Они свернули на полевую дорогу. Дорога темной полосой лежала среди чистых, розовых от солнца снегов, накатанная, слегка подтаявшая, с клочьями соломы и навоза, упавшими с возов. Впереди шли две подводы с навозом. Девушки, шагая рядом с санями, погоняли лошадей и весело перекликались друг с другом. Вдруг та, что шла впереди - рослая, в короткой черной жакетке, - запела негромко:
Час да по часу день проходит,
Солнце скрылось в этот час…
- Катерина! - обрадовался дед Антон. - Давай помолчи, парень, хорошую песню услышим.
Куда скрылся мой хороший,
С кем прощалась я вчерась!..
Низкий голос, ласковый и задушевный, легко и далеко проплывал над снежным полем:
Колокольчик его звонкий
Бьет уныло под дугой.
Возы свернули на пашню. Навстречу ехали другие - порожняком. Все поле пестрело кучками навоза. Бабы с вилами в руках подошли к прибывшим возам… Агроном что-то объяснял им, широко размахивая рукой.
Председатель Василий Степанович Суслов, засунув руки в карманы, стоял в стороне, на пригорке, и, прищурив глаза, вдумчиво и даже мечтательно глядел куда-то мимо людей, мимо поля. Он слегка вздрогнул, когда дед Антон, подойдя, окликнул его.
- Здорово, дед, здорово! - сказал он, подавая руку деду Антону и Ване. - Куда это бредешь?
- Да к тебе, Василий Степаныч… - Дед Антон смутился и нахмурился. - Беду делить…
- Что случилось?
Смуглое худощавое лицо председателя сразу стало напряженным, и небольшие, запавшие под широкими бровями глаза остро засветились.
- Да ничего нового не случилось, Василий Степаныч. Ну, да и старое не веселит… С телятами что-то не заладилось.
- А Маруся что?
- Да что ж, лечит она. А толку что-то мало. Молода еще, опыта нет. Черненькая телочка так и не встает. Не знаю, поднимет ли ее Рублиха. А сегодня гляжу - еще один бычок невеселый стоит…
- Петр Васильич был?
- Был.
- Ну, что же? Он хороший врач.
- Да, может, и хороший, но вот не ладят они с Рублихой, да и всё! Гордые оба, домовой их возьми! Он-то все про холодное воспитание толкует, а она слушать не хочет. И кто у них прав, кто виноват, я и сам не пойму. Его бы другой раз послушал, - да ведь и в книгах везде написано, как Петр Васильич говорит, и в районе нам то же самое объясняли. Ну, а вот что с Рублихой делать? Шатают они меня с Петром Васильичем в разные стороны, а дела-то вон как расклеиваются!..
- Эх, старик! - вздохнул председатель. - Слабоват ты перед ними. А знаешь, почему они тебя шатают?
Дед Антон с любопытством поглядел на него:
- Почему?
- Потому что ты сам свое дело нетвердо знаешь, вот почему! Потому что ты сам нетвердо уверен, надо телят на холод выносить или не надо. И думаешь: вроде надо, а вроде и страшно! Дело новое, рискованное. Потому они тебя и шатают: Петр Васильич знает, чего добивается, и Рублиха знает, а ты не знаешь. Вот это тебя и губит!
Дед Антон задумчиво потеребил седину на щеках.
- Да-а, - протянул он, - вот титло-то какое!.. Вот это ты, скорей всего, правду сказал…
- А ты что, Бычков? - обернувшись к Ване, спросил председатель. - Стоишь молчишь, а я и забыл про тебя!.. Что, тоже с бедой ко мне?
Ваня улыбнулся:
- Нет, не с бедой! У меня дело короткое. Вы нашим юннатам землю решили дать. Так уж выделили бы нам сейчас, пускай бы ребята с самого начала сами ее в порядок приводили. А что ж готовенькую получать! Пускай инициативу проявляют!
- Дойди до Архипова, до бригадира. Пускай вам отмерит, как решили - от школы до березовой рощи. Скажи: председатель велел отмерить сегодня же. А то он мужик тугой: нынче да завтра… Скажи - председатель велел, и всё!
- Спасибо, Василий Степаныч! - весело сказал Ваня. - Сейчас же пойду. Уж я от Архипова не отстану!
Ваня взмахнул шапкой и быстро зашагал обратно, в деревню.
- Вон, видал? - с улыбкой кивнул на него председатель. - Пионерам, оказывается, тоже надо инициативу проявлять! За все берутся и ничего не боятся!
- Эко ты, голова! - вздохнул дед Антон. - Так ведь это же молодость! В молодости-то и я смелый был!
- Ничего, ничего! - Василий Степаныч слегка хлопнул по плечу деда Антона. - А ты старости-то не поддавайся, у нас с тобой еще дел много. Ох, еще дел сколько! Вот меня завтра в район вызывают… Для серьезного разговора.
- А что ж такое за разговор, Василий Степаныч? Ай хотят взгреть за что?
- Об устройстве колхоза разговор, дед. Вот позовет меня товарищ Медведев, первый секретарь, да и скажет: "Ну что ж, Суслов, объединили вы колхозы, хозяйство у вас теперь общее. Хлеб вместе ссыпали. Коров в один двор согнали. Корма в один сарай сложили. Ну, а дальше-то что делать думаете? Стройки какие или что?" Ну-ка, если бы тебя, дед, вот так-то спросили, что бы ты ответил?
- Да, задача… - сказал дед Антон и почесал в затылке, сдвинув шапку на глаза. - Такую задачу только министрам решать!
- Э! Ишь ты! Только министрам и заботы! У министров дела покрупнее найдутся. А это как раз нам решать велят!
- А что же, - вдруг приободрился дед Антон, - решать так решать. Земля наша. Лес наш. Что нужно, то построим. Куда нужно, туда поставим. Сплановать только как следует надо, чтобы по средствам да чтобы для хозяйства толку побольше!
- Да и так вот все хожу да планирую, - вздохнул Василий Степаныч. - Сегодня правление соберем, опять планировать будем.
Дед Антон, прищурившись, взглянул на председателя:
- А ты сам-то как плануешь?
- Сам-то?
Теплые огоньки засветились в глазах Василия Степаныча.
Он окинул взглядом сверкающее ноздреватым снегом поле, недалекие крыши деревни, сквозистую рощу, пронизанную нежной голубизной неба…
- Сам-то я сначала вот как думал, - сказал он негромко и мечтательно: - Стрелково и Выселки перевезти к нам, в колхоз Калинина. Так вот, разбросанно, жить очень трудно, а у нас место широкое, воды много - река мимо течет. Избы поставить пореже, чтобы каждый, кто хочет, вокруг дома садочек развел. Посередине построить клуб и цветов насадить. Это можно к школьникам обратиться…
- На крыше клуба можно хороший громкоговоритель установить, - сказал незаметно подошедший агроном, - день и ночь под музыкой будем жить - хорошо!
- Приемник? Ну уж, братец, нет, это не выйдет! - резко возразил Василий Степаныч. - Зачем же это нужно нам день и ночь под музыкой жить? Это, может, ангелы на небе день и мочь музыку слушают, да ведь им делать-то нечего! А у нас, братец, жизнь другая, нам работать нужно. Уж и так радиолюбители с этими говорителями одурели совсем - в каждый уголок стараются впихнуть. А зачем это делать? Там дети уроки учат, а приемник свое орет. Там бухгалтер или счетовод считает, а приемник все свое галдит. Там человек с работы пришел, просто отдохнуть хочет, а тут ему над ухом какой-нибудь хор зажаривает… Ну что, кроме досады? Так музыкой-то и обкормить недолго, как Демьян своего соседа ухой обкормил.
- Василий Степаныч, - снисходительно сказал агроном, - вы не понимаете музыки. Да ведь это культура!
- Музыка - культура, да. Для этого надо поставить в клубе хороший приемник. Кто захотел послушать музыку, беседу, лекцию, рассказ какой-нибудь - пожалуйста, зайди, послушай. Наслаждайся сам, а другому, который в эту минуту занят или просто не в настроении слушать музыку, другому, брат, не навязывай. Любить и знать музыку - это культура, а вот оглушать людей музыкой день и ночь - это уж, братец, совсем другое. А я хочу, чтобы в нашем колхозе действительно культурно было!
- Не знаю, не знаю… - пожал плечами агроном. - А я, представьте, под громкоговоритель вполне спать могу!
- Бывают и такие, - пожал плечами Василий Степаныч. - Но не на это рассчитывал Попов, когда придумывал радио.
- Да хватит уж вам: радио да радио!.. - сказал дед Антон. - Ну, деревни ты, положим, перевез, клуб ты поставил, а дальше что?
- Хату-лабораторию обязательно, - вмешался агроном. - Без агротехники не обойдешься…
- Амбары хорошие надо срубить, - продолжал председатель, - дом под ясли надо строить… Детский сад… А там пионеры себе дворец потребуют!
- А по-моему, все это мечты! Все не так, не с того начинаешь, - заявил вдруг дед Антон. - Прежде всего надо строить скотный двор, ферму!
Агроном и Василий Степаныч дружно рассмеялись.
- Кому что, а ему только бы ферму! - сказал агроном, с сожалением поглядывая на деда Антона: отсталый, мол, человек. - Надо, дед, прежде о людях позаботиться! О людях!
- А я о ком забочусь? - вдруг подскочил и закричал на все поле дед Антон. - Что является самой доходной статьей нашего колхоза? Молочная ферма! Что дает главную прибыль нашему колхозу? Молочная ферма! Так надо ее на хороший фундамент поставить, эту ферму, голова! Чтобы и коровник и телятник были как в самых хороших хозяйствах, чтобы телята у нас не дохли, чтобы коровы больше молока давали. Тогда и я в новых-то дворах посмелее буду новые методы проводить. Да еще вот о кормах, о кормах надо позаботиться, луга и пастбища как следует устроить! А как пойдет хорошая прибыль с молочной фермы, тогда и дома перевози, и клубы строй, и дворцы! Я же, голова, о людях забочусь, а о ком же еще?!
Агроном, давно уже смеясь, заткнул уши. А Василий Степаныч внимательно слушал, и острые глаза его светились.
Когда дед Антон умолк, Василий Степаныч обратился к агроному:
- Ну вот, уверяешь, что под громкоговоритель спать можешь, а тут и уши заткнул! - И, улыбаясь и вдруг подобрев лицом, протянул деду Антону руку: - Хорошо сказал, старик! Я и сам знаю, - продолжал он, - что эти планы мои пока только мечты: и клубы, и дворцы, и цветники… Все это тоже скоро будет. А сейчас все средства, все силы - на основное хозяйство. Вот электростанцию подняли. Крытый ток поставили. Весной начнем наши земли в порядок приводить, кустарник корчевать под луга, под пастбища… И конечно - это ты правильно, старик, сказал - надо нам строить молочную ферму! Но уж как построим - смотри, чтобы телята у тебя не болели. Тогда у вас такой отговорки не будет, что, дескать, дворы плохие - телята простужаются!.. А может, ты, старик, тоже со мной в район поедешь! Может, сам доложишь насчет двора-то?
Но дед Антон, уже притихший, отмахнулся:
- Не видели меня там! - И, усмехнувшись, добавил: - Да и говорить я не умею. Как заговорю, а Медведев уши и зажмет. Что ж из такого разговора выйдет?.. Ну, вы тут еще поплануйте, а мне на скотный двор пора.
И, надвинув поглубже шапку, он торопливо зашагал по дороге.
Дед Антон шел бодро и легко. Что-то пело у него в душе: то ли апрельский хмель, бродящий в воздухе, веселил его, то ли председателевы слова придали ему молодости… Так! Значит, новый двор будут строить! Значит, и с телятами дело наладится. В новом дворе простужаться телята не будут - значит, и болеть не будут. И все успокоятся: и Петр Васильич, и старуха Рублева, и он, дед Антон, успокоится тоже - не будут больше "шатать его в разные стороны"… Конечно, может и очень хорошо телят на холод выносить, а все-таки кто его знает? В тепле-то надежнее…
Дед Антон шел по хрустящей тропинке мимо деревни прямо к скотному, глядя на старые, приземистые постройки, на щелястые, посиневшие от времени бревна, на обвисшие, насупленные крыши, и ничего не видел. Видел он другое: высокие, крепкие стены, длинный ряд блестящих окон, выбеленные стойла…
- Печки в телятнике сделать надо как следует, - прошептал дед Антон, будто новый двор уже и в самом деле стоял наготове. - За печки я сам возьмусь. Теплота будет - ни один теленок уж тогда у нас не простудится!..
Недалеко от скотного его встретила Настя. Она бежала ему навстречу.
- Куда торопишься, шеф? - весело спросил дед Антон.
- За тобой, дедушка Антон!
Дед Антон заглянул ей в лицо и встревожился:
- Что это глаза-то у тебя … ветром надуло или плакала?
У Насти дрогнули губы. Она опустила ресницы и, еле удерживая слезы, сказала:
- Иди скорей, дедушка Антон… Там черный теленочек… погас.
Золотая Рыбка
Прозвенел последний звонок. Занятия кончились. Ученики разошлись по домам. Школа затихла. Только в пионерской комнате еще слышались голоса - там собрался кружок юных животноводов. Ребята собрались, чтобы выяснить, как идет работа в кружке, какие успехи есть, какие неудачи.
- Наши ягнята все здоровы и в хорошем состоянии, - тоненьким голоском доложила юннатка Оля Ситкова, круглолицая дочка доярки Аграфены, - мы их кормим каждый день. Маша Нилова ходит в обед, а я - вечером.
- Мы и вместе часто ходим, - добавила маленькая кудрявая Маша Нилова, - потому что интересно… И большие стали! А у одного барана рога крепкие, как из камня!
- Настя Рублева, - обратился к Насте староста кружка Володя Нилов, старший брат Маши и такой же, как она, кудрявый, - доложи о своих телятах.
Настя не встала для доклада и сказала, не поднимая головы:
- Я доклад не буду делать… И… вообще, вычеркни меня из кружка.
Володя уставился на нее непонимающими глазами.
- Да, вычеркни. Вот и всё.
- Пускай скажет, почему! - сказал Миша Соболев. - Заленилась, наверно!
- Ее теленок забодал! - засмеялся Сашка Трифонов.
А Оля Ситкова и Маша Нилова с удивлением и любопытством обернулись к Насте и ждали, что она скажет.
Настя, сдвинув тонкие черные брови, упрямо молчала, и румянец медленно заливал ее лицо. Что им сказать?
Оля и Маша шефствуют над ягнятами, они никогда не были в телятнике. Ребята все коноводы и коногоны, все ярые лошадники. Володя Нилов уже кандидат на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку. Он вырастил одного жеребенка - вороную кобылку Ласточку. А сейчас шефствует над сивым коньком Крылатым. Он и имя ему сам дал - Крылатый! У жеребенка длинные ноги, и Володя уверен, что конек будет летать, как на крыльях… Ну что ж, может и правда будет!
Миша Соболев и Сашка Трифонов тоже растят жеребят. Сашка своего Рыжика готовит в армию, в кавалерию. Ну, это еще неизвестно, выйдет ли из Рыжика кавалерийский конь, - это Сашка так уверяет. А Миша Соболев только и знает, что старается своего жеребенка раскормить. Он говорит, что его Зорька будет рабочей лошадью, но рабочей лошади надо быть сильной, а чтобы лошадь как следует силу запасла, ее надо побольше кормить…
Ну что им сказать? Они на конюшне - как у себя дома. Конюх дядя Гаврила хоть и покричит на них иногда, так ведь только за дело. Но зато и учит их - и как жеребяток чистить, и как гривку расчесывать, и как кормить, и как за копытами смотреть… А Настя?
И вдруг сразу все горькие минуты ее шефства встали перед ней:
"Бабушка, можно пойти к теляткам?"
"А что тебе там делать?"
"Бабушка, я шеф!"
"Шеф! А что ты понимаешь в телятах, шеф? Некогда мне с тобою!.."
И шеф сидит дома. Но шеф этот настойчив. На другой день снова:
"Бабушка, я пойду с тобой в телятник".
"Пойдем".
"Бабушка, ну дай я сама напою кого-нибудь! Вот этого бычка, Бархатного. Как он мне нравится! Прикрепи его ко мне!"
"Да он у тебя и пойло прольет и не напьется. Нет уж, не лезь. Подрастешь - в помощницы возьму, тогда и поить будешь".
И шеф только стоит да смотрит, как телятницы поят.
А нынче?.. Ну, нынче совсем погнали из телятника шефа.
Погнали, да и всё:
"Не крутись под ногами, не до тебя тут! Иди домой! И что это, в самом-то деле, повадилась!"
Настя могла бы это все сейчас рассказать на кружке, но строгое лицо бабушки с горькой морщинкой около тонких губ глядело на нее. Еще бабушке этого не хватало, чтобы Настя на нее пожаловалась!..
- Почему ты бросаешь работу? Не нравится, что ли? - спросил Володя. - Надоело? - Володя сдвинул свои мягкие светлые брови, его пухлые губы приняли обиженное выражение. - А говорила - любишь телят! Вот как крепко ты их любишь!
Настя опять опустила ресницы. Да разве она их не любит! Она бы целый день крутилась около них, если бы ей позволили; она бы их и гладила, и чистила, и кормила бы… Тотчас вспомнился желтый лобастый бычок, у которого глазки светились, как фонарики, его шелковые ушки, его нежная мордочка.
- Надоело, - тупо повторила Настя, не поднимая глаз, - не нравится…
У Володи вспыхнули щеки от досады. "Ну и дура!" - чуть не крикнул он. Но сдержался. Только поглядел на ребят заблестевшими глазами и снова обернулся к Насте:
- Может, ты вместе с девочками будешь за ягнятами ходить?
- Ну, ягнята!.. - Настя со слабой улыбкой покачала головой. - Разве можно сравнить! Телятки умные такие, ласковые!.. А эти… Они же глупые совсем!
Володя потерял терпение.
- Ну, уж не знаю, чего тебе надо! - сказал он. - То телята надоели, то, оказывается, они очень умные да ласковые! Так что с тобой делать, говори! Будешь в нашем кружке работать или вычеркивать?
- Вычеркивай, - еле слышно сказала Настя и, встав из-за стола, ни на кого не глядя, вышла из пионерской комнаты.
Она шла по улице, тихонько размахивая сумкой с книгами. Мысли текли как-то рассеянно, и на душе было печально. Скоро весна… Наступишь покрепче на снег, а уж под калошей вода. Ну что ж, а разве пионерам только и работы, что на телятнике? Вот скоро будут сад сажать. Потом, Ваня говорил, соберут кружок по изучению родного края, будут в экскурсии ходить, исследовать почву, собирать травы… За эту работу тоже в кандидаты на выставку выдвигают!
Медленно летели редкие снежинки, касались лица и тут же таяли. Это было приятно, потому что щеки еще и сейчас горели.
- "Не люблю"! "Надоели"! - повторила Настя, передразнивая сама себя. - А они сразу и поверили! Ни о чем не разузнали, не расспросили. Вычеркнуть, и всё! Бархатный, дорогой мой красавчик! Неужели бы я тебя не выходила?.. Ну, да раз всё выгоняют и выгоняют… раз бабушке мешаю, какое же это шефство!
Насте не хотелось идти домой, и она свернула к своей подруге, к Дуне Волнухиной, которая ушла из школы сразу после уроков и давно уже была дома.
Дуня, только что разложив по всему столу книги и тетради, уселась за уроки. Увидев Настю, она удивленно раскрыла свои круглые коричневые глаза:
- Настя, ты заниматься пришла? Вот хорошо!
- Нет, - сказала Настя, - я так… Поговорить.
- Давай говори, - с удовольствием согласилась Дуня и, положив ручку, поудобнее уселась на лавке.
Настя села рядом с ней и молчала, не зная, как начать. Может, сказать так: "Вот ты в кружке по садоводству, и я хочу тоже в кружок по садоводству…"
Но не успела она начать свою речь, как в избу вошла Катерина Дозорова.
- Девчонки, Анка дома? Нет?
Густой румянец горел на слегка скуластых щеках Катерины, серые глаза ее радостно блестели, а крупные красные губы никак не могли сдержать улыбку.
- А где же твоя сестра, Дуня?
- Она овес сортировать пошла, - ответила Дуня. - Может, сбегать?
- Ах, жалко! - досадливо сказала Катерина. - Хотела с подружкой радостью поделиться! Ну ладно, потерплю до вечера.