И как только я про коня услышал, сразу же о Борьке вспомнил. Он ведь еще в поезде, знаете, какой фокус выкинул?!
Получилось как. Ночью была остановка в какой-то богом забытой дыре. Мы не спали, сидели в купе, пили водку. На улицу не пошли, остановка была короткой. Аркаша предложил пульку расписать, а Шурик сидел бледный как лунная ночь, трясся от страха и уговаривал Хобыча, чтоб тот освободил и выкинул его рюкзак. Все не мог успокоиться, бедняга. В общем, мы сидели в купе, и только Борька решил выйти на перрон свежим воздухом подышать. Но это он так сказал, для отвода глаз, а на самом деле, он пошел с проводницей Аллочкой поболтать. Ему казалось, что девушка проявляла к нему повышенный интерес. Честно говоря, я тоже думал, что Борька ей чем-то понравился.
Прошло минут десять, а поезд продолжал стоять.
- Что-то не так, - пробормотал Хобыч и выглянул в окно.
- Толик, пока суть да дело, давай рюкзак мой выбросим, - в сотый раз взмолился Шурик.
- Слушай, кто тебе мешает выбросить его самому?! - возмутился я.
- Блин, Шурик! - отозвался Хобыч. - Что ты переживаешь?
- Давайте выпьем за то нелегкое бремя, которое выпадает каждому из нас в этой жизни, - с этими словами Аркаша плеснул по стаканам водку.
- Вам все шуточки, - посетовал Шурик и выпил.
- Пьешь как на поминках - даже не чокаясь, - поддел его Аркаша.
- Иди ты в задницу! - в сердцах крикнул Шурик.
- Юмор у тебя черный, - поддержал я Сашку.
- Ух, - передернул плечами Хобыч, - хорошо пошла. А чего это мы все стоим?
- Может, пропускаем кого? - предположил Аркаша.
- Пойду, посмотрю, - сообщил я и вышел из купе.
Когда я подошел к двери в тамбур, она неожиданно распахнулась и мне навстречу выскочила Аллочка. Она налетела на меня двумя огромными полушариями, скрытыми под униформой, и я мгновенно размяк и даже обнял девушку, но она оттолкнула меня и закричала:
- Милые мои, а я как раз за вами! Вы посмотрите, что ваш друг вытворяет! Мы ж из-за него ехать не можем!
- Не иначе как ты и его отвергла, и он с горя лег под поезд, - эту фразу я только хотел произнести, но не сумел, потому что, когда обратил внимание на происходившее за спиной девушки, не только потерял дар речи, а, извиняюсь за выражение, просто охренел.
Боря, - будучи в полном здравии и ясном уме, разве чуть-чуть выпивши, - действительно, совсем чуть-чуть, поскольку, если б это было не чуть-чуть, то в соответствии с физиологическими возможностями своего организма он уже валялся б где-нибудь под нижней полкой, - ухватив под уздцы здоровенную лошадь, тащил ее в тамбур, преодолевая сопротивление тщедушного мужичка в железнодорожной форме, грозившегося вызвать милицию.
Нужно заметить, что я тогда не растерялся и принял правильное решение.
- Сходи в наше купе, позови сюда Хобыча, - приказал я Аллочке…
Теперь вы понимаете, почему я сразу вспомнил о Борьке, когда услышал этот оклик "Эй, москали, вы коня моего увели?"
Мы с Хобычем обернулись и увидели мужика в грязной одежде у поваленного забора, рыжая голова которого и золотые шары, покачивавшиеся на ветру, были похожи на солнечную систему, нарисованную в учебнике по астрономии.
- Какого еще коня?! На хрена он нам сдался?! - воскликнул Толик.
- На хрена-а-а? - протянул незнакомец и заорал как сумасшедший. - Куда коня дел, ядрить твою налево?
- Ядри свою и лучше направо, - спокойно ответил Хобыч. - Ну посуди сам, любезный, зачем нам нужен твой конь?
- Я те покажу любезного! Отдавай коня сию минуту! Щас за ружьем пойду! Видел я, как вы вчера Иркину свинью гоняли!
- Да не брали… - начал говорить я.
Но меня перебил Толик:
- Слушай, мужик, - повысил он голос, - здесь твоего коня нет, и мы его не уводили! Так что пойди и проспись.
- А ты че на меня орешь?! Я те хряпало-то заткну! - пуще прежнего возмутился незнакомец.
Тогда Хобыч подошел к нему, ухватил его за шкирку, притянул к себе и, сказав:
- Пшел вон отсюда! - оттолкнул незнакомца и добавил вслед: - Может, у тебя и не было коня?
- Как это не было?! - завопил мужик, вынужденно пятясь и спотыкаясь о доски.
- Рыжий, дай выпить! - заверещал ему вслед Василич; эту фразу он монотонно повторял на протяжении всей свары, но на него никто не обращал внимания.
Незнакомец удалялся, то и дело оборачиваясь и ругаясь:
- Щас ружье принесу, посмотрим - кто кого! Украли коня, ядрить твою налево! И говорят, что у меня коня не было! У меня всегда конь был, у отца моего конь был и у деда конь был! Коня не было!
- Интересно, а где все ж-таки Борька? - спросил я.
На крыльце появилась Ирина.
- Что за шум? Чего тут Витька орал? - спросила она.
- Говорит, что мы коня его увели, - объяснил Хобыч.
- Очумел что ли? - вскинула брови Ира.
- Мать, - жалобно простонал Василич, увидев хозяйку, - найди что-нибудь, помру ж, елки зеленые!
Следом за нею на крыльцо приковылял Аркаша и вышел Шурик. Последний стыдливо избегал взгляда хозяйки. При свете у него обнаружилась ссадина на правой щеке, которую он, видимо, приобрел, скатываясь с лестницы.
- Доброе утро, - сказал Аркаша, который даже вспотел, пока сумел выйти на улицу. - Кто орал?
- Да был тут один, - ответил я и спросил: - А Борька-то где?
- А что, здесь его нет? - спросил в ответ Шурик.
- Мы не видели, - произнес я. - Ир, ты Борьку не видела?
- А он разве выходил? - удивилась хозяйка.
- Да ладно тебе, - окликнул меня Хобыч. - Никуда он не денется. Давай-ка лучше пока что заборчик на место поставим.
- Да уж поставьте! - откликнулась Ира.
- Петровна, может, найдешь чего-нибудь! Ей-богу ж, помру, елки зеленые! - вновь завыл Василич.
- Какая я тебе Петровна?! Давай к своей дуй! Нечего тут сидеть! - приказала ему хозяйка.
- Да ты что, не понимаешь? Она же мне выпить не даст! - отчаянно закричал Василич.
- Так и я не дам, - отрезала Ира и пошла в дом.
- Петровна-а-а-а, - завыл вслед мужик. - То есть, тьфу ты, твою мать! Иваннна-а-а-а!
Мы с Толиком занялись починкой забора, а Василич томился рядом, клянчил деньги на выпивку и стыдил нас за то, что мы испугались его жены и потому отказывали ему. А мне покоя не давало отсутствие нашего друга, Борьки. Хобыч несколько раз повторил, чтоб я не тревожился и не сеял панику. Но, после того как мы поставили поваленный давеча свиньею забор, как рыжий Витька пришел со здоровенным дрыном поинтересоваться насчет пропавшего коня и огрел этим дрыном Василича, попросившего на водку, за что получил от обидевшегося Василича обрезком доски по физиономии, и, размазав кровь, пошедшую носом, отправился за ружьем, как Василич, пострадавший из-за нас, получил-таки от меня сто рублей и умчался с неким Кузьмичом на "запорожце", как Ирина приготовила вкусный завтрак и мы аппетитно поели прямо во дворе на свежем воздухе, а Борька за все это время так и не объявился, Хобыч тоже забеспокоился, не случилось ли чего с нашим товарищем? Тогда Шурик, - которого наша веселая хозяюшка затретировала окончательно, пожаловавшись на то, что ей было печально минувшей ночью, а он, неблагодарный, так и не пришел скрасить ее одиночество, - отправился побродить по деревне в надежде, что Борька затесался случайно к кому-нибудь в гости; мы остались переваривать завтрак, строить предположения и теряться в догадках по поводу исчезновения нашего товарища.
- Когда же вы к своему Сергею-то поедете? - спросила Ира.
- Намек поняли, - отрапортовал Хобыч. - Вот Борьку найдем и поедем.
- Да нет, мне-то что? Гостите сколько душе угодно. Я даже вот что думаю: Аркадию-то лучше у меня остаться, а на обратном пути вы его заберете. А то куда ему с такими ногами-то?
- Ну, уж какие Бог дал, - буркнул я.
В этот момент со стороны восстановленного забора раздался крик:
- Эй, москаль, выходи! Разговор есть!
Мы обернулись и увидели рыжего Виктора. Он топтался возле калитки с ружьем в руках.
- Витька, да ты что, с ума сошел?! - завизжала Ирина, вскочив со скамьи.
Она намеревалась ринуться навстречу непрошеному гостю, но Хобыч перехватил ее за руку и удержал на месте. Виктор, воодушевленный произведенным эффектом, раззадорился пуще прежнего.
- Выходи, москаль! Разговор есть! - повторил он грозно и потряс над головой двустволкой.
- Ой, батюшки! - всхлипнула женщина.
- Спокойно, Маша, я Дубровский, - заявил Хобыч, удерживая Ирину от новых попыток вырваться и броситься навстречу Виктору.
Я сидел молча и не знал, что предпринять. Все надежды оставались на Хобыча. Было очевидно, что и рыжего Виктора, размахивавшего ружьем и злорадно кричавшего: "Выходи, разговор есть!", интересовал главным образом Толик, который стал воплощением ненавидимого глубокопровинциальной ненавистью "москаля". Я, да наверно, и все остальные понимали, что если бы Виктор начал стрелять, то в нас попал бы разве что случайно, поскольку метил бы в Толика, габариты которого к тому же позволяли не попасть в него и впрямь, если только случайно. Следует сказать, что судьба, видимо, хотела отметить внешность Хобыча соответствующей фамилией, и если б не поскупилась, был бы он не Хоботовым, а Слоновым. В общем, если в него стрелять, то в десяточку попадешь наугад, не промахнешься. Всем остальным за свою жизнь можно было не опасаться. Но с другой стороны, нельзя же спокойно сидеть и смотреть, как кто-то стреляет в твоего друга!
Аркадий неожиданно встал из-за стола.
- Аркаша, куда тебе с такими ногами-то! - завизжала Ира и, на этот раз вырвавшись, повисла у Аркадия на шее.
- Выходи, москаль, хорош за Иркину юбку прятаться! - кричал из-за забора Виктор, который хотя и лез на рожон, но, что было странно для русского человека, имел представление о частной собственности и не нарушал ее.
Воспользовавшись тем, что обо мне забыли, я выбрался из-за стола, намереваясь скрыться за углом дома, чтобы обойти рыжего со спины.
- Любезный, - отвечал тем временем Хобыч, - оставил бы ты нас в покое, а то и без того голова болит после вчерашнего самогона.
- Ты что, морда москальская! - завопил в ответ Виктор. - Самогон он, вишь, пил! А я что, по-твоему, вчера куриный помет на димедроле глотал?! Ты что, морда, думаешь, у меня на бутылку нет?!
Я понял, что теперь мы мирно точно не разойдемся, потому что Виктор, как нормальный незлопамятный мужик пережил бы то, что у него украли коня, а самому дали по физиономии, но оставить без внимания такого оскорбления, безусловно, не мог. И хотя Хобыч ничего такого не имел в виду, но рыжий понял его однозначно: мол, хвалился москаль, что сам самогон пил, а у него - в смысле, у Виктора - на это денег нет, и по этой причине он не иначе как пил настойку димедрола на курином помете.
- Ну, ужо пойду, ружье заряжу! - прохрипел он и отправился восвояси.
Он шел, на ходу выворачивая карманы, наконец, из одного из них он извлек банкноту достоинством в тысячу и, размахивая ею, прокричал:
- Вона у меня какие денежки водятся! Я те не дешевка! Ишь ты! На выпивку у меня нет! Да у меня на выпивку всегда найдется!
Едва он скрылся из виду, как мы услышали писк клаксонов и шум подъезжающих автомобилей. Мы вышли за калитку, и нашим глазам предстало весьма необычайное зрелище. По дороге через деревню медленно, но шумно передвигалась странная кавалькада. Впереди прыгал по кочкам "запорожец", за рулем которого сидел Кузьмич, а из окна справа выглядывал счастливый Василич и орал "Ой, мороз-мороз, не морозь меня!"; следом за ними двигался милицейский "уазик" и скакал привязанный к нему конь. Каково же было наше удивление, когда вся эта процессия остановилась напротив нас и - мало этого - из клетки для арестантов два дюжих милиционера - сержант-водитель и старший лейтенант - вывели Борю, одетого в грязное и рваное пальто, под которым не оказалось ничего, кроме трусов от "версаче".
- Ваш друг? - спросил сержант.
- Наш, - хором ответили мы.
- Что с тобой произошло? - попытался осведомиться я, но меня прервала Ира.
- Потом разберетесь, не видишь что ль, в каком он состоянии?! - с этими словами она обняла бледного и трясущегося от озноба Борьку и повела его в дом.
Блюстители порядка, осведомившись, можно ли у хозяюшки хлебнуть кваску, и получив утвердительный ответ, последовали за ними.
- Это я его выручил! - гордо заявил Василич и, обращаясь отдельно ко мне, поучительно добавил: - Вот, мил-человек, какая штука - жизнь! Вот если б ты мне на бутылку не дал, я б твово товарища не нашел. А теперь - вона он как с Иркой вышагивает, - Василич мотнул непослушной головой вслед удалявшемуся Борьке.
- Что же с ним случилось-то? - еще раз спросил я.
Оказалось, что ночью его понесло справлять нужду за околицу, где ему в темноте встретилась лошадь, которая так трогательно тыкалась мокрыми губами в плечо, что Боря, расчувствовавшись, решил на ней прокатиться. Он сумел вскарабкаться на нее, крикнул "но!", и лошадь понесла. А вот остановить ее он не смог, и с детства всем известное "тпру!" не помогло. В четыре часа утра жители города, разбуженные от топота копыт по асфальту, остановили невоспитанное животное, сняли с него замерзшего Борьку и доставили обоих в милицию. Позднее Василич, промышлявший в городском гастрономе, не отходя от прилавка выпил, отчего пришел в чувство и, выглянув в окно, узнал в лошади, привязанной возле местного УВД, коня рыжего Виктора. Все это мы узнали от Кузьмича, потому что сам Василич был обрадован несказанно, так как получил возможность загладить перед соседом обиду за то, что треснул ему обломком доски по лицу, и отмечал свою радость всю дорогу назад и потому никаких подробностей сообщить не мог, а лишь напоминал ежеминутно, что Борьку нашел именно он, а не кто другой, подразумевая, видимо, что за такую услугу с него не только первый долг списывается, а и недурно было б еще на одну бутылку отстегнуть, а уж он слетал бы в город с Кузьмичом. Впрочем, поскольку новых сообщений о без вести пропавших за прошедшую ночь не поступало, мы решили, что более в городе делать нечего, и на новую порцию Василичу не дали. И мы собрались уже вернуться в дом, как вдруг Хобыч воскликнул:
- А что-то давно не видно Шурика!
3
Так. Я ж говорил о том, как упал с полки. Это было нечто! В тот момент, когда я головой столкнулся с Борькой, ногами вышиб бутылку водки из рук Шурика, который стоял у выхода из купе и, между прочим, тоже наблюдал за тем, что творилось на улице, и также, как и Борька, успел выкрикнуть: "Смотрите, это же Аллочка!" Он все женщин примечал! Мало ему от них досталось! Про историю с Иркой вы уже знаете. Но этой истории бы не было, если б не история с Люсей, которая произошла до того.
Получилось как. Перед самой станцией нас растолкала Аллочка.
- Вставайте! - кричала она. - Поезд долго стоять не будет - три минуты и все!
Вытолкнула она нас на перрон, поезд уехал, а мы остались стоять на платформе, и головы наши трещали так, что вопрос о том, куда дальше путь держать, решился однозначно: в привокзальный буфет - пропустить по одной. Правда, оговорюсь, что головы трещали не у всех, а именно - не трещала она у Хобыча. Я еще, помню, смотрел на него и удивлялся. Ведь он сидел вместе со всеми и пил как все, а положа руку на сердце, скажу: больше всех. А результат: мы подыхали от жестокого похмелья, а Хобычу хоть бы хны! Нам белый свет был не мил, а ему единственное, что жизнь омрачало, - нытье Шурика, который канючил по поводу того, что нужно было рюкзак выбросить.
Ввалились мы впятером в буфет, все небритые, растрепанные, как сказал бы поэт: с головами как керосиновые лампы на плечах, увидели какое-то сорокаградусное пойло, поняли, что спасение близко, повеселели и начали даже по сторонам оглядываться. Тут Хобыч давай всех локтями поддевать, а потом, сделав шаг в сторону от буфетной стойки, молча кивнул на девушку, за которой мы заняли очередь. Она стояла к нам спиной, одетая в желтую жилетку дорожного строителя и джинсы в обтяжку; и для тех, кто обожествляет женские ягодицы, эта девушка могла бы стать жемчужиной коллекции. А среди нас - если не считать меня - таким человеком был Шурик. И Хобыч почему-то меня не посчитал.
- Шурик! - торжественно произнес он. - Посмотри, какая юрыспрудэнция у этой Машеньки!
Шурик даже про невыброшенный рюкзак забыл и радостно загыгыкал.
- Машенька, - шепнул Толик на ухо незнакомой девушке, - я Дубровский, и у меня есть друг Шурик, он без ума от вас.
- Отстань, - лениво протянула она, не оборачиваясь.
А ее подруга, стоявшая впереди, посмотрела на нас и захихикала, отчего Хобыч приободрился и продолжил наступление.
- Машенька, - он слегка дотронулся до рукава девушки, но та отдернула руку, - ну, что вы, в самом деле?! Мой друг так хочет с вами познакомиться! И я вам от всей души рекомендую. Он отличный парень, живет в Москве, приедете к нему в гости - он вас на лифте покатает!
- Отвалите, ребята, - лениво пробубнила она.
А вторая девушка опять захихикала и сказала, обращаясь к своей подруге:
- Люсь, ну че ты дуешься?! Смотри, ребята какие нормальные!
- Ах, простите! - подхватил Хобыч. - Вас зовут Люсей. Кстати, это любимое имя Шурика. Да вы не смотрите, что он молчит. Он не красноречив, зато весьма искушен в любовной науке. Ну-ка, Шура, принимай эстафету!
С этими словами Толик легонько шлепнул девушку по попе и отступил, открывая путь Шурику. Однако девушка явно не была настроена на игривый лад, а последняя выходка Хобыча вывела ее из себя. Она медленно повернулась и, поскольку Толик отошел в сторону, оказалась лицом к лицу с Шуриком, который молча таращил на нее глаза со счастливой улыбкой идиота. Видимо, девушка фамильярность в отношении своего мягкого места отнесла на его счет - уж больно глупо он лыбился, да к тому же Толик предупреждал об искушенности Шурика в любовных играх. Того, что произошло дальше, не ожидал никто. Люся с разворота врезала Шурику кулаком в лоб. Ее удар был столь сокрушительной силы, что наш друг на мгновение повис в воздухе - по крайней мере, всем так показалось, - а затем свалился навзничь.
Люсина смешливая подруга завизжала, но сама Люся невозмутимо заявила:
- А неча руки распускать!
- Клава! Клава! - причитал басом Хобыч.
Я склонился над лежавшим на полу и не подававшим никаких признаков жизни Шуриком и похлопал его по щеке. Аркаша с Борей побежали в туалет за водой. А все, кто находились в здании вокзала, столпились вокруг нас.
- Разойдитесь, разойдитесь! - разгонял толпу Хобыч. - Ему нужен свежий воздух.
Какой-то загорелый мужик громко объяснял всем, что Люська могла бы и быка с ног свалить, потому что работает стрелочницей и наловчилась стрелку переводить с одного удара, что далеко не каждому мужику по силам.
Шурик через минуту очнулся, но было ясно, что ему необходимо отлежаться перед тем, как мы продолжили бы свой путь. И тут загорелый мужик, назвавшийся Николай Василичем, предложил свою помощь. И действительно, он устроил нас на ночлег к одной незамужней женщине, то есть Ирине Ивановне, в соседней деревушке, откуда и сам был родом.