- Ну что же, подождем, - Муртуз дал понять, что полученная информация его не очень огорчила и он готов переждать, пока ситуация переменится в лучшую сторону.
- Молодец, - насмешливо одобрил его муж Вики, - удар держишь хорошо. Сколько ты вбухал в эту затею?
- Деньги не пропадут. Больше месяца эта библиотека не продержится. - Муртуз говорил уверенно, не сомневаясь в том, что своего добьется.
И тут произошло то, чего никто не ожидал, - муж Вики перегнулся через стол и поднес к носу Муртуза кукиш.
- Вот тебе! - От злости лицо его покрылось красными пятнами. - Не дождешься. Пока этот человек жив, ты библиотеку не получишь.
- Ты с ума сошел! - взвизгнула Вика, - убери руку!
Но муж ее уже сам пришел в себя, смутившись, он поспешно отвел руку с кукишем.
- Извини.
Вика с шумом поставила стакан с чаем на стол и вышла из комнаты. Муж хотел броситься за ней, но потом все же удержался на месте и еще раз извинился перед Муртузом.
- Нервы ни к черту не годятся.
- Это от долгого воздержания… - Муртуз внешне сохранял спокойствие, но решение наказать этого наглого интеллигентишку уже было принято.
- Какого воздержания? - Мужу Вики показалось, что он ослышался.
- Полового.
- Что ты мелешь?
- Тебе сколько лет? - сохраняя невозмутимость, спросил Муртуз.
- При чем тут мой возраст?!
- А при том, что хоть тебе и шестьдесят, ты, видимо, все еще нормальный мужик, которому полагается регулярно…
- Прекрати!
- И не только с женой… - Муртуз продолжал говорить тоном врача, ставящего диагноз хронически больному пациенту, долго отказывающемуся от лечения. - Я уверен, что ты ни разу в жизни ни с одной женщиной, кроме жены, не спал.
- Твое счастье, что мы в моем доме. - Острый кадык хозяина дома непроизвольно дергался вверх-вниз, будто кто-то его душил.
Муртуз улыбнулся.
- Я тебе дело говорю, а ты обижаешься…
Несколько секунд казалось, что муж Вики набросится на него, и на всякий случай Муртуз чуть повернулся боком вперед - теперь, если бы разгневанный хозяин дома все же не сдержал себя, то напоролся бы на короткий встречный удар справа.
Они помолчали немного, Муртуз отхлебнул чаю из стакана и встал.
- Надо поговорить. Проводи меня, и я тебе кое-что объясню.
Он прошел в прихожую, где тут же появилась Вика, искренне расстроенная из-за выходки мужа.
- Уходишь? Извини, что так получилось.
- Все нормально, - успокоил ее Муртуз.
- А ты куда собрался? - раздраженно спросила Вика у мужа, когда тот тоже вышел в прихожую, на ходу надевая пиджак.
- Мы прогуляемся немного, - Муртуз подмигнул Вике, - не волнуйся, это недолго.
- Вы что, поругались?
- И поругались, и помирились, - Муртуз галантно поцеловал Вике руку.
Беседа их в близлежащем ресторанчике затянулась часа на два, в итоге, крепко выпив, они договорились встретиться на следующий день. Претензий друг к другу они уже не имели: муж Вики забыл об оскорбительных советах Муртуза; движимый же чувством мужской солидарности и деловыми соображениями, Муртуз принял решение помочь загнанному в бутылку мужику выбраться из нее хотя бы на один вечер.
IV
Из рыбного отдела на Наилю вопросительно поглядывала подружка Сева - Муртуз не часто приглашал продавщиц в свой кабинет. Наконец, очередь, набравшаяся, пока она отсутствовала, рассосалась, и Наиля подошла к отделявшей их пластиковой перегородке. Севе показалось, что она чем-то очень расстроена. Возникло тревожное предчувствие, которое тут же подтвердилось.
- Когда он должен прийти? - Два дня назад Наиля сама назначила время этого визита, и вопрос показался Севе очень странным.
- В шесть.
- Надо позвонить и сказать, что встреча в "Ист-Весте" отменяется.
Переговоры об этой встрече в ресторане велись целую неделю, долго уточнялось время, удобное для всех, был заказан столик на четверых, еще час назад сама Наиля позвонила в ресторан и подтвердила свой заказ.
- А что случилось?
- Потом расскажу.
Они разошлись, обслужили еще двух покупательниц и опять встретились у перегородки. Поведение Наили сохраняло всю ту же загадочную нервозность.
- А что все-таки случилось?
Наиля не очень охотно, в нескольких словах пересказала содержание разговора в кабинете и, заканчивая, подвела итог: "Надо дать кому-то из налоговой, чтобы от нас отвязались, денег он не берет".
- И что ты решила?
- За меня уже решили. - Наиля отвернулась и стала складывать в холодильник батоны недавно привезенной московской колбасы. Сева отошла от перегородки.
Ровно в шесть в магазин вошел тот, кого они ждали. Предупредить его об отмене вечерней встречи не удалось, и он пришел с цветами.
- Я сама все объясню, не волнуйся. - Наиля говорила быстро, полушепотом, почти не шевеля губами, одновременно она улыбалась приближающемуся к ним мужчине.
Издали он выглядел гораздо моложе своих шестидесяти лет. Но и у прилавка его пересеченное несколькими глубокими морщинами лицо не казалось старым. А чуть длинноватый прямой нос, красиво поседевшие волосы и светлые глаза понравились Севе в первый же день его появления в магазине.
Примерно раз в неделю он, покупая у них колбасу, перебрасывался несколькими фразами с Наилей, но никогда не пытался заговорить с Севой. Казалось, что она его совсем не интересует. Но однажды он подошел к ее прилавку, постоял некоторое время, молча глядя на нее, и вдруг негромко сказал:
- Будь я лет на двадцать моложе, то женился бы на тебе.
Сева смутилась и отошла вглубь своего крошечного отдела, а Наиля поспешила на помощь к подруге.
- Сева у нас девушка серьезная и не любит пустых разговоров на такие темы.
- Я тоже серьезный человек, - возразил он, - и давно предложил бы ей руку и сердце, если бы не был таким старым.
Наиля тоже считала, что он староват, но не отрицала и его несомненные достоинства: хорош собой, элегантен, много лет жил в Москве и, говорят, имеет там квартиру. Сева отмалчивалась. Так продолжалось еще несколько месяцев. Но однажды на прямой вопрос Наили она ответила, что возрастная разница ее совсем не пугает. И Наиля тотчас же взяла все в свои руки, вскоре был определен день, когда они должны были встретиться в ресторане "Ист-Вест", где по пятницам и субботам пел муж Наили.
V
Получив заверения, что в самые ближайшие дни их встреча все же состоится, Эльдар оставил цветы на прилавке рыбного отдела и вышел из магазина.
В лицо ударил жаркий и влажный воздух улицы; вдруг захотелось присесть на бортик магазинной витрины. Эта невысокая полногрудая продавщица, похожая на девушек его юности, вернула сердцу чувствительность, подавленную двумя неудачными браками и десятком любовных связей. Чтобы снять неожиданно возникшее ощущение удушья, он сделал несколько глубоких вдохов.
Близко к тротуару проехал "Мерседес". За рулем сидел Муртуз. Приветливо улыбнувшись, он проехал мимо своего магазина и остановил машину у давно некрашенной двери библиотеки.
Эльдар давно знал этого типа. При встречах в магазине они вежливо раскланивались. Однажды Муртуз позволил себе вольность, и пришлось его одернуть. Прозвище Делец, о котором вспомнил Муртуз, приклеилось к Эльдару в послевоенные годы. За месяц до смерти давно болевшая мать попросила спрятать ее обручальное кольцо и несколько серебряных подстаканников - все, что у них осталось ценного, - чтобы их не пропил пьяница-отчим. Пришлось наврать отчиму, что кольцо и подстаканники давно проданы; тот, разозлившись, обозвал его Дельцом, и это прозвище вытеснило первую кличку - с семи лет друзья называли его Яйцом из-за того, что он регулярно побеждал их в яичных боях; по праздникам на Новруз-байрам и в православную Пасху ему удавалось притащить домой десятки битых крашеных яиц.
Клички были у всех его друзей, так уж повелось с детства, но пользоваться ими разрешали далеко не всем. И он напомнил об этом Муртузу.
Отойдя от магазина, Эльдар оглянулся - "Мерседес" все еще стоял у деревянной двери библиотеки, в которую много лет назад их привел Алик. Он, простой водитель грузовика, имел абонемент, по которому получал сразу много книг. Дюма, Вальтер Скотт, Майн Рид, Жюль Верн, Конан Дойль, Джек Лондон, Мопассан, Шейнин, Анатолий Рыбаков, Беляев, Ефремов - все это читалось запоем, и обернутые в газету книги ходили по кругу. Каждый вечер Алик, который был старше их лет на десять, тщательно регистрировал в толстой тетради дату перехода книг от одного читателя к другому и раз в неделю отправлялся за них отчитываться.
Квадратный, в четыре окна читальный зал библиотеки был для них тогда вторым домом; они делали здесь уроки, играли в шахматы и много читали. Когда их голоса превышали требуемый уровень тишины, библиотекарша Мария Николаевна отрывала взгляд от лежащей перед ней книги, и над невысокой конторкой появлялось ее освещенное лампой лицо. Тишина в полутьме зала сразу восстанавливалась.
За два года они прочитали больше книг, чем за всю оставшуюся жизнь.
Иногда читальный зал посещала Дора, дочь живущего по соседству адвоката Гинзбурга. В эту тринадцатилетнюю девочку с покачивающейся при каждом движении взрослой грудью, выпуклыми серыми глазами и аккуратным маленьким ротиком были влюблены все поголовно. Но попытки наладить с ней отношения более тесные, чем соседские, не удавалось никому. Тем не менее они продолжали увиваться за ней, уже тогда понимая, что даже безответная любовь лучше, чем жизнь без любви.
Все это промелькнуло в памяти за двадцать шагов между магазином и ближайшим телефоном-автоматом. Роясь в карманах в поисках монеты, Эльдар обернулся еще раз и увидел, что автомобиль Муртуза все еще стоит у входа в библиотеку.
Что могло там понадобиться Муртузу? И жива ли еще Мария Николаевна?..
Эльдар набрал номер; жена академика не очень охотно позвала мужа к телефону. Услышав предложение Эльдара встретиться сегодня, Академик громко выругался.
- Ты что, совсем охренел?! Вчера отменил встречу, сегодня у тебя опять появилось время, что за капризы?
- Так получилось. Но если у вас проблемы, давайте в другой раз.
- Что делать с охраной?! - продолжал возмущаться Академик. - Я только что пришел с работы и отпустил охрану.
- Какую охрану?
- Обыкновенную, - он сбавил тон. - Ладно, хрен с тобой. Когда встретимся?
- Когда скажете.
- В восемь часов в "Голубом Дунае".
VI
Неточно положенная трубка скользнула по гладкому аппарату телефона и упала на пол. Жена Академика поднесла ее к уху; на линии что-то слабо щелкнуло, звук зуммера усилился.
- Так я и думала - опять подслушивают.
Академик поправил войлочную абхазскую шапку со свисающей на бок кисточкой (он напяливал ее на голову, как только входил в дом) и прилег на диван. Жена принялась накрывать на стол, стараясь не шуметь, - тугая белая повязка, видневшаяся из-под шапки, напоминала о том, что головная боль, преследующая мужа многие годы, к вечеру усилилась.
Она решилась прервать молчание, когда муж наконец встал с дивана и сел за стол.
- Что за встреча такая важная? Может, на завтра ее перенесем?
- Завтра я занят. Мы уже целый месяц пытаемся встретиться.
- Может, ты вызовешь охрану?
- Неудобно, они только уехали.
- Это их работа.
- Разок обойдусь без охраны.
Она не стала спорить, надеясь, что он сам изменит свое решение.
Но он не изменил.
VII
Белый автофургон с прослушивающей аппаратурой стоял метрах в двадцати от дома. Как только машина с охраной уехала, связист в гражданской одежде лениво приподнялся с потертого кожаного диванчика, щелкнул никелированным тумблером и надел наушники. Из разговора Академика с женой стало понятно, что он повторно охрану не вызовет. Эта важная информация тотчас же была передана дежурному диспетчеру в центральный офис.
VIII
До встречи с Академиком оставалось два часа, и можно было провести это время дома, но Главпочтамт был ближе, и там наверняка работал кондиционер. Жара продолжала душить, и переход длиною в несколько кварталов затянулся на полчаса.
На переговорном пункте было малолюдно. Один автомат заклинило, и худая, жилистая женщина со вздувшимися на шее венами яростно била по нему кулаком. Эльдар отошел к самому дальнему аппарату, хотя кондиционер в этом углу не работал.
Аида была дома; разговор, как всегда, получился длинным - ее интересовали все подробности бакинской жизни.
Бедная Аида! Как не хотелось ей уезжать из Баку! Даже после того, как азербайджанцы были изгнаны из Армении, а в ответ ударил страшный бумеранг сумгаитских и бакинских погромов, организованных спецслужбами, она, как и десятки тысяч других армянок - матерей, жен, дочерей, - понимала, что искусственно созданная волна насилия рано или поздно схлынет. И осталась в Баку. И все же что-то заставило ее поменять решение - однажды она вдруг собрала всех друзей, накрыла роскошный стол, спела на прощание свою любимую арию из оперы "Норма", и они все вместе отвезли ее в аэропорт к московскому рейсу…
Эльдар шел к "Голубому Дунаю" пешком, держась теневой стороны улиц.
На пересечении Телефонной и проспекта Ленина он остановился. Новых названий улиц он не знал - Телефонную долго называли улицей 28 апреля в честь какого-то советского праздника, а потом переименовали в 28 мая, отдав дань Демократической республике, просуществовавшей двадцать три месяца в 1918–1920 годах. Эти неполные два года, несомненно, справедливо считаются вершинной точкой истории Азербайджана; но улица, переименованная в честь великих событий спустя пятьдесят лет, стала местом самого большого унижения в его жизни.
Произошло это в 1970 году. Он только что развелся с первой женой, Фаридой, оказавшейся лейтенантом госбезопасности. Примерно тогда же возникло ощущение, что восторженные оценки его способностей, которые он слышал с детства, сильно преувеличены. Окружение из самых выдающихся астрофизиков страны продолжало связывать с ним большие надежды, но он понимал, что вольно или невольно вводит их в заблуждение. Вот тогда-то его потянуло на родину к друзьям; в конце шестидесятых они виделись редко, когда кто-то из них приезжал в Москву за мебелью. Покупку оформляли на его паспорт, и раз в два-три месяца огромные коробки вносили в его однокомнатную квартиру на первом этаже, а через пару недель увозили в Баку.
Чтобы избавиться от этой мебельной чехарды, Эльдар попытался переселиться на четвертый этаж, где освободилась такая же однокомнатная квартира. Но общее собрание жильцов в обмене отказало. Председатель кооператива начал с разъяснения, что при странной фамилии Ага-заде Эльдар - не торговец мебелью, а выдающийся ученый и переселяется на четвертый этаж именно для того, чтобы избавиться от необходимости помогать в приобретении мебели друзьям и родственникам из Баку. Несколько секунд казалось, что доводы председателя восприняты одобрительно. Но сидящий в дальнем углу полупьяный гигант - тренер по баскетболу - потребовал поставить вопрос на голосование. И оказалось, что подавляющее большинство соседей настроено против Эльдара.
На следующий день он уехал в Баку, где не был уже два года. Очень хотелось своими глазами посмотреть на те перемены, которые, по уверениям средств массовой информации, произошли в Баку после того, как в августе 1969 года к власти пришел Гейдар Алиев.
Две недели долгих застолий в домах друзей, ночных выездов на побережье Каспия в рыбные ресторанчики, встреч рассвета за хашной тарелкой кончились тем, что однажды утром он, никому ничего не сказав, двинулся в аэропорт с одним рублем в кармане. (Кто-то убедил его, что наведенный Алиевым порядок коснулся и городского транспорта и теперь можно у касс аэровокзала сесть на маршрутное такси и за рубль доехать до аэропорта.)
Притащив к билетным кассам довольно тяжелый чемодан, он обнаружил, что маршрутных такси здесь как не было в прошлом, так нет и сейчас. Обычные же машины, несмотря на высокий авторитет Алиева, требовали за проезд гораздо больше, чем до начала борьбы с коррупцией.
Переговоры с несколькими водителями закончились безрезультатно, и он покрыл всех матом. Но, к сожалению, переполненный чувством обиды за обманутые народные ожидания, этим не удовлетворился.
- Алиев! Алиев!.. Какой Алиев?! - кричал он, как на многолюдном митинге. - Не Алиев вам нужен, а Кальтенбруннер. Разворовали всю страну, а теперь борцов с коррупцией из себя строите. - Обличение власти продолжалось и после появления трех милиционеров; более всего их возмутило сравнение руководителя республики с каким-то Кальтенбруннером - личностью им не известной и, судя по звучанию фамилии, малопочтенной. Дружно навалившись, они с такой силой прижали его лицом к родной земле, что крики, которые он не прекращал, перешли в невнятное мычание. Потом они вывернули ему руки за спину и сунули в милицейский "газик". В ближайшем вытрезвителе было установлено, что у него сильная степень опьянения, а в расположенном рядом районном суде кудрявоголовая, сильно накрашенная женщина осудила его на десять суток.
Три дня Эльдар подметал улицы города, пока кто-то из прохожих его не узнал. Оставшиеся дни заменили на денежный штраф, но он улетел в Москву с ощущением человека, вернувшегося на родину после изнурительного плена.
Тогда-то он и понял, как привязан к Москве.
Впервые в столицу его двенадцатилетним мальчиком привез отчим. Названия ресторанов, в которых они просиживали во время его командировок, он не запомнил. Зато через много лет, войдя в ресторан "Берлин" (раньше он назывался "Савоем", но потом опять вернулось старое название), он по зеркальному потолку узнал этот зал и вспомнил, как отчим долго договаривался с официантом, чтобы тот вместо советского пива принес немецкое; за большие деньги просьба была исполнена, но из соображений конспирации пиво было из бутылок перелито в запотевший от холода графин.
Вспомнил он и кафе "Националь", куда в начале шестидесятых его, молодого аспиранта, привел коллега - выдающийся физик, засекреченный итальянец, живший в Москве под вымышленной фамилией. Несколько лет он почти ежедневно завтракал здесь за одним столиком с поэтом Светловым и бородатым искусствоведом Рапопортом. Иногда к ним присоединялся и семидесятилетний поэт Павел Антокольский, который при знакомстве, выставляя ладошку, называл себя Павликом.
Примерно в те же годы он познакомился с Академиком. В середине шестидесятых еще существовали студенческие скидки на авиабилеты, и Эльдар собственноручно продлил срок действия своего студенческого билета, чтобы слетать на Новый год в Баку. Возвращаясь в Москву, в автобусе по пути в аэропорт он рассказал какому-то знакомому о том, как ловко обманул "Аэрофлот". И тут в разговор неожиданно вмешалась сидящая рядом девушка. Поправляя волосы, она сообщила, что за подделку студенческого билета его снимут с рейса. Дальше они ехали молча.
У трапа самолета Эльдар увидел соседку по автобусу, облаченную в форму стюардессы, и прочитал в ее глазах беспощадный приговор. Ситуация казалась абсолютно безвыходной. Но вдруг вмешался усатый высокий мужчина, который ехал с ними в автобусе и, видимо, слышал их разговор. (Несмотря на собачий холод, он почему-то был в пиджаке и без головного убора.)