в лагере, - повторяет она. - У меня письмо есть…
Полицейская встает, словно собирается проводить ее до двери. - Я все проверю, - говорит она строго. - Сейчас я вас отпускаю, но все проверю… А вы… - она мгновение колеблется, - не могли бы вы одеваться более прилично?
Кресло: все в жизни
Не стой она на улице в этом дурацком наряде, ее бы не приняли за проститутку.
Не забери ее полиция, она бы не оказалась на Марианской, у дворника пана Матеуша.
Не навести она пана Матеуша (хотела предупредить, что о ней будет справляться полиция нравов), не узнала бы, что приходил почтальон.
Что он принес письмо.
Что муж просит прислать съестного. Что у него новый адрес: Маутхаузен, блок AKZ.
Словом, все в жизни загадочным образом переплетается.
Хватит
Халина с отцом будут жить в Юзефове - Лилюся сняла комнату на довоенной даче.
Она растроганно глядит по сторонам. Ничего не изменилось, разве что живая изгородь разрослась…
- На сто пятнадцать сантиметров выросла, - сообщает хозяйка, - по двадцать три сантиметра в год. Я не стригу - жду, когда муж вернется.
(- О чем вы говорите? - не слышит свекор.
- Что война идет уже пять лет, - объясняет Халина.
- А не говорят, сколько она еще продлится?
- Нет, папа, но я сама знаю, что еще долго…)
Комната солнечная, воздух свежий, но Халина твердит, что больше не выдержит.
- С меня хватит, - заявляет она хозяйке.
- Воля ваша, - отвечает та, - но пани Казимера все оплатила.
- Я вам очень благодарна, - говорит Халина Лилюсе, - вы столько для нас сделали, но с меня хватит.
Халина ездит в Варшаву. Просто так, потому что ей хочется. Все хорошо, уверяет она каждый раз. Правда, все отлично, вот только…
- Потерпи, - просит она Халину. - Тут ты на воздухе, и никто на тебя не обращает внимания…
- Никто? - улыбается Халина. - Вот именно, что обращает… Да, мужчина. Очень милый, хотя и немолодой. Мы друг друга понимаем, - Халина снова улыбается, немного загадочно. - Мы понимаем друг друга без слов…
Ее тревожит это знакомство.
Халина самая низкорослая и непривлекательная из сестер, у нее некрасивые ноги, да еще эти соломенные вытравленные волосы… Кто мог ею заинтересоваться, гадает она. Но Лилюся не видит повода для беспокойства. Хорошо, что есть мужчина, Халине будет не так одиноко.
Лилюся отправляется в Юзефов - надо заплатить хозяйке. Та удивлена: пани Халина ведь уехала. Да, и пожилой мужчина тоже. Откуда она может знать куда? Уехали - и всё тут.
- Они уехали, - рассказывает Лилюся, вернувшись. - Хозяйка думала, что я знаю. Пришел какой-то мужчина, хозяйка его раньше не видела, но уверена, что Халина с ним знакома. Помог им упаковать вещи, взял рюкзак. Они ушли через лес, в сторону железной дороги. Мужчина нес рюкзак, Халина - цветы… ну и отец.
- Цветы?
- Да, маленький букет. Этот мужчина принес. Весенние цветы, ранние, похоже, из магазина. Скромный букетик, но из магазина, так сказала хозяйка. Больше она ничего не знает, - добавляет Лилюся, - ушли - и всё. С пожилым мужчиной. Примерно месяц назад.
Плед
Ей приходит в голову отличная мысль: надо поехать в Вену.
- Что ты так на меня смотришь? - спрашивает она Лилюсю. - Он же в Маутхаузене, верно? То бишь в Австрии. Значит, в Вене я буду к нему ближе, и мне будет легче его спасти, разве не так?
- Все так, дорогая, - соглашается Лилюся и улыбается успокаивающе, словно разговаривает с душевнобольной. - Почему бы и нет? Поезжай в Вену и спасай его.
Как добраться до Вены, Лилюся не знает.
Тереса видит рядом с дамой червей мужчину в форме, но где его искать, карты не говорят.
- Вена… Ах, боже мой, Вена!.. - предается воспоминаниям тенор, печальный шатен. - Помнится, мы с Зосей слушали "Севильского цирюльника"…
Она прерывает его после первых же тактов и клянется, что непременно дослушает каватину, как только вернется.
Идет к Стефе. К человеку, у которого покупала цианистый калий. К Франтишеку в Скаржиско. К Кенгуру в дом у словацкой границы. К венгерскому еврею в Краков. К официанту в кафе "У Розы"… Мой муж в Маутхаузене, объясняет она всем и каждому, в Вене мне будет легче вытащить его оттуда. Ты не знаешь (вы не знаете), как добраться до Австрии? Мой муж в Маутхаузене…
Пани Крусевич посылает ее к своей знакомой, которой когда-то шила постельное белье. Муж - бывший судья, сама она держит детский сад (у нее можно оставить ненадолго еврейского ребенка).
На улице холодно и темно. Жена судьи болеет. Лежит в широкой супружеской кровати, на тумбочке - зажженная лампа и стакан чая. Ноги больной прикрыты пледом. Мягким, пушистым, в цветную клетку.
Судья угощает ее чаем с ломтиком лимона, поправляет жене подушку. Потом поправляет еще и плед - старательно, заботливо подтыкает вокруг ног, чтобы ниоткуда не дуло.
Судья понятия не имеет, как добраться до Вены. А она говорит:
- Какой красивый плед. Должно быть, очень теплый. И легкий, верно? Легкий, но теплый…
- Плед как плед, - удивляется судья. - Не помнишь, где мы его купили, дорогая?
Она поднимается со стула, берет на дорогу бисквит, желает жене судьи скорейшего выздоровления и обещает расцеловать пани Крусевич.
Ближе
Венские дети бегут с ранцами в школу, венские пекари тащат ящики с булками, в кафе подают настоящий венский кофе, а в ресторанах - венский завтрак. Только сосиски по карточкам. Официанты ловко вырезают купоны - у каждого на поясе болтаются изящные ножнички на цепочке. Карточки в случае необходимости можно купить на черном рынке - на Мексико-плац. Официант в отеле "Захер" рекомендует их знаменитый торт, а постоянным клиентам терпеливо разъясняет детали тяжбы по поводу названия. Правда, лично он не сомневается: суд признает право на название торта исключительно за кухней отеля.
Война ощущается вечером. Окна зашторены, улицы не освещены. Люди ходят с фонариками. Батарейки достать сложно, и кто-то изобрел фонарик, работающий по принципу динамо-машины. При вращении рукоятки он пронзительно пищит, и этот звук, оглашающий ночную Вену, напоминает о войне.
Она ездит в Вену с надежным пропуском, который достал ей официант из кафе "У Розы". Он познакомил ее с одним из тех новых клиентов, к которым хозяйка относится с особым почтением. Коротышка, ей по плечо, совершенно седой. Она поскорее села, чтобы не задевать его самолюбие, но он оказался вовсе без комплексов. Официант хотел помочь гостю, но тот отстранил его, разбежался, подпрыгнул и сам сдернул шляпу с вешалки. Она рассмеялась. Встретив суровый взгляд, испугалась, что обидела его, и замолчала.
Седой познакомил ее с инженером из Организации Тодта - немцем, с которым вел дела. Организация сооружала военные казармы, мосты и дороги, выдавала направления на работу и пропуска для поездок. Адрес стройки можно получить уже в Вене.
- Если вы хотите у нас работать… - начал инженер.
Ну разумеется, она хочет, - и тут же получает пропуск - Marschbefel. Денег инженер не берет - ему нужен табак, непременно листовой, десять килограмм.
Она складывает листья табака в черный лаковый чемодан, прикрывает ночной рубашкой и едет в Вену. Сестра инженера - квартира в хорошем месте, в первом районе, мраморная лестница, рояль "Бехштейн" в гостиной - старательно отсчитывает купюры. Вдвое меньше, чем дали бы на Мексико-плац, но все равно неплохо. К тому же она еще рассказывает, где можно купить модный и недорогой итальянский шелк.
В конторе Организации Тодта, близ Карл-Люгер-плац, коллега инженера предлагает ей работу в Далмации. Но Далмация далеко от Маутхаузена, так что она просит Marschbefel для возвращения в Варшаву.
В Варшаве она продает итальянский шелк. Инженеру говорит, что передумала и не хочет строить казармы, мосты и дороги, но новый пропуск в Вену ей все равно нужен. Инженер просит еще листового табака - пятнадцать кило.
Все отлично
О ее поездках в Вену узнают знакомые.
Янка Темпельхоф просит взять ее с собой. Официант из кафе "У Розы" просит взять с собой пана Графа.
Янке Темпельхоф - школьной подруге Халины - не откажешь. Официанту - тем более.
- Пан Граф, - объясняет официант, - приехал в Польшу за новыми документами, и теперь ему пора возвращаться. В ваших интересах взять его, пани Марыня, - добавляет он, понижая голос, - у него в этой Вене большие возможности.
Она могла бы сообразить, что значит "новые документы". Понятно, что старые попали в нежелательные руки.
Однако из всего сказанного она слышит лишь слова про большие возможности в Вене. Именно такого случая она и ждала!
Инженер из Организации Тодта выдает пропуск - на трех человек, а в черном чемодане лежат уже двадцать килограмм табака.
Через несколько дней Граф получает известие. Ему сообщают (источник самый надежный), что ее муж жив.
Через неделю он говорит: я попытаюсь его вытащить.
Она встречается с Графом в кафе "Прюкель", недалеко от Организации Тодта.
Она в восторге от его безукоризненных манер.
Он заверяет, что ее муж жив.
Все отлично.
В кафе "Прюкель" она ждет инженера - он должен принести ей очередной пропуск. Напротив входа стоит горшок с фикусом, рядом висит зеркало. Она садится лицом к двери и наблюдает за улицей. Сядь она спиной к двери, увидела бы их в зеркале. Двоих мужчин, входящих в кафе, оглядывающихся по сторонам. А они увидели бы ее со спины, им пришлось бы сначала обойти столик, заглянуть в лицо… Все равно она не успела бы сбежать, но выиграла бы минуту или две. (Хотя зачем ей эти минуты?)
Мужчины подходят к столику.
Тот, что пониже, спрашивает:
- Вы ждете господина инженера?
Она отвечает утвердительно.
- Он ждет вас в другом месте…
Они стоят у ее столика. Тот, что повыше, делает знак официанту, она расплачивается, и они выходят из кафе.
Идут мимо платанов и кленов бульварного кольца к Дунайскому каналу. У канала мужчины берут ее под руки. Одновременно, с обеих сторон, не говоря ни слова. Словно боятся, что она бросится в воду. Но она вовсе не собиралась бросаться в воду.