Упав в чашку, хлопья быстро завертелись на сливочно-кофейной поверхности. Это стремительное вращение всегда завораживало Бенни - оно как будто подтверждало, что золото и кофе вступают между собой в бурную реакцию. Вот так же и он раньше вертелся и носился по кругу, гонимый вожделением. Теперь оно прошло, чему Бенни иногда даже радовался: наконец-то в нем не зудит постоянное желание кого-нибудь трахать. Жить в этом мире оказалось гораздо спокойнее, чем когда у тебя вечный полустояк - а у Бенни он был начиная с тринадцати лет. Вопрос только, нужен ли ему такой спокойный мир? Он отпил глоток позолоченного кофе и кинул взгляд на Сашину грудь. Этот взгляд был у него вроде лакмусовой бумажки, с помощью которой он оценивал эффективность лечения. Он хотел Сашу почти все годы, что она у него работала - сначала стажером, потом секретаршей, потом ассистентом (на этом она почему-то решила остановиться, хотя давно могла бы стать самостоятельным продюсером), - но ей как-то удавалось избегать его сетей, причем она ни разу его впрямую не отшила и не оттолкнула. И вот у него перед глазами маячит Сашина грудь, обтянутая желтой водолазкой, а ему хоть бы что. Интересно, у него вообще-то встанет, если дойдет до дела?
Выезжая за сыном, Бенни никак не мог выбрать, что поставить: The Sleepers или The Dead Kennedys. Обе команды из Сан-Франциско, он на них практически вырос. Теперь он врубал их хрипловатые грязные записи, когда ему хотелось послушать настоящих музыкантов, которые играют на настоящих инструментах в настоящем зале. Потому что кто-кто, а Бенни точно знал: качественное звучание (если оно вообще существует) давно уже зависит не от исходного материала на пленке, а от эффектов, наложенных поверх аналогового сигнала, и все это нагромождение безжизненных конструкций, которые сам же Бенни штампует пачками, - одни эффекты. Штампует не один Бенни, это понятно, - но он пашет как проклятый, доводит процесс до совершенства, чтобы удержаться наверху, чтобы люди влюблялись в его записи, покупали их (и воровали, конечно), скачивали на свои мобильники и чтобы нефтяные магнаты, которым он пять лет назад продал свой лейбл, были довольны. Но Бенни знал также, что весь его продукт - все, чем он заполоняет этот мир, - дерьмо. Чистое и стерильное. Проблема как раз в его стерильности; проблема в оцифровке, которая обескровливает и размазывает по своей мелкоячеистой сетке все, что через нее протаскивается, - и все гибнет: кино, фотография, музыка. Эстетический холокост! Правда, Бенни не собирался это никому объяснять.
Эти старые песни доносили до Бенни волны радости и восторга из давних, еще школьных времен. У Бенни тоже тогда была своя группа - Скотти, Алиса, Джослин, Рея, - им всем было по шестнадцать. Потом они не виделись лет сто (не считая одной малоприятной встречи со Скотти, который явился к Бенни прямо в офис несколько лет назад), но ему до сих пор иногда казалось, что отыскать их проще простого, надо только добраться до Сан-Франциско, до клуба "Мабухай Гарденс" (которого давно нет), - и в субботу вечером они, как всегда, будут толпиться в очереди перед дверью, все в булавках, с зелеными торчащими волосами.
Но пока Джелло Биафра, перекрикивая грохот ударных, орал "Too Drunk to Fuck", Бенни увело в воспоминание пятилетней давности, когда во время церемонии вручения наград - в битком набитом зале на две с половиной тысячи мест - он, представляя одну джазовую пианистку, пытался сказать что-то про ее "прихотливую фантазию", а в итоге фантазия оказалась у него "похотливой". Нечего было вообще лезть с этой "прихотливостью" - ясно же, что не его слово: репетируя речь перед Стефани, Бенни каждый раз на нем спотыкался. Но ему, видите ли, примстилось, что оно как нельзя лучше подходит к пианистке, у которой по плечам струятся длинные роскошные золотые волосы, а за плечами - она сама однажды обмолвилась - Гарвард. Бенни лелеял надежду затащить ее в постель, уже даже представлял, как гладкое золото ее волос скользит по его груди.
Припарковавшись на стоянке перед школой, он ждал, пока воспоминание отпустит. Когда он подъезжал, четвероклассники как раз возвращались со спортплощадки. Крис бежал вприпрыжку - натурально вприпрыжку, легко подкидывая мяч одной рукой. Но к тому времени, как он добежал до желтого отцовского "порше" и плюхнулся на сиденье, легкость улетучилась, и следа не осталось. Почему? Вдруг кто-то ему рассказал, как его отец опозорился на церемонии? Не сходи с ума, одернул себя Бенни, но его все равно неудержимо тянуло немедленно во всем сознаться - начинался "зуд саморазоблачения", как говорил доктор Бит. Он настойчиво советовал Бенни записывать, что его гложет, на бумажку, а не обрушивать свои помои на сына. Бенни так и сделал - нацарапал на обороте вчерашнего парковочного талона: "похотливая фантазия". А вспомнив прошлую свою стыдную тайну, дописал выше: "поцеловал настоятельницу".
- Ну что, босс? - спросил он, оборачиваясь к сыну. - Какие у нас на сегодня планы?
- Не знаю.
- Особые пожелания есть?
- Нет.
Бенни беспомощно глядел в окно. Пару месяцев назад Крис спросил, нельзя ли отменить их еженедельные поездки к доктору Биту и вместо этого "поделать что-нибудь другое". И они их тут же отменили, о чем Бенни теперь жалел. Потому что ничего другого они в итоге не придумали и катались просто так туда-сюда, пока Крис не объявлял, что ему пора учить уроки.
- Как насчет кофе? - предложил Бенни, и уголки губ у Криса наконец приподнялись.
- А можно мне фрапучино?
- Только маме ни слова!
Стефани не одобряла их кофепитий - вполне понятно, ребенку же всего девять, - но Бенни не мог удержаться: его манила та связь, которая устанавливалась между ними всякий раз, когда они вдвоем с сыном ускользали от бдительного материнского ока, - доктор Бит называл это "объединяющим предательством". Объединяющее предательство, как и зуд саморазоблачения, было в списке строжайших табу.
Забрав в автомате стаканчики с кофе, отец и сын вернулись в "порше", и Крис тут же присосался к своему фрапучино. Бенни, прежде чем пить, достал из кармана красную шкатулочку и закинул несколько тонких золотых хлопьев под пластиковую крышку своего стакана.
- Что это? - спросил Крис.
Бенни вздрогнул. В последнее время он так привык к своему ритуалу, что перестал таиться. А зря.
- Лекарство, - нехотя ответил он.
- От чего?
- Да так, появились кое-какие симптомы. - Или, наоборот, пропали, добавил он про себя.
- Какие симптомы?
Фрапучино, что ли, на него так действует? Только что Крис сидел на заднем сиденье вразвалку, а тут вдруг подался вперед и вытаращил на отца свои черные широко расставленные завораживающе красивые глаза.
- Голова болит, - сказал Бенни.
- Можно мне посмотреть? - Крис протягивал руку. - Вот это, в красной коробочке.
Бенни нехотя передал сыну эмалевую шкатулку. Крис разгадал хитрость секретного замка за пару секунд.
- Ого, пап! - воскликнул он, когда крышка отщелкнулась. - Что это?
- Лекарство, я же сказал.
- Прямо как золото! Золотые хлопья.
- Ну да, оно в виде хлопьев.
- Я попробую, ладно?
- Сынок, у тебя же ничего не…
- Всего одну штучечку?..
Бенни вздохнул:
- Ну только одну.
Крис осторожно взял золотую чешуйку и положил на язык.
- Как вкус? - не удержавшись, спросил Бенни. Сам он всегда бросал золото в кофе и вкуса не чувствовал.
- Металлический, - сообщил Крис. - Класс! А еще одну можно?
Бенни завел машину. На сказочку про "лекарство" Крис явно не купился - наверное, она прозвучала не слишком убедительно.
- Ладно, еще одну - и все, - сказал Бенни.
Крис ухватил целую щепоть золотых хлопьев и отправил их в рот. Бенни старался не думать о деньгах. За эти два месяца он уже потратил на золото восемь тысяч долларов. Подсесть на кокаин и то было бы дешевле.
Крис рассасывал золото вдумчиво, с закрытыми глазами.
- Знаешь, пап, - сказал он, - меня как кто-то тормошит изнутри.
- Интересно, - пробормотал Бенни. - Ровно так и должно быть.
- А помогает?
- Ну, ты же сам только что…
- Нет. - Крис помотал головой. - Тебе - помогает?
Пожалуй, за эти десять минут сын задал Бенни больше вопросов, чем за предыдущие полтора года - после развода со Стефани. Может, это у золота такой побочный эффект - возбуждать любопытство?
- Ты про голову? Не прошла пока, - ответил он.
Они все еще катались по Крандейлу, бесцельно колесили между особняками (с тех пор как они решили "делать что-нибудь другое", бесцельно колесить приходилось много). Перед каждым особняком лужайка, чуть ли не на каждой лужайке играют четверо-пятеро детишек, все светловолосые и все в костюмчиках от Ральфа Лорена - глядя сейчас на этих детишек, Бенни видел еще яснее, чем раньше, что у него не было ни малейшего шанса здесь прижиться: слишком он смугл и лохмат для этого рая, и никакое мытье-бритье тут не поможет. Зато Стефани быстро нашла себе партнершу по теннису и выбилась в число лучших теннисисток местного клуба.
- Крис, - сказал Бенни. - Мне тут надо заехать к двум девушкам… Ну, тетенькам. Солисткам из одной группы. Я, правда, собирался к ним позже, но если тебе интересно, мы могли бы…
- Ага, интересно.
- Правда?
- Ага.
Поди разберись: то ли сын старается ему угодить - а доктор Бит уверял, что он старается, и даже очень, - то ли правда золото подстегивает любопытство и Крис внезапно заинтересовался отцовской работой. Он, конечно, вырос среди рок-групп, но все равно его поколение - это уже другие дети, привычные к пиратской продукции, для них слова "лейбл", "копирайт", "авторское право" - пустой звук. Хотя Криса и его ровесников винить не в чем, Бенни это прекрасно понимал: угробившие музыкальный бизнес мародеры явились поколением раньше, они теперь взрослые дяди. Но он все же пытался следовать совету доктора Бита и не грузить Криса своими проблемами, а вместо этого чаще слушать с сыном музыку, которая нравится им обоим. Поэтому всю дорогу до Маунт-Вернона он гонял Perl Jam.
Сестры Stop/Go жили с родителями в большом обветшалом пригородном доме, окруженном старыми деревьями. Бенни был здесь однажды года два-три назад, когда только их нашел. Потом он передал их своим помощникам - одному, другому, третьему - и ничего, ноль. Выбираясь сейчас из машины, он вспоминал, с какими надеждами ехал сюда впервые, и злился так, что аж стучало в висках: какого хрена, неужто за столько времени нельзя было выдать хоть какой-то результат?
Саша ждала их с Крисом у дверей. Когда Бенни ей позвонил, она поехала на Центральный вокзал, села на поезд и каким-то образом добралась до места раньше их.
- Приветище! - улыбнулась Саша и взъерошила Крису волосы. Она знала его чуть не со дня его рождения, даже иногда бегала в "Дуэйн Рид" за памперсами и пустышками. Бенни посмотрел на Сашину грудь. Никаких эмоций. Во всяком случае, чувственных - из прочих он как раз испытывал к ней прилив искренней благодарности, по контрасту с приливом злости на остальных своих помощников, запоровших такое простое задание.
Они помолчали. Желтый свет падал сквозь листву, будто изрезанную ножницами. Бенни перевел взгляд с Сашиной груди на Сашино лицо, скуластое и зеленоглазое. У нее были вьющиеся волосы, то рыжие, то фиолетовые, смотря по времени года, - сейчас рыжие. Она улыбалась Крису, но внутри ее улыбки Бенни мерещилось беспокойство. Бенни редко задумывался, чем она живет, вообще мало что о ней знал. Ну, догадывался, что у нее иногда бывают бойфренды - появляются, потом исчезают, - но особо не вникал: в первые годы из уважения к ее личной свободе, а потом просто стало неинтересно. Однако сейчас, стоя на пороге чужого дома, Бенни поглядывал на Сашу с любопытством. Когда он познакомился с ней в "Пирамиде" на концерте "Кондуитов", Саша была еще студенткой - значит, сейчас ей уже точно за тридцать. А почему замуж не вышла? Не завела ребенка, в конце концов? Ему вдруг показалась, что она постарела. Или он просто давно не смотрел на ее лицо?
- Ты что? - спросила Саша.
- Ничего. - Бенни отвел взгляд.
- Как себя чувствуешь?
- Лучше не бывает, - ответил он и забарабанил в дверь.
Сестры выглядели великолепно - если не вчерашние школьницы, то как минимум вчерашние студентки, особенно если допустить, что они брали академ на годик-другой или, скажем, пару раз меняли колледж. Старшая - Чандра, младшая - Луиза. Их черные волосы были гладко зачесаны назад, глаза сияли, и оказалось, что у них тьма-тьмущая новых композиций! Бенни, готовый поубивать своих бездарных помощничков, злился все сильнее, но это была бодрящая, мобилизующая злость. Сестры трепетали, понимая, что визит Бенни Салазара - их последняя и единственная надежда, нервная дрожь витала в воздухе. В прошлый раз, когда Бенни к ним приезжал, Луизина дочь Оливия каталась перед домом на трехколесном велосипеде, а сейчас на ней джинсики в обтяжку и сверкающая диадема - судя по всему, не детская игрушка, а какой-то модный аксессуар. Когда Оливия вошла в комнату, Крис весь подобрался, будто она факир, а у него внутри змея в корзине и эта змея проснулась.
Они гуськом спустились по узкой лестнице в подвальный этаж - в домашнюю студию звукозаписи, которую отец устроил для своих дочерей много лет назад. Студия была целиком, включая пол и потолок, обита лохматым оранжевым ковром. Опускаясь на единственный стул, Бенни одобрительно покосился на ковбелл.
- Сделать тебе кофе? - спросила Саша.
Чандра повела ее куда-то наверх, где варят кофе. Луиза села за клавиши, и полилась музыка, сперва негромкая. Оливия подошла к бонго, начала постукивать ладонью по кожаной мембране. Крису она вручила тамбурин, и он, к удивлению отца, тут же подключился - ударял по нему вполне ритмично. А что, подумал Бенни, славно. День вдруг начал складываться совсем неплохо. Кому, собственно, мешает, что у солистки дочь, которой скоро десять? Никому. Можно ее тоже ввести в группу - будет третья сестричка. Заодно слегка омолодим состав. И Криса запишем в родственники. Только им с Оливией придется поменяться инструментами, а то мальчик с тамбурином как-то не очень..
Вернулась Саша с кофе, и Бенни, выудив из кармана красную шкатулочку, бросил в чашку щепотку золотых хлопьев. От первого глотка ощущение удовольствия заполнило его сразу целиком, как снежинки заполняют небо. Черт, как хорошо! Нечего было полагаться во всем на помощников, давно бы уже сам приехал, посмотрел и послушал, как делается музыка, - в этом же вся соль! Когда есть люди, есть инструменты, есть старенькая заезженная аппаратура - и вдруг из всего этого выстраивается что-то цельное - рождается живой звук. Сестры, стоя за клавишами уже вдвоем, наигрывали свои мелодии, Бенни трепетал от предвкушения. Что-то должно случиться, вот прямо здесь и сейчас - он знал это точно, чувствовал легкое покалывание на руках и в груди.
- У вас же на нем стоит Pro Tools? - Он кивнул на ноутбук, раскрытый на столе среди инструментов. - И микрофоны подключены? Может, запишем пару треков не отходя от кассы?
Сестры заглянули в экран, кивнули. Да, все готово к записи.
- С вокалом? - спросила Чандра.
- Непременно, - сказал Бенни. - Всё вместе! Такого шороху наведем - у вашего дома крышу снесет.
Саша стояла возле стула Бенни, справа. В набитой людьми комнатушке становилось все жарче. Вдруг пахнуло абрикосом: это были духи, которыми Саша пользовалась много лет, а может, не духи, а туалетная вода или лосьон, и Бенни вдохнул этот запах - абрикосовую сладость вместе с горечью вокруг косточки. И в ту же секунду его пенис подскочил, как старый пес от пинка, и он сам от изумления чуть не подскочил на стуле, но взял себя в руки. Не спеши, приказал он себе, пусть все идет своим чередом. Не спугни.
Сестры наконец запели. Их хрипловатые, будто шершавые голоса перемешивались с воем, звоном и грохотом их инструментов - эти звуки всколыхнули в Бенни что-то глубинное, глубже любых оценок и восторгов, они лились прямо в его тело, и тело тут же отозвалось пронзительной дрожью. Эрекция - впервые за столько месяцев, и это при том, что Саша уже двенадцать лет с ним рядом - наверное, потому он и не видел ее, что рядом, - прямо как в романах девятнадцатого века, которые считаются "дамскими", Бенни даже приходилось в свое время читать их тайно. Он схватил ковбелл и стал бить по нему палочкой, лихорадочно и самозабвенно. Музыка заполнила его рот, уши, грудную клетку - или это его собственный пульс? Или это огонь?
И тут, на вершине всепожирающего блаженства, Бенни вдруг вспомнилось, как он однажды прочел переписку двух своих сотрудников, скопированную ему по ошибке, и узнал, как они называют его между собой: "Колтун". О боже. Унижение при виде этого слова захлестнуло Бенни в одну секунду. Он не знал точно, что имелось в виду: что он волосат? Да, правда. Грязен и неопрятен? Ложь! Или в гадкую кличку вкладывался буквальный смысл и он таки похож на колтун, какие ему приходилось выстригать у Сильфы, кошки Стефани, - а если не выстригал, то Сильфа выгрызала их сама, а потом отрыгивала гадкие скользкие комки шерсти на ковер? В тот же день Бенни коротко постригся и собирался еще сделать восковую эпиляцию спины и рук, но Стефани отговорила: ночью в постели она гладила прохладными пальцами его плечи и повторяла, что любит его таким как есть и что в мире и так уже полно мужиков с лысыми от эпиляции телами.
Музыка. Бенни прислушался. Сестры визжали, крошечная студия разрывалась от грохота, Бенни попытался опять поймать состояние лихорадочного восторга, в котором он пребывал всего минуту назад, - и не мог: "колтун" все убил. В комнатке сделалось вдруг невыносимо тесно и душно. Бенни отбросил ковбелл и достал из кармана парковочный талон. "Колтун", быстро нацарапал он на обороте, надеясь изгнать идиотское воспоминание. Медленно, глубоко вздохнул и постарался сосредоточиться на сыне. Крис отчаянно молотил тамбурином, не успевая за бешеным темпом сестер. И тут опять нахлынуло: года два назад Бенни привел сына в парикмахерскую, и Стю, у которого он сам стригся с незапамятных времен, вдруг отложил ножницы и отвел Бенни в сторону.
- У мальчика неприятности, - сказал он.
- Неприятности? Ты о чем?
Они вернулись к креслу, и Стю раздвинул волосы у Криса на макушке. По коже между корнями волос ползали мелкие бурые твари размером чуть больше макового зерна. Ноги у Бенни вдруг ослабели, он чуть не осел на пол.
- Вши, - шепнул парикмахер. - Видно, в школе подхватил.
- Не может быть! - выпалил Бенни. - У нас частная школа… Крандейл, Нью-Йорк!..
От страха глаза у Криса стали огромными.
- Пап, что?